На станции  «Разбейся» в апартаментах г.  начальника станции заседало

большое общество.  Тут  были  начальники  станций,  начальники  дистанций,

магазинов,  депо и проч., отставные и неотставные, старые и молодые. Между

форменными путейскими сюртуками виднелись цвета женских modes  et  robes*,

попадались  и  детские  мордочки...  Компания  пила  чай,  играла в карты,

музицировала и  услаждала  себя  беседою.  Говорили  о  случаях,  случайно

случившихся  на той или другой линии.  Рассказано было много,  не написать

всего. Один г.  Укусилов говорил два часа... Извольте-ка написать! Буду по

обычаю краток.

     _______________

     * модных нарядов (франц.).

     — Три вагона  разбило! — кончил свою двухчасовую речь г.  Укусилов. —

Двое убитых,  пять раненых, а что паче сего, то от лукавого; неофициально,

то  есть...  Хе-хе-хмы...  Из одной артели было шесть раненых...  Призываю

их... «Ежели!.. Да кто-нибудь! Да кому-нибудь!.. Говори, что ушибся!» Двум

солдатикам   по   трешке   дадено   было   для   успокоения:  молчи  и  не

распространяйся!  Предостережений много  принято  было,  а  между  тем  не

обошлось без худа.  С места меня пугнули и судом пригрозили.  Ты-де,  мол,

спал и телеграммы не дал.  Начальнику станции,  выходит, и спать нельзя...

Народ  бессовестный...  Из-за пустяков семейного человека места лишили.  В

одном из вагонов начальнику движения из его усадьбы свежих раков везли, да

при  суматохе  растеряли.  Начальник мечтал в тот вечер раки а ла бордалез

кушать.  Воспитания нежного...  И не будь  этих  самых  раков  подлых,  не

прилетело бы ко мне на станцию следствие и не потерял бы я места...

     — Вы и теперь без места? — спросила поповна из соседнего  села.  (Она

приехала на станцию  попросить  «по  знакомству»  для  мамаши  бесплатного

проезда к тете.)

     — Какое! Через неделю я служил уж на другой дороге, хоть и под  судом

числился.

     — А вот-с...  тоже случай, — начал г. Гарцунов, наливая себе водки. —

Вы, конечно, знаете Ивана Михайлыча, что обер-кондуктором ездил. Бестия, я

вам скажу!  Честнейший человек,  благороднейший, но мерзавец в своем роде,

архаровец...  То есть,  не мерзавец,  а так себе...  гений в  своем  роде,

коршун...  Приходит он однажды на «Живодерово» с поездом...  С товарным он

ездил.  В пассажирские его не производили,  потому что женщин  он  не  мог

видеть равнодушно:  припадок с ним делался.  Приходит он с поездом... А на

ту пору на платформе  человек  тридцать  косарей  стояло.  Время  рабочее,

знаете ли, летнее...

     «Куда идете, косарики? — спрашивает. —  Давайте,  говорит,  я  вас  в

товарном поезде до  следующей  станции  довезу.  По  гривеннику,  говорит,

возьму с человека, только...»

     — Тем это на руку, разумеется, того только и  нужно.  Получил  с  них

Иван Михайлыч по гривеннику и засадил всех в служебный вагон. Поехали наши

косари... От восторга песню запели. Па-атеха! На ту пору я в вагоне  ехал,

поспеть  на  крестины  хотел,  к  Илье,  вот,  Петровичу...  Олечку  ихнюю

крестили...

     «Зачем вы, говорю,  Иван  Михайлыч,  их  насажали?  Ведь  на  станции

контролер!» — «Нуте?» — «Сейчас помереть...»

     — Иван Михайлыч  задумался...  Известно,  не  хотелось  оконфузиться.

Оно-то ничего, знаете, все даром возят, и всем это  великолепно  известно,

но неловко как-то, знаете... Да и контролеры разные  бывают...  Иной  чёрт

такой попадется, что жизни  не  рад  будешь...  Бывает!  По  злобе  больше

доносят или отличиться перед начальством хочет...

     «Поезд не  остановишь, —  говорит  Иван  Михайлыч, —  а  ссадить  их,

чертей, надо... Как быть?»

     — А тут еще поезд нам  встретился,  с  тремя  фонарями  на  служебном

вагоне. У них, у кондукторов, знак такой: ежели на  служебном  вагоне  три

фонаря, положим, два флага или что-нибудь другое условное, то на  станции,

значит, контролер. Мои слова подтвердились. Иван Михайлыч думал и надумал.

Па-атеха! Отворяет в вагоне дверь, берет господ косарей за  шиворот  и  на

всем ходу —  марш!  Прыгай!  Запрыгали  косари...  Хе-хе-хе...  Как  снопы

повалились.

     «Прыгай! — кричит. — Прыгай наперед, и ничего тебе не будет!  Прыгай,

такой-сякой! Чёрт, дьявол!»

     — Мы глядим и со смеху помираем... Все соскочили.  Один  только  ногу

себе  сломал,  а  остальные  все  благополучно.  Так   и   пропали   ихние

гривенники... Хе-хе-хе... Через неделю как-то  узнали  об  этом  скандале,

выцарапали откуда-то  косаря  со  сломанной  ногой...  Донес  кто-то,  шут

возьми... Злоба людская... Косарю дали пять рублей, а  Ивана  Михайлыча  с

места долой... Хе-хе...

     — И он без места теперь?

     — В оперу, слышал, поступает. Баритон у него славный. Едет, бывало, в

поезде,  напьется  и  давай  петь.  Звери  заслушивались,  птицы  плакали!

Талантливый человек, и говорить нечего...