Названия с основами древнеславянских полных личных имен

Посессивно-патронимическая топонимия на -ичи/-ицы

Новгородские названия с формантами -ичи (< *-itji) и -ицы целесообразно объединить в единый деривационный класс ойконимов на -ичи/-ицы, если исходить из логики анализа материала, который в массе случаев позволяет характеризовать формант -ицы в качестве диалектного «цокающего» варианта «этимологически правильного» -ичи (ср. хотя бы новг. геогр. Боровичи и Боровицы, Ляховичи и Ляховицы, Воймеричи и Воймирицы как параллельные варианты наименований одних и тех же пунктов, см. соответствующие этюды).

Говоря о названиях на -ицы, объединяемых с топонимией на -ичи, нужно сразу же подчеркнуть, что в сущности речь идет о деантропонимных образованиях, появившихся и функционирующих во множественном числе. Следовательно, такие названия с параллельными вариантами, как Бронницы - вар. Бронница, Новоселицы - вар. Новосели- ца, Варницы - вар. Варница, репрезентируют уже совершенно иную, деа- пеллятивную модель образований на -ица/-ицы (< *-ik-), исконно реализующихся в форме единственного числа; надо признать при этом, что целый ряд названий с исходом -ицы, варианты которых письменно не засвидетельствованы, не столь однозначно классифицируется по типологии своего возникновения (скажем, ойконим Дубовицы может оказаться вариантом или геогр. *Дубовичи с личным исходно-этимологическим значением, или геогр. *Дубовица - деапеллятивного топонимического указания на поросшую дубами местность).

В целом же названия с формантом -ичи, встречающиеся по всем славянским языкам, принадлежат к архаическим типам, свойственным почти исключительно ойконимии. Нижний хронологический предел их возникновения относят (впрочем, весьма теоретически) к II-III вв. н. э. и к более раннему времени на автохтонных славянских землях, связывая с периодом формирования славянских родовых территориальных общин. Пиком продуктивности модели предполагают середину I тыс. н. э., особенно VI-VII вв. [Купчинский 1980, 49; Куп- чинський 1981, 150]. Общеславянская территориальная дистрибуция названий на -ичи очень неравномерна. На западе славянства они особенно часты на территории Польши (кроме областей Мазовшья и Поморья), в Чехии и на землях расселения верхних и нижних лужичан, менее распространены в Словакии.

На славянском Юге они встречаются чаще в Западной Сербии, Черногории, Боснии и Герцеговине, но в целом реже, чем у западных славян. На востоке Балкан - в Македонии, особенно в Болгарии и на бывших славянских землях Греции - их место, как правило, занимают номинативно подобные (изосемантические) ойконимы с формантами -овци/-евци, -инци, -янци. На восточнославянской территории названия на -ичи/-ицы особенно густо сконцентрированы в Белоруссии и Северной Украине (Припятское Полесье), постепенно редея, они уходят на восток до Тамбовщины и почти до Нижнего Новгорода, а на Северо-Западе России с большей или меньшей частотностью доходят до Белозерья и Заоне- жья. На Украине южнее бассейна Припяти, левобережья Десны им соответствует многочисленная ойконимия на -iвщ -инщ. Подр. об общеславянской ареальной дистрибуции топонимии на -ичи, с одной стороны, и топонимии на -овцы/-евцы, -инцы, с другой, см. исследования: [Купчинский 1980, 49-55; Купчинський 1981, 121-131; Rospond 1958; Заимов 1967; Никонов 1968; Чумакова 1992, 53-54; Муллонен 2002, 84-98].

Нас в данном случае, разумеется, преимущественно интересуют особенности ойконимии на -ичи в северо-западных, древненовгородских землях.

Нужно констатировать, что немалое количество здешних названий собственно с формантом -ичи как минимум удваивается присоединением названий с фонетически видоизмененным -ицы. При таком суммировании русский северо-западный ойконимический ареал -ичи/-ицы мало уступает по концентрации белорусскому ойконимическому ареалу ччы, который традиционно считается наиболее плотным и выразительным при том, что ойконимов на -щы в Белоруссии сравнительно немного. В целом же, наряду с белорусским ареалом -iчы, западнославянским -ici, -icy, -ice, русские северо-западные ойконимы на -ичи/ -ицы могут рассматриваться как еще одна черта общности обширной древней севернославянской диалектной зоны.

Южная и, как полагают, более поздняя модель изосемантических ойконимов на -овцы/-евцы, -инцы на Северо-Западе не представлена. В эпоху славянского освоения Северо-Запада деривационная ойконимическая модель на -ичи/-ицы характеризовалась значительной продуктивностью, медленно угасавшей в позднее средневековье: время окончательной деактуализации модели относят к XVI-XVII вв. [Никонов 1968, 202-203; Купчинский 1980, 49].

Относительно новгородского ареала можно смело утверждать, что в эпоху конца XV-XVI вв. возникновение географических названий на -ичи/-ицы являлось еще живым, хотя и угасавшим процессом. Сравнение материалов новгородских писцовых книг с современными источниками обнаруживает значительное количество названий на -ичи/-ицы, отсутствующих в средневековых земельных описаниях, из которых определенная часть наверняка новые образования, появившиеся в XVI в. и позднее.

Ср., к примеру, старописьменное геогр. Казова Гора дер. Фролов- ского пог. Шел. пят. 1498 г., превратившееся впоследствии в Казовичи (вар. Казовицы) дер. на р. Крапивенке Луж. у. [СНМРИ 37, № 2219; Vasm. RGN III 3, 698], сегодня - Казовицы дер. Турскогорск. Шим. Вместе с тем колебания вариантов одного названия с -ичи и без -ичи, прослеживаемые по различной документации XVI в.: (см. геогр. Доро- гинино / Дарахиничи, Бор / Боровичи и др.), свидетельствуют о неустойчивости форманта и, следовательно, о начавшейся деактуализации деривационной модели. Широкие хронологические рамки этой модели, не только древнерусской, но и старорусской, требуют ради отбора наиболее ранних названий более пристального поиска архаических примет в самих топоосновах. Функционирование модели в старорусское время позволяет по письменным материалам лучше представить механизмы происхождения и эволюции соответствующих географических имен.

С точки зрения генезиса все подобные названия обыкновенно называют патронимическими, т. е. обозначавшими потомков по имени предка. Однако анализ конкретного топонимического материала, проведенный различными исследователями (особенно детально в [Купчинський 1981]), вскрывает пласты разнокачественных образований, подавляющее большинство которых можно классифицировать в три тесно пересекающихся номинативно-семантических типа, разнящихся классом мотивирующих основ, степенью отдаленности от исходной патронимии, некоторыми приметами формальной структуры.

Первый тип составляют истинно патронимические названия (или иначе - отпатронимные, депатронимные), восходящие к топонимически закрепленным во множественном числе наименованиям потомков по имени или прозвищу общего предка, которые являлись первоначальными засе- лителями местности. Второй, более поздний тип, развившийся из первого, составляют посессивные названия, соотносимые с патронимами лишь формально. В целом они генетически связаны с наименованиями зависимых людей, полученными по имени, прозвищу или по обозначению социального статуса владельца; такие наименования возникали при помощи суф. -ичи/-ицы, в котором конкретное патронимическое значение было замещено более широким посессивным.

Патронимический тип характерен для родового строя и, надо полагать, для эпохи первоначальной колонизации ничейной территории, посессивный тип появился в более поздние периоды, когда уже освоенная территория с находящимися на ней селами и людьми стала собственностью землевладельцев-феодалов. Однако дифференциация данных топонимических типов, отражающих эволюцию общественных отношений, очень условна, поскольку, во- первых, между эпохами с разным общественно-экономическим укладом не существует отчетливых хронологических границ и, во-вторых, подавляющее большинство географических названий на -ичи/-ицы не содержит формальных критериев такой дифференциации. К примеру, геогр. Фларевичи допускает различную семантическую трактовку: оно либо указывает на родственников Фларя, т. е. Фларевичей, поселившихся в данной местности, либо маркирует былую принадлежность первопоселенцев или жителей уже существовавшего селения некоему Фларю (или Флареву, Фларевичу), являвшемуся феодалом-владельцем. И в первом, и во втором случаях геогр. Фларевичи первоначально обозначало людей ('Фларевы люди'), а не место, в отличие, скажем, от геогр. Фла- рево, подразумевающего сначала место ('Фларево место').

Суф. -ичи и -ицы в поздние периоды функционирования посессивного типа, очевидно, теряли всякую связь с обозначением первопоселенцев или жителей, превращаясь в структурные элементы, лишенные личного значения. В этом случае названия на -ичи/-ицы выражали более общую посессивность, обозначая просто село или владения феодала: Фларевичи - 'село Фларя; владения Фларя', как и геогр. Фларево. Структурные форманты без поддержки исходных личных наименований становились менее устойчивыми, иногда замещались формантами -ово/-ево, -ище, -щина, -ское и др. Появление новых деантропонимных названий, главным образом на -ицы, поддерживалось широким фонетическим пересечением с моделью деапеллятивных названий на -ица/-ицы (такими как Горбатица / Горбатицы, Дубовица/Дубовицы и т. п.).

Критерии разграничения патронимического и посессивного типов ойконимов на -ичи/-ицы иногда заложены в топоосновах, если они мотивированы обозначениями социальных категорий. Так, геогр. Княжичи, Пискупицы явно не относятся к патронимическим образованиям, это посессивные ойконимы, маркирующие принадлежность князю или епископу. Однако подобных самоочевидных фактов наберется немного.

Учитывая двойственность семантических мотивировок, заложенных в таких названиях, в дальнейшем будем рассматривать их в рамках одного обобщенного посессивно-патронимического типа.

С патронимическими и посессивными ойконимами смежна генетически и семантически большая категория названий на -ичи/-ицы, обозначающих людей по месту их проживания (Кременичи, Холмичи). Такие названия мы называем катойконимическими и подробно рассматриваем в главе 5.

Морфонологические особенности посессивно-патронимических топонимов на -ичи/-ицы внешне повторяют специфику формообразования соответствующих древнерусских мужских патронимов на -ичь: личн. Хотъ - патроним Хотовичь - геогр. Хотовичи, личн. Славонкгъ - патроним СлавонЪкичь - геогр. Славонкжичи, личн. Иванъ - патроним Ивановичь или Иваничь - геогр. Ивановичи или Иваничи. О полном структурном параллелизме двух различных классов онимов говорить, конечно, не приходится, поскольку любая топонимическая модель неизбежно эволюционирует по своим особым закономерностям. Но в целом освещение специфики образования древненовгородских отчеств кажется полезным при рассмотрении посессивно-патронимической топонимии. Ранее Ю.Унбегаун справедливо писал о том, что отчества на -ичь были широко распространены в Новгороде и Пскове в период их феодальной независимости, причем не только в верхних слоях общества [Унбегаун 1989, 14]. Как показывают древненовгородские письменные источники, мужские патронимы на -ичь обладали более значительными деривационными возможностями, нежели продолжающие их современные русские отчества. В новгородских землях эти антропонимы образовывались, как будто, без ограничений от разнотипных имен, по крайней мере, безотносительно к тому, дохристианским или христианским являлось исходное личное имя. Если возьмем берестяные грамоты, встретим образования от дохристианских личных имен разных разрядов: полных композитных (Домажировичь, Нкжебудичь, Дорогонкжичь, Горислав- личь), префиксально-корневых (Невкровичь, Несдичь), гипокористиче- ских (Кулотиничь, Добрычевичь, Оньковичь, Ярошевичь), равных нарицательным существительным (Сычевичь, Зуикевичь, Стуковичь, Умко- вичь, Шюбиничь, Хрумкиничь); найдем и образования от христианских имен (Олександровичь, Есифовичь, Кузьмичь, Романичь, Фоминичь), в том числе суффиксально осложненные или усеченные (Петряичь, Гри- горичь, Семкиничь). С формально-деривационной стороны древненов- городские мужские патронимы в подавляющем большинстве случаев производны от основ прилагательных с посессивной суффиксацией: -ов- /-ев- (Есифовичь, Сычевичь), -ин- (Кулотиничь, Хрушкиничь) или *-j- (ДорогонАжичь, Гориславличь). Данный факт, очевидно, согласуется с мнением Р.Мароевича о том, что в праславянском языке патронимы имели единообразную структуру: основа притяжательного прилагательного + суф. *-itjo [Мароевич 1989, 134-135] .

Формы типа Романичь, Григоричь тоже допустимо считать образованиями от йотовых прилагательных Романь, Григорь (а не Романъ, Григоръ). В эту стройную деривационную схему не вписываются иногда встречающиеся патронимы, образованные не от посессивных прилагательных, а от личных имен. Из приведенных выше к таким относятся, например, Кузьмичь, Нкжебудичь (от Кузьма, Нкжебудъ), равно как и обычные по летописям отчества на -славичь: Мстиславичь, Ростиславичь, Изяславичь и др., внешне производные сразу от др.-рус. личн. Мсти- славъ, Ростиславъ, Ярославъ, Изяславъ. На наш взгляд, они не противоречат изложенному выше мнению о праславянском единстве отадъективной деривации патронимов, однако четко указывают, что в позднепраславянскую эпоху притяжательная суффиксальная морфема, особенно йотовая, в составе патронимов постепенно переставала осознаваться как необходимый строевой элемент. Патроним начинал морфологически переориентироваться с промежуточного адъектива на исходное личное имя. В силу этого притяжательный суффикс либо вовсе элиминировался (ср. Ростиславличь, Ярославличь > Ростиславичь, Ярославичь с утратой эпентетического л' благодаря ориентации на субстантивы Ростиславъ, Ярославъ, а не на адъективы Ростиславль, Ярославль; Нкжебужичь > Нкжебудичь по основе Нкжебудъ; Кузь- миничь > Кузьмичь по основе Кузьма, а не Кузьминъ1), либо объединился с -ичь (это касается суф. -ов-/-ев-), что привело к возникновению унифицированного сложного суффикса -ович/-евич, специализированного в русских отчествах (Ростиславович, Петрович, Васильевич).

Изложенные выше деривационные особенности в сфере древненовгородских мужских патронимов на -ичь находят отражение в структуре географических названий на -ичи/-ицы, содержащих исходные основы личных имен. Такие топонимы унаследовали формы множественного числа мужских патронимов, но последние использовались и в единственном числе.

 Поэтому в данном случае нам кажется излишне категоричным замечание по поводу названий на -ичи о том, что «при анализе таких топонимов безразлично, есть или нет в языке формы единственного числа», равно как и утверждение, что «топонимически нет никакой связи между -ич и -ичи» [Никонов 1968, 199]. Тем самым постулируется полная отчужденность ойконимии данного типа от сферы порождающей их антропонимии, что, на наш взгляд, неправомерно. Подобный подход, в частности, подводит исследователя к сомнительной мысли о том, что названия с двойным формантом (на -ов-ичи/-ев-ичи) как тип сложились позднее, чем названия в «чистой» форме на -ичи (Там же). Однако достаточных оснований для обособления более позднего типа названий с двойными формантами не просматривается, поскольку в целом такие топонимические образования просто копируют структуру порождающих патронимов, содержащих посессивную суффиксацию. Вслед за патронимами, охарактеризованными йотовой суффиксацией, встречаются весьма архаические названия на -ичи/-ицы с двойным формантом *-/-ичи; ср., к примеру, геогр. Ольжичи (по Лаврентьевской летописи село близ устья Десны), - это такая же осложненная суффиксом (йотовым) форма, как и геогр. Ольговичи. Притяжательные морфемы обнаруживает большинство как новгородских патронимов, так и соответствующих посессивно-патронимических ойконимов. Существует, правда, группа названий, в которых эти элементы отсутствуют с заметной регулярностью: это образования от основ личных имен на зубные т, д (ср. геогр. Молвятичи: личн. *Мълвята, геогр. Вогостицы: личн. Воигость, геогр. Негодицы: личн. Негода и др.), отчасти они перемежаются с ойконимами, отмеченными притяжательным -ин- типа геогр. Ми- ритиницы: личн. Мирята, Мирюта. Но процент подобных отсубстан- тивных образований повышен не только в ойконимии, но и в патронимии (ср. хотя бы приведенное выше Нкжебудичь из берестяной грамоты и летописные формы типа Вышатичь, Завидичь, Никитичь из НПЛ, к ним примыкают некоторые апеллятивы, например, др.-рус. дкдичь 'потомственный наследник по деду' [СлРЯ XI-XVII 4, 201]), хотя здесь, пожалуй, удельный вес таких форм ниже, чем в ойконимии.

Вариантность формантов (-ичи или -ицы), объединяющих рассматриваемую группу географических названий, опять же четко корреспондирует с фонетической вариативностью суф. -ичь/-иць в древненовго- родских мужских патронимах и катойконимах, зафиксированных новгородскими летописями и берестяными письмами. Так, к примеру, на сс. 71-73 Новг. 1-й летописи во фрагментах, посвященных местным новгородским событиям, обнаруживаются восемь написаний с -иц- («Вышко- виця», «Водовиковиць», «Всеволодиц», «Володимирицемъ», «Синкини- ця», «Обрадиця», «пльсковици») и только два написания с -ич- («Нкгоце- вичь», «Якуновича»), при упоминании неновгородских персонажей процент этимологически «правильных» написаний, кажется, возрастает1. Пожалуй, еще выше, чем в летописях, удельный вес написаний патронимов с -иц- в новгородской берестяной письменности; ср., к примеру, формы Род. ед.: «Семена Шюбиниця» (бер. гр. № 369, 2-я пол. XIV в.), «оу Фоминица» (гр. № 381, XII в.), Нкжебоудица, Дорогонкжица, Тоць- овица (грамота № 16 из Старой Руссы, 1-я пол. XI в.) - к исходным Нкжебудичь, Дорогонкжичь, Точьковичь, «оу Рикиница» (новг. бер. гр. № 320, XIV в.) - к Рикиничь или Рккиничь; Дат. ед.: «Михаиловицю» (новг. бер. гр. № 307, XV в.) [Зализняк 2004, 640, 358, 333, 527, 678]. В целом факты «цокающего» произношения отчеств в берестяных грамотах решительно преобладают над фонетически «правильными». Обильные факты такого рода позволяют констатировать, что для древнего Новгорода цоканье характеризовало устоявшуюся, узуальную норму произношения патронимов. Неудивительно поэтому, что на новгородской территории патронимические и посессивные ойконимы с форман-

Данный тезис, очевидно, нуждается в проверке. Но ср. на тех же страницах НПЛ, рядом с устойчивым «цокающим» написанием отчеств новгородских персонажей, упоминание сразу нескольких отчеств киевского, галицкого и черниговского князей, не маркированных цоканьем: «Поиде князь Володимиръ Рюриковичь с кыяны и Данило Романовичь с галичаны на Михаила Всеволодича Чермного къ Чернигову» [НПЛ, 73-74].

Фонетическая модификация суф. -ич- проходила через «мягкое» цоканье и отвердение аффрикаты. Промежуточный «мягкий» формант -ици, прослеживаемый по писцовой документации (ср. старописьменные Гостилици, Лютовици, Негоркшци и др.), заместился «твердым» -ицы; последний был поддержан формантом -ица/-ицы. Элемент -ичи реже изменялся, если сопровождался суффиксом -ов-/-ев-: здесь, пожалуй, оказывало сдерживающее влияние произношение отчеств на -вич, устоявшееся с течением времени без цоканья.