Село это не из знаменитых в пределах уезда города Волока Дамского, называемое Язвище, в котором храм драгоценного Покрова Пречистой Богородицы и потому зовется оно Покровское. В нем жили родители этого преподобного. То была вотчина прадеда его, прозывавшегося Саня, который приехал из Литовской земли, и великий князь дал ему вотчину. И у Сани был сын Григорий, а у Григория был сын Иван, и этот Иван был отцом сына, о котором мы говорим. Он имел жену, любящую Бога, жившую в благоговении, и в воздержании, и в молитвах, именем Марину. И молились они о детях Богу, чтобы дал им детей для наследования роду своему. И услышал Бог молитву их: родила сына и назвали Иваном (именем отца его), о котором следует рассказ. И когда было мальчику семь лет, родители его отдали на обучение грамоте в обитель Воздвижения Драгоценного Креста Господня, старцу почтенному, по имени Арсений, по прозвищу Леженко. Этот же мальчик, не достигнув полноты возраста плотского, божественным возрос страхом, учился с разумом и всех сверстников превзошел: за один год изучил псалмы Давидовы и за второй год все Божественное Писание прошел, и во святой церкви чтец был и певец. Люди же, видя как он молод и какой совершенный разум имеет в таком возрасте, не присоединяясь к сверстникам, когда они, по обычаю детского возраста, играют, но со вниманием учась Божественному Писанию, говорили: «Кем будет этот ребенок?!»—ибо благодать Божия была на нем. И пребывал в обители Пречистой Богородицы на Возьмище ', не уклоняясь и не избегая Божественной церкви, но прежде всех приходил на службу, также и после окончания Божественной службы после всех уходил в хижину свою. Там он пребывал в i и-шине и в молчании, молясь и не соблазняясь сладкой пищей и питьем вина, но со страхом Божиим исполняя церковное правило. И, раз-

мышляя о суете мира сего, говорил себе: «Что такое кратковременное, и быстропреходящее, и шаткое существование земное, как не вместилище многих скорбей?» И знал из Божественного Писания, что некоторые святые называли суетную эту жизнь дымом, некоторые же сном, иные же тенью. Он же, зная это и видя, что жизнь такова, как святые назвали ее, был ранен сердечно и глубоко печалился, вспоминая исход жизни земной и противоположное этой жизни в будущем и нескончаемом веке воздаяние каждому по делам его, без всякой помощи от кого-либо, но только каждому по делам его. И об этом он глубоко опечалился и сбылось на нем пророческое слово: «Стрелы Твои пронзили меня» и «Поднял на меня руку Твою», и «Нет исцеления плоти моей»2. И пребывал в особом помещении в полной тишине, в безмолвии и в молитвах.

И вновь видит в Божественном Писании, что подобна слава мира сего пламени огненному, которое сперва горело ярко, потом превратилось в уголь, а затем в пепел, и ветер развеет его, и нигде не найдут его. И говорил себе: «Какая польза от рода моего, когда буду нисходить я в нетление?» И пришла ему мысль бежать от мира и облечься в святой иноческий образ. И вновь себе говорил: «Как начать такое великое дело, и кто меня поставит на путь этот, чтобы начать и окончить?» И об этом помышлении молился со слезами и недоумевал, откуда получить наставника и руководителя.

И увидел его, изменившегося лицом, некий отрок. Отрока же имя Борис, по прозванию Кутузов. Был же тот отрок боярского рода и, увидев изменение лица его, а более того—пребывание в целомудрии, и чистоте, и во всяком духовном порядке, возревновал ему духовной ревностью и прилепился к нему Божественной любовью. Ибо и он размышлял о суете мира сего и хотел уйти в монастырь и рассказал о своих помышлениях.

Иван же расспрашивал об обителях и  о  старцах,  в  них  живущих,  и  узнал,  что

в тверских монастырях, в обители святого Саввы есть старец, именем Варсонофий, по прозванию Неумой. И, став пред Богом, помолился и дал завет никогда не нарушать слова святого старца, если что-либо прикажет ему. И быстро пришел в обитель святого Саввы и, когда пришел к игумену, игумен послал его в трапезную, как и прочих гостей, чтобы поел. Он же вошел в трапезную и, услышав от мирян сквернословие, побежал из трапезной не евши, ибо ненавидел от младых ногтей сквернословие, и кощунство, и неуместный смех. И пришел к старцу Варсо-нофию и поклонился, прося у него благословения. Старец же благословил его и спросил о приходе его. Иван же вновь поклонился до земли и сказал:

—        Скажи мне, отче святой, как спастись.

Желаю святого иноческого образа и пришел

к святыне  твоей.  И скажи мне,  отче,  Бога

ради, что мне полезно, потому что дал завет

Богу, дабы то, что скажешь мне, будет мне

как от Бога сказано.

Старец же, посмотрев на него и видя его юность, сказал:

—        Доброго   дела,   чадо,   желаешь,   если

пройдешь до конца. Но неудобно тебе в здеш

них монастырях жить. Но иди, Богом возлюб

ленное чадо, к преподобному игумену Паф-

нутию в Боровск, ибо слышал, о нем от мно

гих, что живет богоугодной жизнью, во всем

согласно с Богом. Там получишь желаемое.

И поучил его от Божественного Писания. Иван же, слыша Божие слово от святого старца не как от человека, но как от Бога произнесенное, поклонился до земли, прося молитв и благословения. Преподобный же старец благословил его и сказал: «Бог с тобою, чадо, и наше благословение да пребудет во веки веков». Иван же, с земли встав, быстро пошел, радуясь и веселясь духом, веруя, что не грешного желает. И когда пришел в обитель преподобного игумена Пафнутия, то начал расспрашивать о жизни его и узнал, что она такая, как старец Варсонофий сказал ему. И возрадовался с духовной радостью, что достиг спасительного пристанища.

А когда он ушел, не сказавшись, из дома своего, родители его и родственники великой скорбью были объяты, везде расспрашивая о нем, и сердца их как стрелами печаль пронзила и о нем, и о его безвестном уходе. А когда Иван пришел к преподобному игумену Паф-нутию и пал к ногам его, то сказал:

—        Отче святой, присоедини меня, заблуд

шую овцу, к святому твоему избранному ста-

ДУ

Преподобный же спросил его, кто он и от-

 куда. Он же, лежа на земле, сказал: «Пришел, отче, к твоей святыне, хочу быть иноком». И поведал ему все о себе. И увидел преподобный, что он юн возрастом, и, желая немного узнать о нем, спросил, от нужды ли какой или от опасности и скорби идет в иноки. И понял из ответа, что он велик разумом, хотя и юн возрастом, как сказал Экклезиаст: «Мудрость— вот седина человека и жизнь чистая—мера старости его»3. Преподобный увидел в нем это, ибо сподобился от Бога дара прозорливости, и любовно приветствовал его, и благословил. И, видя благую волю и усердие в полном разуме, постриг его и облек в святой иноческий образ. И нарек ему имя Иосиф, в год 1459 (1460), в день памяти отца нашего Мартиниана.

И взял его к себе в келью, и учил, и наставлял иноческой жизни. Он же, как земля добрая и плодоносная, все посеянное сторицею отдавал. Так старец словом учил и наставлял, он же делом все исполнял. Более же всего во всем имел послушание без рассуждения и повиновение, и простоту. И сказанное старцем как от Бога принимал и через короткое время стал иноком опытным.

И пришла ему мысль, что отец остался в старости и в тяжелой болезни, как и мать. И сказал об этом преподобному игумену Паф-нутию. И посмотрел на него преподобный и увидел его великое к Богу усердие и сильный, и непоколебимый ум, которому не опасна материнская любовь, в то время как малосильным, особенно же юным, свойственно от материнской любви в забвение приходить. И повелел ему о них заботиться из-за их старости и немощи, отца же велел в монастырь к себе взять.

Иосиф же, по повелению преподобного взяв отца к себе, к матери послал грамоту. И когда принесли матери грамоту, она прочла со слезами, сказав: «Чадо мое возлюбленное, сделаю то, что ты повелел». И постриглась во обители святого Власия на Волоке, и нарекли ей имя Мария. И, услышав про пострижение матери, Иосиф воздал славу Богу, взял же и отца своего к себе в келью и одел его во святой иноческий образ, и дал ему имя Иоанникий, и во всем нужду его исполнял, и кормил своими руками, ибо был он в великой болезни, ослабел руками и ногами. Иосиф же во всем был ему и старец, и учитель, и слуга, и опора и, утешая от уныния, читал божественные писания. Отец же, видя своего сына в таких о нем заботах и трудах, слезами обливался и говорил: «Чем тебе воздам, чадо? Бог, тебе воздаст мзду за труды твои: не я тебе отец,  но  ты мне  отец и в  телесных делах,

и в духовных». И явилось Божией любви исполнение: сын трудился, а отец слезами и молитвою помогал. И так прожил лет 15, отцу служа и старцева слова не нарушая ни в чем. Когда же отпустил отца своего с миром к Богу, сам по-прежнему пребывал в послушании у преподобного. Когда же однажды он был уставщиком, преподобный игумен Пафнутий предсказал о нем: «Этот после нас свой монастырь поставит, не меньше нашего». Иосиф же этого не слышал.

И пробыл Иосиф у преподобного игумена Пафнутия в повиновении и в послушании лет 18. Когда же узнал преподобный игумен Пафнутий об отшествии своем ко Господу, призвал священников и братию и сказал им: «Ко мне старость приблизилась и болезнь настигла меня, и ни о чем ином возвещают мне, но о смерти и страшном Спасителеве суде. Вам же говорю—изберите себе игумена из этой обители». Они же со слезами сказали: «Ты—наш пастырь, и отец, и учитель, к тебе пришли, и ныне будет воля твоя». Он же отпустил их. И призвал к себе старца Иосифа, принуждал его занять свое место после ухода ко Господу. И это услышав, Иосиф со слезами отвечал: «Довольно с меня, отче и господин, о своей душе заботиться, ты же налагаешь на меня груз неподъемный, выше моих сил». Преподобный же игумен Пафнутий сказал об этом всей братии и повелел им после своего ухода ко Господу у державного государя просить старца Иосифа на игуменство. Братья же, все это услышав от преподобного, поклонились старцу Иосифу, говоря: «Будь нам, господин, на месте отца нашего преподобного игумена Пафнутия».

Преподобный же тяжело изнемогал, и некоторые из достойных старцев вопросили его, говоря: «Как тебя, отче, Бог сохраняет?» И отвечал преподобный, и сказал: «Четверг покажет, увидите, что Бог хочет». И когда пришел четверг, в последний, пятый час предал дух Господу, ушел туда, где праведные почивают. Старец Иосиф об уходе преподобного горько заплакал, также и все братья велким плачем заплакали, говоря: «Почему мы, отче и господин, раньше тебя из этой жизни не ушли!» И так они плакали, и проводили его, и положили у южных ворот справа, в пятницу в первый час дня. Мирян же ни одного человека тогда не было, только один священник, именем Никита, духовник князя Андрея Меньшого.

И возвестили великому князю Ивану Васильевичу, что Пафнутий отошел ко Господу. Он же весьма опечалился о кончине такого великого преподобного старца и спросил, не благословил ли тот кого на свое место, на игуменство. И отвечали ему старцы: «Как повелит держава твоя, православный царь, а отец наш велел у тебя, православного государя всея Руси, просить на игуменство старца Иосифа». И это слышав, православный царь воздал хвалу преподобному, что избрал такого старца, ибо знал его по добродетельной жизни. И повелел воле их быть по приказу преподобного. И когда пришел старец Иосиф к державному, принял его державный с великой любовью и угостил и сказал ему:

—        Слышал, что старец Пафнутий избрал

тебя на свое место, на игуменство, ты же не

ослушайся и нашего слова.

И отвечал ему Иосиф старец:

—        Да будет Божия воля и твоя, царя пра

вославного всея Руси.

И отвели его к преосвященному Геронтию, митрополиту всея Руси. И когда митрополит поставил его в священники и благословил на игуменство, на место старца его, преподобного игумена Пафнутия, в Боровск, православный царь всея Руси, князь великий Иван Васильевич отпустил его с великой честью. И когда пришел к обители преподобного Пафнутия, и услышали братия, и воздали ему честь по обычаю, подобающую для почитания начальника: все, от мала и до велика, с радостью навстречу ему шли.

И когда пришел игумен Иосиф во святую Божию церковь, начал учить братию по Божественному Писанию, как о душах своих заботиться, иметь ко всем любовь нелицемерную, воздержание и смиренную мудрость, и память о смерти, и чего ради ушли из мира, оставив то, что в мире, и о том, какое нам воздаяние от Господа Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа уготовано любящим Его—какого и глаз не видел, и ухо не слыхало, и сердце человеческое не угадает, также и о муке, не имеющей конца, ожидающей нерадивых и не заботящихся о своем спасении.

Братья же, точно от сна, от великой скорби по преподобном игумене Пафнутий проснулись благодаря поучению игумена Иосифа и к радости духовной от печали обратились и сказали себе: «Благодарим Господа и преподобного игумена Пафнутия, отца нашего, что и ныне не оставил нас и молит о нас Господа Бога Вседержителя и свою обитель блюдет и пасет». И стали игумена Иосифа иметь, как преподобного игумена Пафнутия, во всем волю его творя. И все были в повиновении и в послушании без рассуждения. И через некоторое время захотел Иосиф, чтобы единство было и общее для всех, своего же не имели ничего, они же ему согласия отнюдь не дали4.

Иосиф же им о том ничего не сказал, видя

их несогласие, начал молиться Господу Богу и Пречистой Его Богоматери, обещая, чтобы все было общим и ничего своего не имелось, как когда-то у апостолов, ничего не имевших, и чтобы все нужное находилось у эконома, и еда, и питье, как было при основателе общежития преподобного Феодосия5, а после него при великом Афанасии Афонском6. И, об этом молясь, говорил: «Господи Иисусе Христе, Боже наш, если это помышление мне от Твоей благодати, дай мне, Господи, помощников». И так он молился и вопрошал, помышление же нимало не уходило и неотступно пребывало. Иосиф же, увидя старца сильной жизни, пребывающего в посте и в молитвах, а более того в безмолвии, призвал его и собщил ему помышление свое. Старцу же имя Герасим, прозываемый Черный. И отвечал ему старец Герасим: «От Бога тебе, отче, помышление это,— дерзай — и я с тобою». И присоединились к их согласию иные старцы: брат Иосифов Акакий и Кассиан, прозываемый Босой, и другой брат Вассиан, который был архиепископом в Ростове, и иные почтенные старцы, и было семь их. И советовали Иосифу начать Божие дело с того, чтобы идти Иосифу во все русские монастыри, выбирая в них то, что на пользу. Игумен же Иосиф возлюбил совет их, и, забрал себе старцем Герасима, и отдался ему в ученики, и вышел тайно из монастыря, так что никто не знал об этом, только его советники. И в который монастырь приходил Иосиф, представлялся простым, как необразованный простец, и ходил в низших служках, то в хлебне, то в поварне, то в других, еще меньших службах. И так они ходили по многим монастырям и пришли в Кириллов монастырь на Белоозе-ре. Был же тот монастырь не названием общий, но делом, со службой кроткой и с молчаливым вниманием Божественной службе, и каждый из братии стоял на своем месте, которое было дано ему от игумена, и на иное место не смел перейти. В трапезной же сидели благоговейно, и благочинно, и кротко, и безмолвно, внимательно слушая Божественное чтение. Были же и в трапезной всем равные еда и питье, и все с благословением. По кельям же ели только из-за большой нужды или по болезни и старости, а так никто не ел. И из одежды и обуви никто ничего своего не имел, но всем все было общее. Видя же эту чудесную жизнь, игумен Иосиф, советуясь во всем со старцем Герасимом, святого чудотворца Кирилла по-хвалял и ублажал, и, за все воздавая славу Господу Богу и Пречистой Его Матери, святого чудотворца Кирилла уставу дивился и восхвалял его.

 И вновь пошли в тверские монастыри, в те времена еще было в Твери свое великое княжение7. И пришли в обитель святого преподобного Саввы,— было же и в той обители благоговение и благочиние великие. Иосиф же вновь притворился простым монахом. О милостивый Христос, Бог наш, как не удивимся Твоему промыслу: он скрывался, Ты же его, как светило на подсвечнике поставил и зримо всем явил! Со всенощной разошлись крило-шане по своему обычаю отдохнуть в час чтения. Была же книга на аналое, а чтеца не было. Игумен же, глядя туда и сюда, от стыда не мог ничего сказать. Старец Герасим сказал Иосифу, «Встань и читай». Иосиф, делая знак рукой, об обете напомнил. Старец же вновь сказал: «Встань и читай». Взял же Иосиф книгу и начал читать, словно новичок, впервые видящий азбуку. И сказал ему Герасим: «Читай, как умеешь». Это же сказал ему с яростью, желая будто бы и ударить. Иосиф же, не став спорить, начал читать. Были же у Иосифа язык чистый, и глаза быстрые, и в голосе сладость, и в чтении умиление, достойные удивления великого, ибо никто в те времена нигде таким не был. Игумен же, видя это, словно удивился и решил послать к великому князю, чтобы тот такого умельца не велел из своей вотчины выпускать. Иосиф же, узнав об этом помышлении игумена, сказал старцу Герасиму: «Не будем медлить нимало, да не пойманы будем». И скоротеком бежали за границу. И услышал это князь великий и заботливо прислал посланника и повелел их задержать. Посланный же быстро пригнал, но не нашел их, возвратясь ни с чем.

Когда Иосиф ходил по монастырям, братья много о нем скорбели. Из-за внезапного ухода его разгорелся большой мятеж: одни говорили, что его убили, другие же иначе, и все братья от скорби засомневались. И возвестили об этом великому князю всея Руси Ивану Васильевичу. И услышав это, державный весьма оскорбился и сказал: «Или я чем оскорбил его?» И повелел старцам о нем расспрашивать и, когда найдут его, чтобы сообщили ему. Они же искали и спрашивали по монастырям и ничего не добились, остались безуспешны, потому что был он скрыт Божиим промыслом. И вновь возвестили державному и просили игумена. И отвечал им: «Нет вам игумена, кроме Иосифа. Узнайте, жив ли или умер, и вновь возвестите мне». Они же ушли, оскорбившись, и один из них дерзнул оскорбительно сказать: «Или убили, или где-то бродит, а нам скорби». И, придя на подворье, повредился умом и пребывал в сумасшествии, пока не пришел игумен Иосиф.

И когда пришел Иосиф в монастырь, братья радостью великой обрадовались, от радости все прослезились, упав на землю, поклонились и не знали, о чем спросить, только от радости слезы роняли. Оскорбивший же его инок, упав к ногам, прощения просил. Он же простил и благословил, и вновь тот здоров стал, словно ни от чего не страдал.

Игумен же Иосиф, немногое время побыв в монастыре, не мог терпеть от помышления, ибо возгорелось сердце его огнем Святого Духа. И взял советников своих, и тайно от всех ушел в лес города Волоколамска. И поселился в пустыни в год 1478. Владетелем был тогда на Волоке князь Борис Васильевич. И узнал, что пришел игумен Иосиф в лес его вотчины, и возрадовался от всей души, ибо давно его хотел видеть у себя. И вскоре сам пришел к нему и поклонился до земли, сказав ему: «Всем, что нужно, я тебе помогу, только молю твою святыню— облюбуй себе место в моей вотчине где хочешь». И дал ему зверолова и приказал показывать ему пути, которые знает. Иосиф же послал его и приказал место искать, которое будет угодно, и когда найдет приказанное, да возвестит ему. И когда пошел ловец тот в лес, внезапно встал перед ним вихрь страшный, даже лес ломающий. Зверолов же был в великом страхе из-за внезапного вихря и спрятался. Когда же перестал' вихрь, он пошел по тому месту, где был вихрь. И когда стоял на том месте, где ныне обитель стоит, внезапно блеснула молния, затмив солнечный свет, воздух же был чист и солнце сияло. И был человек тот словно не в своем уме, и страх напал на него, и никому не рассказал об этом, только про себя удивлялся. И когда игумен Иосиф пришел на то место и полюбил его весьма, то он многим начал рассказывать, как блеснула молния ярче солнечных лучей. И послал Иосиф к святителю, чтобы благословил церковь и антиминс8. И когда благословил святитель их, то прислал антиминс. И на память преподобного Иллариона Далматского и преподобного отца Виссариона заложили церковь во имя Пречистой Богородицы, драгоценного Ее Успения9. И, узнав об этом, князь Борис Васильевич пришел со всеми боярами и со многими благородными слугами. Сам князь прежде всех с игуменом Иосифом взяли бревно на плечи и положили в основание. И увидели это князья, и бояре, и благородные слуги, все от велика и до мала возрадовались духовной радостью, что князь так Бога ради трудится. И все они ради Бога стали как земледельцы и носили бревна. И вскоре церковь была построена и освящена в том же году 15 августа в день памяти Пречистой Богородицы, драгоценного Ее Успения.

 И стали устраивать кельи. И братья множились: одни постригались, другие же приходили. И многие князья и бояре приходили к игумену Иосифу на покаяние, некоторые же постригались и, не достигнув взрослых лет, в юности и без рассуждения отдавали себя на послушание, и повиновение полное, и на труды и воздержание.

Преподобный же игумен Иосиф днем с братией трудился, ставя кельи, а ночью в молитвах пребывал и не давал себе никакого отдыха. И, услышав это, что Иосиф с братьями в великих трудах пребывает, князь Борис Васильевич начал часто ездить в обитель Пречистой Богородицы, привозил с собой еду и питье, и облегчал жизнь братии, ибо во всем еще в обители была нехватка, не только в масле, но и хлеба не хватало. Было же явлено Божией любви исполнение: князь хотел даровать братии еду сладкую в облегчение от великих трудов, они же стояли за воздержание ради Бога и питались хлебом и простыми злаками. И князь, видя, что не заботятся о масле, дивился их воздержанию и трудам.

Игумен же Иосиф, видя собравшееся во Христе стадо в таком воздержании и трудах, славя Бога и Пречистую Его Богоматерь, радовался духом. Ибо еще не было у них жесткого устава, но они по своей воле жили так, как он вначале обещался. Вначале ведь было обещание преподобного никому ничего своего не иметь, но все общее, и в еде, и в питье всем равно, так же и в одежде, и в обуви, и по кельям ни есть, ни пить, кроме болезни или старости, так же и хмельного питья не держать.

И в год 1484 основал преподобный церковь каменную. В год 1486 построили ее и расписали искусные живописцы русской земли: Дионисий и его дети, Владимир и Феодосии10, и старец Паисий, и с ними два родственника Иосифа— старец Досифей и старец Вассиан, который потом стал епископом Коломенским.

И видел игумен Иосиф братию во Христе умножающуюся, и в любви общей пребывающую, в воздержании, и труде, и молитве. И каждый из них заботился о спасении души своей, вспоминая во всякий час, зачем ушли от мира, и исход души своей, говоря себе: «Век мой оканчивается, и страшный престол готовится. Суд меня ждет, грозя мне огненным мучением и пламенем неугасимым». И говорили: «О Христос, Царь Святой, нас ради кровь Свою пролил, вытерпел смерть на кресте и рану в ребрах! Мы же, грешные, что сотворим или что воздадим Твоему человеколюбию? Каково же еще о нас попечение Твое, что не пощадил Себя ради создания Своего?» И так

они мыслили, и так жили, и молитва Иисусова беспрестанно из уст исходила, и к каждой службе к началу спешили. И видели, как эти чудные Христовы страдальцы своей волей сами себя мучили: ночью на молитве стояли, а днем на дело спешили, друг с другом состязаясь. Не как земледельцы-наемники, которых понукают работать, не так, но обгоняя друг друга. И когда кто-нибудь из них на работе поднимал тяжесть, другие запрещали ему, а сами подымали вдвое, заботясь о том, чтобы больше других трудиться. Работа же их шла по наставлению и учению Иосифову—с молчанием и с молитвой, и не было среди них никакого празднословия. Какому же и быть среди них празднословию, когда друг другу в лицо никогда не глядели? Слезы же из глаз их исходили, не из-за людей, но от ежечасного размышления о смерти, как душа от тела разлучается и как отходит,—образы эти о покаянии напоминают и слезы вызывают. Все были в обуви из лыка и заплатанных одеждах: из вельмож кто, из князей или из бояр,— на всех равная одежда и обувь, ветхие и со многими заплатами. Сам же преподобный так же ходил. Никто не смог бы отличить его среди братии, он был как один из нищих и таким оставался до кончины своей. Келейное же правило у добровольных тех Христовых страдальцев было у каждого по силе, но у всех—с благословения и по совету отца Иосифа. И от великого усердия к Богу один панцирь носил на голом теле под свиткою, а другой—железа тяжелые. И поклоны клали один—тысячу, другой—две тысячи, а третий три, а иной, только сидя, сон вкушал. Так же и во всех службах трудились—сколько кто может — все с благословением и советом отца Иосифа. И поведал мне один из почтенных старцев, от начала тут живущих, говоря: «Истину говорю тебе, еще была трапезная деревянная и, церкви теплой не было, и у обедни стояли эти ревностные Христовы страдальцы в одной ризе, шубы же не было ни у кого. И была однажды зима очень студеная и морозная, так что птицы мерзли,— они же так же стояли, как и летом, и каждый вспоминал о бесконечном огне адском, так и терпели до конца Божественной литургии». На службе стоял каждый на своем месте, которое было дано игуменом с молчанием, с молитвою. К службе же ко всякой спешили к началу. В трапезной же сидели кротко и молча, внимая Божественному чтению. Еда же и питье перед всеми стояли одинаковые, как перед игуменом, так и перед всеми братьями. И, встав от трапезы, шли с молчанием в кельи свои. Ведь был и надзиратель над ними: если кого видел говорящим или смеющимся бесчинно, посылал того в келью.

 Некоторые же, непокорностью и непослушанием одержимые, своеволию подчинившиеся и гордостью побежденные, отступали, как когда-то от самого Господа нашего Иисуса Христа уходили, говоря: «Жестоко слово Его, кто может его исполнить?» Так и здесь — оскорбляли преподобного отца, уходили из монастыря и говорили: «Жестока такая жизнь, в нынешнем поколении кто может такую вынести». Отходили с ропотом, укоряя и понося. Отец же о них молился, говоря: «Не вмени, Господи, в грех слово их». И так жил с единонравными.

И был некий инок из простолюдинов, именем Виссарион. И братия, видя его внешнюю простоту, назвали его Селафоном, ибо прост был внешне, внутри же от рождения имел чистоту и целомудрие. Еще когда он был новичком, на заутрени в великую субботу по обычаю православной веры, отец Иосиф со священниками и с дьяконами несли плащаницу. И этот инок видит на плащанице над головою отца Иосифа голубя белого и говорит себе: «На что это Иосиф в церкви голубя держит?» И никто иной из братии этого не видел. И вокруг него братия стояла и смотрела на него и говорили: «Удивляется чернец этот, что мы этого не видим». Он же не смел с ними разговаривать, ибо был новичком. И когда вышли со службы и спросили его: «Что ты говорил, когда плащаницу несли?» Отвечал им он: «Или вы этого не видели, что голуби в церкви—над головой Иосифа сел голубок бел». Они же рассказали об этом Иосифу. Призвал их его отец Иосиф и приказал ему никому этого не рассказывать. Сам же Иосиф радовался духом в надежде, что не оставит Бог места этого. Инок же пребывал в молчании и послушании у отца Иосифа. И однажды он видел умирающего брата и душу его видел — белую как снег, исходящую из уст его. Когда же сам впал в болезнь, повелел на камне сделать надпись и на своем гробе положить: того месяца в девятое число12. И положил на себя святую схиму13, и причастился Божественных Тайн, и в девятое число того месяца отошел ко Господу.

И видел это отец Иосиф—во Христе собранное свое стадо, живущее так, как вначале он обещался Пречистой. Радовался духом и обо всем нужном заботился, ибо еще сел не имели. Князь же Борис Васильевич часто ездил ко всенощной и видел, что братия умножается и пребывает в великах трудах, и очень удивлялся их жизни и великому воздержанию. И, видя скудость и недостаток во всем, дал монастырю Пречистой село Отчищево, а княгиня его Ульяна дала село Успенское 14.

И однажды мать преподобного отца Иосифа захотела его видеть, ибо от пострига не видела его. И пришла, остановившись в двух

верстах от обители. И, узнав об этом, отец Иосиф очень возмутился и повелел ей возвратиться в келью свою. «Меня,— сказал он,— не увидишь в здешней жизни и молись обо мне, чтобы Господь Бог сподобил нас в том веке, где преподобные отдыхают, видеться, если Бог захочет». Она же возвратилась в келью свою, плача и говоря: «Здесь не привелось мне любимого сына увидеть — Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, дай мне сына моего увидеть в радости святых, где праведные почивают». И так она молилась, ибо была уже стара и больна. Пришел сын ее Елизар посетить ее, она же начала просить о пострижении в мантию. И сказал сын: «На что тебе, госпожа, мантия—разве ты недомогаешь?» Она же отвечала: «Пришли за мной Мария Магдалина, и Мария Иаковлева, и Мария Египетская, не видишь ли этого? Все стоят около меня». И сказала: «Уже, Мария, госпожа, иду с вами». И начала подыматься, словно желая подняться, и обнял ее сын, стремясь помочь. Она же предала дух свой Господу и ушла с Мариями, открыв тайну, что ушла в жизнь вечную. И услышав это, преподобный воздал славу Богу и добавил к слезам слезы и к трудам труды, ночью в молитвах пребывая, а днем с братией кельи ставя.

И однажды поздно вечером ходил тайно по кельям и где слышал после повечерия беседу братии, ударял по окну, являя приход свой, и вновь отходил. И когда он так ходил, увидел человека, крадущего жито (сначала еще у Водяных ворот житницы стояли со всяким житом). И подошел молча, и тот человек увидел его и хотел бежать. Иосиф, помахав рукою, велел ему не бояться и насыпал сосуд, и поднял на плечи ему, и приказал не красть более. «И в чем у тебя,— сказал он,— недостаток, скажи мне, я тебе восполню». Так же приказал ему никому об этом не рассказывать. И много времени спустя человек тот не мог -вытерпеть и рассказал это многим. И в те времена в таком покое жили братья, что не было у них замков у келий, и, когда стирали свитки или иное что, там, на реке, и вешали. Иногда и через день, и спустя ночь никто не смел прикоснуться.

И когда умер благородный и милостивый, христолюбивый и нищелюбивый князь Борис Васильевич, осталось у него два сына: князь Феодор да князь Иван, которые видели, какую веру держал отец их у обители Пречистой и к игумену Иосифу. Они же более отца своего держали заботу великую об игумене Иосифе и, часто приезжая в обитель Пречистой, снабжали братию. Был же князь Иван сын крестный отцу Иосифу, который воспринял его от святой купели.

 И вскоре после отца своего разболелся князь Иван Борисович. Когда изнемог, повелел себя отнести в обитель Пречистой Богородицы к отцу своему крестному, игумену Иосифу. И, услышав это, князья и бояре учинили между собой договор, чтобы князю не дать воли и не вести его в обитель Пречистой к отцу Иосифу. И возвестили об этом державному, великому князю всей Руси Ивану Васильевичу, спрашивая, как он повелит. И державный повелел волю его исполнить, только приказал, чтобы, если захочет принять иноческий образ, ни в коем случае этого не допускали. И игумену Иосифу запретил это царским своим повелением, ибо князь еще юн. Князья же и бояре были в великой скорби и все заплакали плачем великим. Ибо все за него хотели умереть, чтобы он был здоров, любим ведь был он всеми, от мала до велика. Как ведь его и не любить: всем был всем—и государь, и правитель, больным— посещение и скорбным—утешение, нагим— одеяние, старым—честь и молодым—приветствие.

И когда привезли его в обитель Пречистой Богородицы, отнесли в келью, изнемог весьма и начал отходить...

И пришел игумен Иосиф и, видя князя бездыханна, спросил: «Покаялся ли и причастился ли?» И отвечали ему все: «Ни покаялся, ни причастился». И об этом Иосиф весьма огорчился, с сокрушением слезы проливал, ибо князь был ему, как и раньше я сказал, как сын крестный. И выслал всех вон, оставив одного старца Кассиана, прозываемого Босой. И помолился Господу Богу и Пречистой Его Богоматери. И вдруг князь словно от сна проснулся, откинул одеяло и начал звать громким голосом отца Иосифа, просить исповеди. Услышав же голос его, князья и бояре от скорби сразу к радости перешли. И сказал им Иосиф: «Почему же вы смущались? Князь немного задремал. Смотрите, он жив». Они же удивлены были: ибо видели, как он умер, и вновь видят его—живым. Воздали славу Богу все и начали хвалу воздавать Иосифу: «Молитвой,—говорят,—твоей князь оживлен».

Он же повелел им этого не говорить, и исповедал князя, и дал ему Святых причаститься Животворящих Христовых Тайн. И князь тоже воздал славу Богу и Пречистой Его Богоматери и радостью духовной возрадовался...

И первый источник зла, враг и ненавистник рода христианского привел иудея Схарию в Новгород. И после ученики его возмутили весь город иудейством. Было же это зло при архиепископе Геннадии15.

И возвестил архиепископ об этом зле игумену Иосифу и просил помощи. «Чтобы,— ска-

зал он,— злая эта ересь не умножилась среди неразумных людей». И это слышав, отец Иосиф глубоко опечалился. И, весьма ревнуя о православной вере во всю жизнь свою, хоть телом и отдален был от архиепископа, а духом едино с ним готов был за православную веру страдать, не только через поучение и писание, но и на муки приготовился себя отдать за православную Христову веру. И начал отец Иосиф и поучением, и писанием помогать архиепископу. И о том весьма заботился, чтобы не вошло это еретическое злое учение в неразумных людей из царского окружения, не знающих Божественных правил. Ибо ведал отец Иосиф из Божественных Писаний, как от неразумных людей, от вельмож царских и православные цари через еретическое учение в погибель пошли, и многие царства через еретические учения отступили от православной христианской веры. И об этом показано явно в его сочинении против новгородских еретиков16.

И архиепископ Геннадий сообщил о злом умысле еретическом державному самодержцу, государю, великому князю всей Руси Ивану Васильевичу, ибо была посеяна злая и скверная ересь во многих неразумных людей: в архимандритов, и в протопопов, и в дьяков царского дворца. И державный царь всей Руси повелел быть собору: преосвященному митрополиту, и архиепископу, и епископам, и архимандритам, и почтенным игуменам, старцам почтенным. И когда созван был собор, державный послал на собор сына своего великого князя Василия, который в то время был назначен в Великий Новгород. И был тот суд первый из Новгорода. И вопросили еретиков, они же произнесли ненавистную Богу, скверную и пагубную для душ ересь. И, слышав это, преосвященный Зосима, митрополит всей Руси, и архиепископы, и епископы, и весь священный собор, с ними же и благородные многие бояре и князья из дворца державного,—за Святую Троицу поборники, духовным вооруженные мечом святых отцов, которые на семи соборах утвердили православную христианскую веру, быстро посекли и посрамили богоборцев-еретиков, и скверные их учения иудейские раздавлены были. Окаянные же и безбожные ученики Схарии-иудея стали как мертвые рыбы безгласными...

Православные же поборники за Святую Троицу очистили православную веру христианскую более солнца и великою радостью обрадовались. И державный Святым Духом и царской властью был подвигнут: как лев возгласил и повелел иным еретикам языки отрезать, иных огню предавать, а иных повелел казнить в Новгороде. И, это видев, безбожные

еретики устрашились мук. И некоторые из них начали каяться лживо из страха, а неискренним своим и злым коварством умоляли князей, бояр и старцев почтенных, чтобы их отпустили на покаяние. И некоторые из епископов тоже решились просить дать им возможность покаяться17. И когда пришли к великому князю всей Руси Василию Ивановичу и начали просить отпустить их на покаяние, что же державный? Исполнился Духа Святого и отвечал им с яростью, сказав: «Владыки, печалитесь о волках христианской веры! Когда волки овец съедят, а сами разбегутся, как тогда волков поймаете?» Они же, слышав это от державного, ушли с пустыми руками. Игумен же Иосиф, отец наш, непрестанно посылал к державному писания, чтобы их покаянию не верил. «Такое,— говорил он,—лживое покаяние в древности многие царства погубило». И приказано было им в темницах пребывать безысходно. И, узнав это, владыки, и старцы, и все, кто о еретиках печаловался, начали Иосифа многими хулами и поношениями укорять, говоря: «Иосиф не велит кающихся на покаяние принимать!» И многое другое в укоризну говорили, что не стоит бумаге предавать.

И в то же время игумену Иосифу сказал некий живописец, по имени Феодосии, сын живописца Дионисия Мудрого, о чуде славном. Некто из тех еретиков покаялся, и поверили его покаянию, даже и в священники его поставили. И в некий день, отслужив литургию, пришел в дом свой с потиром в руке своей. Печь тогда горела, и, вылив из потира в печь, ушел. А сожительница его варила еду и увидела в печи, в огне отрока юного, и голос его услыхала: «Ты Меня здесь огню предал, а Я тебя предам вечному огню». И вдруг раскрылся верх избы, и прилетели две птицы большие, и взяли отрока, и полетели на небо. А верх стал, как и прежде. И женщина, видя это, пришла в великий страх, и ужас охватил ее, и рассказала это близ живущим соседям. И, слышав это, отец игумен Иосиф еще более стал писать, повелевая державному, чтобы не верил еретическому лживому покаянию. Державный же всей Руси государь, князь великий Василий Иванович повелел еретиков всех в темницу сажать без освобождения до конца жизни их. И, слышав это, отец игумен Иосиф воздал славу Богу Отцу, и Сыну, и Святому Духу.

Однажды же было Божие наказание, вернее же — милость, ибо Ему свойственно, праведных любя, а грешных милуя, своим промыслом приводить к покаянию: был голод сильный у малоимущих. Многие и дома свои оставили, и разошлись в разные города, а многие иные пришли к врагам монастыря отца

Иосифа: мужчины и женщины от голода кричали. Привратники же монастыря поведали преподобному, он же призвал к себе келаря и повелел их кормить. Было же их семь тысяч, кроме малых детей. Он же повелел детей малых брать в гостиницу и велел их кормить — было же их по пятидесяти и больше. Некоторые же были очень малы, даже и двух с половиной лет. И вскоре пришел келарь к отцу Иосифу, сказал, что ржи нет. «И братьев,— сказал,—нечем кормить». Он же призвал казначея и велел ему ржи купить. Казначей же сказал, что нет денег. Преподобный же отец Иосиф повелел занять денег и дать расписку, и рожь купить, и голодных кормить. Был же с самого начала, как пришел на это место, приказ келарю и казначею, чтобы никто не ушел из монастыря, не поев, хотя бы и из окрестных деревень. И, видев это, некоторые из братии начали роптать, говоря: «Как столько народа прокормить, покупая еду? Безрассудная такая милость: нас переморит, а их не прокормит».

В то время в трапезной братьям калачей и квасу медового никогда не было. Если же христолюбец некий и кормил братьев, калачей и квасу медового не бывало, только хлебом и рыбой, и квасом житным. И в обычные дни ели семена и пили воду. Некоторые же не могли терпеть и приходили к отцу Иосифу и говорили: «Не могу терпеть». Это же слышав, отец говорил: «Писано, братья, в Божественном Писании, что всякому, любящему Бога и чающему воздаяния будущих благ, подобает с радующимися радоваться и с плачущими плакать. И ныне, братья, пришло посещение Божие, вернее же—милость, приводящая к покаянию заблудших. Смотрите, сколько народа не разнообразной еды желают, а лишь куска хлеба, чтобы немного облегчить свой голод, и ради этого оставили дома свои и скитаются по чужим сторонам с женами и с детьми. Мы же обещались всякую скорбь терпеть Царства ради Небесного, а в этом ныне являемся нетерпеливыми. И ныне молю вас об этом: потерпим немного и в чем согрешили, покаемся, и Бог не оставит нас». И братья, слышав это, восприняли не как от человека, но как от Бога. И каждый из них, придя в келью, со слезами припадал, молясь, ко Господу Богу и Пречистой Его Богоматери, чтобы укротил Бог гнев Свой и призрел нищих и алчущих. Сам же преподобный, видя такую скорбь, что невозможно было терпеть ее, также молился со слезами, чтобы Создатель не оставил создания Своего и показал милость Свою.

И внезапно приехал в обитель Пречистой державный и милостивый всей Руси царь, князь великий Василий Иванович с великой

 любовью и верой. И братьям привез много царских снедей своих, с собою привезенных, ибо изнемогли весьма братья от великой нужды, и узнал державный, что Иосиф кормит столько народа, беря взаймы деньги и покупая. И быстро повелел из села своего привезти, сколько нужно, ржи и овса, и сказал отцу Иосифу: «Если этого не хватит, вели брать из села моего, сколько тебе нужно». И узнали князья удельные: князь Юрий Иванович прислал великую милостыню и приказал, чтобы не переставал Иосиф кормить нищих, также и князь Дмитрий, и князь Семен Иванович, помогая, так же приказали. И другие христолюбцы многие отовсюду помогали. Один же христолюбец, живший в Пскове и услышавший это, поспешно прислал 30 рублей и, недолго еще пожив в миру, постригся во святой той обители и в иноках наречен был Арсений (а по прозванию Терпиго-рев). И Божией милостью и Пречистой Его Богоматери было всего в изобилии. Наступила же осень и, Божьей милостью, изобилие во всем. И голодные разошлись в свои земли и в своих домах поселились, благодаря Бога и отца Иосифа. Преподобный же воздал славу Богу Отцу, и Сыну, и Святому Духу и повелел в трапезной ставить еду, как и прежде.

И, видев это, братья благодарили преподобного отца Иосифа, что укрепил их малодушие. И потому не смели против него что-либо говорить, но во всем повиновались, трепеща перед его словами, не смея ни в чем их преступить. И так, Божией милостью и Пречистой Его Богоматери, все во Христе братья в тишине молились и без напастей пребывали.

Было же с самого начала, как пришел отец Иосиф, заведено: ближние окрестные земледельцы, если кто сломает орудие пахотное, косу или еще что, приходили к преподобному и получали цену сломанного; или, если у кого украдут лошадь или корову дойную, тот со скорбью своей приходил к отцу, говоря о скорби своей, он же им платил цену их. И однажды я спросил человека, земледельца, прозываемого Жук, много лет здесь живущего: «Какими были эти места до прихода Иосифова?» Он же отвечал, что были здесь большие леса, и сказал мне и вот что: «Слышал я с отцом своим до прихода Иосифова за год в лесу звон, как к заутрене и как к обедне, и решили, это услышав, что некто церковь поставил. И мы с отцом ходили и искали не раз, целый день ходили и чуть сами не заблудились. И вновь утром по-прежнему слышали звон к заутрене и к обедне, и потому не смели искать, решив, что нам почудилось. Мы же спрашивали соседей, вокруг нас живущих, и они то же поведали, а сами не знали, откуда звон тот».

О князе Юрии

Первый источник зла, злодей, враг, противник Бога и ненавистник всякого добра, видев державного царя и государя, великого князя всея Руси Василия Ивановича с своими братьями в мире, позавидовал этому. И возбудил через наветы злых людей и через мнительность у державного великого князя всей Руси Василия Ивановича вражду к брату его, князю Юрию Ивановичу, и захотел его заточить. И, узнав это, князь Юрий поспешно пришел в обитель Пречистой и, придя к игумену Иосифу, поклонился ему до земли и сказал:

—        Господин, отец, скажи мне, что мне де

лать? Дошел до меня слух, что хочет меня

князь великий заточить. А я, отче, истинно

говорю тебе, как стоя перед Богом,— не вижу

вины своей перёд ним, Бог свидетель, что по

наговору злых людей и от мнительности хочет

меня погубить, а не по истине.

И так говорил он, а слезы из глаз его текли. И сказал:

—        Ныне, отче, пришел я к твоей святыне

сообщить об этом и, как отцу моему родному,

всю печаль и скорбь возлагаю на тебя, перед

Богом, и душу и тело. Что ты мне велишь, то

мне сказано от Бога, потому что, отче, я могу

против него обороняться ради правды, по до

говору между нами и благословению отца мо

его, но страшусь Бога Вседержителя: много

крови прольется между нами, и советуют мне

люди отступить подальше.  И ты, господин,

отче, как повелишь?

И, это слышав от князя, отец Иосиф прослезился и сказал:

—        Я тебе велю державному брату своему

не сопротивляться, и совет отступать тоже не

могу дать. Если отступить, все равно кровь

прольется, а тебя навеки ославят изменником.

Я же ныне умоляю тебя, и на твое вопрошание

совет даю: «Преклони с вестью о себе голову

свою перед помазанником Божиим и покорись

ему. Верую Господу Богу, что Он сообщит

сердцу его правду твою, ибо сердце помазан

ника Божия в руке Его»1S.

И, слышав это, князь сказал ему со слезами:

—        Вот чего ради, отче, к тебе я пришел

бить челом: будь мне вместо отца родного,

и по твоему поучению не буду против государя,

но предамся воле его. Волен Бог да государь,

готов от него все претерпеть, хотя бы и смерти

предал меня. Только тебя молю: поезжай к го

сударю и передай ему, что я тебе сказал.

И, слышав это, отец Иосиф вздохнул и сказал:

—        Поверь, господин, что очень у меня го

лова болит,  не могу и через монастырский

двор перейти.

И сказал ему князь:

—        Если сам не расскажешь обо мне госуда

рю, взыщет Бог кровь мою с руки твоей.

Так ему сказал князь, и слезы из глаз его текли. И, видя что князь со слезами говорит, Иосиф забыл про болезнь свою и поехал сам. И князь вперед поехал, на две версты вперед. И проехал отец Иосиф немного и изнемог от головной боли и вернулся. И, услышав об этом, князь весьма оскорбился, решив, что не хочет Иосиф говорить о нем с великим князем. И скорее сам вновь вернулся в монастырь и, увидев, что Иосиф возвратился ради болезни, а не притворством, просил послать старцев почтенных, старца Кассиана Босого и ученика его старца Иону Голову. И по княжескому слову и просьбе послал Иосиф старцев, которых тот просил.

И в то время было смятение в Москве, многие говорили, что князь Юрий бежал. И когда поехали старцы, князь перед ними, невдалеке от них, поехал. Игумен же Иосиф повелел всем братиям о князе молиться, кто сколько может, чтобы Господь Бог избавил державного от греха, а князя от незаслуженной смерти, и укротил бы междоусобную вражду. И, это слышав, все братья с радостью обещались. Князь же не доехал до Москвы пяти верст, ибо не смел в Москву въехать.

Когда приехали старцы в город Москву, была у князей и бояр радость и говорили: «Такие старцы ради князя приехали от игумена Иосифа — будет любовь между наших государей». И когда пришли они к великому князю Всей Руси Василию Ивановичу, он, посмотрев на них гневно, сказал:

—        Зачем пришли, в чем дело?

И, это услышав, старец Кассиан нимало не поколебался, но сказал:

—        Не так подобает державному спраши

вать—гневно, не услышав из уст посланных

речей их, но подобает державному сперва с кро

тостью и с смирением узнать, что скажут уста.

И если будем виновны делами нашими, тогда

мы перед тобою, в твоей державной власти.

И князь великий встал и улыбнулся, сказав:

—        Простите, старцы, что я поглумился над

вами.

И, сняв царский венец, поклонился. И спросил о здоровье отца Иосифа, они же ответили, как подобало, и рассказали постепенно обо всем, с чем были присланы. И, выслушав, державный князь великий обрадовался и начал благодарить Иосифа, говоря:

—        Большое зло он укротил.

И старцам великое угощение учинил, и за братом своим князем Юрием в тот же час послал с великой любовью.

И поспешно приехал князь Юрий, и пришел к великому князю, и припал к ногам его, прося

милости. И у обоих от радости слезы текли, один плакал, потому что государевы очи увидел, другой же—ибо смирился безмятежно. И все бояре радовались весьма, воздавая благодарение Иосифу...

И державный государь всея Руси, князь великий Василий Иванович отпустил старцев с великой честью, и по своему царскому смирению приказал отцу игумену Иосифу поклониться, и приказал молить Господа Бога и Пречистую Богородицу обо всех православных христианах, и так сказал: «О том весьма благодарю тебя, что укротил такую бурю. И в будущем нас также береги». И, сняв царский венец с головы своей, поклонился.

Послание к великому князю Василию Ивановичу всея Руси

«Благородному и христолюбивому самодержцу, царю и государю всея Руси, великому князю Василию Ивановичу грешный чернец Иосиф, нищий твой, челом бью. Божия, государь, воля свершилась надо мною, грешным: послал Бог болезнь, уже, государь, с постели встать не могу, ни в церковь дойти не могу. А братиями, государь, ни духом, ни телами их, ни монастырскими делами не могу управлять.

И ты бы, государь, Бога ради и Пречистой Богородицы пожаловал. Как и прежде того, государь, жаловал, сколько ни били челом тебе, государю, чтобы ты, государь, Бога ради и Пречистой Богородицы пожаловал, взял монастырь Пречистой в свое правление,—и ты, государь, пожаловал, взял. И награждал, государь, выше нашего достоинства. А ныне, государь, тебе о том челом бью со слезами, чтобы ты, государь, Бога ради и Пречистой Богородицы, и после моей кончины свой монастырь жаловал, как тебе, государю, Бог на сердце положит.

Да приказал бы ты, государь, свой монастырь (в управление) братьям старшим, которые, государь, и этого дела достойны, как тебе, государю, Бог на сердце положит. А по моему, государь, плохому уму, достойны к тому делу: старец Кассиан, Иона Голова, Арсений Голенин, Кал-лист, бывший игумен, Гурий, бывший келарь, Горонтий Рокитин, Галасей Суколенов, Варлаам Старый, Селиван-келарь, Тихон Ленков. Да пожаловал бы ты, государь, Бога ради и Пречистой Богородицы игумена им, не прислал бы из других монастырей чернецов, неугодных им.

А я, нищий, монастырь Пречистой, да и твой, этим же братьям завещаю ныне, и после смерти моей, чтобы жили по моему велению, как я им написал. Об этом тебе, государю, челом бию и со слезами молюсь: не по-

зволь быть дурному, но не желающих по моему велению жить, пусть из монастыря изгонят, чтобы прочие братья страх имели. Милость же Божия и Пречистой Богородицы всегда с тобою и с твоею благочестивою великою княгиней, сохраняя и блюдя державу твою и царство в мире и в правде, передавая от поколения к поколению, и небесного Царства тебя сподобит».

И державный, когда принял послание и прочел, опечалился несколько, что уже старец в такой немощи и скорби, и себе сказал: «Великое дело поручил мне старец Иосиф». И с тех пор князь великий стал заботиться, и при жизни преподобного, и после его преставления, так, что нельзя словом описать, до конца жизни своей.

Когда же изнемог преподобный и узнал, что отходит к Богу, написал он эту духовную.

Грамота духовная преподобного игумена Иосифа

«Во имя Святой, Единосущной и Живо-начальной Троицы, говорю же об Отце, и Сыне, и Святом Духе, Едином нераздельном и триипостасном Божестве, Которым все сотворено, и мы тоже.

Вот я, грешный и недостойный игумен Иосиф, пишу эту духовную грамоту в целости своего ума, ибо вижу, что года уже к старости приблизились, впал я в частые и разные болезни, возвещающие мне не что иное, как смерть и Страшный Спасов Суд. Поэтому моим писанием монастырь, созданный моими трудами и моих братьев, поручаю Господу Богу Вседержителю и Пречистой Его Матери, и благородному, и христолюбивому самодержцу, и государю всей Русской земли, великому князю Василию Ивановичу. И ты бы, государь, князь великий Василий Иванович всея Руси, Бога ради и Пречистой Богородицы пожаловал бы, смиловался, поберег монастырь Пречистой. И кого, государь, пожалуешь после меня—велишь быть игуменом, и тот бы игумен и братья жили бы по моему уставу, как я им писал, и к игумену повиновение бы имели. А игумен или братья, которые не захотят по моему уставу в монастыре жить и что-либо из порядка общежития станут разорять, прошу тебя, государя, челом бью и со слезами молюсь—не дай этому быть. Не хотящих по моему уставу жить, пусть из монастыря изгонят, чтобы прочие братья страх имели. Милость же Божия и Пречистой Богородицы всегда с тобою и с твоею благочестивою великою княгинею, соблюдая и сохраняя державу твою и правление в мире и в правде, передавая его из поколе-

ния в поколения, и небесное Царство дарует тебе».

И узнал преподобный о кончине своей, что вскоре отойти ему ко Господу. Призвал к себе первых старцев и сказал им:

—        Господа мои и братья во Христе, бо

лезнь мою сами видите. Года мои проходят,

и день клонится к вечеру, и возвещает мне это

не о чем ином, как о смерти. И теперь вам

говорю: изберите себе игумена по мнению свое

му, а более того по обычаю монастырскому.

Они же, это слышав, заплакали все, едва смогли ответить:

—        Ты, господин, отец наш и пастырь и ду

ховный отец всем во Христе братьям и святой

обители этой. Ты, господин, знаешь, кто к тако

му великому делу годится, кому такому братст

ву отцом быть и иметь заботу о душах и телах.

Ты, господин, всех знаешь, и разум, и способно

сти, лучше же сказать—достоинство.

И сказал им преподобный:

—        Так и есть, как вы говорите, но не хочу

без вашего мнения поставить игумена, чтобы

не стали вы говорить: «Не по нашему мнению

поставил игумена» или чтобы он не начал пре

рекаться с вами, говоря: «Меня поставил Ио

сиф».  Но вновь вам говорю: изберите себе

игумена по  обычаю монастыря этого и по

мнению своему, чтобы вам безмятежно жить

и в согласии, и обителью управлять.

Они же к нему выводили одного и другого, говоря: этого или этого. И отвечал им преподобный:

—        Я всех знаю, но вы себе сами изберите

из этих, кого хотите.

И повелел им без него между собой совещаться. Они же без него, советуясь, предлагали один того, другой же иного. И полюбили, советуясь, старца, любящего нищету и пребывающего в трудах, и в постах, и в молитвах и не любящего празднословия, по имени Даниила, по прозванию Рязанца, о котором знали, что хочет в другой монастырь на игуменство. И сообщили о нем преподобному. Он же одобрил, чтобы так было.

И призвал его и сказал:

—        Видишь, сын, немощь мою, вернее, уже

и старость. И ныне тебе говорю, избрали тебя

братья на мое место игуменом, и я тебя благо

словляю. Ты же, не нарушая обычая монасты

ря этого, как братья живут, знаешь и потому

советуйся с братьями во всем, как видел, что

и я делаю. И заботься о душах и телах братьев,

и храни обычай монастыря этого. И у других

монастырей обычаев не перенимайте. Как я на

писал и завещал вам, так и пребывайте. И если

я получу от Бога милость, вам знамение будет:

обитель эта ничем не оскудеет.

Это же говорил не прямо от лица своего, но

словно загадками, приводя в пример святого Кирилла и иных святых. Слышав это, старец Даниил не смел что-либо возражать, но сказал:

— Будь, господин, Божия воля и твоя, отца нашего. Я перед тобою.

Преподобный же благословил его и повелел возвестить всем братьям, что по мнению первых старцев избрал старца Даниила на игуменство. Все же знали, что преподобный в великой болезни. И по совету и повелению.державного царя, великого князя всея Руси Василия Ивановича поставил его преосвященный Варлаам, митрополит всея Руси. Преподобный же часто его к себе призывал, и учил, и советовал, как о братьях заботиться. И всем братьям приказал приходить как к духовному отцу к игумену Даниилу.

И сам возложил на себя святую схиму и причастился святых Христовых Тайн, Животворящего Тела и Крови Христовых. И к себе не велел пускать, разве что по большой нужде. И начал тяжело болеть и вновь причастился Божественных Тайн. Братья же неотступно у него пребывали и к каждой службе его носили и клали в скрытом месте, чтобы мог слышать святую службу: пение и чтение,— ибо он и сидеть уже не мог.

И месяца сентября 9-го, в утро Рождества Пречистой, в воскресенье, отпели у него заутреню в келье. На память святых преподобных богоот-цов Иоакима и Анны в 10 часов ночи, когда братия все пели в святой церкви песнь исхода «Святой Боже», преподобный игумен Иосиф, перекрестив лицо свое, предал дух тремя вздохами, исповедуя Святую Троицу, Отца и Сына, и Святого Духа. Отошел ко Господу, которого возлюбил с младых ногтей, в год 1516, а прожил с рождения своего в послушании в миру—20 лет, постригся преподобный и был в послушании у преподобного игумена Пафнутия 18 лет, и после Пафнутия был игуменом 2 года. И во святой своей обители 36 лет, и всех лет жизни его 76.

И положили его против алтаря, где и гробница над ним каменная. Державный же государь, великий князь всея Руси Василий Иванович, стал в обитель часто ездить и всячески берег и питал братьев и говорил им часто: «Храните данный вам устав, который дал вам старец игумен Иосиф, а из других монастырей обычаев не перенимайте. Я же у вас—тоже уставщик, если не будете соблюдать устава, я исправлю вас, и вам будет не очень сладко».

И Божией милостью, и Пречистой Богородицы, и молитвами преподобного отца игумена Иосифа, и державного всея Руси заботой и доныне обитель Пречистой ни в чем никем не обижаема. И пребывают братья в покое, молясь за державного и за все православное христианство Христу Богу нашему, Ему же слава и теперь, и всегда, и во веки веков. Аминь