Сказания русского народа

 собранные Иваном Петровичем Сахаровым

Чары на след употребляются едва ли не во всех селениях. Верование поселян так к ним безгранично, что никто не может их разуверить. Человек, подвергшийся этому чарованию, почитается от всех погибшим, недоступным ко всякому исцелению. Трудно решить: когда забрело на русскую землю это чарование? Что оно не русское создание, в этом нет сомнения. Люди, занимающиеся этим ремеслом, суть: цыгане, литовцы, татары, молдаване, сельские русские коновалы, бродящие по русским селениям с предложением услуг, всегда остающихся в наклад простодушным поселянам. Спрашивай бывалого — русское поверие — составляет причину всех сельских бедствий. Расспрашивая бывалого о чужеземных диковинках, поселяне всегда стараются выпытывать, всеми возможными средствами, об отвращении бедствий. И здесь-то бывалый, как опытный обманщик, научает глупостям всякого рода.

Чары на след есть ни что другое, как обыкновенная болезнь, известная в медицине под именем старческого увядания — Marasmus. Человек сохнет, теряет с каждою минутою жизненные отправления, лишается умственных способностей и, в истощении постепенном, медленном, умирает. Поселяне, не понимающие свойства болезней, приписывают это болезненное состояние чарам на след.

В селениях чары на след употребляются: в любовных интригах, в размолвке соседей, в явной, непримиримой вражде. В первых двух случаях будто они нагоняют только вечную тоску, отвращение от занятий и неизбежную смерть; в последнем же случае, кроме тоски, иссушают человека до последней возможности и доводят нередко до самоубийства. Вот основное верование поселян в чарование.

Поселяне, предпринимающие совершать чары на след, стараются подметить след проходящего человека, своего непримиримого врага. Заметивши след, они закрывают его, чтобы посторонние не истребили. Чародеи считают те только лучшими следы, которые были напечатлены: на песке, пыли, грязи, росе, снеге, и в особенности те, на которых есть волосы животных и людей. Это условие, кажется, выдумано по необходимости, для оправдания обмана. Призванный чародей так искусно отделяет след, что он представляет как бы слепок со ступни. Для этого они употребляют широкий ножик, как говорят они же, окровавленный вихрем. Над снятым слепком читают тайно заговоры. Когда обиженный требует только нанесения тоски, тогда чародеи прячут след или под матицу, или под князек; когда же обиженный требует смертельного отмщения, тогда он, в глухую полночь, сжигает след в бане.

Зло, совершенное чародеями над подвергшимся этому чарованию, может быть и уничтожено. Заметивши тоску, поселяне призывают или доку, или ведуна, или знахаря и просят его, с подарками, избавить больного от недуга. Дока, решившийся помогать, прежде всего осматривает матицу, потом князек, пересчитывает волосы. Поселяне слепо верят, что докам известно, сколько у каждого человека есть волос и что вылезающие волосы всегда падают под след. Если они найдут след и заметят в нем волосы, тогда обещают избавление. Когда же обещание не сбывается, тогда уверяют, что замеченные ими в следе волосы, вероятно, принадлежали другому. Это условие есть приготовленное оправдание для неудачи. Дока выносит найденный след на улицу и бросает на дорогу, по направлению ветра. Этим самым сгоняется тоска. Когда дока не отыщет следа, тогда предлагает больному сжечь белье под Благовещение, уверяя, что только это средство избавит его от недуга.

Всякий благомыслящий человек, конечно, будет сожалеть о заблуждении поселян и, без сомнения, пожелает истребления этого поверия. Что чары на след есть обман, в этом нет сомнения. Кто, кроме помещиков и приходских священников, может истребить это зло? На них основывается надежда в исполнении общего желания!