СЕЛЬСКОЕ ХОЗЯЙСТВО НА РУСИ В ПЕРИОД ОБРАЗОВАНИЯ РУССКОГО ЦЕНТРАЛИЗОВАННОГО ГОСУДАРСТВА Конец XIII—начало XVI веков

Подсечное земледелие

ПАРОВАЯ СИСТЕМА ЗЕМЛЕДЕЛИЯ И ПОДСЕКА

В материалах о деревнях перед нами развернута картина интенсивного сельского строительства в конце XIII, в XIV вв., направление которого определялось происходившей в это время коренной перестройкой земледельческого производства: земледелец, отказываясь от подсеки и обеспечивая свое хозяйство полевым пахотным участком, переходил к паровой системе земледелия. Обращает на себя внимание большой срок, на какой растянулась эта перестройка. В чем же причина такой медленности? В чем заключались трудности перехода от подсеки к полевому пашенному земледелию? Нам уже приходилось говорить о несложной агротехнике при подсечной системе земледелия, о ней достаточно сказано в общих трудах о системах земледелия А. В. Советова, А. С. Ермолова и др.  Подсечное огневое земледелие по существу было таким, что не могло ни совершенствоваться, ни улучшаться. Экстенсивное по своему характеру, оно связывалось с хищническим истреблением лесов. Скоро приходило время, когда нетронутых лесных участков вблизи не оставалось; чтобы разрабатывать подсеки, приходилось все дальше и дальше уходить от дома.

Подсека была препятствием для мероприятий по подъему вельского хозяйства. Только при наличии постоянной посевной площади можно было вести планомерную борьбу за повышение урожая, за расширение ассортимента выращиваемой на полях продукции; и только при наличии постоянных полей можно было увидеть результаты улучшения обработки земли, установить эффективность применения удобрений и новых приемов ухода за посевами.

Чтобы удалить с подсечного участка лес, выкорчевать пни, очистить его от корней и всего, что мешало пахоте и посеву хлебов, требовалось много физических сил, но все же это была выполнимая, несложная задача. Между тем наши сведения о развитии земледелия указывают, что от начала применения сох с железными сошниками до прочного освоения паровой системы земледелия потребовались столетия и труд многих поколений: необходимо было найти средства повышения урожайности хлебов и добиться того, чтобы эта урожайность не снижалась, держалась на должном высоком уровне, чтобы стала постоянной, надежной. При подсечном земледелии, когда урожайность подсеки падала, земледелец не задумывался над восстановлением плодородия этого участка: он оставлял его, готовил новую подсеку и несколько лет эксплуатировал ее. В черноземной степной полосе высокие урожаи на одном участке получались в течение многих лет,

а когда и чернозем истощался, то в условиях степной черноземной полосы не составляло труда освоить рядом расположенный участок целины или залежи. В нечерноземной лесной полосе, конечно, тоже можно было оставить на отдых выпаханный участок с расчетом вернуться на него. Но оставленный подсечный участок, не восстановив плодородия, вновь зарастал кустарником или лесом, и если бы земледелец после необходимого ряда лет «отдыха» возвратился на этот участок, то он нашел бы там кустарник или лес, который пришлось бы снова разрабатывать, как новую подсеку. Все же путь восстановления плодородия на этих участках и его сохранения был найден: их оставляли на отдых на самое короткое время, с тем чтобы в период отдыха участки тщательно обрабатывались; применялась неоднократная, более глубокая вспашка, которая несколько восстанавливала плодородие участков и в то же время предохраняла их от зарастания лесной по рослью. Так, путем применения «пара», т. е. отдыха, сочетавшегося с мероприятиями по обработке и удобрению почвы, создана лись постоянные пахотные участки — «поля», — планомерно обрабатывавшиеся и регулярно эксплуатировавшиеся под посев зерновых хлебов или других хозяйственно полезных культур. «Опыт и нужда раньше или позже наводят человека на путь истины, и этим только можно объяснить то странное, па первый взгляд, явление, что народы, совершенно разъединенные между собой пространством и никогда, быть может, не бывавшие дру! с другом в сношениях, ранее или позже усваивали себе такие формы земледелия, которых они прежде не знали, но которых в свое время держался земледелец каждой страны. Поэтому ду маем,-- пишет А. В. Советов, — был бы совершенно напрасный труд, если бы мы старались отыскать, какой народ или человек придумал паровую систему земледелия».324 От подсеки единствен пый возможный путь улучшения земледелия — это переход к земледелию пашенному, нолевому.

II. Н. Третьяков высказал догадку, что на севере, в лесной но люсе, па смену подсеке шел лесной перелог и лишь после него наступал этап нашейного земледелия с паровой системой в виде диухнольн ИЛИ трехполья. Эту догадку посчитали за лучшее ре нгение вопроса, и, дополненная некоторыми пояснениями, она вошла в историческую литературу как определенная теория о том. что на смену подсеке на севере, в лесной полосе, пришла особая система лесного перелога как некоего организованного, отличного от подсеки земледельческого хозяйства.325 Это утвердилось, хотя

В наших документах и в этнографической литературе признается лишь один путь — применение огня, только способ подсеки: расчистка без применения огня — непосильный труд, и к тому же именно получаемая при подсеке зола обеспечивала урожай на ней.  А если лесные участки разрабатывали способом выжигания подсеки, то в чем же отличие, такой системы «лесного перелога» от подсеки? Начало такое же, как и при подсечном земледелии: через 3—4 года участок забрасывался, зарастал лесом или кустарником; такое же и продолжение: при возврате на этот участок снова потребуется организовать подсеку. Третьяков, говоря о системе лесного перелога, рисовал картину четко организованного хозяйства. У земледельца в этом случае должно быть я распоряжении много свободной (заросшей лесом) земли. Напомним, что для полного отдыха подсеки требуется не 10-—16 лет, как считает П. Н. Третьяков, а «от 18—20 до 35 и 40 лет», как говорят специалисты по сельскому хозяйству.  Полный же земледельческий оборот такого организованного хозяйства занял бы 30—40 лет, хозяйство же должно было иметь не меньше 20—30 лесных участков. Такое хозяйство с «лесным перелогом» можно рисовать отвлеченно, конкретно же оно в XI- XV вв. было неосуществимо.

Мысль о возможности применения переложной системы в Северо-Восточной Руси могла быть подсказана московскими ппсцовыми книгами второй половины XVI в., в которых при описании кризиса в сельском хозяйстве зачастую указывалось на многочисленные переложные земли, но это была не пашня в лесах, а оставшаяся в перелог когда-то полноценная полевая пашенная земля.  Эти обложенные тяглом полевые пашенные угодья еще были пригодны для эксплуатации и потому, как подлежащие обложению важные угодья, учитывались составителями писцовых книг под особым названием «перелога». Не уяснив ошибки Н. Л. Рожкова, принявшего заброшенную по условиям кризиса полевую пашню за доказательство наличия переложной системы земледелия, И. Н. Третьяков посчитал такую систему возможной и применявшейся в лесной полосе и в XI—XV вв.

Этнографическая литература и некоторые косвенные свидетельства источников XII—XV вв. позволяют считать, что земледельцы, стремясь продлить эксплуатацию подсечных участков, тщательней и глубже распахивали их и, не применяя пара, достигали в условиях благоприятной почвы некоторых положитель ных результатов, особенно в тех случаях, когда вносили удобрения. Полный же, прочный успех пришел лишь с применением пара, с освоением паровой системы земледелия. При паре поле оставалось свободным, не засеянным все лето и лишь к осени засевалось озимым хлебом; а когда выращивались одни яровые хлеба, то каждое поле (из двух) один год засевалось, а следующий год отдыхало, было под паром. В сезон отдыха паровое поле неоднократно и тщательно обрабатывалось и, как мы увидим дальше, обязательно удобрялось. Напомним: к этому времени существенно изменилась конструкция сохи. Соха совершенствовалась. Менялись размер и форма сошников. Теперь сошники у сох асимметричные; правый и левый сошник работают по-разному, взаимодействуя друг с другом. Естественно предполагать, что совершенствовались и подвои, с большим успехом велась работа но регулированию глубины вспашки. Достигалась большая глубина пахоты. Найденные железные полицы датируются XIII—XV вв.  Этнографические материалы говорят, что железной полице предшествовала полица деревянная — «присох», «при- сошек».  Полица и присох помогали класть на одну сторону весь вспахиваемый пласт земли и переворачивать его; последнее особенно важно при применении навоза.

В документах XIV—XV в. о паре если упоминается, то глухо, существо этого агротехнического приема не раскрывается. Правда, в одной северной грамоте XV в. сказано: «А та земля... сеять, и орать и парить, и пожни очищать».  Обработка пара выделена особо из обычной пахоты. «Пар» — это не просто отдыхающая земля. Поле, находящееся под паром, подвергалось неоднократной вспашке, прежде чем в августе на нем высевали озимый хлеб. Для нечерноземной полосы еще обязательно указывается на необходимость удобрения навозом во время пара. Паровое поле вспахивалось ранней весной («поднимали пар»), затем оно отдыхало, немного зарастало травой, в это время на нем гулял скот. Обычно в июне на паровое поле вывозился навоз, и поле вспахивалось со специальной целью заваливания (упрятывания) навоза. Вот для этого-то и требовалась соха с полицей. Так рисуется работа на паровом поле в близкой нам по времени агротехнической литературе.  То же самое говорят и документы древней Руси. К только что приведенному в северной грамоте указанию о том, чтобы арендованную («празговую», — Г. К.) землю «сеять, орать и парить», присоединяются еще дошедшие в документах XVI в. подробные предписания о порядке обработки земли. В нашем распоряжении шестнадцать порядных 1558—1590 гг.,  в которых в качестве обязательств по обработке земли указывается: «а нам (т. е. поряжающимся крестьянам, — Г. К.) та деревня (или «та земля», — Г. К.) орати и сеяти, пары парити и гной (или навоз, или натраву из двора,—Г. К.) на ту землю возити». Эти счастливо сохранившиеся документы относятся к бывшему Вологодскому княжеству и к Белозерью. Описываемый в них порядок полевых работ установился, конечно, давно — в XV в., а может быть и раньше, — и не претерпевал особых перемен. Во всяком случае, документы предшествовавших 70 лет не дают никаких оснований предполагать какие-либо перемены в агротехнике за это время.

Современная этим порядным запись в расходной книге Ки- рилло-Белозерского монастыря конкретно раскрывает, что значит «пары парити». В этой книге казначея Пимена (за период с ноября 1567 г. по декабрь 1568 г.) имеется запись от декабря 1568 г.: «В Подозерье в Старом старец Исайя Чюровлянин най- мовал казаков на вешнюю пашну: паренину взорали трижды и рожь посеяли и навоз з двора вывезли, дал 6 алтын».  Указана выплата за все летние работы на паровом поле. Для нас важно указание о троекратном вспахивании и об удобрении навозом парового поля. О троекратном вспахивании поля говорится и а рядной дельной записи 1567 г. совладельцев Велико-Устюжского района.  А в порядной начала XVII в. читаем: «А в те нам урочные лета та деревня пахати и сеяти.. и огороды около ноль городити и новины сечи внове и рожь сеяти... А пойдем в деревни — нам оставить пары переораны трою».  Многократная обработка парового поля описывается и более подробно: «А нам... нары орати летом четырежды. Впервые под назем, и назем из двора вывозить и заорать дважды, а в третьий под рожь...». 

Приведенные здесь документы XV, XVI и XVII вв. единодушно свидетельствуют о многократной обработке паровых нолей, о внесении удобрения на них и о тщательной заделке его. Они разъясняют существо пара.

В документах конца XIV и XV вв. обычны такие выражения, как «поорали землю»,  «землю пашут и орют», «землю орали, пахали и бороновали», «пахали, орали и сеяли»,  — так рассказывается о разнообразной и очень внимательной обработке почвы перед посевом.

Характерно, что в рассказах об обработке почвы говорится, что землю пашут и орют. Трудно усмотреть особое различие в этих действиях. Но имеется много случаев, когда в отношении одной и топ же работы сказано то «пахали», то «орали».  И будет безу- слоино правильно, когда слова «орали и пахали», «орали, пахали и бороновали», «орали, пахали и сеяли» мы будем понимать как желанно подчеркнуть в данном случае многообразие и тщательность применявшейся обработки почвы. Есть все основания считать, что когда одновременно говорится «пахали и орали землю», «орали, пахали и бороновали», то речь идет об обработке пашенного участка, находящегося под паром. Каковы же были по своим агротехническим качествам те крестьянские поля, которые, являясь основой деревенских земледельческих хозяйств, сообщали им особую ценность как хозяйственным угодьям? Первое, о чем мы можем думать в данном случае, — регулярная хорошая обработка почвы на этих полях, а затем и внесение удобрений на них. В современной агротехнике в таких случаях говорят об «окуль- туренности» почвы.  Конечно, вряд ли степень унавоженности почв в нечерноземной полосе в изучаемое нами время была высока. Едва ли есть основания предполагать особенно большую глубину вспашки этого слоя и такую мощность гумусного слоя, какая принята при современной нам технике. Тем не менее тот факт, что в XV в. пустоши, наравне с деревнями, высоко ценились землевладельцами, как готовые участки для приглашения на них оброчных земледельцев, и что земледелец без раздумий брал обязательство о восстановлении на пустоши земледельческого хозяйства (причем в малый срок), свидетельствует об окультуренности почвы, о ее пригодности для эксплуатации, о не утраченном ею, легко восстанавливаемом плодородии. Документы указывают на глубокие загонные борозды на полях и следы загонов на пустошах, оставленные глубокими бороздами;  о глубине пахотного слоя говорят и борозды, отмечаемые в межевых документах, и следы этих борозд, на многие десятилетия и даже на века сохранившиеся на пустошах; такая пропаханная сохой или плугом глубокая борозда могла служить и межой.  Глубина борозд свидетельствует о толще пахотного слоя, о глубокой вспашке полей.

Как поля постепенно росли у деревень, так постепенно — и не без неудач — решались и вопросы борьбы за успешное восстановление плодородия эксплуатируемых под пашню участков и за повышение урожая на полях. Переход к паровой системе земледелия происходил в борьбе (в скрытом соревновании) с подсекой; в этих условиях полезно и показательно ближе познакомиться с материалами о подсеках в документах XIV—XV вв.

В происходившем наступлении полевого пашенного земледелия естественно видеть подсеку сдающей свои позиции. Так, белозер- ский князь Михаил Андреевич пожаловал игумену Кирилло-

Белозерского монастыря земли по реке Шексне — пожни и лес: «ослободил есми (разрешил, — Г. К.) им причистити лесу да на другой стороне Шохсны реки... чистить пожни и лес велел сечи и деревню на той подсеки поставити».  Подсека здесь —лишь переходная ступень, первый этап в строительстве деревни на лесном участке. Обычнее и естественнее, когда лес служил для эксплуатации его под временный посев зерновых. «А лишая земля делать из тех сел по старине»,  — разрешают шунжане (крестьяне Шуигского погоста) церковному причту церкви Николы на пожалованных им землях в селах Линдиево сиденье, Гавшино сиденье, Мустуево сиденье и др. Эти «сиденья» — села, поселения с низким уровнем земледелия, здесь господствует еще огневое подсечное земледелие.

Подсеку можно встретить под разными наименованиями. В до кументах XIV—XV вв. Северо-Восточной и Северо-Западной Руси (и Новгородского Севера) встречаются: «лес пашенный и пахот иый»,  «лес страдомый»,  «пашня на гарях», «гарь» и «пал»,34? «сечи» и «пашня на сечах»,  «чищи», «чисти»,  «роздели», «подели,  «притеребы»,  «россечи»,  «росчисти»,  «рос паши»   и др.  Многое узнается об огневом подсечном земле делии из сообщений о том, что лес посекли и рожь или ярь по сеяли, или о том, что подсушивают и секут лес.

Разыскивая материалы о подсечном земледелии, кроме двух основных терминов для подсеки — «подсека» и «лядина», — необ ходимо иметь в виду еще два термина, ведущих нас также к важ ным материалам о подсеке: это слова «нива» и «посекир», или «по секирная пашня». При упоминании о ниве мы привычно пред ставляем земельный участок, покрытый созревающими зерновыми хлебами,— «ниву золотую». «Аки на ниве класы пожинаху»,  — красочно рассказывается в летописях о действиях могучих воинов на поле боя. Но за этим словом удержалось еще и другое значение. В областном архангельском словаре сказано, что «нива — это подсека».  Когда мы обращаемся к документам XIV—начала XV в., то убеждаемся, что во многих из них это слово по своему смыслу действительно оказывается связанным с подсекой. «Нивы росстрадные» Псковской судной грамоты   в самом деле возможно истолковывать в смысле, близком к сказанному. В том же значении говорится о «нивах» в Псковской обводной грамоте 1491 г.361 В. О. Ключевский напоминает выражение: «Лесу пашенного десять нив».  Можно отметить еще ряд документов, в которых «нивы» выступают то земельными мерами посевной площади, то мерами зернового хлеба на корню, то земельным угодьем, сходным с подсекой и пахотным участком. С ясным значением подсеки «нивы» упомянуты в разводной грамоте князей кемских (нпвы среди леса), в правой грамоте Троице-Сергиева монастыря, в которой говорится о «прятании нив»; в НПК указаны «отхожие нивы, припашные нивы».  Нива — участок, засеянный зерно выми хлебами, но не поле.

По ходу развития земледелия существенно менялся и облик земледельческих угодий; сложную эволюцию претерпели и нивы, менялось значение слова «нива». Начальная история нивы в лесной полосе шла, вероятно, от подсеки. В. И. Гомилевский хорошо раскрывает это, излагая материал о подсечном земледельческом хозяйстве Олонецкой губернии.  Он это делает, описывая по этапам историю каждой подсеки: на первом этапе ее называют «подсека», «чищеба», «кулига», — когда лес на ней подсечен и лежит, подсыхает перед выжиганием; на втором подсеку именуют «огнище», «пожег», «пал», — когда лес сожжен и обрабатывается почва для предстоящего посева; а на третьем этапе это «нива», «ляда», — подсека, обработанная и засеянная хлебом; это синоним засеянной пашни с растущим на ней хлебом. «Нивище» — лядин- ный участок после уборки хлеба; а когда такое нивище снова покроется лесной зарослью, то станет «лядиной». «Ляда», «лядина» — лесок. А «нива» — как участок, засеянный хлебом, — также может приниматься как единица исчисления зернового хлеба на корню (понятие, аналогичное десятине); поэтому в документах говорится о четырех, о семи нивах и т. п. В одних случаях нивы сближаются с полевыми участками,  в других они еще в лесу прочно связаны с подсечным земледелием. А выражение «нивы делати», употреблявшееся в летописных записях XI— XV вв. о занятиях земледелием, одинаково пригодно для областей южных, лесостепных, черноземных и для северных областей лесной полосы.

Трудно учесть все случаи косвенных указаний на подсеки. Свидетели, выступавшие в одном из судных дел (1488—1490 гг.), указывают, что крестьяне «наймовали» у становщика лес на пустошах великого князя.  В то время регулярно «наймовать» лес для простой порубки не было нужды; здесь случай, когда снимались лесные участки для обработки их в качестве подсек и посева на них хлеба. Степень распространения подсек была в прямой зависимости от наличия нетронутых лесов для эксплуатации. А в XIV—XV вв. лесов было много. Так, при разборе дела о границах между владением Кирилло-Белозерского монастыря и волостной черной землей выясняется, что один крестьянин посек «полянку лес дичь» и пахал ее. А вслед за этим указывается судьям, определявшим границу земельных владений, что здесь «лес дичь... а топорь с топором не сшелся».  Случаи, когда гра иицы земельных владений были неясными, так как шли по большому лесу, встречались часто. Некоторые из землевладельцев (монастыри) этим пользовались для присвоения леса и его эксплуатации.  «Опроче старого лесу, который лес не в мере», — говорится в одной грамоте.  «Лес старь», «лес дичь» — неразмежеванные леса — явление, обычное для древней Руси. В эти неосвоенные леса и идут земледельцы для разработки подсек.

Принадлежащие деревне леса и другие угодья отмечались изгородями и «осеками». Устройство изгородей преследовало еще цель охраны от потравы скотом хлеба на полях, скошенного и сложенного в стога сена, и т. и. Об изгородях и осеках власти издавали специальные грамоты.  Много внимания уделено этому вопросу и в общем законодательстве. ' Следует вспомнить, с какой четкостью этот вопрос излагается в Судебнике 1589 г. Здесь ему посвящены три статьи — 168, 169 и 170, — предписывающие даже то, как должны строиться огороды и осека, из какого материала. В данном случае, когда мы разбираем вопрос о лесе для подсек, особый интерес представляет то, что касается осека. Осеками обносились леса и обозначались их границы. Судебник 1589 г. предусматривал важный для нас вопрос о лесах как базе для разработки подсек. Статья 175 гласит: «А черный лес пахати в суземке просто, без делу, где не молодь, кто сколько может: то лес вопчей царев и великого князя». Эта статья дополняется статьей 177, которая уточняет, с какого места после межи, отделяющей деревенский лес (после «осека»), начинается лес «вопчей царя и великого князя».  Документы XIV—XV вв. называют «лес пашенный», «лес старь», «леса поверстные»; их можно расценивать как базу для разработки подсек.

Мы уже указывали на трудность нахождения материалов о подсечном земледелии в письменных памятниках. Лес пашенный и лес страдомый — это леса, уже эксплуатируемые под подсечное земледелие. Мы отмечали, ч^о границы земельных владений в документах XIV—XV вв., как правило, отмечались глухой формулой: «куда моя соха, плуг, топор и коса ходили». Но помимо этой трафаретной формулы, встречаются формулы иного содержания, дошедшие до нас лишь в небольшом количестве документов. При решении вопроса о степени распространения подсеки мы считаем необходимым обратить внимание на два документа с необычной формулой, несомненно указывающей на подсечное земледелие.

Один из этих документов относится к Велозерью, другой же — к новгородскому Северу, к Ваге. В первом, белозерском, записано: «Се... купил есми деревенку... Селивестровскую роздель, и что к ней потягло, или куда секира ходила, или куда коса ходила. . ,».  А в важском написано: «Се аз... дал есми.. . три деревеньки... с всеми угодьи, куды ходила коса и секыра».  И в том~ и в другом случае земледельческие угодья характеризуются без каких-либо указаний на соху или на плуг. Земледелием же в этих деревнях, конечно, занимались; это было, видимо, какое-то секир- ное земледелие — «посекирная пашня». Именно так это разъясняется комплексом более поздних документов, — и притом, добавим мы, документов, связанных с явлениями, совершенно сходными (из одной области, одного характера) с тем, о чем сказано в двух наших актах. Прежде чем перейти к изложению этих материалов о посекирной пашне, поставим вопрос: что такое секира? На это имеется обычный ответ: секира — это топор; в данном случае это топор, употребляющийся в лесном деле — для рубки леса и кустарника.

Наше предположение, что под формулой белозерских и важ ских актов «куда секира ходила» может скрываться подготавливаемое «секирой» подсечное земледелие, находит веское подтверждение в одном северном, несколько более позднем документе, уже прямо рассказывающем о «секирной пашне» как о подсечном земледелии. Это «Книга дозора черных волостей Заонежских погостов Обонежской пятины, дьяка Ивана Льговского 1619 года». В ней в конце описания одного из погостов говорится: «Лесу пашенного и нопашенного бору и болота и мху поверстного от Мегор- ского погоста от рубежа Палтесские волости до Вытегры и до девятитт и до рубежа Аидомского погоста Иванова межеванья Бухарина вдоль пятьдесят верст; а поперег от Онега озера до Белозерского рубежа тридцать верст, вопче св. Хутыня монастыря со крестьяны и иных монастырей лес секут посекирно и пашню пашут, где кто поспел».  В показаниях этого документа для нас любопытно то, что описываемая в начале XVII в. подсека находилась в одном и том же районе с подсекой, отмеченной в писцовых книгах Обонежской пятины 1496 и 1563 гг. Подсека держится в этих местах свыше 150 лет; она остается в XVII и XVIII вв.

Из ряда тяжебных дел XVII в. о «посекирных землях» мы узнаем, что крестьяне Олонецкого края и смежных районов регу лярпо, в дополнение к своей небольшой и малоурожайной поле вой пашне, занимались подсечным земледелием.  «А про посо кир мы у всяких волостных людей слыхали, что изстари в Пир кинском погосте во всем пашут посекир, кроме поля и пустошей». Из этих дел во всех подробностях рисуется картина подсечного земледелия, ведущегося крестьянами в дополнение к полевой пашне. Оно называется посекирной пашней. Мы узнаем о подготовке подсек (так и названо), о выжигании, о посеве на них ржи и яри. Крестьяне имеют определенные участки для такой «посекирной лесовой пашни». При этом крестьяне, пользующиеся «по- секиром», протестуют, когда кто-либо другой пытается разрабатывать подсеку в месте, некогда эксплуатировавшемся ими для той же цели. Так возникали судебные дела, дошедшие до нас в составе фондов Александро-Свирского монастыря и в фондах Олонецкой приказной избы.  Мы уже видели, что огневое подсечное земледелие нашло отражение в документах XIV—XV вв. северных районов, Северо-Западной Руси и в центральных районах Северо-Восточной Руси — в Московском уезде, Углицком, Суздальском, Переяславском, Костромском и др. Подсека еще жила всюду, где была главная основа для ее существования — лес. Но она отступила перед паровым земледелием на второй план даже в тех районах, где «леса стари», где «поверстного леса» и вообще леса было много. Подсечное земледелие в XIV—XV вв. лишь сосуществовало с паровой системой земледелия. В хозяйстве крестьянина земледельца XIV—XV вв. разработка подсек являлась важным дополнением к полевой пашне. Ниже, при разборе вопроса о земледелии в Новгородской земле, мы покажем, что и там, в Новгородской земле, при ясных показаниях писцовых книг о господстве трехполья, оставалось все же заметное место и для подсеки.  Лес пашенный, т. е. тот лес, в котором обычно и разрабатывались подсеки, был не только в северных районах, но и в центре Северо- Восточной Руси. В «памяти», т. е. в инструкции, данной писцам при посылке их для размежевания и описания земель в Радонежский и Суздальский уезды, этим писцам вменялось в обязанность: «И что... лесу пашенного и непашенного, то бы еси написал на список подлинно порознь».

В XVI в. лес пашенный отмечался писцовыми книгами как одна из обычных категорий лесного угодья.382 Наши материалы о подсеках и подсечном земледелии указывают на живучесть подсек как приема использования лесов для посева зерновых хлебов. При несомненно широком распространении паровой системы земледелия мы имеем многочисленные показания о сосуществовании подсек с паровым земледелием. В устойчивости подсечного земледелия и в чрезвычайной длительности процесса вытеснения подсеки паровой системой следует видеть в первую очередь особую трудность и сложность задач, которые пришлось решать земледельцу лесной полосы при освоении паровой системы. Если же говорить об отдельном крестьянском хозяйстве и о строительстве деревень, то следует учитывать большую сложность обеспечения деревни или отдельного хозяйства достаточным участком полевой пашенной земли, а также сложность освоения агротехники и необходимость для нее материальной основы, чтобы этот участок — поле — давал хорошие и надежные урожаи.

Все наши материалы XIV—XV вв. о подсеке, о подсечном земледелии, сосуществовавшем с паровым полевым пашенным земледелием, составляются из свидетельств об отдельных явлениях, из показаний чаще всего косвенных. Материалы же, прямо рассказывающие о сельскохозяйственном земледельческом производстве, до пас не дошли. Более ранним из таких источников, по времени появления близко примыкающим к изучаемому нами периоду, являются «Записки» Александра Гваньини, содержащие сведения о земледелии в XVI в. в Белоруссии, Литве, а отчасти и о земледелии в Русском государстве.  А. Гваньини долго жил в Польше, интересовался сельским хозяйством, имел возможность лично наблюдать жизнь деревни. Он рассказывает о наиболее интересных вопросах земледельческого производства XVI в., о том, о чем не говорят никакие другие источники. В частности, Гваньини подробно описывает весь процесс предварительной подготовки лесного участка под подсеку, порядок вырубки и выжигания под секи, самый посев, рассказывает и об урожаях. Сведения А. Гвань ини относятся ко второй половине XVI в. Но, конечно, в части характеристики подсеки они вполне отвечают тому, что было в XV в., так как сообщаемое Гваньини полностью совпадает со сведениями, которые сообщают наши источники о порядке работы на подсеках. В перечне культивируемых на Руси хлебов Гвань ини прежде всего называет рожь озимую. Он подробно рассказы каст о паренине и о культуре озимых хлебов (называет он одну озимую рожь -озимицу), перечисляет и яровые зерновые хлеба рожь-ярицу, пшеницу, ячмень, овес, горох, гречиху. Гваньини от мечает, что пашут на Руси одной лошадью, а в Литве двумя волами. Восторженно отзывается он об урожаях на подсеках. Особенно выделяется сообщение о посеве на подсеке весной смеси ячменя с озимой рожью. Осенью собирали урожай ячменя, а рожь оставалась как озимь под снег. «На следующий год, — пишет Гваньини, -эта рожь бывает так урожайна и густа, что через нее с трудом можно проехать верхом... притом одно зерно дает трнд цать и более колосьев».  Баснословность описываемого здесь урожая является отголоском распространенного мнения о том, что при благоприятном стечении обстоятельств (в первую очередь — при удачном выборе места для подсеки) посевы на подсеках удивляли высокими урожаями.

При поисках нового пути, при переходе к паровой системе земледельцев нередко постигали неудачи, и тогда вспоминали о случаях получения высоких урожаев на подсеках. (Однако известно, что при многолетней эксплуатации всякой подсеки урожаи на ней не окупали труда). Подсека обладала важными преимуществами. Во-первых, берясь за разработку подсеки, земледелец освобождал себя от заботы об удобрении: он считал, что после разделки леса и сжигания подсеки урожай ему обеспечен. Во-вторых, подсека не требовала затраты материальных средств, так как орудия труда, необходимые для подсеки, несложные сами по себе, имелись, как правило, у каждого крестьянина, а чего не хватало, то можно было сделать в лесу из подручного материала. И потому те, кто жил в расчете на простую удачу и не был склонен упорно бороться за урожай и строить хозяйство по-новому, держались за подсеку, особенно в районах, где было обилие лесов.

Не все подсечные участки просто забрасывались после использования их под посев. Если многие подсеки разрабатывались для того, чтобы превратиться в починки и деревни, то могли быть и другие случаи, когда после прекращения посева подсеку чистили для того, чтобы превратить ее в покос, или для того, чтобы от га осталась «поляной», пригодной и для посева и для покоса. В XIV—XV вв. в хозяйствах крестьян-земледельцев подсека являлась подспорьем к полевой пашне, поскольку такое подспорье оказывалось нужным, а местные условия предоставляли возможность воспользоваться подсекой.

В документах еще встречается «наезжая пашня», или «пашня наездом», которую иногда связывают с пашней на далеких подсеках. Между тем часто упоминаемая «пашня наездом» по своему происхождению и по тому, каким путем она разрабатывалась, никак не связана с подсечным земледелием.  Это пашня на участке, покинутом земледельцем, пашня опустевшего двора, пашня на пустоши; по своему происхождению это полевая пашня. Она сделалась «наезжей пашней» лишь у нового хозяина.

В Северо-Восточной и Северо-Западной Руси, в лесной нечерноземной полосе, опыт и наблюдения подсказывали лишь один надежный путь для восстановления плодородия земли — внесение удобрений. Только внося удобрения, можно было возвратить почве то, что взято у нее. Вопрос о регулярном внесении удобрений, и притом в достаточном количестве, встал перед земледельцами как сложная трудно решающаяся, но неизбежная задача. При привычке только брать от природы земледельцу понадобилось много времени, чтобы понять необходимость и давать природе, а особенно чтобы свыкнуться с мыслью об удобрении большого пахотного участка и в конце концов признать выполнимой такую задачу. Ее конкретное надежное решение не ограничивалось одной сферой земледелия, а захватывало и скотоводство. При паровой системе земледелия значительно повышается роль скотоводства, с развитием которого эта система находится в тесной связи.

Отмеченное нами совершенствование пахотных орудий привело к улучшению обработки земли, что положительно влияло на урожайность ее и вело к уменьшению количества сорняков на хорошо обрабатывавшихся пахотных участках. Все это помогало осознавать уже на первых шагах выгоды перехода к пашенному земледелию. Л за этим, естественно, возникала мысль о возможности повышать урожайность путем улучшения обработки почвы, помимо обязательного внесения удобрения, в сочетании с некоторым непродолжительным отдыхом этого участка. Этот практически важный вопрос мог встать перед земледельцем древней Руси при решении, например, частного вопроса о подсечном участке на четвертом или пятом году его эксплуатации: бросать ли его и браться за тяжелое дело разработки новой подсеки, или попытаться еще лучше пахать старые подсеки, чтобы продлить их плодородие. Не имея возможности удобрять землю в достаточной мере или удобрять весь постепенно увеличивавшийся пахотный участок, земледельцы, конечно, пытались восстанавливать плодородие подсечных участков путем многократной пахоты и отдыха >тих участков.

Такой вопрос был практически важным для земледельцев Севера и в XVIII—XIX вв. Земля истощалась скоро, а удобрений при освоении новых, целинных лесных участков не хватало. Ставилась задача добиться надежных урожаев без применения удобрений. Именно в такой постановке вопрос о борьбе за повышение урожая занял важное место в дореволюционной агрономической практике и агрономической литературе в 1860— 1880-е годы. Как будто намечалось и решение этого остро стоявшего вопроса: многолетняя паровая обработка бывших подсечных участков. Думали, надеялись, что и без удобрения возможно восстановить их плодородие. Развернулись практические работы по превращению бывших подсечных участков в такие пахотные участки, на которых, применяя многократную обработку почвы, пытались регулярно получать урожаи зерновых, как и на удобряемых обычных полях.

Для нас важны результаты всех этих экспериментов, так как они производились в тех лесных районах нечерноземной полосы, которые по всем природным данным наиболее соответствовали интересующей нас зоне лесной полосы Северо-Восточной и Северо- Западной Руси. Ход этих работ и выводы освещены в специальных трудах. В литературе этому вопросу посвящены работы И. Щеко- това,  П. А. Загорского, заключительные оценки даны в обобщающем труде А. С. Ермолова.

Многолетняя паровая обработка начиналась поднятием целины (а потом выпаханной безнавозной земли) или старой залежи. Затем эту землю бороновали, осенью перепахивали вдоль по пластам, весною опять пахали, а если намеревались сеять озимую рожь, то после весенней пахоты почву бороновали и осенью снова нахали (перед севом) и бороновали. Практически многолетние нары полезны как способ повышения урожая на вновь разрабатываемых лесных участках (подсеках) и, возможно, как эффективное средство для получения большего, чем обычно, числа урожаев. Многолетние пары полезны при разработке запольных лесных полянок. Они могут несколько сократить время отдыха запущенных подсек. Но ждать обязательно большого эффекта от них нет оснований. Сам И. Щекотов пришел к выводу, что «необходимо применять пар на плодоносных землях Севера, даже выкорчеванных из-под леса, следовательно, с большим слоем перегноя». Такого рода почвы после обработки их многолетним паром приобретают физические свойства и спелость, обеспечивающие целый ряд хороших урожаев яровых. «Самые лучшие земли, в том числе и черноземные скаты, нуждаются в многолетней паровой обработке».  Таков вывод И. Щекотова по специально интересовавшему его вопросу о многолетней паровой обработке земли.

По существу же многолетние пары являлись лишь одним из агротехнических приемов в практике так называемой лесополь- ной системы земледелия. И положение о том, что в лесной полосе восстановление плодородия почвы возможно только путем внесения удобрений, остается в полной силе. Действительной устойчивости урожаев можно добиться, лишь сочетая унавоживание полей с применением многолетних паров.

Чтобы картина агротехнических мероприятий в разбираемых земледельческих хозяйствах была полной, следует еще раз напомнить, что все рассказанное касается запольных лесных полянок. Но эти полянки — не основа в земледельческом хозяйстве крестьянина, а лишь какое-то добавление. Основа же — расположенные при деревне поля, обрабатываемые по трехпольной системе, с обязательным внесением навоза. Однако навоза у крестьянина не хватало, так как было мало скота. Примером практики многолетних паров являются хозяйства крестьян Тотемского уезда. О сельском хозяйстве в Тотемском уезде Вологодской губернии написана работа П. А. Загорского.  Он также говорит о большой роли «паров» в земледелии этого края, о нехватке навоза и о том, что не на всю распахиваемую землю у крестьян хватало удобрений. Указывает он и на применение подсеки. Практику много летних паров Загорский связывает с таким способом обработки нолей, который он именует «парово-переложной системой». Это «паровая система с многократной переоркой полей и с внесением навоза»,—поясняет он.

Давая общую характеристику земледелия всего уезда в целом, И. А. Загорский говорит: «На землях дорогих, непосредственно прилегающих к селениям, здесь везде придерживаются паровой — зерновой трехпольной системы, на землях же более или менее удаленных — в местностях бедных лесами — системы паровой нереложпой, а напротив того в местностях лесных — подсечной системы».

И. Щекотов, так же как и П. А. Загорский, различал в практике земледелия крестьян северных лесных районов следующую организацию земледелия: 1) коренные пашни — вблизи селений, «ежегодно удобряемые»; 2) полянки, в большинстве случаев без навозные, с усиленной паровой обработкой в течение нескольких лет, иногда с залежью; 3) сыросеки (разновидность подсеки) под леи и 4) кое-где новины (подсеки).

В развернутых агротехниками Севера опытах применения мно голетиих паров для нас представляет большой интерес сочетание в крестьянских хозяйствах: а) полевой пашни, разрабатываю щойся по паровой зерновой трехпольной системе, с ежегодным удобрением нолей (парового-озимого); б) «полянок» и «запо- лиц» — в большинстве случаев безнавозных участков с усиленной паровой обработкой (такие «полянки», «заполицы», «лужки», «[швы», «лоскуты», «гоны» или с другим наименованием участки встречаются и в документах XIV—XV вв.); в) «сыросеки», «новины» — подсеки на разных годах эксплуатации; в документах XIV—XV вв. это — «сечи», «гари», «палы». Рисующееся здесь сосуществование полей, обрабатываемых по паровой (как увидим дальше, по трехпольной) системе, с разработкой подсек и эксплуатацией полянок, заполиц, мы находим в грамотах XIV—XV вв.; о них мы напомним: «приор», превращенный в пашню, указан в одном из более старых дошедших до нас актов — в купчей на село Медиа.  Обрабатываемые земли одного из сел Троице-Сер- гиева монастыря состояли из поля в 31 десятину да из 36 десятин на «Чертеже» и на «полянах».  Земля на «чертеже» — это новый подсечный участок, а полянки — эксплуатируемые под посев бывшие подсеки.

Многолетний пар не являлся настолько хорошим и простым выходом при перестройке земледелия, чтобы земледелец XIII— XIV вв. мог остановиться на нем. Он был сложен по своей организации. Материалы, приведенные в указанной нами агротехнической литературе 1860—1880-х годов, говорят о том, что опыты применения многолетних паров велись не в рядовых крестьянских хозяйствах, а в больших, хорошо организованных и материально обеспеченных хозяйствах. В то же время применение улучшенной обработки полян и других бывших подсечных участков методом многолетних паров было мерой далеко не достаточной, чтобы восстановить плодородие участка и обеспечить получение с него пусть даже только удовлетворительного урожая. Земля требовала обязательного удобрения, и только при условии внесения удобрений в нечерноземной лесной стороне нашла применение, закрепилась и окончательно победила подсеку паровая система земледелия. Именно на базе этой системы создавались поля — постоянные участки пашенной земли, — регулярно обрабатываемые, удобряемые и засеваемые земельные участки.

Материалы позднейшего времени .рассказывают о том, при каких условиях крестьянину удавалось расширить свою запашку. Сначала он присоединял не весь разработанный способом подсеки участок, а лишь некоторую небольшую его часть, на какую хватало удобрения. Так медленно, постепенно росли крестьянские поля. Именно в этот, самый сложный период строительства сказывалось свойство паровой системы земледелия как системы, связанной со скотоводством: скотоводство, обеспечивая земледельческое хозяйство удобрением — навозом, создавало условия для роста полей, для поддержания их плодородия.

Из случаев применения подсек, отмеченных в источниках XIV—XV вв., некоторые говорят о практике подсечного земледелия, совмещавшегося, сосуществовавшего с полевой системой, но большинство отмечает, что подсечные участки постепенно включались в общий клин расширявшейся или вновь создававшейся нолевой пашни. Это наблюдение относится в равной мере и к древности, и к более близкому нам времени, описанному этно- 1рафами XVIII—XIX вв. Именно в такой форме постепенного роста путем присоединения мелких долей из числа разработанных подсечных участков, таких долей, на которые хватало удобрения, складывались полевые участки каждого отдельно взятого земледельческого хозяйства, каждой деревни. Это был медленный рост, рост в сложной обстановке одновременного развития и земледелия, и скотоводства, причем скотоводства, рассчитанного на тесную связь с земледелием и базировавшегося на ежегодное длительное стойловое содержание скота, следовательно связанного с освоением сенных угодий, а когда это потребуется — и с разработкой таких угодий. Была бы полная ясность в этом вопросе, если бы до нас дошли письменные источники, которые рассказали бы о нашем сельскохозяйственном производстве, рассказали бы и об удобрениях — примерно хотя бы в такой форме, как это сделано Александром Гваиьини в отношении хозяйства Белоруссии XVI в.

Однако письменные источники, дошедшие до нас, даже в намеках не высказываются по этому вопросу. Есть косвенные указания на то, что не все районы одинаково остро нуждались в удобрениях для ведения парового земледелия. Г. Штаден в тон части своих записок, в которой он дает характеристику географических, экономических и других особенностей отдельных областей Русн, особо выделяет Рязанскую землю и пишет о ней: «Область эта — ворота Русской земли и Москвы. Рязанская земля такая прекрасная страна, что подобной ей я и не видывал. Если крестьянин высевает .'»—4 четверика, то ему еле-еле хватает сил, чтобы убрать урожаи. Земля тучна. Весь навоз свозится к рекам: когда сходит снег и прибывает вода, то навоз весь сносится водой».

В этом общем отзыве о Рязанской земле, может быть, и есть некоторое заведомо преувеличенное восхищение, но по вопросу о навозе Штадена никто не вызывал ни на высказывание, ни на преувеличение. В 1572 г. Штаденбыл «на берегу» (в пограничной полосе) на Оке во главе одного из разъездов передового полка князя Дмитрия Ивановича Хворостинина. В это время он и мог наблюдать жизнь в Рязанской земле, в это время он и видел навоз на берегах рек, вывезенный туда за ненадобностью. Поэтому мы можем все сообщенное Г. Штаденом о навозе принять за правдивое свидетельство о Рязанской земле в середине XVI в. Мы знаем, что и позднее, в XVII и XVIII вв., почва в большей части Рязанской земли была такой, что поля не нуждались в удобрениях.

Первое упоминание об удобрении в дошедших до нас письменных памятниках мы находим в «Послании митрополита Фотия литовским священникам и мирянам», датируемом 1419—1420 гг. «...человек сам себе винограду делатель и сие бо лето да покаемся и се бо есть окопати и осыиати гноем»,  — пишет Фотий, имея в виду уход за садовыми деревьями. В витиеватом послании митрополит пользуется в качестве художественного образа примером ухода за плодовыми деревьями и говорит об окапывании их и о внесении удобрения — «гноя» — вокруг них. В порядной на деревню, данную Лодомской церкви в 1560 г., в числе обязательств, взятых на себя порядившимся крестьянином, значится: «...та деревня сеяти, и орати и сено косити, и гной на землю вознти».  В других порядных тон же церкви указывается на обязанность «навоз на поля возити».  В приходо-расходных кни- iax Спасо-Прилуцкого монастыря в записях 1570— 1580-х годов удобрение называется еще «назём» и говорится о «гноевозцах», о «назёмщиках»,  вывозивших удобрения на поля. Так устанавливаются три названия для применявшегося на полях, огородах и садах удобрения: «гной», «навоз» и «назём». Когда Фотий писал о «гное», то нет сомнений, что он думал именно об удобрении, применяемом и в садах, и в огородах, и на полях. К этому мы можем еще добавить: Фотий был грек; он долго не мог изучить русский язык настолько, чтобы обходиться без переводчика при составлении посланий и других ответственных документов. Можно думать, что переводчик помогал ему и при составлении этого послания.400 Значит, о «гное», об удобрении говорит не только митрополит Фотий, но и русский переводчик — правщик его проповедей. Упоминая о «гное», русский переводчик, конечно, имел в виду удобрение известное, широко распространенное на Руси.

В трудах ряда историков отмечалось высокое плодородие земель Владимиро-Суздальского ополья,  послужившее основою для процветания этого края в XII—XIII вв. Там был не южный степной чернозем, а земля, которая требовала удобрения, но, по-видимому, не столь обильного и регулярного, как в других районах Северо-Восточной Руси. Различие в почве могло сказываться и на сравнительно небольших пространствах соседних районов. В литературе отмечаются примеры того, как в одних районах удобрение (навоз) за ненадобностью выбрасывалось, в то время как в других, близко расположенных соседних районах ощущалась острая нужда в нем и земледельцы бедствовали вследствие низкого плодородия земель и частых неурожаев.  Более высокой урожайностью выделялись пойменные места в долинах многих рек, в прибрежье озер Северо-Восточной, Ссвсро-Заиадной Руси и на севере Руси (в долине Северной Двины и ее притоков). Даже незначительные на первый взгляд различия в природе рядом расположенных районов могли приводить к большому различию в их сельском хозяйстве.  Поэтому мы с полным основанием можем считать, что местные природные условия заставляли по- разному решать и фактически осуществлять переход от подсечного земледелия к паровой системе. Различие могло сказываться и в длительности переходного периода, и в многообразии тех промежуточных форм, через которые он проходил. Мы не должны упускать из виду и важнейшую особенность изучаемого нами периода: разобщенность земель-княжеств. Их изолированность сказывалась особенно резко именно в XIII—XV вв., при этом она давала себя знать не только между землямп-кпяжествами, но и внутри каждой земли-княжества — как хозяйственная, экономическая обособленность даже мелких районов-волостей, отделенных лесными волоками и болотами от своих соседей. В таких районах все могло решаться по-особому, отлично от других; по-своему решались и вопросы техники земледелия. Но все же общим свойством, присущим всей лесной нечерноземной полосе, следует считать то, что почва здесь требовала удобрения; районы, подобные имевшимся в Рязанской земле или в Нижегородской, были исключениями.

Отмечаемая историками земледелия органическая, тесная связь паровой системы земледелия со скотоводством обусловливалась в первую очередь тем, что скот давал земледельцу удобрение, необходимое для его полей. Сведения о стойловом содержании скота, о хлевах, конюшнях, о коровниках и других помещениях для скота относятся к глубокой древности,  равно как от глубокой древности в большом числе дошли до нас данные о сенных угодьях, о заготовке кормов для скота в Северо-Восточной и Северо-Западной Руси.  Все это говорит о накоплении большого количества удобрений в каждом хозяйстве, а вместе с этим о вероятном применении удобрений не только на огородах, но и на пашне земледельцев с первых шагов перехода к полевому земледелию.

Для более ясного представления о земледельческом хозяйстве того времени напомним, что огороды, конечно, заводились еще и в период господства подсеки.  Поэтому, характеризуя процесс перехода к паровой системе земледелия, мы должны отметить, что уже в самом его начале дело не ограничивалось одной расчисткой подсечного участка и глубоким вспахиванием его сохой. Земледелец, стремясь восстановить плодородие обрабатываемого им участка и повысить его урожайность, безусловно скоро осознал необходимость удобрения пашенной земли и «гной», или навоз, стал вывозить на поля. Таким было пашенное земледелие еще на первом этапе его борьбы с подсекой.

Удобрение полей обеспечивало прочность победы паровой системы над подсекой; соответственно усовершенствованной оказалась и соха, с XIII в. снабженная полицей. При ее помощи земля глубоко вспахивалась и хорошо упрятывался навоз. Таким образом, каждое земледельческое хозяйство, а потом и каждое земледельческое селение постепенно обеспечивалось достаточным по размеру участком полевой пашенной земли.

Приводя и раскрывая документальный материал XIV—начала XV в. по истории деревни, а также материал о пустошах и починках, мы отмечали достигнутые за XIII—XV вв. успехи в развитии паровой системы земледелия и в распространении ее на всем пространстве Северо-Восточной Руси. В литературе по истории сельского хозяйства указывается на датируемую 1543— 1544 гг. сотную грамоту на дворцовое село Буйгород, из которой мы узнаем, что практика регулярного удобрения полей навозом являлась делом очень давним, само собой разумеющимся, обязательным. Использование навоза было широко распространено как в крестьянском хозяйстве, так и в огородах феодалов.

Длительный разрыв в письменных известиях об удобрениях для полей заполняется упоминанием (столь же случайным, как и упоминание «гноя» в послании московского митрополита) о «навозе» в судном деле 1490-х годов о Заречной земле села Ивановского Московского уезда.  Представитель одной из тяжущихся сторон, Василий Уский, в ходе судоговорения заявил: «А что... называет Семенко Кожа Сонинскою землею селищом, да и каменье на нем старое сказывает; ино яз, господине, возил на ту землю за речьку навозъ, да и каменье, господине дворовое на нем есть».  Выступающие в этом деле знахори говорят, что знали упоминаемую землю Сонинскую еще «до мору», т. е. до 1420-х годов, а в момент суда эта земля была «третьим полем» монастырской деревни. И мы имеем основание считать, что удобрение навозом нолей на земле Сонинской производилось еще «до мору», т. е. в годы составления послания митрополита Фотия.

Ни одного сочинения, посвященного описанию сельскохозяйственного производства (подобного запискам Ал. Гваньини), от древней Руси до нас не дошло. Материалы о скотоводстве и те случайные указания на «гной» и «навоз», которые в качестве косвенных свидетельств о применении удобрений оказываются в двух приведенных нами документах начала и конца XV в., позволяют считать, что пашенное земледелие, начало которого мы и для лесной полосы относим к X—XI вв., постепенно расширялось, одновременно с развитием скотоводства. Около каждого земледельческого двора появляются поля. Солома (в особенности ржаная), которая в известном количестве поступала еще с подсек, с появлением полей, расположенных вблизи земледельческого двора, теперь стала регулярно и в большем количестве поступать в хлевы и конюшни в качестве подстилки скоту. Появился «навоз» в том смысле, в каком он называется в письменных памятниках XV, XVI и последующих столетий; тот самый навоз, который и до сих пор является необходимым удобрением для пахотных полей. Рядом со словом «гной» появляются слова «навоз», «назем», обозначающие удобрение, вывозимое на пахотные поля. Увеличение количества навоза вело к росту полей. Постепенно в каждом земледельческом селении, в каждой деревне образуются такие участки полевой пашенной земли, которые обеспечивали в достаточном размере посев зерновых хлебов.

Полевая пашенная земля — основа, необходимый элемент и первый показатель успешного развития паровой системы земледелия. И когда мы, лишенные основной массы письменных источ ников XIII—XIV вв., ставим вопрос — а когда же все это было? — ю ответ подсказывается нам уже разобранными материалами о деревнях, пустошах и починках этого времени. Так вырисовывается картина интересующего нас процесса развития земледелия в целом и важнейшего его этапа — развития паровой системы земледелия — в частности.

В сотной на село Буйгород специально подчеркнуто особое значение навозного удобрения в земледельческих хозяйствах древней Руси, обращено серьезное внимание на накопление его каждым крестьянским хозяйством и на правильное его использование в большом владельческом хозяйстве.

О «паре», о паровой системе земледелия и об удобрении много говорят порядные и хозяйственные вотчинные книги XVI в. А в отношении Новгородской земли все раскрыто в Новгородских писцовых книгах.  По характеру своего содержания и по времени к этим писцовым книгам примыкает упомянутая нами сот пая на село Буйгород. Этот документ показывает деревню Северо- Восточной Руси и паровую систему земледелия на важнейшем этапе развития, когда паровая система земледелия уже победила огневое подсечное земледелие. В сотной дано краткое описание села Буйгород и тянущих к этому дворцовому селу 57 деревень. «В селе и деревнях 305 вытных (т. е. несущих тягло, обложенных тяглом,— Г. К.) дворов, а невытных 31 двор, а людей в них и с невытными триста сорок два человека крестьян, а пашни хресть- янские в... деревнях в одном поле 804 десятины...»; «А вытей (условных окладных единиц, соответствующих обжам или сохам НПК, — Г. К.) в селе и в деревнях сто тридцать четыре выти, а на ныть хрестьянские пашни по шти (т. е. по шести, — Г, К.) десятин к поле, а пахати им на великого князя... сто тридцать четыре десятины, с выти по десятине, а сеяти им на десятину по две четверти ржи, а овса вдвое, а навоз им возити на великого князя нашшо своих дворов но тридцать колышек на десятину, а мера колышке в длину и поперег четыре пяди, а вверх две пяди».

("ело Буйгород — очень старое село; равно как и Буйгородская волость, оно издавна входило в состав Тверского княжества. С И80-х годов село стало дворцовым владением московского великого князя, а потом великих князей Ивана и Федора Борисовичей.  Тверское княжество описывалось еще в 1490-х годах князем Федором Алабышем и Петром Лобаном Заболоцким (интересующий нас район), и наша сотная, вероятно, имела основой последнее описание (писцовые книги). Хозяйство крестьян ведется на основе паровой трехпольной системы.

История села и волости в конце XV и начале XVI в. такова, что пет никаких оснований предполагать здесь в этот период крупные перемены в технике и организации сельского хозяйства. На протяжении этого времени навоз заготовлялся крестьянами, видимо, в очень большом количестве. Требовалось много навоза, чтобы вывозить его па дворцовые великокняжеские поля; кроме того, по Ж) колышек  на десятину крестьянин стремился оставить и для своих нолей, а каждое ноле в среднем было по 2.64 де <ятины.  Для ежегодной подготовки такого количества удобрений каждому крестьянину требовалось содержать большое количество скота, иметь много соломы для подстилки. Большой посев зерновых хлебов и самое внимательное отношение к расходованию соломы, к накапливанию и к сбережению навоза — вот что предполагают составители сотной как обязательное свойство всех крестьянских хозяйств этого села.

При паровой системе земледелия каждый крестьянин был обеспечен постоянным участком полевой пашенной земли. Это избавляло его от постоянных забот по приисканию новых подсечных участков, от изнурительного тяжелого труда по расчистке и выжиганию подсек. Площадь полей была во много раз меньше той лесной площади, на которой разрабатывались (а потом зарастали лядинами) многочисленные подсеки; урожай же с полей был, конечно, больше и надежнее, чем удавалось крестьянину собирать с подсек. Внося удобрение, улучшая обработку полей, земледелец держал урожай в своих руках. Более разнообразным и отвечающим потребностям земледельца стал и ассортимент зерновых хлебов, овощей и технических культур. Земледелие развивалось в тесной связи со скотоводством, они взаимно поддерживали друг друга.