Андрей Андреевич Сидоров получил в наследство от своей мамаши  четыре

тысячи рублей и решил открыть на  эти  деньги  книжный  магазин.  А  такой

магазин был крайне необходим. Город коснел в невежестве и в предрассудках;

старики только ходили в баню, чиновники играли в карты и  трескали  водку,

дамы сплетничали, молодежь жила без идеалов, девицы день-деньской  мечтали

о замужестве и ели гречневую крупу, мужья били  своих  жен,  и  по  улицам

бродили свиньи.

     «Идей, побольше идей! — думал Андрей Андреевич. — Идей!»

     Нанявши помещение под магазин, он съездил в Москву  и  привез  оттуда

много старых и новейших авторов и много учебников,  и  расставил  все  это

добро по полкам. В первые  три  недели  покупатели  совсем  не  приходили.

Андрей Андреевич сидел за прилавком, читал Михайловского и старался честно

мыслить. Когда же ему невзначай приходило в голову, например, что  недурно

бы теперь покушать леща с кашей, то  он  тотчас  же  ловил  себя  на  этих

мыслях: «Ах, как пошло!» Каждый день утром  в  магазин  опрометью  вбегала

озябшая девка в платке и в кожаных калошах на босую ногу и говорила:

     — Дай на две копейки уксусу!

     И Андрей Андреевич с презрением отвечал ей:

     — Дверью ошиблись, сударыня!

     Когда  к  нему  заходил  кто-нибудь  из  приятелей,  то  он,   сделав

значительное и таинственное лицо, доставал с самой  дальней  полки  третий

том Писарева, сдувал с него пыль и с таким выражением, как будто у него  в

магазине есть еще кое-что, да он боится показать, говорил:

     — Да, батенька... Это штучка, я вам доложу,  не  того...  Да...  Тут,

батенька, одним словом,  я  должен  заметить,  такое,  понимаете  ли,  что

прочтешь да только руками разведешь... Да.

     — Смотри, брат, как бы тебе не влетело!

     Через три недели пришел первый покупатель.  Это  был  толстый,  седой

господин с бакенами, в фуражке с красным  околышем,  по  всем  видимостям,

помещик. Он потребовал вторую часть «Родного слова».

     — А грифелей у вас нет? — спросил он.

     — Не держу.

     — Напрасно... Жаль. Не хочется из-за пустяка ехать на базар...

     «В самом деле, напрасно я не держу грифелей, — думал Андрей Андреевич

по уходе покупателя. — Здесь, в провинции, нельзя узко специализироваться,

а надо продавать  всё,  что  относится  к  просвещению  и  так  или  иначе

способствует ему».

     Он написал в Москву, и не прошло месяца, как  на  окне  его  магазина

были  уже  выставлены  перья,  карандаши,  ручки,  ученические   тетрадки,

аспидные доски и другие школьные  принадлежности.  К  нему  стали  изредка

заходить мальчики и девочки, и был даже один такой день, когда он  выручил

рубль сорок копеек. Однажды опрометью  влетела  к  нему  девка  в  кожаных

калошах; он уже раскрыл рот,  чтобы  сказать  ей  с  презрением,  что  она

ошиблась дверью, но она крикнула:

     — Дай на копейку бумаги и марку за семь копеек!

     После этого Андрей Андреевич стал держать почтовые и гербовые марки и

кстати уж вексельную бумагу. Месяцев через восемь (считая со дня  открытия

магазина) к нему зашла одна дама, чтобы купить перьев.

     — А нет ли у вас гимназических ранцев? — спросила она.

     — Увы, сударыня, не держу!

     — Ах, какая жалость! В таком случае покажите мне, какие  у  вас  есть

куклы, но только подешевле.

     — Сударыня, и кукол нет! — сказал печально Андрей Андреевич.

     Он, недолго думая, написал в Москву, и скоро в его магазине появились

ранцы, куклы, барабаны, сабли, гармоники, мячи и всякие игрушки.

     — Это все пустяки! — говорил он своим приятелям. — А вот погодите,  я

заведу  учебные  пособия  и  рациональные  игры!  У  меня,  понимаете  ли,

воспитательная часть будет зиждиться, что называется, на тончайших выводах

науки, одним словом...

     Он выписал гимнастические гири, крокет,  триктрак,  детский  бильярд,

садовые инструменты для детей и десятка два очень умных, рациональных игр.

Потом обыватели, проходя мимо его магазина, к великому своему удовольствию

увидели два велосипеда: один большой, другой поменьше. И торговля пошла на

славу. Особенно  хороша  была  торговля  перед  Рождеством,  когда  Андрей

Андреевич вывесил на окне объявление, что у него продаются  украшения  для

елки.

     — Я  им  еще  гигиены  подпущу,  понимаете  ли, —  говорил  он  своим

приятелям, потирая руки. — Дайте мне только  в  Москву  съездить!  У  меня

будут такие фильтры и всякие научные  усовершенствования,  что  вы  с  ума

посойдете, одним словом. Науку, батенька, нельзя игнорировать. Не-ет!

     Наторговавши много денег, он поехал  в  Москву  и  купил  там  разных

товаров тысяч на пять, за наличные и в  кредит.  Тут  были  и  фильтры,  и

превосходные лампы  для  письменных  столов,  и  гитары,  и  гигиенические

кальсоны для детей, и соски, и портмоне, и зоологические коллекции. Кстати

же он купил на пятьсот рублей превосходной посуды и был  рад,  что  купил,

так как красивые вещи развивают изящный вкус и смягчают нравы.  Вернувшись

из Москвы домой,  он  занялся  расстановкой  нового  товара  по  полкам  и

этажеркам. И как-то так случилось,  что,  когда  он  полез,  чтобы  убрать

верхнюю полку, произошло некоторое сотрясение и десять томов Михайловского

один за другим свалились с полки; один том ударил его по голове, остальные

же попадали вниз прямо на лампы и разбили два ламповых шара.

     — Как, однако, они... толсто пишут! — пробормотал  Андрей  Андреевич,

почесываясь.

     Он собрал  все  книги,  связал  их  крепко  веревкой  и  спрятал  под

прилавок. Дня через два после этого ему  сообщили,  что  сосед  бакалейщик

приговорен в арестантские роты за истязание племянника и что лавка поэтому

сдается. Андрей Андреевич очень обрадовался и приказал оставить  лавку  за

собой. Скоро в стене была уже пробита дверь и  обе  лавки,  соединенные  в

одну, были битком набиты товаром; так как покупатели, заходившие во вторую

половину лавки, по привычке все спрашивали  чаю,  сахару  и  керосину,  то

Андрей Андреевич, недолго думая, завел и бакалейный товар.

     В настоящее время это один из самых видных торговцев у нас в  городе.

Он  торгует  посудой,  табаком,   дегтем,   мылом,   бубликами,   красным,

галантерейным и москательным товаром, ружьями, кожами и окороками. Он снял

на базаре ренсковый погреб и, говорят, собирается открыть семейные бани  с

номерами. Книги же, которые когда-то лежали у него на полках, в том  числе

и третий том Писарева, давно уже проданы по 1 р. 5 к. за пуд.

     На именинах и на свадьбах прежние приятели, которых Андрей  Андреевич

теперь в насмешку величает «американцами», иногда заводят  с  ним  речь  о

прогрессе, о литературе и других высших материях.

     — Вы читали, Андрей Андреевич, последнюю книжку «Вестника  Европы»? —

спрашивают его.

     — Нет,  не  читал-с... —  отвечает  он,  щурясь   и   играя   толстой

цепочкой. — Это нас не касается. Мы более положительным делом занимаемся.