|
О стране Ногайской и Астраханской, а также о жителях их
При первом же вступлении в эту местность мы, не пускаясь
еще далеко в путь, рассмотрим немного положение и особенности как главного
города, так и жителей его.
Древние описыватели мира и земель, как-то: Птолемей, Страбон
и другие, следовавшие их примеру, или совсем не упоминали, или лишь в
немногих словах говорили о живущих здесь и по соседству татарах;
обыкновенно [457] под общим названием скифов понимались и сарматы и татары.
Между тем они отличаются друг от друга весьма существенно как по жизни,
нравам и обычаям, так и по местностям и названиям. Матвей из Мехова, поляк,
писавший 150 лет тому назад, говорит в предисловии к своей книге «О двух Сарматиях»,
что древние писатели потому не могли написать об этих племенах ничего
определенного, что они — в противоположность мнению некоторых новых
исторических писателей — в древние времена не жили здесь, но что являются
новым народом, который, считая от его времени, не более чем за 300 лет
пришел сюда с востока. В 1211 году — говорит он в другой главе — в мае
месяце показалась большая комета, направлявшаяся в сторону Дона и России и
простиравшая свой хвост к западу; этою-то кометою и было предсказано
прибытие нынешних татар. Действительно, годом позже эти разбойничьи народы
бежали из Индии, так как там они умертвили собственного государя,
соединились с некоторыми северными жителями, сходными с ними, направились к
Понту, где жили г[о]ты, а затем перешли на жительство к берегам Дона и
Волги, стали неоднократно нападать на русские земли (что они делают и до
сего дня) и существовали здесь грабежом.
В 8-й главе он же перечисляет их названия, разделяя их
на 4 орды, или толпы, и называет их заволжскими, перекопскими, казанскими и
ногайскими. [...] Волжскими эти писатели, конечно, зовут тех, кто живут у
Волги. Таковыми могут быть и черемисские, казанские и другие татары. Что же
касается ногайских, то ясно, что они живут в Ногайской земле. Я оставляю в
стороне, как означенные и другие писатели называют этих татар, как они их
делят и какие отводят им места. Я сообщу лишь то, что я видел сам и услышал
в наше время.
Ногайскою землею является страна, населенная ногайскими
татарами; она занимает область между реками Волгою и Яиком 53 вплоть до
Каспийского моря. Главным городом здесь Астрахань, по имени которой иные
называют и всю эту землю. Полагают, что государь, построивший этот город и
владевший им некогда, назывался, будто бы Астра-хан. Город этот не лежит,
как говорит Герберштейн и думают иные, в нескольких днях пути от реки
внутри страны, но примыкает к главному течению реки Волги и лежит на
острове Долгом, образуемом отделяющимся рукавом Волги.
В Астрахани я, при помощи повторных исследований,
определил высоту полюса в 46°22'. Здесь климат довольно [458] теплый. В
сентябре и октябре здесь погода была так хороша и тепла, как у нас в жаркое
лето, особенно когда дул северо-восточный ветер или ветер с Волги. Когда
он, однако, шел с юга, со стороны моря, то он обыкновенно приносил с собою
холод, а иногда воздух, от которого пахло морем. В июне, июле и августе,
когда мы находились там во время обратного нашего путешествия, жара была
очень сильная, но, ввиду постоянных ветров, нам она не казалась тягостною.
Зима, хотя и длится не дольше 2 месяцев, приносит с собою такой холод, что
Волга — в противоположность мнению некоторых писателей — совершенно
замерзает, и на ней можно ездить на санях.
Остров Долгий, так же как и суша направо от него, за
рекой, — песчаный и неплодородный, налево же, к востоку, как и вообще
вплоть до Яика, как говорят, имеются хорошие пастбища. По сю сторону Волги
к западу имеется большая ровная и сухая степь. По направлению к Понту, или
Черному морю, эта степь простирается на 70, а к югу, к Каспийскому морю, на
80 немецких миль. Мы ее измерили в 11 трудных дневных переходов, 6 которых
ниже будет сказано. Эта пустыня доставляет великолепнейшую соль,
встречающуюся здесь в различных ямах, лужах и стоячих озерах, из которых
самые замечательные: Мочаковское, в 10 верстах, Каинково, в 15-ти, и Гвоздовское,
в 30 верстах от Астрахани. В лагунах, или соляных лужах, имеются соляные
жилы, через которые рассол подымается вверх; под влиянием солнечной жары
соль выпаривается на поверхность в виде ледяных глыб, кристальной чистоты и
толщиною с палец; у нее приятный запах фиалки. Каждый желающий может
собирать эту соль, платя лишь великому князю за 2 пуда (в пуде 40 фунтов) 1
копейку, или 1 шиллинг, пошлины. Русские ведут обширную торговлю солью,
свозят ее на берег Волги, насыпают большими кучами и развозят по всей
России — но не всей Мидии, Персии и Армении, как говорит Петрей в своей
«Московской хронике». Дело в том, что в этих странах имеются собственные
великолепные соляные россыпи... Кроме того, неверно то, будто в двух милях
от Астрахани находятся 2 соляные горы, именуемые Бузин и до того
неистощимые, что если бы даже 20 или 30 тысяч человек ежедневно со всех сил
своих отбивали и отламывали части от такой горы, то и в таком случае, после
усиленной их всех работы, не было бы видно, отломано ли что-либо или отбито
от горы, так как гора растет тем сильнее, чем сильнее отбивают от нее
части, и притом она так тверда, как скала. Такой горы во всей [459] этой
стране не найти [...]. Относительно же соляных луж несомненно, что чем
больше снимать с них соляных глыб, тем более они садятся на них, так как в
рассоле нет недостатка у богатых источников.
На Волге от этого места до Каспийского моря, лежащего в
12 милях от Астрахани, совершается чрезвычайно богатая ловля рыбы
всевозможных сортов; рыба эта весьма дешева, так как за 1 грош можно купить
12 больших карпов, а 200 стерлядей или малых осетров (это очень вкусная
рыба) — за 15 грошей. Здесь же имеется и очень много раков; так как ни
татары, ни русские не едят их, то их без всякого внимания выбрасывают.
Вокруг этих мест, ввиду близости моря и многих лежащих
под Астраханью тростников и лесистых островов, имеется очень много пернатой
дичи, особенно много диких гусей и больших красных уток, которых татары
умеют быстро ловить с помощью обученных соколов и ястребов. Здесь имеется и
много диких свиней, которых татары преследуют и продают задешево русским,
так как сами они, в силу закона своего, не могут их есть.
Что касаемся садовых плодов, то они здесь так
великолепны, что мы лучших, не находили даже в Персии: это яблоки, квиты,
грецкие орехи, большие желтые дыни, а также арбузы [...] (они строением
похожи на дыни, или, вернее, на тыквы, имеют зеленую корку, мякоть
телесного цвета, очень водянистую и сахарной сладости, и черные зерна).
Подобного рода арбузов и дынь, татары доставляли еженедельно возов 10—20 в
Астрахань на рынок по очень дешевой цене.
Раньше здесь вовсе не родился виноград. Персидские купцы
доставили в Астрахань первые виноградные лозы, посаженные старым монахом в
монастыре перед городом. Так как заметили, что они вполне удаются, то в
1613 году, по приказанию великого князя, означенный монах устроил настоящий
виноградник, который затем из году в год все расширялся. Он приносит
великолепные большие и сладкие гроздья, которые частью наряду с другими
плодами, получаемыми в тут же устроенном фруктовом саду, посылаются к
великому князю в Москву, а частью продаются в стране воеводам и боярам.
Теперь и некоторые астраханские горожане у домов своих устроили
виноградники, и, например, наш хозяин говорил нам, что его виноградник,
принес ему в этом году до 100 талеров. Мне в нынешнем году принесли
достоверное известие, что в настоящее время в Астрахани будет разводиться
такое количество винограда, что ежегодно 50—60 пип, [460] или больших
бочек, вина отсюда будет доставляться в Москву. У них имеется свой
виноградарь Иаков Ботман, учившийся у нас в Готторпе у его княжеской
светлости придворного увеселительного садовода.
Упомянутый мною монах имел от роду 105 лет; он был по
рождению австриец; взятый на войне в плен, еще мальчиком был доставлен в
Россию, здесь перекрещен, обращен в русскую веру и сослан сюда в монастырь.
В данное время он имел в своих руках управление всем монастырем. Он владел
еще небольшим количеством немецких слов, сделал много добра тем из нас,
которые его посетили, пришел также посетить послов и принес им в подарок
фрукты с деревьев, посаженных им собственноручно. Он был все еще веселого
нрава. Когда он выпил пару чарок водки, он начал показывать свою силу и
плясать без палки, хотя и трясущимися ногами. Он говорил, что в этой стране
много здоровых и весьма старых людей.
Жители этой ногайской или астраханской области, как уже
сказано, раньше были исключительно татары. Они имели своего царя,
состоявшего с казанскими и крымскими татарами в дружбе и союзе, так что
противник, нападавший на одного из них, имел дело со всеми тремя. Поэтому
великому князю Ивану Васильевичу через два года после завоевания царства
Казанского пришлось иметь войну и с царством Ногайским, которое он также
покорил себе. Столица ногайская, Астрахань, 1 августа 1554 года была взята
штурмом, татары были изгнаны из нее, и город был занят русскими 54.
Город этот впоследствии тиран укрепил толстой каменкой
стеною, нынешний же великий князь велел расширить его и построить около
него Стрелецкий город, или часть, где живут стрельцы. Если смотреть извне с
Волги, которая здесь шириною в 2260 футов, то город этот оказывается
красивым ввиду многих башен и церковных колоколен, а внутри он состоит
большею частью из деревянных строений, Он хорошо укреплен сильным
гарнизоном при многих, — как они говорят, 500 — металлических орудиях
[...]. Теперь, говорят, здесь имеются 9 приказов, каждому из которых
принадлежит 500 стрельцов, постоянно стоящих наготове и на стороже, под
начальством двух воевод, канцлера [дьяка] и нескольких капитанов; они
должны держать татар в узде. В городе не только русские, но персияне и
индийцы, все имеют по своему рынку, Так, как и бухарские, крымские и
ногайские татары, а также армяне (христианский народ) со всякими товарами
ведут тут большую торговлю и промыслы, [461] то, как говорят, город этот и
приносит ежегодно его царскому величеству большую сумму — даже одних пошлин
12 тысяч рублей, или 24 тысячи рейхсталеров.
Туземные татары — частью ногайцы, частью крымцы — не
имеют права селиться в городе, но лишь в определенных местах за городом, не
имея притом права огораживаться иным чем-либо, как лишь частоколом.
Впрочем, у них и по всей их стране нет укрепленных городов или деревень,
они живут в избах [кибитках], которые круглы, с диаметром обыкновенно в 10
футов, сплетены из тростника или камыша и похожи на корзины для кур у нас;
сверху они покрыты войлоком, в середине которого оставлено отверстие для
дыма, впрочем, близ этого отверстия прикрепляется еще кусок войлока,
который может вертеться по ветру. Когда зажженный ими из сухого кустарника
и сушеного коровьего помета костер выгорит, а также уйдет и дым, то они
опускают верхний кусок войлока; а если погода холодная, то вся изба
окружается войлоком или тростником. Тогда жены и дети сидят вокруг угольев
и золы. Таким образом на продолжительный срок сохраняется тепло. [...]
Летом у них нет постоянного местопребывания в каком-либо
месте; они меняют и перемещают свое местопребывание всякий раз, как им
приходится искать для скота свежих и хороших пастбищ. Тогда они ставят свои
избы на высокие телеги, которые всегда стоят возле них, и перекочевывают с
женами, детьми и домашним скарбом, размещенными на коровах, волах, лошадях
и верблюдах. Поэтому-то русские и назвали их «половцами» за эту постоянную
погоню за местом, «ловлю полей». Зимой они, разделившись на несколько орд
[...] или отрядов, идут к Астрахани и селятся в таком расстоянии друг от
друга, чтобы в случае нужды поспеть друг к другу на помощь. Нередко на них
нападают и грабят их постоянные враги — калмыки, не только рассеянные
отсюда до Саратова и называемые в этих местах булгарскими татарами, но
живущие и за Яиком; набеги свои они совершают в то время, когда вода
замерзнет и везде оказывается удобным перебегать через нее. Чтобы, однако,
татары были в состоянии тем легче встретить врагов и защититься, им в это
время из русской оружейной палаты выдаются ружья и другое военное
снаряжение, которое они в начале лета опять возвращают. Другого оружия они
не имеют права держать при себе.
Они, правда, не платят великому князю дани, но когда он
захочет, чтобы они выступили в поход против врага, [462] то они должны
являться, что, впрочем, они делают охотно в надежде на добычу, которая
является лучшим источником богатства у них так же, как у дагестанских
татар, о которых будет речь при описании обратного путешествия. Они быстро
могут собрать несколько тысяч человек, и они очень смелы при нападении на
врага.
Им, правда, разрешается иметь своих собственных князей,
атаманов и судей, но, чтобы не было оснований ожидать мятежа, несколько
человек их мурз, или князей, всегда должны поочередно храниться и
содержаться в Астрахани, в кремле, в качестве заложников.
Ногайские, а равно и крымские, татары дородны,
низкорослы, с широкими лицами и небольшими глазами, кожа их черно-желтая, и
у мужчин лица сморщенные, как у старух, в бороде у них волос мало, а головы
они наголо бреют.
Все они носят длинные кафтаны, частью из серого сукна,
частью — особенно ногайцы — шубы и шапки из овечьей кожи, с вывернутым
наружу мехом. Женщины, которые не очень безобразны лицом, носят белые
полотняные одеяния и складчатые круглые шапки, заостряющиеся кверху, вроде
каски; спереди они обсажены и увешаны русскими копейками, точно кольцами. Родившаяся
первою, а также и некоторые другие из их дочерей, если они еще в чреве
матери были родителями обещаны богу или известному имаму и святому, носят в
знак рабской преданности своей в правой ноздре кольца с бирюзою, рубином
или кораллами; подобные же кольца носят мальчики в ушах. Этот же обычай
имеется у персов... Дети ходят голые, без сорочек, и у всех у них отвислые
животы.
Пищу себе эти татары добывают скотоводством,
рыболовством и птицеловством. Их рогатый скот велик ростом и силен, подобно
польскому, а у овец, подобно как у персидских, имеются большие толстые
хвосты из чистого сала, весящие иногда от 20 до 30 фунтов. У них отвислые
уши, как у собак-водолазов, и высокие изогнутые носы. Лошади их невзрачны,
но сильны и очень выносливы. У них имеются и верблюды, но редко с одним, а
обыкновенно с двумя горбами на спине; последних они зовут «боггур», первых
— «товэ».
Обыкновенное кушанье татар составляет вяленая на солнце
рыба, которую они едят вместо хлеба; рис и пшено они мелют и приготовляют
из них лепешки, которые жарят в растительном масле или меду. Наряду с
другим мясом они едят и верблюжье и конское; пьют они [463] воду и молоко,
причем особенно кобылье молоко считают за лакомый и здоровый напиток. Поэтому,
когда однажды послы поехали посмотреть их орды и лагери, они им налили
этого молока из кожаного мешка и подали выпить.
Религия татар магометанская, причем они исполняют обряды
не персов, а турок. Некоторые из татар приняли русскую веру и дали себя окрестить.
Они выказали любезность по отношению к нам, и один из их мурз, или князей,
захотел, в угоду послам, устроить соколиную охоту и даже сделал необходимые
для этого приготовления, но воевода запретил это ему.
Что еще произошло во время нашего пребывания в
Астрахани, и как нас разные лица посещали и угощали пирами
Пока мы стояли на месте под Астраханью, чтобы варить
пиво, печь [хлеб], бить скот и пополнять, в меру необходимости, наши
опустевшие кухни и погреба, к нашим послам неоднократно присылали [депутации]
персы, татарские князья и другие лица; они доставляли подарки, иногда
являлись с визитом лично, а в других случаях приглашали к себе.
Когда мы, как выше сказано, едва лишь стали под
Астраханью на нашем корабле и дали салют, шахский персидский купчина, равно
как и другие персидские купцы, только что прибывшие из Персии, поднесли для
привета послам несколько прекрасных больших арбузов, дынь, яблок, персиков,
абрикосов и крупный виноград с просьбою принять его у них, так как и они
чужестранцы здесь. [...] Послы, со своей стороны, послали несколько человек
к купчине, а также к князю Мусалу, чтобы поднести им разные ценные воды,
водку и конфекты.
На другой день по прибытии нашем пришли несколько партий
персидских купцов на наш корабль, чтобы осмотреть его и посетить послов;
каждый из них принес с собою несколько фруктов: в Персии существует обычай,
чтобы никто не смел являться перед большими вельможами без подарков, хотя
бы и незначительных. По обычаю земляков своих, и эти персы были очень
любезны и обходительны [...]. Так как они являлись для нас новым, давно
желанным народом, с которым мы предполагали поближе познакомиться, то это
обстоятельство [464] нас весьма приятно поразило, и мы тем более разрешили
им у себя свободы. Все они так охмелели у нас, что при уходе с судна
некоторые попадали в воду, а старый видный купец даже заснул на корабле и
остался на ночь у нас. Этот старик во время питья стал выказывать нам такое
искреннее расположение, что, когда посол, подавая ему стакан с франконским
вином, сказал, [что] вино нашей страны, может быть, не понравится ему и не
покажется вкусным после их крепких напитков, он схватил стакан со словами:
«Даже если это окажется ядом, но вы его подаете, я все же его выпью».
17 сентября шахский купчина вновь сделал послам подарок,
поднесши два мешка рису, который качеством зерна превосходил обыкновенный
рис, был очень красив, крупен и совершенно бел, а также чашку маринованного
персидского чеснока, приятного на вкус. [...]
Одновременно со слугами купчины пришли и другие
плававшие, по морю персы, осмотрели корабль, удивляюсь столь большой
постройке, заявили, что оно не пригодится на Каспийском море, где волны
очень высоки и коротки, и что поэтому, по крайней мере, хоть мачты
следовало бы укоротить. «Кюлзюм, — так называли они Каспийское море, — с
тех пор, как по нем ездят, не видал еще столь большого судна». Их
персидские суда устроены как наши небольшие баржи; по форме своей они
похожи на наши купальные ванны; они стоят очень высоко над водою,
скрепляются снизу до верху многими балками и поперечными брусьями,
выходящими по обе стороны наружу и укрепленными с помощью клиньев.
Посредине они совершенно открыты, не имеют помпы, так что воду приходится
вычерпывать; у них только один большой парус, как у русских, и они не умеют
лавировать. Поэтому, когда поднимается буря, они или с величайшей
опасностью идут с ветром, или же принуждены бывают бросить якорь. Редко
какое-либо из них решается выйти в море более чем на глубину в 10 сажен.
После того как персы вновь вступили на судно, наши послы
через секретаря послали большой бокал в подарок старшему воеводе Федору
Васильевичу, причем запросили его мнения и совета относительно дальнейшей
нашей поездки: удобнее ли будет нам идти сушею или морем. Воевода попросил
отсрочки на несколько дней, чтобы посоветоваться с другими мореходами.
Однако по многим причинам у нас считали более удобным ехать водою, чем
сушею.
19-го с. м. татарский; князь Мусал предупредил о своем
[465] приходе и посещении им послов на судне; ради него наша шлюпка была
выложена коврами и послана с некоторыми из нас навстречу на берег. Князь
прибыл в сопровождении сорока лиц; при нем был еще другой мурза и
великокняжеский посланник Алексей Савинович. Сам он был в дорогом русском
платье, вышитом золотом и жемчугом. Это был высокий ростом, крепкий, видный
господин, с лицом белым и приятным и с длинными, черными как смоль
волосами; ему было лет 28; он был весел и красноречив. Когда он вступил на
корабль, сначала протрубили трубачи, потом выстрелили из 3 пушек, а во
время угощения в каюте послов играла музыка. Драбанты, лакеи и солдаты
стояли в порядке и с оружием; все это очень понравилось татарину, и он все
это очень хвалил. После того как он весело провел в каюте 2 часа и,
согласно с высказанным им желанием, был проведен по кораблю (его провели и
вниз, в столовую, и упрашивали сесть за стол, покрытый разного рода конфектами),
он не захотел уже садиться, но поспешил опять домой. При отъезде его опять
дан был салют из пушек и мушкетов.
20 сентября послы отправили нашего маршала
приветствовать купчину, прося его оказать им честь и посетить корабль, что
и было сделано на следующий день. Купчина, по имени Наурус, прибыл с еще
другим знатным купцом из Персии, по имени Науреддин Мухаммед, вместе с
приставом, данным ему воеводою. И они были приняты и получили угощение
подобно татарскому князю. Когда они среди всевозможных приятных разговоров
и увеселений некоторое время прослушали нашу музыку, они попросили, чтобы
им разрешено было доставить свои музыкальные инструменты. Это были свирели
и литавры. Литавры были сделаны из гончарной глины и обожжены; они имели
вид продолговатых больших горшков. Били они странно, но искусно, соблюдая,
разнообразные мелодии и красивые темпы. С такою музыкою они вновь проехали
с судна на берег. Можно было слышать, как они еще довольно долго играли в
своих палатках, разбитых на берегу.
22-го с. м. воевода велел доставить свои ответные
подарки послам, а именно: 20 кусков копченого сала и 12 штук больших
копченых рыб, 1 бочку икры, 1 бочку пива и 1 бочку меда.
К обеду польский посол, о котором купчина упоминал в
разговоре с нами 3 сентября, вместе с шахским персидским послом,
отправленным к королю польскому, [466] прислал к нам двух служителей, чтобы
приветствовать наших послов и подарить нам бутылку «шараб», или персидского
вина. Польским послом был монах [...]. Персидским же послом был архиепископ
из Армении Августин Базеций; их высланные к нам слуги были итальянский
капуцин и француз. Они жаловались, что их вот уже более 5 месяцев держат в
Астрахани, как пленников, и не пропускают дальше.
В этот день наши послы послали сообщить воеводе, что они
желали бы завтра посетить князя Мусала; они просили о лошадях для верховой
езды для себя и некоторых провожатых. Эта просьба была любезно исполнена, и
на следующий день шталмейстер воеводы привел лошадей к берегу. Послы
сначала поехали с знатнейшими из свиты в пригородный дом, который был
предоставлен нам, должным образом велели сообщить о прибытии своем Мусалу,
и, когда мы услыхали, что он с нетерпением ждет нас, мы поехали к его
помещению, находившемуся в городе. Князь в великолепных одеждах вышел
навстречу послам во дворе у крыльца, любезно принял нас и привел в
помещение, обвешанное коврами. При нем находился посланник Алексей, и здесь
же был татарский посол из Крыма, также находившийся при караване, человек
гордый и грубый нравом. Мусал велел в чрезмерном количестве поставить на
стол астраханские садовые плоды, а также вино, пиво, мед и водку. Он велел
играть на регале [ручном органе], и тут же весело заиграли несколько
русских трубачей, служивших воеводе. Он предложил с добрыми пожеланиями
тосты за здоровье его царского величества и его милости князя голштинского,
причем мы пили из больших бокалов и серебряных чар. Он стоял все время
среди своих служителей и каждому из нас, даже пажам и слугам, передавал сам
бокал в руки, выказав вообще большую ласковость. Тем временем Алексей начал
многими словами открыто восхвалять род, храбрость и т. п. Мусала: он не
простой мурза, каких много среди татар, но родной племянник (сын брата)
великого и чуть не знатнейшего вельможи при великокняжеском дворе князя
Ивана Борисовича Черкасского; в настоящее время он получил от его царского
величества ленное владение и, в знак высокой милости, драгоценные одежды и
большие подарки. Из братьев его один теперь при дворе его царского
величества и получает там великолепное содержание. Сестра его просватана за
шаха персидского н т. д.
Во время этого пира высокоблагородный Иоганн Альбрехт
[467] фон Мандельсло заключил со мною обязательство, чтобы тот из нас, кто
раньше помрет, был почтен со стороны оставшегося в живых похвальным словом.
По слабой силе своей, я так и сделал, как видно по описанию его путешествия
на восток, которое я издаю отдельно.
Воспользовавшись в течение нескольких часов всяческою
дружбою и расположением Мусала и простившись с ним, послы думали в этот же
вечер поехать в место, где живут татары, чтобы посмотреть их. Поэтому мы и
направились к городским воротам, откуда ближе всего было пройти туда.
Однако эти ворота по приказанию воеводы, не знаю по какому подозрению, были
заперты перед нами, вследствие чего мы вернулись опять на корабль.
24-го с. м. посланник Алексей пришел на корабль посетить
послов, был хорошо принят и угощен. Он был в веселом настроении и предложил
быть с нами в доброй дружбе и согласии в Персии. Нашим людям и служителям,
проводившим его опять на его судно и бывшим в числе 12-ти, он подарил, из
благодарности, по соболю.
Этот русский, отправленный от великого князя московского
к шаху персидскому в качестве посланника, а главным образом для наблюдения
над нашими делами и поступками, был человек лет 30-ти, доброго разума и
очень хитрый. Он мог назвать несколько латинских слов и [...] имел
склонность к свободным искусствам, особенно к некоторым математическим
наукам и к латинскому языку. Он просил, чтобы мы ему помогли в изучении
всего этого. И действительно, в Персии, когда мы с ним были вместе, и в
особенности на возвратном пути, прилежным вниманием, постоянным разговором
и упражнениями в течение 5 месяцев он дошел до того, что мог выражать свои
мысли, хотя не особенно складно; кроме того, он стал понимать употребление
астролябии, [определение] часов и высоты солнца, а также геометрию. Нашим
часовщиком ему сделана была астролябия, и везде, где он приходил в город
или деревню на ночлег, в особенности же в Астрахани, Алексей выходил на
улицы, чтобы упражняться, и называл людям высоту домов и зданий; русским,
которые не привыкли что-либо подобное видеть у своих земляков, это казалось
весьма удивительным.
25-го с. м. шахский купчина пригласил послов с их свитою
на следующий день на банкет, причем он одновременно захотел знать имя и
титул нашего милостивейшего [468] князя и государя, а также имена послов;
он предложил послать гонца вперед в Шемаху, в Мидию, к тамошнему хану и
губернатору, для сообщения о нашем прибытии, чтобы, по приходе на
персидскую границу, нас тем скорее могли доставить дальше.
26 сентября купчина прислал на берег 7 оседланных и
красиво украшенных лошадей, чтобы доставить на них послов.
Купчина Наурус в доме, предоставленном ему для этой цели
в городе воеводою, устроил и приготовил все весьма великолепно и пышно.
Против дома на другом доме была снята крыша, устроен был театр и увешан
свисавшими вниз пестрыми персидскими одеялами; он же украшен был двумя
воткнутыми флагами. Здесь стояли 3 литаврщика и свирельщики, которые при
прибытии послов, как и во время пиршества, играли вроде хора. В доме, где
происходило угощение, внутри все стены были завешаны персидскими и
турецкими коврами. Купчина перед двором вышел навстречу послам, принял их
весьма любезно и повел их вверх, через две великолепные комнаты, сверху,
внизу и с боков одетые в великолепные ковры, — в помещение, обитое золотою
парчою. В каждом помещении для нашего удобства, — против обыкновения
персов, которые все сидят и едят на земле, — поставлены были столы и
скамейки, покрытые великолепными коврами. Столы были уставлены садовыми
плодами и сластями: виноград, яблоки, дыни, персики, абрикосы, миндаль, два
рода изюму (один из них представлял небольшие белые и очень сладкие ягоды
без косточек), лущеные большие грецкие орехи, фисташки, всевозможные в
сахаре и меду вареные индийские чуждые фрукты стояли на столе, покрытые
шелковыми платками.
Едва мы только уселись, как появились духовные лица:
шахский персидский и королевский польский послы, надев поверх своей
духовной одежды кафтаны из золотой парчи, подаренные им шахом персидским; у
каждого на груди висело по золотому кресту. Они понимали по-латыни,
по-испански, по-итальянски и по-французски, на каковых языках они и вели
свои разговоры с послами. Когда и они сели, сласти были открыты, нас попросили
есть и поили очень крепкой водкою, медом и пивом. После того как нас таким
образом 2 часа проугощали, по общему обыкновению персидскому сласти были
убраны, стол накрыт для кушаний и уставлен различною едою в серебряных и медных
луженых блюдах. [469] Все блюда были наполнены вареным рисом различных
цветов, а на рис были положены вареные и жареные куры, утки, говядина,
баранина и рыба; все это были кушанья, хорошо приготовленные и вкусные.
Персы за столом не пользуются ножами; они учили нас, как
нам, по их способу, делить мясо руками и кушать. Впрочем, куры и другое
мясо обыкновенно до подачи на стол поваром разделяются на удобные куски.
Рис, который они едят вместо хлеба, они берут большими пальцами, иногда и
всей пригоршнею, с блюда, кладут на него кусочек мяса и все это несут ко
рту. При каждом столе стоял суфреджи, или кравчий, который небольшой
серебряной лопаточкою при помощи руки брал кушанья из больших сосудов, в
которых они подавались, и перекладывал на небольшие блюда; иногда на одном
блюде на рисе оказывались одновременно разложенными четыре или пять разных
кушаний. Обыкновенно на двоих, но в некоторых случаях и на троих, подается
одно подобное блюдо с кушаньями. Во время обеда пили очень мало, но тем
более после него. Наконец каждому в фарфоровой чашке дана была для питья
горячая черная жидкость kahawe [кофе]... Персы по отношению ко всем нам
выказали любезность и услужливость, так что мы их обходительность и доброе
расположение к немецкой нации усмотрели не только в их словах, но и в их
делах.
При прощании, которое совершено было весьма дружелюбно и
почтительно всеми сторонами, как монахами, так и персами, весело зазвучали
со своеобразным тактом и мелодиею литавры и свирели. Двое знатнейших персов
провожали послов до городских ворот и простились с ними, принеся им
благодарность за то, что они, послы, охотно и послушно явились; при этом
сами они свидетельствовали готовность еще более послужить нам. Когда послы
снова сели в шлюпку, так же, как и при выходе из нее, даны были несколько
выстрелов из орудия для каменных ядер. Таким образом, этот день был
посвящен тому, что мы завязали добрую дружбу с иностранными нациями.
27-го с. м. послы с немногими из нас выехали за милю от
Астрахани, чтобы осмотреть жилища татар. По дороге, в разных местах, мы
видели, как бегали в круге привязанные к столбу волы и лошади, которые
должны были выбивать и молотить просо. Около всех их хижин мы видели
поставленных здесь соколов или орлов, которыми они пользуются для охоты. На
возвратном пути [470] мы встретили одного из их князей; он ехал в овчинной
шубе, мехом наружу, с соколом; он сожалел, что не находился у своей орды и
не мог угостить послов.
В этот день великокняжеский посланник Алексей Савинович
направился вперед в Персию через Каспийское море. .
28 сентября другой знатный купец — Науредди[н] Мухаммед
устроил в честь наших послов банкет, прошедший столь же великолепно н с
теми, же церемониями, как устроенный у Науруса. Театр для литаврщиков и
свирельщиков на дворе против стола был устроен почти великолепнее
предыдущего. К участию в беседе с нами были приглашены и монахи. Точно так
же находились здесь несколько восточных индийцев и двое русских, отряженных
воеводою и знавших персидский язык. Это было сделано, чтобы он узнал, о чем
будут ваши речи. Поэтому, когда посол Б[рюггеман] начал говорить речи,
метившие весьма далеко и направленные против турка, врага персов, но не
врага русских, а персам эти речи показались опасными и досадными, то они
попросили его оставить эту материю и просто повеселиться с ними: из этой
устроенной ими беседы — [говорили сии] — и скудного угощения следовало заключить
не о чем-либо ином, как о любви их к нам, которую они обязаны испытывать по
отношению ко всем тем лицам, которых высокие монархи в дружбе посылают к их
шаху. Все, что делается здесь, является лишь малым намеком на привет в
собственной их стране. Вскоре после этого монахи по приказанию воеводы
должны были уйти с пиршества.
29-го с. м. ногайский мурза, встретившийся нам третьего
дня, явился, чтобы посмотреть корабль. Он принес несколько диких гусей,
которых он поймал помощью сокола, и пригласил послов на упомянутую выше, но
воеводою запрещенную охоту с соколами.
30 сентября воевода велел подарить послам несколько
русских сластей: это были большие толстые пряники, а также сухое варенье из
смородины и других ягод, спрессованное частью в форме большого богемского
сыра, частью в виде широких свернутых кусков, похожих на фунтовую ила
подошвенную кожу у нас. Подобного рода свертки присылались нам и в Москве
великим князем и другими господами; они кисловатого, довольно приятного
вкуса и употребляются у них больше в кушаньях.
1 октября я, в сопровождении двух, лиц свиты, был
отправлен к воеводе в канцелярию, чтобы справить некоторые дела. [...]
|
