(РАССКАЗ СТАРОГО ВОРОБЬЯ)

     Как-то раз в кабинете нашего начальника Ивана Петровича  Семипалатова

сидел антрепренер нашего театра Галамидов  и  говорил  с  ним  об  игре  и

красоте наших актрис.

     — Но я с  вами  не  согласен, —  говорил  Иван  Петрович,  подписывая

ассигновки. — Софья Юрьевна сильный,  оригинальный  талант!  Милая  такая,

грациозная... Прелестная такая...

     Иван  Петрович  хотел  дальше  продолжать,  но  от  восторга  не  мог

выговорить  ни  одного  слова  и  улыбнулся  так  широко  и  слащаво,  что

антрепренер, глядя на него, почувствовал во рту сладость.

     — Мне нравится в ней... э-э-э... волнение  и  трепет  молодой  груди,

когда она читает монологи... Так и пышет, так  и  пышет!  В  этот  момент,

передайте ей, я готов... на всё!

     — Ваше превосходительство,  извольте  подписать  ответ  на  отношение

херсонского полицейского правления касательно...

     Семипалатов  поднял  свое  улыбающееся  лицо  и  увидел  перед  собой

чиновника Мердяева. Мердяев стоял перед ним и, выпучив глаза, подносил ему

бумагу для подписи. Семипалатов поморщился: проза прервала поэзию на самом

интересном месте.

     — Об  этом  можно  бы  и  после, —  сказал  он. —  Видите   ведь,   я

разговариваю! Ужасно невоспитанный, неделикатный  народ!  Вот-с,  господин

Галамидов... Вы говорили, что у нас нет уже  гоголевских  типов...  А  вот

вам! Чем не тип? Неряха, локти продраны, косой... никогда не чешется...  А

посмотрите,  как  он  пишет!  Это  чёрт  знает  что!  Пишет   безграмотно,

бессмысленно... как сапожник! Вы посмотрите!

     — М-да... —    промычал    Галамидов,    посмотрев    на    бумагу. —

Действительно... Вы, господин Мердяев, вероятно, мало читаете.

     — Этак, любезнейший, нельзя! —  продолжал  начальник. —  Мне  за  вас

стыдно! Вы бы хоть книги читали, что ли...

     — Чтение много значит! — сказал Галамидов и вздохнул  без  причины. —

Очень много! Вы читайте и сразу увидите, как резко изменится ваш кругозор.

А  книги  вы  можете  достать  где  угодно.  У  меня,  например...   Я   с

удовольствием. Завтра же я завезу, если хотите.

     — Поблагодарите, любезнейший! — сказал Семипалатов.

     Мердяев неловко поклонился, пошевелил губами и вышел.

     На другой день приехал к нам в присутствие Галамидов и привез с собой

связку книг. С этого момента и начинается история.  Потомство  никогда  не

простит Семипалатову его легкомысленного  поступка!  Это  можно  было  бы,

пожалуй, простить юноше, но опытному действительному статскому советнику —

никогда! По приезде антрепренера Мердяев был позван в кабинет.

     — Нате вот, читайте, любезнейший! — сказал Семипалатов,  подавая  ему

книгу. — Читайте внимательно.

     Мердяев взял дрожащими руками книгу  и  вышел  из  кабинета.  Он  был

бледен.  Косые  глазки  его  беспокойно  бегали  и,  казалось,  искали   у

окружающих предметов помощи. Мы взяли у него книгу и начали  ее  осторожно

рассматривать.

     Книга была «Граф Монте-Кристо».

     — Против  его  воли  не  пойдешь! —  сказал  со  вздохом  наш  старый

бухгалтер Прохор Семеныч Будылда. — Постарайся  как-нибудь,  понатужься...

Читай себе помаленьку, а там, бог даст, он забудет, и тогда бросить  можно

будет. Ты не пугайся... А главное — не вникай... Читай и не вникай  в  эту

умственность.

     Мердяев завернул книгу в бумагу и сел писать. Но не писалось  ему  на

этот раз. Руки у него дрожали и глаза косили  в  разные  стороны:  один  в

потолок, другой  в  чернильницу.  На  другой  день  пришел  он  на  службу

заплаканный.

     — Четыре раза уж начинал, — сказал  он, —  но  ничего  не  разберу...

Какие-то иностранцы...

     Через пять дней Семипалатов, проходя мимо столов,  остановился  перед

Мердяевым и спросил:

     — Ну, что? Читали книгу?

     — Читал, ваше превосходительство.

     — О чем же вы читали, любезнейший? А ну-ка, расскажите!

     Мердяев поднял вверх голову и зашевелил губами.

     — Забыл, ваше превосходительство... — сказал он через минуту.

     — Значит,  вы  не  читали   или,   э-э-э...   невнимательно   читали!

Авто-мма-тически! Так  нельзя!  Вы  еще  раз  прочтите!  Вообще,  господа,

рекомендую. Извольте читать! Все читайте! Берите там у меня на окне  книги

и читайте. Парамонов, подите, возьмите себе книгу! Подходцев,  ступайте  и

вы, любезнейший! Смирнов — и вы! Все, господа! Прошу!

     Все пошли и взяли  себе  по  книге.  Один  только  Будылда  осмелился

выразить протест. Он развел руками, покачал головой и сказал:

     — А уж меня извините, ваше превосходительство... Скорей в отставку...

Я знаю, что от этих самых критик и сочинений бывает. У меня от них старший

внук  родную  мать  в  глаза  дурой  зовет  и  весь  пост  молоко  хлещет.

Извините-с!

     — Вы ничего не понимаете, — сказал Семипалатов, прощавший обыкновенно

старику все его грубости.

     Но Семипалатов ошибался: старик  всё  понимал.  Через  неделю  же  мы

увидели плоды этого чтения. Подходцев, читавший второй том «Вечного жида»,

назвал Будылду «иезуитом»; Смирнов стал являться  на  службу  в  нетрезвом

виде. Но ни на кого не подействовало  так  чтение,  как  на  Мердяева.  Он

похудел, осунулся, стал пить.

     — Прохор Семеныч! — умолял он Будылду. — Заставьте вечно бога молить!

Попросите вы его превосходительство, чтобы они меня извинили... Не могу  я

читать. Читаю день и ночь, не сплю, не ем... Жена  вся  измучилась,  вслух

читавши, но, побей бог, ничего не понимаю! Сделайте божескую милость!

     Будылда несколько раз осмеливался докладывать  Семипалатову,  но  тот

только руками махал и,  расхаживая  по  правлению  вместе  с  Галамидовым,

попрекал всех невежеством. Прошло этак два месяца,  и  кончилась  вся  эта

история ужаснейшим образом.

     Однажды Мердяев, придя на службу,  вместо  того,  чтобы  садиться  за

стол, стал среди присутствия на колени, заплакал и сказал:

     — Простите меня, православные, за то, что я фальшивые бумажки делаю!

     Затем он вошел в кабинет  и,  став  перед  Семипалатовым  на  колени,

сказал:

     — Простите меня, ваше превосходительство: вчера я ребеночка в колодец

бросил!

     Стукнулся лбом о пол и зарыдал...

     — Что это значит?! — удивился Семипалатов.

     — А это то  значит,  ваше  превосходительство, —  сказал  Будылда  со

слезами на глазах, выступая вперед, — что он ума решился!  У  него  ум  за

разум зашел! Вот что ваш Галамидка сочинениями  наделал!  Бог  всё  видит,

ваше превосходительство. А ежели вам мои слова не нравятся,  то  позвольте

мне в отставку. Лучше с  голоду  помереть,  чем  этакое  на  старости  лет

видеть!

     Семипалатов побледнел и прошелся из угла в угол.

     — Не принимать  Галамидова! —  сказал  он  глухим  голосом. —  А  вы,

господа, успокойтесь. Я теперь вижу свою ошибку. Благодарю, старик!

     И с этой поры у вас больше ничего не было. Мердяев выздоровел, но  не

совсем. И до сих пор при виде книги он дрожит и отворачивается.