Иван Иваныч Лапкин,  молодой  человек  приятной  наружности,  и  Анна

Семеновна Замблицкая, молодая девушка со  вздернутым  носиком,  спустились

вниз по крутому берегу и уселись на скамеечке. Скамеечка  стояла  у  самой

воды, между густыми кустами молодого ивняка. Чудное местечко! Сели вы тут,

и вы скрыты от мира — видят вас одни только рыбы да пауки-плауны,  молнией

бегающие по воде. Молодые люди были вооружены удочками, сачками, банками с

червями и прочими рыболовными принадлежностями. Усевшись,  они  тотчас  же

принялись за рыбную ловлю.

     — Я рад, что мы наконец одни, — начал Лапкин, оглядываясь. — Я должен

сказать вам многое, Анна Семеновна... Очень многое... Когда я увидел вас в

первый раз... У вас клюет... Я понял тогда, для чего я  живу,  понял,  где

мой кумир, которому я должен посвятить  свою  честную,  трудовую  жизнь...

Это, должно быть, большая клюет... Увидя вас, я полюбил  впервые,  полюбил

страстно! Подождите дергать... пусть  лучше  клюнет...  Скажите  мне,  моя

дорогая, заклинаю вас, могу ли я рассчитывать — не на  взаимность,  нет! —

этого я  не  стою,  я  не  смею  даже  помыслить  об  этом, —  могу  ли  я

рассчитывать на... Тащите!

     Анна Семеновна подняла вверх руку с удилищем, рванула и вскрикнула. В

воздухе блеснула серебристо-зеленая рыбка.

     — Боже мой, окунь! Ай, ах... Скорей! Сорвался!

     Окунь сорвался с крючка, запрыгал по  травке  к  родной  стихии  и...

бултых в воду!

     В погоне за рыбой Лапкин, вместо рыбы, как-то нечаянно  схватил  руку

Анны Семеновны, нечаянно прижал ее к губам... Та отдернула,  но  уже  было

поздно: уста нечаянно слились в поцелуй. Это  вышло  как-то  нечаянно.  За

поцелуем следовал другой поцелуй,  затем  клятвы,  уверения...  Счастливые

минуты! Впрочем, в этой земной жизни  нет  ничего  абсолютно  счастливого.

Счастливое обыкновенно носит  отраву  в  себе  самом  или  же  отравляется

чем-нибудь извне. Так и на этот раз. Когда молодые люди целовались,  вдруг

послышался смех. Они взглянули на реку и обомлели: в воде  по  пояс  стоял

голый мальчик. Это был Коля, гимназист, брат Анны Семеновны.  Он  стоял  в

воде, глядел на молодых людей и ехидно улыбался.

     — А-а-а... вы целуетесь? — сказал он. — Хорошо же! Я скажу мамаше.

     — Надеюсь,  что  вы,  как  честный  человек... —  забормотал  Лапкин,

краснея. — Подсматривать подло, а пересказывать низко, гнусно и  мерзко...

Полагаю, что вы, как честный и благородный человек...

     — Дайте рубль, тогда не скажу! — сказал благородный человек. —  А  то

скажу.

     Лапкин вынул из кармана рубль и подал его  Коле.  Тот  сжал  рубль  в

мокром кулаке, свистнул и поплыл. И молодые люди на этот раз уже больше не

целовались.

     На другой день Лапкин привез Коле из города краски и мячик, а  сестра

подарила ему все свои коробочки из-под пилюль. Потом пришлось  подарить  и

запонки с собачьими мордочками. Злому мальчику, очевидно,  всё  это  очень

нравилось, и, чтобы получить еще больше, он стал наблюдать. Куда Лапкин  с

Анной Семеновной, туда и он. Ни на минуту не оставлял их одних.

     — Подлец! — скрежетал зубами Лапкин. — Как мал, и какой  уже  большой

подлец! Что же из него дальше будет?!

     Весь июнь Коля не давал житья бедным влюбленным. Он  грозил  доносом,

наблюдал и требовал подарков; и ему всё было мало, и  в  конце  концов  он

стал поговаривать о карманных часах. И что же? Пришлось пообещать часы.

     Как-то раз  за  обедом,  когда  подали  вафли,  он  вдруг  захохотал,

подмигнул одним глазом и спросил у Лапкина:

     — Сказать? А?

     Лапкин страшно  покраснел  и  зажевал  вместо  вафли  салфетку.  Анна

Семеновна вскочила из-за стола и убежала в другую комнату.

     И в таком положении молодые люди находились до конца августа, до того

самого дня, когда, наконец, Лапкин сделал Анне Семеновне  предложение.  О,

какой это был счастливый день! Поговоривши с родителями невесты и  получив

согласие, Лапкин прежде всего побежал в сад и принялся искать Колю.  Найдя

его, он чуть не зарыдал от восторга  и  схватил  злого  мальчика  за  ухо.

Подбежала Анна Семеновна, тоже искавшая Колю, и схватила за другое ухо.  И

нужно было видеть, какое наслаждение было написано на лицах у  влюбленных,

когда Коля плакал и умолял их:

     — Миленькие, славненькие, голубчики, не буду! Ай, ай, простите!

     И потом оба они сознавались, что за всё  время,  пока  были  влюблены

друг  в  друга,  они  ни  разу  не  испытывали  такого   счастья,   такого

захватывающего блаженства, как в те минуты, когда драли злого мальчика  за

уши.