Я поборол свою робость и вошел в кабинет генерала Шмыгалова.  Генерал

сидел у стола и раскладывал пасьянс «каприз де дам».

     — Что вам, милый мой? — спросил он меня ласково, кивнув на кресло.

     — Я к вам, ваше-ство, по делу, — сказал я, садясь  и  неизвестно  для

чего застегивая свой сюртук. — Я к вам по делу, имеющему частный характер,

не служебный. Я  пришел  просить  у  вас  руки  вашей  племянницы  Варвары

Максимовны.

     Генерал медленно повернул ко мне свое лицо, со вниманием поглядел  на

меня и уронил на пол карты. Он долго шевелил губами и выговорил:

     — Вы... тово?.. Вы рехнулись, что ли? Вы рехнулись, я вас  спрашиваю?

Вы...  осмеливаетесь? —  прошипел  он,   багровея. —   Вы   осмеливаетесь,

мальчишка, молокосос?! Осмеливаетесь шутить... милостисдарь...

     И, топнув ногою, Шмыгалов  крикнул  так  громко,  что  даже  дрогнули

стекла.

     — Встать!! Вы забываете, с кем вы говорите! Извольте-с убираться и не

показываться мне на глаза! Извольте выйти! Вон-с!

     — Но я хочу жениться, ваше превосходительство!

     — Можете жениться в другом месте, но не у меня! Вы еще не доросли  до

моей племянницы, милостисдарь! Вы ей не пара! Ни ваше состояние,  ни  ваше

общественное  положение  не  дают  вам  права  предлагать   мне   такое...

предложение! С вашей стороны это дерзость! Прощаю вам, мальчишка, и  прошу

вас больше меня не беспокоить!

     — Гм... Вы  уже  пятерых  женихов  спровадили  таким  образом...  Ну,

шестого вам не удастся спровадить. Я знаю причину этих отказов.  Вот  что,

ваше превосходительство... Даю  вам  честное  и  благородное  слово,  что,

женившись на Варе, я не потребую от вас ни копейки из тех  денег,  которые

вы растратили, будучи Вариным опекуном. Даю честное слово!

     — Повторите,  что   вы   сказали! —   проговорил   генерал   каким-то

неестественно-трескучим голосом, нагнувшись и подбежав ко мне рысцой,  как

раздразненный гусак. — Повтори! Повтори, негодяй!

     Я повторил. Генерал побагровел и забегал.

     — Этого еще недоставало! — задребезжал он,  бегая  и  поднимая  вверх

руки. — Недоставало еще, чтобы  мои  подчиненные  наносили  мне  страшные,

несмываемые оскорбления в моем же доме! Боже мой, до чего я дожил!  Мне...

дурно!

     — Но уверяю вас, ваше превосходительство! Не только не  потребую,  но

даже ни единым словом не намекну вам на то, что вы по  слабости  характера

растратили Варины деньги! И Варе прикажу молчать! Честное слово!  Чего  же

вы кипятитесь, комод ломаете? Не отдам под суд!

     — Какой-нибудь мальчишка, молокосос... нищий... осмеливается говорить

прямо в лицо такие мерзости! Извольте выйти, молодой человек,  и  помните,

что я этого никогда не  забуду!  Вы  меня  страшно  оскорбили!  Впрочем...

прощаю вам! Вы сказали эту дерзость по легкомыслию своему, по  глупости...

Ах, не извольте трогать у меня на столе своими пальцами, чёрт вас  возьми!

Не трогайте карт! Уходите, я занят!

     — Я ничего не трогаю!  Что  вы  выдумываете?  Я  даю  честное  слово,

генерал! Даю слово, что даже не намекну! И Варе запрещу требовать  с  вас!

Что же вам еще нужно? Чудак вы, ей-богу...  Растратили  вы  десять  тысяч,

оставленные ее отцом... Ну что ж? Десять тысяч не велики  деньги...  Можно

простить...

     — Я ничего не растрачивал... да-с! Я вам сейчас докажу! Сейчас вот...

Я докажу!

     Генерал дрожащими руками выдвинул из стола ящик,  вынул  оттуда  кипу

каких-то бумаг и, красный как рак, начал  перелистывать.  Перелистывал  он

долго, медленно и без цели. Бедняга был страшно взволнован и сконфужен.  К

его счастью, в кабинет вошел лакей и доложил о поданном обеде.

     — Хорошо... После обеда я вам  докажу! —  забормотал  генерал,  пряча

бумаги. —  Раз  навсегда...   во   избежание   сплетни...   Дайте   только

пообедать...   увидите!   Какой-нибудь,   прости   господи...   молокосос,

шаромыжка... молоко на губах не обсохло... Идите обедать! Я после обеда...

вам...

     Мы пошли обедать. Во время первого и второго блюда генерал был сердит

и нахмурен. Он с остервенением солил себе суп, рычал, как отдаленный гром,

и громко двигался на стуле.

     — Чего ты сегодня такой злой? — заметила ему Варя. — Не нравишься  ты

мне, когда ты такой... право...

     — Как ты смеешь говорить, что я тебе не нравлюсь! — окрысился на  нее

генерал.

     Во время третьего и последнего  блюда  Шмыгалов  глубоко  вздохнул  и

замигал  глазами.  По  лицу  его   разлилось   выражение   пришибленности,

забитости... Он стал казаться таким несчастным, обиженным!  На  лбу  и  на

носу его выступил крупный пот. После обеда генерал пригласил меня к себе в

кабинет.

     — Голубчик мой! — начал он, не глядя на меня и  теребя  в  руках  мою

фалду. —  Берите  Варю,  я  согласен...  Вы  хороший,  добрый   человек...

Согласен... Благословляю вас... ее и тебя, мои ангелы... Ты  меня  извини,

что до обеда я  бранил  тебя  здесь...  сердился...  Это  ведь  я  любя...

отечески... Но только тово...  я  истратил  не  десять  тысяч,  а  тово...

шестнадцать... Я и те, что тетка Наталья ей оставила, ухнул... проиграл...

Давай на радостях... шампанского стебанем... Простил?

     И генерал уставил на меня свои серые, готовые заплакать  и  в  то  же

время ликующие глаза. Я простил ему еще шесть тысяч и женился на Варе.

     Хорошие рассказы всегда оканчиваются свадьбой!