Сказания о белых камнях
Сергей Михайлович Голицын |
Князь благоверный и боголюбивый
Известный советский ученый-антрополог профессор М. М. Герасимов широко применял метод восстановления подлинного скульптурного портрета умершего человека по его черепу. Так им были восстановлены портреты Ярослава Мудрого, Тамерлана, Ивана Грозного, адмирала Ушакова и других. Восстановил он и голову Андрея Боголюбского. Еще до войны врачи исследовали скелет Андрея и установили, что князь был высокого роста и атлетического телосложения. Летописи подчеркивают его гордость — он ни перед кем не склонял головы. А медицинское обследование скелета выяснило, что у Андрея два шейных позвонка срослись между собою и он просто не мог нагибать голову. А вот какое лицо восстановил Герасимов. Отталкивающе некрасивое, с широким приплюснутым носом, с мощной нижней челюстью и мясистыми губами. Это лицо кочевника, половецкого хана — деда Андрея со стороны матери-половчанки. Не таким ли был тот легендарный хан Аюб, прославившийся своей жестокостью? Он кончил трагически: доверчиво отправился на переговоры к своим врагам поволжским болгарам и на пиру у болгарского даря был отравлен. Страшное лицо вылепил Герасимов. Не захочется встретиться с таким человеком где-нибудь на лесной дороге. А какое мужественное лицо! С непреклонной волей и не знающей устали энергией. И вместе с тем это лицо простодушного половца, неистово вспыльчивого и беспощадно жестокого. А глаза! Выпученные, с пухлыми веками, пронизывающие, несомненно, черные, словно два жгучих уголька. Мы можем только догадываться, как сверкали эти глаза в неистовом гневе, как наполнялись они слезами но время молитвы. А высокий крутой лоб говорит о большом уме Андрея. Он родился, провел детство и юность «на Сужда-ли». Кидекшского терема тогда еще не было, жил он, видимо, в том «дворе», который «постави» его дед Mono мах в «мизиньном» городе Владимире. Именно этот город отдал своему сыну Юрий Долгорукий «на кормление». С юных лет Андрей пристрастился к охоте в дремучих приклязьминских лесах. И с юных лет всей своей неистовой, не знающей удержу душой полюбил он родные лесные просторы. Поглощенный борьбой за великокняжеский стол, Юрий Долгорукий мало вникал в жизнь и нужды жителей своих исконных земель. Правил за него сын. Андрей встречал переселенцев с юга, расселял их по городам и весям, наделял угодьями. Переселенцы — ремесленники и хлебопашцы, — обретая покой на новых землях, любили и почитали Андрея. Слушая их рассказы о половецких набегах, о бесконечных распрях между его южными родичами, Андрей поневоле чувствовал неприязнь ко всему киевскому. В 1149 году, в разгаре борьбы за Киев, Юрий вызвал сына с его дружиной на юг. С тяжелыми сомнениями поехал Андрей. Тридцать восемь лет исполнилось ему, когда он, возможно впервые, увидел Киев — терема боярские и княжеские, златоверхие, рубленые, с просторными гридницами для пиров, с крылечками крашеными и резными, с затейливой резьбой по князькам, причелинам, подзорам и по сторонам слюдяных цветных окошек. Увидел он над Днепром, на высоких горах, меж глубокими, поросшими лесом оврагами храмы, многоглавые, каменносозданные, с куполами, золотым пламенем горящими на солнце, расцвеченные узорочьем, один другого краше и пышнее — Софийский собор, Михайловский Златоверхий монастырь, Десятинную церковь... Увидел он стены дубовые, рубленые, с башнями неприступными, с воротами среброверхими. Те стены окружали город, ни один враг никогда не перелезал через них. А убогие, закопченные землянки были тесны, сыры и пропахли дымом. Когда скакал Андрей на коне по Киеву, когда с левого берега Днепра смотрел на мать городов русских, верно, вспоминался ему родимый Владимир. И тот город так же высился над широкой рекой меж глубокими крутыми оврагами. Но стояла там за дубовыми стенами, за земляным валом лишь одна невеликая каменная церковь Спаса, что построил дед Мономах. Был Андрей во Владимире хозяином всевластным. Кого хотел — миловал, кого хотел — в темницу бросал. А здесь, в Киеве, стал он вроде отцова подручника. Куда отец посылал, туда и направлял коня, что отец наказывал, то и выполнял. И верно, постылой показалась Андрею такая жизнь, ради которой заставил его отец покинуть любимые края. А родичей своих он невзлюбил. Не всегда ему удавалось запомнить, как, через какого деда или прадеда приходятся они ему родней. Отец считал их союзниками. Заносчивые и гордые, они порой гарцевали со своими «передними мужами» и дружинниками по киевским улицам в тяжелых, шитых золотом, финифтью и скатным жемчугом одеждах. И сбруя на их статных конях блестела и звенела. На пирах они то ссорились, то клялись в верной дружбе, торговались из-за городов, хвалились своими конями, теремами, оружием. Понимал Андрей: каждый из них ищет лишь выгоду. И видел он, сколь был непрочен великокняжеский стол отца. Летописи особо отмечают храбрость Андрея. В двух битвах против полков своего двоюродного брата Изяслава Мстиславича Андрей мчался на врагов впереди всех, наскакивал конем, рубил мечом. В одной битве конь под ним дважды был ранен копьем, а стрела впилась в луку седла. А про другую битву в летописи написано так: «Андрей же Юрьевич взем коня и еха наперед, прежде всех изломи копие свое; тогда же конь под ним бодоша в ноздри, и нача под ним соватися, и шолом слете с него, и щит на нем оторгоша. Божиим заступлением сохранен бысть без ран». Усобица кончилась полным поражением Юрия, и он вместе со своей дружиной, сыновьями и боярами вынужден был вернуться в Суздаль. Андрей вновь сел во Владимире. И по, воле отчей, опасаясь, что нагрянут полки из Киева, начал он строить и укреплять города залесские, возводить первые в этих краях храмы из белого камня. Скоро и добротно строили крепости и храмы вольные люди за деньги и за хлеб, строили пленные, а больше сгоняли землепашцев нести повинность. Сотни людей и коней трудились от зари до зари. Не знал Андрей устали, то жестокий, то щедрый, он скакал от одного города к другому, своей рукой бил одних, одаривал других. Боялись его пуще страшного бога грома Перуна. Наступил 1155 год. Пришла удача к Юрию Долгорукому: умер его давний соперник Изяслав Мстиславич, а следом за ним скончался и брат Юрия великий князь Вячеслав. Теперь Юрий мог домогаться Киевского стола уже как старший в Мономаховом роде. И тотчас же отправился он в новый поход со своей дружиной, призвал на помощь половецкие орды, заручился поддержкой иных князей-родичей, и Киев достался ему без боя. От двух жен у Юрия было одиннадцать сыновей. Старшего сына своего, Андрея, он посадил княжить в Вышгороде под Киевом. Случится что — тот быстро прискачет на помощь отцу. Другим сыновьям Юрий отдал города на юге, а в Суздальскую землю послал самых младших от второй жены — Василька, Михалка, Мстислава и Всеволода. Значит, свои исконные земли он по-прежнему считал маловажными. С большой неохотой покидал Андрей любимый Владимир. Отдал он в руки младших братьев свой город, а самому снова пришлось стать покорным отцовским подручником. Но такова была воля отца. Сын понимал, что отец в Киеве и он сам в Вышгороде держатся только мечами верных суздальцев, а простой народ киевский смотрит на них как на захватчиков. Каждый вечер собирались в Вышгородской гриднице ближние детские, мужи и дружинники Андрея, его шурья — братья Кучковичи. Вспоминали они привольное житье во Владимире, соколиные и медвежьи охоты, рыбные ловли. И затосковал Андрей о родных краях. Возможно, он уже тогда предвидел, что не здесь, на юге, в окружении враждебных князей-родичей, живя под постоянной угрозой половецких набегов, а там, в дорогих его сердцу северных краях Залесских, на просторах мирной земли Владимирской предстоит ему построить могучую державу Русскую. В Вышгороде, в монастырской церкви за семью замками, издавна береглась считавшаяся чудотворной икона богородицы. Было сказание: прабабка Андрея Ирина — дочь византийского императора Константина Мономаха — привезла ее с собой из-за моря. От прадеда Всеволода Ярославича та икона перешла к деду Владимиру Мономаху, от деда к дядьям — сперва к Мстиславу, потом к Ярополку, потом к Вячеславу, теперь к отцу. Андрей знал — придет день, и достанется она ему. По древнему преданию, писал ту икону евангелист Лука. Часто приходил к ней Андрей молиться. Подобной красоты лика ни на одной иконе он не видывал никогда. С невыразимой печалью и любовью смотрели на него со стены кроткие глаза богородицы. Будто знали те глаза, предвидели, сколько великих страданий предрешено перенести ее любимому сыну, ласково прильнувшему к ней. Часами стоял Андрей перед иконой на коленях. Он молился столь же страстно, самозабвенно, как, случалось, кидался в самую жестокую сечу, как в неистовом гневе бил сапогом безвинного человека. Он просил богородицу помочь ему с честью и славой вернуться в родной Владимир. Если поможет, дал он обет — всю жизнь ей служить. Андрей приблизил к себе попов Вышгородского храма, Микулу и его зятя Нестора. Часами беседовал он с ними, слушал их велеречивые повести о многих чудесах, совершившихся якобы перед иконой. И щедрой рукой сыпал золото и серебро на украшение храма. Однажды, вернувшись к себе в терем после тайной беседы с Микулой и Нестором, он собрал своих шурьев Кучковичей, своих верных дружинников, отроков — детских, дворян, челядь и сказал им, что явилась к нему во время молитвы сама богородица и повелела идти в Суздальскую землю. С восторгом приняли дружинники речь княжескую. И в ту же ночь Андрей потихоньку от киевлян и от отца — «без отне воле» — выкрал знаменитую икону и ускакал со своей дружиной на север. Юрий «негодоваша на него велми», — бесстрастно записал летописец. Вместе с Андреем отправились в долгий путь Микула и Нестор. Они везли на санях драгоценную икону, закутанную в золотые парчовые ризы, и по дороге всем объясняли, что богородица «сама сощда» со стены храма. Был у Андрея верный слуга кузьмище Киянин (Киевлянин) родом из Киева. Знал он хорошо грамоту, потому приблизил его к себе Андрей и повелел ему подробно записывать все об иконе и о ее «чудесах». Позднее это сочинение было названо «Сказания о чудесах иконы Владимирской Богоматери» и дошло до нас в списках XVI и XVII веков. Оно написано тем образным ярким языком, на каком говорили наши далекие предки. Там славятся деяния князя Андрея, его «боголюбие», подробно описываются «чудеса», случившиеся с иконой. Не в Ростов, не в Кидекшу на Суждали, где жили младшие братья, направил своих коней Андрей. Записал Кузьмище, как в двенадцати верстах от Владимира, на пригорке, близ того места, где Нерль впадает в Клязьму, запряженные в сани кони вдруг стали. Их хлестали бичами, они не шли дальше. И икона несколько раз вываливалась из саней. И остановился княжеский обоз. С того дня Микула и Нестор начали служить благодарственные молебны. Они рассказывали богомольцам, что князь видел дивный сон: явилась к нему сама божья матерь и велела строить город тут, на берегу Клязьмы. Место оказалось весьма удачным. И князю подальше от бояр жить было безопасней, и будущая крепость запирала водный путь по Нерли и по Клязьме. В «Сказаниях» написано о радости великой по всей Суздальской земле, что вернулся князь Андрей Юрьевич в свои родные края. Надо полагать, оно так и было: радовались недавние переселенцы-дворяне — «милостники», которым раньше жаловал («миловал») князь поместья и усадьбы, радовались ремесленники и посадские из «мизиньиных» городов: Владимира, Юрьева-Польского, Переславля-Залесского, Ярополча, Стародуба-Клязьминского. Князь Андрей любит здешний край, значит, защищать их будет. И придет мир в жилища посадских: только бы боярам слишком воли не давал. Ну а простой народ — смерды и хлебопашцы? Молва ходила, что задумал князь новые крепости и храмы строить. А коли так, найдется смердам и хлебопашцам работы, найдется и хлеба кусок; значит, и у них были причины для радости. А знатные бояре Суздаля и Ростова не знали, что думать. Мир придет на их землю — это ладно. Да больно крут был князь — никому не давал спуску. Как бы не посягнул он на старинные права бояр — самим решать все дела на вече, как бы не протянул он свою властную руку на их усадьбы, высокими тынами окруженные, да на закрома в амбарах дубовых. Молчали до поры до времени бояре, запершись за воротами тесовыми, ждали, что будет. Ждал и Андрей, что скажет отец про его самовольный уход из Вышгорода. Слыхал стороной: на одном пиру великий князь сказал про сына: «Вот придет весна, заставлю неслуха по своей воле ходить». Одно было у Андрея оправдание: не сам захотел покинуть Киевские земли, а... богородица велела уйти в Суздальские края и построить там новый город Боголюбов. Прошел год. Андрей затаился на берегу Клязьмы, а отец его все пировал в Киеве. Наступила весна, и примчалась к Андрею страшная весть из Киева: скончался его отец — великий князь Юрий. Летопись за 1157 год о его смерти сообщает так: «Пив бо Гюрги (Юрий) у осменика* у Петрилы, в тот день на ночь разболеся, и бысть болезни его 5 дней. И преставися Киеве Гюрги Володимиричь князь Киев-скый месяца мая 15 в среду на ночь». Возможно, был он отравлен. В день его смерти в Киеве поднялось народное восстание, терем Юрия и дворы ненавистных суздальцев подверглись разграблению: «...избивахуть суждалцы по городом и по селом, а товар их грабяче...» И с того часа вся Русь в страхе стала ждать, что будет. Ждали — разгорятся новые распри за Киевский стол. Придет с краев залесских, с берегов Клязьмы со своей ратью тот, у кого и отец, и дед, и прадед были великими князьями. И скажет он: «Хочу сесть на их столе». С тревогой ждали киевляне нашествия. Будет Андрей мстить за убитых суздальцев, жечь терема, хаты и землянки. Ждали киевляне месяц, другой. А князь Андрей все не шел на Киев, все медлил. Стало киевлянам ведомо — изгнал он несколько боярских семей из Ростова и Суздаля, изгнал самых верных слуг отца своего Юрия, а иных заточил в темницу. Через Киев проследовали изгнанные Андреем из Суздаля четверо его младших братьев со своей матерью, греческой царевной. Они поплыли за море, в Царьград. Киевляне полагали: собирает Андрей полки и тайно, как, бывало, его отец, сговаривается с половцами, чтобы идти большой ратью на Днепр. Но Андрей не искал союзников среди недовольных князей, и к половецким ханам не посылал послов, и войско свое не собирал. Спрашивали киевляне друг друга: «Неужто не захотел он мечом добывать великокняжеский стол, за который столько крови лили его родичи в своем ненасытном властолюбии?» В своем 29-томном труде «История России с древнейших времен» выдающийся русский ученый XIX века С. М. Соловьев пишет: «Этот поступок Андрея был событием величайшей важности, событием поворотным, от которого история принимала новый ход, с которого начинался на Руси новый порядок вещей». В Киеве пошли сменяться князья: то Ольгович брал верх, то Мономахович. Все больше власти забирали себе киевские бояре. «Ступай, князь, ты нам не надобен», — говорили они очередному захватчику Киевского стола. И тот уступал место сопернику и возвращался в свой прежний город, чтобы втихомолку ковать новую крамолу. Андрей остался на севере. Зорко следил он, куда, в какой город переходит тот или иной князь и с каким князем враждует, с каким дружит. Однако в южные распри он не вмешивался и братьям наказал смирно сидеть в своих городах: Глебу в Переяславле-Южном, Михалке в Торческе. Андрей остался на севере. Далеко вперед смотрели его очи. Понимал он, что слава древнего Киева — матери городов русских — от княжеских междоусобиц, от набегов половецких год от года все меркнет. А сюда, на север, шли пешие, ехали на конях, плыли на ладьях все новые и новые переселенцы из Киева и с других земель южных. И понимал Андрей, что сила его родимого края все растет. И опорой ему служат те переселенцы — ремесленники да хлебопашцы. Андрей стал укреплять земли по Клязьме. Два города, две крепости порешил он строить: одну крепость — во Владимире, другую — за двенадцать верст, в Боголюбове. Часто приезжал он из Боголюбова во Владимир. Приезжая, соскакивал с коня, сам лазил по горам и оврагам, сам намечал, где возвести высокие земляные валы с дубовыми, крепче киевских, рублеными стенами, где копать рвы, ставить башни и ворота. С запада, со стороны дороги на города Москву и Смоленск, к прежним валам, что возведены были еще по велению деда его Мономаха, Андрей наметил валы, рвы и стены Нового города с воротами, которые он назовет Золотыми. И будут те белокаменные ворота с тяжелыми коваными полотнищами, с башней наверху и выше и краше Киевских. С севера, со стороны оврага и речки Лыбеди по Юрьев-Польской дороге, он поставит другие ворота — Медные. В Киеве вовсе нет таких ворот. А с востока, с дороги на Боголюбов и на Суздаль, он повелел примкнуть к валам Мономаховым новые валы и стены Посада — Ветчаного города — с белокаменными Серебряными воротами. И таких ворот тоже нет в Киеве. А всего с прежними укреплениями Мономаха протянутся вокруг города дубовые стены по горам и оврагам на семь верст, значит, будут в полтора раза длиннее киевских. А внутри городских стен Андрей наметил поставить церковь. Он сам выбрал место на горе над Клязьмой. Тут будет стоять высокий белокаменный златоглавый храм Успения Богородицы. Святая София в Киеве просторна и многоглава. Один купол поднимется на его соборы. И будет он столь дивной красы, богатства и благолепия, какой Русь еще не видывала. И в Боголюбове наметил Андрей церковь. Он там и терем поставит для себя и для своей семьи, белокаменный, с башнями, и стены вокруг возведет не дубовые, а белокаменные, каких киевляне и не видывали. И слава о его златокованом столе, «яко сокол на ветрех», полетит по всей Руси и по другим странам... Обида была большая у бояр Суздаля и Ростова, что выбрал себе столицу князь Андрей Юрьевич в «мизинь-ном» городке Владимире. Разумели бояре, князь опасается их, оттого и держит сторону владимирских «хо-лопей да каменыциц». А тут пришел от князя строгий наказ: каждому боярину со своего двора послать во Владимир и в Боголюбов столько-то холопей и коней, поставить столько-то телег, заступов, топоров и прочего, а хлебопашцам самим идти или сыновей снаряжать. «Пашенные люди пускай идут строить, — рассуждали меж собой бояре Суздаля и Ростова, — а нам за какие грехи столько хлопот и убытку?» Но помнили они, как не раз круто расправлялся Андрей с иными из них. Лучше смирно сидеть в своих островерхих хоромах, да молчать, да волю княжескую исполнять, да ждать... Никогда еще не строилось столько на Руси, как с весны 1158 года во Владимире и в Боголюбове. Своих мастеров-камнесечцев и других умельцев не хватало. И опять, как при Юрии Долгоруком, со всех концов земли Русской стеклись во Владимир разные артели — дружины. Явились каменщики, гончары, дре-воделы, кузнецы по железу и меди и те златокузнецы и литейщики, что умели украшать золотом ризы на иконах, что лили и чеканили сосуды церковные и оклады на книгах. Прибыли мастера и из других стран — от немцев, от кесаря Фридриха, с дальнего Кавказа, с Царьграда. Всех привечал Андрей, всем давал работу по их умению. «По вере же его и по тщанию его к святой Богородице приведе ему Бог из всех земель все мастеры...» — повествует летописец. И каждый мастер-умелец приносил вкусы, знания и сноровку своего города, своей страны. По вечерам Андрей молился перед иконой богородицы, просил ее, чтобы помогла она ему в столь богоугодном деле. Отец его, занятый пирами и походами, вряд ли часто молился и посещал храмы. Андрей, напротив, был очень набожен. «Боголюбовым», «благоверным» много раз называют его летописцы. Всех русских людей XII века — князей, бояр, монахов, посадских, хлебопашцев — можно назвать «простодушно верующими». Иных убеждений тогда и не знали. Если же кто осмеливался высказывать протест против религии, то он его облекал в религиозную форму, создавал свою «ересь». Такого еретика беспощадно казнили. Были и немногие высшие священнослужители, явившиеся из Царьграда, коих назначал на Русь епископами и митрополитами верховный глава всей православной церкви — Византийский патриарх. Были и образованные попы вроде Микулы и Нестора. Все они хорошо усвоили, сколько выгод приносит и церкви, и им самим простодушная вера русских людей. А народ верил не только в бога и в богородицу. Русские люди считали, что вокруг них живут, помогают или, наоборот, вредят им божества дедов и прадедов — Перун, Сварог, Велес, Даждь-бог, Стри-бог, русалки-берегини. Эти прежние божества простому народу были и ближе и понятнее, чем далекий христианский бог, живущий на облаках. Летописи, составлявшиеся монахами, постоянно упоминают бога, богородицу, Христа, разных святых. Но в истинно народном «Слове о полку Игореве» имена древних богов названы десятки раз, а богородица только однажды и то лишь в самых последних строках. По городам и селениям строились церкви, много церквей. Летописи, говоря о нередких в те времена пожарах, обязательно упоминают о сгоревших церквах — двадцать, тридцать сгорело, а то и больше. Конечно, все они были деревянные, иногда богато украшенные резьбой, но чаще отличные от избушек разве только маленькой главкой с крестом. А духовенство стремилось показать, сколь велик и могуч был христианский бог в сравнении с божествами древними. И строились храмы белокаменные, красивые, пышные, поражающие воображение, высоко поднимающие вверх свои золотые или серебряные главы. Власть церковная и власть княжеская при Андрее впервые на Руси соединились в крепком союзе. Служители церкви — Микула, Нестор и другие — распространяли рассказы о чудесах Владимирской иконы и ежечасно славили имя Андрея. «Богородица любит нашего князя», — нередко повторяли они простолюдинам. А набожному и одновременно властолюбивому князю они беспрестанно твердили: «Строй, украшай храмы. И вкусишь ты вечное блаженство на небесах, а на земле славу». Да, на земле славу Андрей стяжал. До наших дней дошло немногое из того великолепия, что строили безвестные зодчие по его велению. Любуясь этой уцелевшей белокаменной красотой, мы называем также имя князя, кто поручал зодчим строить, как сказано в летописи, «в память собе».
|
«Сказания о белых камнях» Голицын С.М.