|
Государю царю и великому князю Ивану
Васильевичю всеа Русии бедной холоп твой полоняник Васюк Грязной плачетца.
Писал еси, государь ко мне, холопу своему, кое было мне бес путя середи
крымских улусов не заезжати, а заехано - ино было не по объездному спати;
да яз же чаял, что в объезде с собаками гоняти за заицы, ажно меня самово в
торока как заица ввязали; да також яз чаял каково за кушеньем стоячи у
тебя, государя, шутити; да яз же говорил, кое, деи пора моя. Да в твоеи ж
государеве грамоте писано, что яз за себя Дивея сулил, а сам ся сказывал
великим человеком, и мне б памятовать свое величество. И яз, холоп твои,
ходил по твоему государеву наказу, велено мне, государь, было и на Миюс
ходити и на Молочные Воды языков добывати, которые бы ведали царево
умышленье, кое бы тебе, государю, безвестну не быти, толко вестей не будет
ни от которых посылок. И мне было, холопу твоему, посылати неково; а ково
ни пошлю, и тот не доедет да воротитца, да приехав солжет: где ни увидит
какой зверь, да приехав скажет - "люди". И мне было, холопу
твоему, как с ложною вестью к тебе, ко государю, посылати, а солгав да к
тебе, ко государю, мне было, холопу твоему, с чем появитца? А того слова не
говаривал, кое пора моя; а которые говорили, те и бегали с Молочных Вод, да
потеряв государево дело, да опять воротились. А толко б яз, холоп твой, по
объездному спал, ино было, государь, до Молочных Вод не доити; да и назад
уж был сходил, уж был того дни на Кмолшу на стан, коего дни меня, холопа
твоего, взяли татареве, а подстерегли тут таки, государь: моя ж была. Да
послал Василья Олександрова с товарыщи сторожей гоняти, а яз стал в долу с
полком, а Василью приказал "Любо, реку, учнут тебя гоняти, и ты, реку,
к нам побежи". И как Василей учал гоняти сторожей - ино Василья
встретили татарове да почали гоняти. И Василей побежал мимо меня, и яз,
холоп твой, и молыл Василью так: "Пора напустить?" и, кинувшись
встречю, Василья отнял, надеючись на полк, да сцепился с мужиком. А полк
весь побежал, и рук не подняли. Да чтоб, милостивый государь, от многих
людей - ино толко было двесте восемьдесят человек татар и с мурзами, от
больших людеи на Карачекре отбились да еще у них побили и поранили многих.
А тут и рук не подняли, а было сто пятнадцать ручниц, а меня, холопа
твоего, выдали. И меня, холопа твоего, взяли нолны з двемя седлы защитясь,
уж мертвого взяли; да заец, государь, не укусит ни одное собаки, а яз,
холоп твой, над собою укусил шти человек до смерти, а двадцать да дву
ранил; и тех, государь, и ко царю принесли вместе со мною. А в Крыме что
было твоих государевых собак изменников, и божиим милосердьем за твоим
государевым счастием, яз, холоп твои, всех перекусал же, все вдруг
перепропали, одна собака остался - Кудеяр, и тот по моим грехом маленко
свернулся, а впред начаюс на милость божию, толк бог грехов не помянет, и
того ту не будет же. А коли меня, холопа твоего, ко царю принесла только
чють жива, о чем меня царь спрашивал, и яз что говорил лежа перед царем, и
яз, холоп твой, написав да х тебе, ко государю, послал с Офанасьем, а иные
речи Офанасей сам да и все слышели, а Нагай толмачил, твой государев
толмачь. А шутил яз, холоп твой, у тебя, государя, за столом тешил тебя,
государя, - а ныне и умираю за бога да за тебя ж, государя, да за твои
царевичи, за своих государей. И за тех изменников царь хотел казнити. Да
ещо бог дал на свет маленко зрети да твое государево имя слышети, да опять
царь разгодал, да молыл: "Тот свое чинит, своему государю
служит", да меня, холопа твоего, отослал в Манкуп город, да велел
крепити да мало велел ести давати; толко б не твоя государьская милость
застала душу в теле - ино было з голоду и с наготы умерети. А нынече молю
бога за твое государево здоровье и за твои царевичи, за свои государи; да
ещо хочю у владыки Христа нашего бога, чтоб шутить за столом у тебя,
государя, да не ведаю, мне за мое окаянство видат ли то: аще не бог да не
ты поможешь - ино некому. Да в твоей ж государеве грамоте написано, кое ты
пожалуешь выменишь мене, холопа своего, и мне, приехав к Москве да по
своему увечью лежать, - ино мы, холопи, бога молим, чтобы нам за бога и за
тебя, государя, и за твои царевичи, а за наши государи, голова положити: то
наша надежа и от бога без греха, а ныне в чом бог да ты, государь,
поставишь. А яз, холоп твой, не у браги увечья добыл ни с печи убился, да в
чом бог да ты, государь, поставишь. А величество, государь, што мне
памятоват? - Не твоя б государскоя милость, и яз бы што за человек? Ты,
государь, аки бог - и мала и велика чинишь. И царю есми сказывал: "Яз
молодой человек". А Дивея, государь, яз за себя не суливал, хотя б и
по моей мене была мена, и яз бы так молвил: кое даст государь, за меня
мену, то, государь, в божие воле да в твоей государеве. А писал, государь,
яз холоп твой, о Дивее того для, чтобы тебе, государю, известно было царево
умышление, при послах; и он мурзу прислал да велел был мне, холопу твоему,
писати и приказывати о чем ум весть не подъимет, а про Дивея молвил:
"Велел был царь тебе о Дивее писати; а ныне Дивей царю не нужен: у
Дивея три сыны и меншой Дивей лутчи - вот послы их знают". И яз, холоп
твой, говорил сколко бог вразумил: милостивый государь, спроси послов, как
ся что деяло, а Нагай толмачил. Да как, государь, отпустя послов, а меня,
холопа твоего, велел повести в село в то ж, где яз тогда сидел, да как
против царева двора, и царь выслал Зелдала-агу с саблею да и с чернилы и з
бумагою да говорил тогды так: "Пиши о Дивее: царь велел тебе говорити:
толко не станешь писать, и тебе уж же быти кажнену; то уже ты меж нас ссору
чинишь; а толко напишешь, а брат нашь, а вашь государь, так учинит, Дивея
нам даст, а тебя к себе возмет - ино меж нас и доброе дело сстанетца".
И яз, холоп твой, о том плакал и бил челом и под саблю ложился, а говорил:
"Коли царю надобен Дивей, и царь о нем о чом сам не пишет? А мне как холопу
писати ко государю о таком великом деле: яз волоса Дивеева не стоен".
И он, государь, опять ко царю ходил да вышедши молвил так: "Царь тебе
велел говорити: не станешь писати, и тебе уж жо быти кажнену. И ты, которое
любишь: то ли, кое уж жо умерети, или то, кое меж нас будет доброе дело? А
мне о том писати сором потому, кое ево у меня ис полку взяли; яз потому
перед послы не велел о том говорити". И толко б не было такова слова,
и яз бы не дерзнул так писати для своеи головы, хотя б и умерети. А то,
государь, яз, холоп твой, писал для того, кое бы тебе, государю, было
известно царево умышление, а не для того, кое бы ты, государь, дал за меня
Дивея; хоти б, государь, яз, холоп твой, сам того не разумел, и яз то
помню: которые из Литвы сулили за себе мену, ино каково с им ставало. А о
своей голове яз, холоп твой, тебе государю, бил челом, чтобы ты государь,
милость показал, промыслил моею бедною головою, как тебе, государю, бог
известит для кристьянские веры, а не для того, кое бы за мене Дивея дал. Да
ко мне ж, холопу твоему, писано: толко стану на кристьянство за гордость -
ино мне Христос противник. Ино мне, холопу твоему, то ли видети, кое от
тебя, от государя, писано жестоко и милостиво да так учинить: ино дана душа
богу да тебе, государю, да твоим царевичам, а нашим государем, а буди воля
божия да твоя государева отныне и до века, да и сподобил бы бог умерети за
вас, государей. Да ещо вдунул душу бог в мертвеное тело, ино бы, государь,
и на конец показати прямая службишко. Да покажи милость бедному своему
полонянику и богомольцу, пришли милостыню, не дай умерети з голоду, а хлеб
дорог - по три тысячи батман - да и не добудут купити, а животина вымерла и
лошади повымерли и мертвова ести не добудут. А сижю в пустом городе в
кадомах - выработат нельзя и не у кого. А твое государево жалованье - и яз
долг платил, а иное кое чего для отдал добра для. А царь мало кормит; а
взять, государь, есть кому, а кормит некому; толко б не твоя государева
милость, ино умерети з голоду и с наготы. А тогды потому, милостивый
государь, писмо писано неисправно: яз был тогды при смерти, а не писать яз,
холоп твой, не смел такова слова. А в милости и во всем ты, государь,
волен: яз ведь, холоп твой, телом ныне в Крыму у крымского царя сижю, а
душею у бога да у тебя, государя, и мне что слыша, как тово не писати? А в
том волен бог да ты, государь: делаешь так, как угодно богу да тебе,
государю. А ныне вести х тебе, ко государю, потому не писал - скажет тебе,
государю, Иван Мясоедов; а преж того есми послал к тебе, ко государю, две
грамоты сего лета о Вознесеньеве дни, а третюю грамоту - о Покрове. А
вперед, государь, надеюс на милость божию, кое ты государь, безвестен не
будешь, хотя мне и умерети за бога да за, тебя, государя, и за твоих
царевичей. И мне то не страшит, а страшно мне твоя государева опала. И яз,
холоп твой, о том тебе, государю, плачюсь, чтоб ты милость показал свой
царской сыск учинил то ся как деяло и чего для: хоти мне, холопу, и умерети
случитца, ино бы тебе, государю, известно было в правду.
ПИСЬМО ИВАНА
ГРОЗНОГО ВАСИЛИЮ ГРЯЗНОМУ
От царя и Великого князя Ивана Васильевича всея
Руси Василию Григорьевичу Грязному-Ильину
Писал ты, что за грехи взяли тебя в плен ; так
надо было Васюшка, без пути средь крымских улусов не разъезжать; а уж как
заехал, надо было не по-объездному спать: ты думал, что в объезд приехал с
собаками и зайцами, а крымцы самого тебя к седлу и привязали. Или ты думал,
что и в Крыму можно так же, как у меня, стоя за кушаньем, шутить? Крымцы
так не спят, как вы, да вас, неженок, умеют ловить; они не говорят, дойдя
до чужой земли: «Пора домой!» Если бы крымцы были такими бабами, как вы, то
им бы и за рекой не бывать, не только что в Москве .
Ты объявил себя великим человеком, так ведь это за
грехи мои случилось (и нам это как утаить?), что отца нашего и наши князья
и бояре нам стали изменять, и мы вас, холопов, приближали , желая от вас
службы и правды. А вспомнил бы ты свое и отца своего величие в Алексине:
такие там в станицах езжали, а ты в станице у Пенинского был чуть ли не в
охотниках с собаками, а предки твои у ростовских архиепископов служили. И
мы не запираемся, что ты у нас в приближенье был; и ради приближенья твоего
тысячи две рублей дадим, а до сих пор такие и по пятьдесят рублей бывали, а
сто тысяч выкупа ни за кого, кроме государей, не берут, и не дают такого
выкупа ни за кого, кроме государей. А если б ты объявил себя маленьким
человеком, за то тебя бы в обмен Дивея не просили. Про Дивея хоть хан и
говорит, что он человек маленький, да не хочет взять за тебя ста тысяч рублей
вместо Дивея: Дивей ему ста тысяч рублей дороже; за сына Дивеева он дочь
свою выдал; а нагайский князь и мурзы — все ему братья; у Дивея своих таких
полно было, как ты, Вася. Кроме князя Семена Пункова не на кого было бы
менять Дивея; разве что, если бы надо было доставать князя Михаила
Васильевича Глинского , можно было его выменять; а в нынешне время некого
на Дивея менять. Тебе, выйдя из плена, столько не привести татар и не
захватить, сколько Дивей христиан пленит. И тебя ведь на Дивея выменять не
на пользу христианству, во вред ему: ты один свободен будешь, да приехав
из-за своего увечья лежать станешь, а Дивей, приехав, станет воевать, да
несколько сот христиан получше тебя пленит. Какая в этом будет польза?
Если ты оценил себя выше меры и обещал за себя мену
выше своей стоимости, как же можно дать за тебя такой выкуп? Мерить такой
неправильной мерой — значит не пособить христианству, а разорить
христианство. А если будет мена или выкуп по твоей мере, и мы тебя тогда
пожалуем. Если же из гордости ты станешь против христианства, тогда Христос
тебе противник!
|
