Маленький  трехоконный  домик  княжны  имеет  праздничный   вид.   Он

помолодел точно. Вокруг него тщательно подметено, ворота открыты,  с  окон

сняты решетчатые жалюзи. Свежевымытые оконные стекла  робко  заигрывают  с

весенним солнышком. У парадной двери стоит швейцар Марк, старый и дряхлый,

одетый в изъеденную молью ливрею.  Его  колючий  подбородок,  над  бритьем

которого провозились дрожащие руки целое утро,  свежевычищенные  сапоги  и

гербовые пуговицы тоже отражают  в  себе  солнце.  Марк  выполз  из  своей

каморки недаром. Сегодня день именин княжны, и он  должен  отворять  дверь

визитерам и выкрикивать их имена. В передней пахнет не кофейной гущей, как

обыкновенно, не постным супом, а  какими-то  духами,  напоминающими  запах

яичного мыла. В комнатах старательно  прибрано.  Повешены  гардины,  снята

кисея с картин, навощены потертые, занозистые полы. Злая Жулька,  кошка  с

котятами и цыплята заперты до вечера в кухню.

     Сама княжна, хозяйка трехоконного домика,  сгорбленная  и  сморщенная

старушка, сидит в большом кресле и то и  дело  поправляет  складки  своего

белого кисейного платья. Одна только роза, приколотая к  ее  тощей  груди,

говорит,  что  на  этом  свете  есть   еще   молодость!   Княжна   ожидает

визитеров-поздравителей. У нее должны быть: барон  Трамб  с  сыном,  князь

Халахадзе, камергер Бурластов, кузен генерал  Битков  и  многие  другие...

человек двадцать! Они  приедут  и  наполнят  ее  гостиную  говором.  Князь

Халахадзе споет что-нибудь, а генерал Битков два часа будет просить у  нее

розу... А она знает, как держать себя с этими  господами!  Неприступность,

величавость и грация будут сквозить во всех ее движениях... Приедут, между

прочим, купцы Хтулкин и Переулков: для этих  господ  положены  в  передней

лист бумаги и перо. Каждый сверчок знай свой шесток.  Пусть  распишутся  и

уйдут...

     Двенадцать   часов.   Княжна   поправляет   платье   и   розу.    Она

прислушивается:  не   звонит   ли   кто?   С   шумом   проезжает   экипаж,

останавливается. Проходят пять минут.

     «Не к нам!» — думает княжна.

     Да, не к вам, княжна! Повторяется история прошлых годов. Безжалостная

история! В два часа княжна, как и в прошлом году, идет к себе в  спальную,

нюхает нашатырный спирт и плачет.

     — Никто не приехал! Никто!

     Около княжны суетится старый Марк. Он не менее  огорчен:  испортились

люди! Прежде валили в гостиную, как мухи, а теперь...

     — Никто не приехал! — плачет княжна. — Ни барон, ни князь  Халахадзе,

ни Жорж Бувицкий... Оставили меня! А ведь не будь  меня,  что  бы  из  них

вышло? Мне обязаны они своим счастьем, своей карьерой —  только  мне.  Без

меня из них ничего бы не вышло.

     — Не вышло бы-с! — поддакивает Марк.

     — Я не прошу благодарности... Не нужна она мне!  Мне  нужно  чувство!

Боже мой, как обидно! Даже племянник Жан не приехал. Отчего он не приехал?

Что я ему худого сделала? Я заплатила по всем его векселям,  выдала  замуж

его сестру Таню за  хорошего  человека.  Дорого  мне  стоит  этот  Жан!  Я

сдержала слово, данное моему брату, его отцу... Я истратила на него... сам

знаешь...

     — И  родителям  их  вы,  можно  сказать,  ваше  сиятельство,  заместо

родителей были.

     — И вот... вот она благодарность! О люди!

     В три часа, как и в прошлом году,  с  княжной  делается  истерический

припадок.  Встревоженный  Марк  надевает  свою  шляпу  с  галунами,  долго

торгуется с извозчиком и едет к племяннику Жану. К счастью,  меблированные

комнаты, в которых обитает князь Жан, не слишком  далеко...  Марк  застает

князя валяющимся  на  кровати.  Жан  только  что  воротился  со  вчерашней

попойки. Его помятое мордастое лицо багрово, на лбу пот. В голове его шум,

в желудке революция. Он рад бы уснуть, да  нельзя:  мутит.  Его  скучающие

глаза устремлены на рукомойник, наполненный доверху сором и мыльной водой.

     Марк входит в грязный номер и, брезгливо пожимаясь, робко подходит  к

кровати.

     — Нехорошо-с,  Иван  Михалыч! —  говорит  он,  укоризненно  покачивая

головой. — Нехорошо-с!

     — Что нехорошо?

     — Почему вы сегодня не пожаловали вашу тетушку с ангелом  поздравить?

Нешто это хорошо?

     — Убирайся к чёрту! — говорит Жан, не отрывая глаз от мыльной воды.

     — Нешто это тетушке не обидно? А? Эх, Иван Михалыч, ваше сиятельство!

Чувств у вас никаких нету! Ну, с какой стати вы их огорчаете?

     — Я не делаю визитов...  Так  и  скажи  ей.  Этот  обычай  давно  уже

устарел... Некогда нам  разъезжать.  Разъезжайте  сами,  коли  делать  вам

нечего, а меня оставьте. Ну, проваливай! Спать хочу...

     — Спать хочу... Лицо-то, небось, воротите! Стыдно в глаза глядеть!

     — Ну... тсс... Дрянь ты этакая! Паршак!

     Продолжительное молчание.

     — А уж вы, батюшка, съездите, поздравьте! — говорит  Марк  ласково. —

Оне плачут, мечутся на постельке... Уж вы будьте такие добрые, окажите  им

свое почтение... Съездите, батюшка!

     — Не поеду. Незачем и некогда... Да и что  я  буду  делать  у  старой

девки?

     — Съездите,  ваше  сиятельство!  Уважьте,  батюшка!  Сделайте   такую

милость! Страсть как огорчены оне вашею, можно сказать, неблагодарностью и

бесчувствием!

     Марк проводит рукавом по глазам.

     — Сделайте милость!

     — Гм... А коньяк будет? — говорит Жан.

     — Будет, батюшка, ваше сиятельство!

     Князь подмигивает глазом.

     — Ну, а сто рублей будет? — спрашивает он.

     — Никак это невозможно! Самим вам  небезызвестно,  ваше  сиятельство,

капиталов у нас уж нет тех, что были... Разорили  нас  родственники,  Иван

Михалыч. Когда были у нас деньги, все хаживали, а теперь... Божья воля!

     — В прошлом году я за визит с  вас...  сколько  взял?  Двести  рублей

взял. А теперь и ста нет? Шутки  шутишь,  ворона!  Поройся-ка  у  старухи,

найдешь... Впрочем, убирайся. Спать хочу.

     — Будьте так благодушны, ваше сиятельство! Стары оне, слабы... Душа в

теле еле держится. Пожалейте их, Иван Михалыч, ваше сиятельство!

     Жан неумолим. Марк начинает торговаться. В пятом  часу  Жан  сдается,

надевает фрак и едет к княжне...

     — Ma tante*, — говорит он, прижимаясь к ее руке. И, севши на софу, он

начинает прошлогодний разговор.

     _______________

     * Тетушка (франц.).

     — Мари Крыскина, ma tante, получила письмо из Ниццы... Муженек-то! А?

Каков? Очень развязно  описывает  дуэль,  которая  была  у  него  с  одним

англичанином из-за какой-то певицы... забыл ее фамилию...

     — Неужели?

     Княжна  закатывает  глаза,  всплескивает  руками  и   с   изумлением,

смешанным с долею ужаса, повторяет:

     — Неужели?

     — Да... На дуэлях дерется, за певицами бегает, а тут жена... чахни  и

сохни по его милости... Не понимаю таких людей, ma tante!

     Счастливая  княжна  поближе  подсаживается  к  Жану,  и  разговор  их

затягивается... Подается чай с коньяком.

     И в то время как счастливая княжна, слушая Жана, хохочет,  ужасается,

поражается, старый Марк роется в  своих  сундучках  и  собирает  кредитные

бумажки. Князь Жан сделал большую  уступку.  Ему  нужно  заплатить  только

пятьдесят рублей. Но, чтобы заплатить эти пятьдесят рублей, нужно перерыть

не один сундучок!