Уездный врач и судебный следователь ехали  в  один  хороший  весенний

полдень на вскрытие. Следователь, мужчина  лет  тридцати  пяти,  задумчиво

глядел на лошадей и говорил:

     - В природе есть очень много загадочного и темного, но и в  обыденной

жизни,  доктор,  часто  приходится  наталкиваться  на   явления,   которые

решительно не поддаются объяснению.  Так,  я  знаю  несколько  загадочных,

странных смертей, причину которых возьмутся  объяснить  только  спириты  и

мистики, человек же со свежей головой  в  недоумении  разведет  руками,  и

только.  Например,  я  знаю  одну  очень  интеллигентную   даму,   которая

предсказала себе смерть и умерла  без  всякой  видимой  причины  именно  в

назначенный ею день. Сказала, что умрет тогда-то, и умерла.

     - Нет действия без причины, - сказал доктор. - Есть  смерть,  значит,

есть и причина. А что касается предсказания, то ведь тут мало диковинного.

Все наши дамы и бабы обладают даром пророчества и предчувствия.

     -  Так-то  так,  но  моя  дама,  доктор,  совсем  особенная.   В   ее

предсказании и смерти не было ничего  ни  бабьего,  ни  дамского.  Молодая

женщина, здоровая, умница, без всяких  предрассудков.  У  нее  были  такие

умные, ясные, честные глаза; лицо  открытое,  разумное,  с  легкой,  чисто

русской усмешечкой во взгляде и  на  губах.  Дамского  или  бабьего,  если

хотите, в ней только одно - красота. Вся стройная, грациозная, как вот эта

береза, волоса удивительные! Чтобы она не оставалась для  вас  непонятной,

прибавлю еще, что это был человек, полный самой  заразительной  веселости,

беспечности и того умного, хорошего легкомыслия, которое бывает  только  у

мыслящих,  простодушных,  веселых  людей.  Может  ли  тут  быть   речь   о

мистицизме, спиритизме, даре предчувствия или о чем-нибудь  подобном?  Над

всем этим она смеялась.  Докторская  бричка  остановилась  около  колодца.

Следователь и доктор напились воды, потянулись и стали ждать, когда  кучер

кончит поить лошадей.

     - Ну-с, отчего же умерла та дама?  -  спросил  доктор,  когда  бричка

опять покатила по дороге.

     - Умерла она странно. В один прекрасный  день  входит  к  ней  муж  и

говорит, что не дурно бы к весне продать  старую  коляску,  а  вместо  нее

купить что-нибудь поновее и легче, и что не  мешало  бы  переменить  левую

пристяжную, а Бобчинского (была у мужа такая  лошадь)  пустить  в  корень.

Жена выслушала его и говорит:

     - Делай, как знаешь, мне теперь все равно.  К  лету  я  буду  уже  на

кладбище. Муж, конечно, пожимает плечами и улыбается.

     - Я нисколько не шучу, - говорит она.  -  Объявляю  серьезно,  что  я

скоро умру.

     - То есть как скоро?

     - Сейчас же после родов. Рожу и  умру.  Словам  этим  муж  не  придал

никакого значения. Он не верит ни в какие предчувствия и к тому же отлично

знает, что женщины в интересном  положении  любят  капризничать  и  вообще

предаваться мрачным мыслям. Прошел день, и жена опять ему о том, что умрет

тотчас же после родов, и потом каждый день все о том же, а  он  смеялся  и

обзывал ее бабой, гадалкой, кликушей. Близкая смерть стала idee fixe жены.

Когда муж не слушал ее, она шла в кухню и говорила там о  своей  смерти  с

няней и кухаркой:

     - Не много еще мне осталось жить, нянюшка. Как только рожу, сейчас же

и умру. Не хотелось бы умирать так рано, да уж  знать  судьба  моя  такая.

Нянька и кухарка, конечно, в слезы. Бывало,  приедет  к  ней  попадья  или

помещица, а она отведет ее в угол и давай душу отводить - все о том же,  о

близкой смерти. Говорила она серьезно, с неприятной улыбкой, даже со  злым

лицом, не допуская возражений. Была она модницей, щеголихой, но тут  ввиду

скорой смерти все бросила и  стала  ходить  неряхой;  уже  не  читала,  не

смеялась, не мечтала вслух... Мало того, поехала с теткой  на  кладбище  и

облюбовала там место для своей могилки, а дней за пять до  родов  написала

завещание. И имейте в виду, все это творилось при отличном  здоровье,  без

малейших намеков на болезнь или какую-нибудь  опасность.  Роды  -  трудная

штука, иногда смертельная, но  у  той,  про  которую  я  вам  говорю,  все

обстояло благополучно и бояться  было  решительно  нечего.  Мужу  в  конце

концов вся эта история надоела. Как-то за обедом он рассердился и спросил:

     - Послушай, Наташа, когда же будет конец этим глупостям?

     - Это не глупости. Я говорю серьезно.

     - Вздор! Я бы тебе советовал перестать глупить, чтобы потом самой  не

было совестно. Но вот наступили и роды. Муж привез из города самую  лучшую

акушерку. Роды были у жены первые, но сошли как нельзя  лучше.  Когда  все

кончилось, роженица пожелала взглянуть на младенца. Поглядела и сказала:

     - Ну, а теперь и умереть можно. Простилась,  закрыла  глаза  и  через

полчаса отдала богу душу. До самой последней минуты она была  в  сознании.

По  крайней  мере  когда  ей  вместо  воды  подали  молока,  то  она  тихо

прошептала:

     - Зачем же вы мне вместо воды молока даете? Так  вот  какая  история.

Как предсказала, так и умерла.

     Следователь помолчал, вздохнул и сказал:

     - Вот и объясните, отчего она умерла? Уверяю вас честным словом,  это

не выдумка, а факт. Размышляя, доктор поглядел на небо.

     - Надо было бы вскрыть ее, - сказал он.

     - Зачем?

     - А затем, чтобы узнать причину смерти. Не от предсказания же  своего

она умерла. Отравилась, по всей вероятности. Следователь быстро повернулся

лицом к доктору и, прищурив глаза, спросил:

     - Из чего же вы заключаете, что она отравилась?

     - Я не заключаю, а предполагаю. Она хорошо жила с мужем?

     - Гм... не совсем. Недоразумения начались вскоре  же  после  свадьбы.

Было такое несчастное стечение обстоятельств.  Покойница  однажды  застала

мужа с одной дамой... Впрочем, она скоро простила ему.

     - А что раньше  было,  измена  мужа  или  появление  идеи  о  смерти?

Следователь пристально поглядел на доктора, как бы желая разгадать,  зачем

он задает такой вопрос.

     - Позвольте, - ответил он не сразу. - Позвольте, дайте припомнить.  -

Следователь снял шляпу и потер себе лоб. - Да, да... она стала говорить  о

смерти именно вскорости после того случая. Да, да.

     - Ну, вот видите ли... По  всей  вероятности,  она  тогда  же  решила

отравиться, но так как ей, вероятно, вместе с собой не хотелось убивать  и

ребенка, то она отложила самоубийство до родов.

     - Едва ли, едва ли... Это невозможно. Она тогда же простила.

     - Скоро простила, значит, думала что-нибудь  недоброе.  Молодые  жены

прощают не скоро. Следователь насильно  улыбнулся  и,  чтобы  скрыть  свое

слишком заметное волнение, стал закуривать папиросу.

     - Едва ли, едва ли... - продолжал он. - Мне и в голову  не  приходила

мысль о такой возможности... Да и к тому же... он не так уж  виноват,  как

кажется... Изменил как-то странно, сам того не желая: пришел  домой  ночью

навеселе, хочется приласкать кого-нибудь, а жена в интересном положении...

а тут, черт ее побери, навстречу попадается дама, приехавшая погостить  на

три дня, бабенка пустая, глупая, некрасивая. Это даже  и  изменой  считать

нельзя. Жена и сама так взглянула на это и  скоро...  простила;  потом  об

этом и разговора не было...

     - Люди без причины не умирают, - сказал доктор.

     - Это так, конечно, но  все-таки...  не  могу  допустить,  чтобы  она

отравилась. Но странно, как это до сих пор мне в  голову  не  приходило  о

возможности такой смерти!.. И никто не думал об этом! Все  были  удивлены,

что ее предсказание сбылось, и мысль о возможности...  такой  смерти  была

далекой... Да и не может  быть,  чтоб  она  отравилась!  Нет!  Следователь

задумался. Мысль о странно умершей женщине не оставляла  его  и  во  время

вскрытия. Записывая то, что диктовал доктор, он мрачно  двигал  бровями  и

тер себе лоб.

     -  А  разве  есть  такие  яды,  которые  убивают  в  четверть   часа,

мало-помалу и без всякой боли? - спросил он доктора,  когда  тот  вскрывал

череп.

     - Да, есть. Морфий, например.

     - Гм... Странно... Помню, она держала у себя  что-то  подобное...  Но

едва  ли!  На  обратном  пути  следователь  имел  утомленный  вид,  нервно

покусывал усы и говорил неохотно.

     - Давайте немного пешком пройдемся, - попросил он доктора. -  Надоело

сидеть. Пройдя шагов сто,  следователь,  как  показалось  доктору,  совсем

ослабел, как будто взбирался на высокую гору. Он остановился и,  глядя  на

доктора странными, точно пьяными глазами, сказал:

     - Боже мой, если ваше предположение справедливо, то ведь  это...  это

жестоко, бесчеловечно! Отравила себя, чтобы казнить другого! Да разве грех

так велик! Ах, боже мой! И к чему вы мне  подарили  эту  проклятую  мысль,

доктор!

     Следователь в отчаянии схватил себя за голову и продолжал:

     - Это я рассказывал вам про свою жену, про себя. О, боже мой!  Ну,  я

виноват, я оскорбил, но неужели умереть легче, чем простить! Вот уж именно

бабья логика, жестокая, немилосердная логика. О, она и тогда,  при  жизни,

была жестокой! Теперь я припоминаю! Теперь для меня все ясно!

     Следователь говорил и - то пожимал плечами, то хватал себя за голову.

Он то садился в  экипаж,  то  шел  пешком.  Новая  мысль,  сообщенная  ему

доктором, казалось, ошеломила его, отравила; он растерялся, ослабел  душой

и телом, и когда вернулись в город, простился с доктором,  отказавшись  от

обеда, хотя накануне дал слово доктору пообедать с ним вместе.