Библиотека «Любителям российской словесности»

 Лев Толстой глазами современников

Русская история и культура

Рефераты по истории России

   Подхожу к красивой,  большой веранде;  по одной стороне ее  качается

цветущая сирень.

  Я чувствую,  что Лев Николаевич находится там,  и,  не желая нарушать  его

покой,  останавливаюсь.  Какая-то  женская фигура,  завидев меня,  тщательно

завешивает веранду.  Я усаживаюсь недалеко под большим тенистым деревом,  на

широкой  удобной  скамье,  возле веранды и перевожу дух.  Отдохнув и кого-то

завидя,  я прошу выслать г.  Гусева. С последним я знаком по переписке как с

секретарем  Льва  Николаевича.  Через  несколько  минут  вижу,  идет высокий

молодой человек лет 30,  с умным,  интеллигентным лицом,  в простой ситцевой

косоворотке,  с волосами,  заброшенными назад.  Иду навстречу,  называю свою

фамилию,  он свою.  Николай Николаевич Гусев,  большой друг и приятель  Льва

Николаевича,  редко,  редко  отлучается  от  него,  ведет  всю  его обширную

корреспонденцию и помогает в его литературных работах.

  Мы усаживаемся и беседуем довольно оживленно.

  Жажда, вследствие быстрой ходьбы, начинает меня мучить, и я прошу дать мне

стакан воды.  Н.  Н.  уходит и приносит мне стакан хлебного квасу.  Во время

нашей беседы приходят одни за другими нищие; Ник. Ник. оставляет меня каждый

раз,  идет им навстречу,  кое-что спрашивает и дает им денег.  Многие из них

просят книжки Льва Николаевича,  и Н.  Н. дает им по несколько штук народных

рассказов Льва Николаевича,  изд.  "Посредник". Н. Н. успел уже предупредить

Льва Николаевича о моем приезде.  Среди беседы Н.  Н.  говорит мне,  что Лев

Николаевич идет.

  Я иду  навстречу  солнцу интернационального вегетарианского мира,  иду так

легко,  просто, не смущаясь, как будто каждый день видал его, как будто лишь

недавно расстался с ним.

  Лев Николаевич жмет мне крепко руку и садится в уголок  скамьи,  рядом  со

мной.

  Он ростом выше среднего;  глаза голубые,  глубокие;  брови седые,  густые,

торчащие вперед;  борода окладистая, широкая и красивая. Одет в косоворотке,

раскрытой около шеи;  на  голове  носит  белую,  простую,  старую  и  легкую

фуражку, надвинутую на лоб; опирается на палку. Говорит внятно и ясно.

  Я с него не спускаю глаз,  и по-прежнему чувство какой-то близости к  нему

заставляет  меня  говорить с ним совершенно спокойно,  как с добрым,  старым

другом.

  Все то, что Лев Николаевич говорил, я передаю и его, и своими словами, так

как буквально, каждое слово его, конечно, не мог запомнить.

  Лев Николаевич расспрашивает меня подробно о "Вегетарианском Обозрении", в

котором он сотрудничает (*1*),  о числе подписчиков, средствах для издания и

пр., и я отвечаю на все его вопросы.

  "Лев Николаевич,  - говорю я, - я спешил к Вам, надеясь застать Мечникова,

с которым хотел бы поговорить о вивисекции. Я пишу теперь по этому вопросу и

хотел бы знать, как он и Вы смотрите на это?"

  Лев Николаевич отвечает:  "Вопрос о вивисекции,  как и всякий нравственный

вопрос,  можно решать только субъективно:  что я доложен и  чего  не  должен

делать.  Если  рассуждать объективно,  то есть о том,  нужна ли,  полезна ли

вивисекция, то спорам конца не будет.

  Обе стороны  приведут  массу  аргументов  в  свою пользу.  Но если человек

действительно относится сознательно к своим поступкам, взвешивает их, то для

него  вопрос  этот  решенный.  Это все равно что религиозный вопрос:  каждый

находит себе своего Бога, каждый должен его сознать в самом себе".

  Я упоминаю  о  "Записках  врача"  Вересаева  и  затрагиваю  попутно другие

вопросы,  Лев  Николаевич  рассказывает  мне  подробно  о  своей  беседе   с

Мечниковым,  бывшим  у  него днем раньше (*2*).  Особенно его заинтересовало

сообщение Мечникова об антропофагах,  живущих в Африке в Конго и не лишенных

религиозных зачатков. Он предполагает познакомиться поближе с этим вопросом.

Говорим еще о М.  П.  Арцыбашеве,  рассказ которого "Кровь"  Лев  Николаевич

рекомендовал в наш журнал, вегетарианстве и другом.

  Затем Лев Николаевич подымается,  вновь  крепко  жмет  мне  руку,  обещает

кое-что написать для "Вег Обозр" и отправляется бодро на

веранду. Я знаю, что скоро вновь его увижу.

  3-го июня,  вечером,  часов в 7,  я и С.  Д. Николаев (*4*) отправляемся к

Льву Николаевичу.

  Грязь липкая, скверная, кругом лужи и ручейки, небо пасмурное так и готово

вновь заплакать.

  Я решаю  пойти лучше босиком,  снимаю обувь,  засучиваю выше колен брюки и

иду.

  Из Ясной  Поляны  мы  должны  отправиться  на станцию жел дор,

поэтому у каждого из нас в руках ручной багаж.

  Подходим сбоку  к  дому,  где в нижнем этаже имеется уютная приемная.  Нас

встречают Николай Николаевич и Душан Петрович.

  Обмываю руки  и  лицо,  вычищаю  от  прилипшей  грязи платье и подымаюсь с

Сергеем Дмитриевичем наверх в кабинет Льва Николаевича.

  Последний накануне  сделал  какой-то  резкий  поворот своей больной ногой,

растянул себе этим какую-то жилу и принужден был сидеть в своем  передвижном

кресле, вытянув больную ногу, чтобы не тревожить ее.

  Перед ним небольшой подвижной столик,  на котором он раскладывает пасьянс,

Лев Николаевич приветливо здоровается с нами и просит нас подождать, пока он

окончит раскладку.

  Я осматриваю кабинет.

  На противоположной от меня стене висит Сикстинская Мадонна Рафаэля, другие

Мадонны  и  несколько  гравюр;  под  гравюрами находится  длинная деревянная

полка с словарем Брокгауза и Ефрона и другими книгами.  Около  меня  большое

окно,  выходящее в парк.  Возле одной из стен широкий диван.  В кабинете еще

два-три столика с книгами и один большой кабинетный стол с двумя свечками по

сторонам,  за которым,  должно быть,  Л.  Н.  работает.  На столе чернильный

прибор, книги, брошюры и пр. По стенам гравюры и портреты.

  Я сижу напротив Льва Николаевича,  довольно близко, и любуюсь его простым,

мудрым и хорошим лицом.

  Одет он,  как и позавчера, в косоворотке. Я впервые вижу его высокий лоб и

красивые, старческие седые волосы.

  Старое чувство близости к нему не оставляет меня, и мне кажется, что я тут

уже неоднократно бывал.

  Лев Николаевич  откладывает  карты  в  сторону  и  обращается с некоторыми

вопросами к своему другу С. Д. Николаеву.

  В свою   очередь  я  также  задаю  вопросы  Льву  Николаевичу,  касающиеся

"Вегетарианского Обозрения", и получаю лестные для себя ответы.

  Вопрос заходит  об университете.  Я отношусь отрицательно к нему и привожу

несколько примеров из своей студенческой жизни для иллюстрации сказанного.

  Лев Николаевич  говорит:  "Я  читал,  что  многие  профессора  растягивают

нарочно свои лекции так,  чтобы их окончить как раз к сроку,  то есть читают

по сезонам".

  Разговор на эту тему продолжается.  Я говорю:  "Мне приходилось бывать  на

лекциях известного философа Вундта в Лейпцигском университете. Так как Вундт

очень стар,  то он последние слова фраз не произносит ясно;  несмотря на  то

что у меня слух хороший,  я,  стоя около Вундта,  у дверей,  не слыхал порой

окончаний его мыслей и выражений,  а между тем в аудитории сидело на  многих

скамьях несколько сот человек, которые, наверно, его не слыхали, значит, это

какой-то самообман".

  Лев Николаевич, обращаясь ко мне: "А сколько Вундту лет?"

  "Думаю, семьдесят,  во всяком случае за  шестьдесят,  он  стар  и  говорит

слабо".

  "Сергей Дмитриевич,  - говорит Лев Н.,  - возьмите словарь  и  прочтите  о

нем".

  С. Д. берет с полки словарь Брокгауза, подходит к окну и читает, что Вундт

родился  в 1832 году,  был профессором в Цюрихе,  а потом перешел в Лейпциг,

что система его философии включает в себя спинозические и кантовские начала,

но  он  все-таки расходится с ними и идет по своей самостоятельной тропе.  К

сожалению,  зрение мое напряжено больше слуха,  и суть философии Вундта я не

улавливаю,  Лев  Николаевич  слушает  очень  внимательно,  полузакрыв глаза,

держит левую руку на колоде карт,  качает порой головой в  знак  согласия  с

теорией  Вундта и приговаривает:  "Верно".  Статья эта принадлежит Владимиру

Соловьеву,  хорошо и сжато написана и читается  Сергеем  Дмитриевичем  очень

хорошо.

  Заходит разговор о предстоящем празднике,  приезде  в  Ясную  Поляну  сына

великого человека Генри Джорджа (*5*):

  Лев Н.  расспрашивает о нем Сергея Дмитриевича и получает ответ,  что  сын

продолжает дело отца, много пишет, и недурно.

  Л. Н.  говорит:  "Мне снилось ночью,  что сын Генри Джорджа уже приехал  и

говорит по-русски".

  Л. Н. заводит длинную, долгую беседу с С. Д. о Генри Джордже, о монополиях

и трестах. С. Д. отвечает на вопросы, дает нужные объяснения, приводя сейчас

же умные, житейские примеры. Л. Н. во многом с ним соглашается и говорит как

бы про себя: "Великий, великий человек был Генри Джордж, а Европа его еще не

оценила".

  В это  время  входит сын Льва Николаевича,  Лев Львович,  и тоже принимает

участие в разговоре.

  Заканчивая разговор о Генри Джордже,  Л.  Н.  говорит, что окончательного,

исчерпывающего ответа на некоторые вопросы Генри Джордж не даст, да в этом и

нужды  нет.  Идеал  всегда  должен  быть впереди,  к нему нужно всеми силами

стремиться,  но стараться зажать идеал в руках - излишне,  ибо тогда  бы  не

было жизни,  движения,  так как в поисках истины - сама жизнь,  и в процессе

стремления к ней,  в улучшении своего "я" и приближении к  расширяющемуся  и

становящемуся все выше и выше идеалу - все благо человеческой жизни.

  "Лев Николаевич,  -  говорю  я,  -  противники  вегетарианства  не   хотят

признавать этого,  они бросают нам упреки в том,  что мы не достигаем своего

идеала,  что отказываемся от мясоедения,  а между тем  употребляем  животные

продукты  в  виде  обуви  и пр.;  но их упреки в самой своей основе неверны,

кроме того,  техника в настоящее время идет  нам  навстречу,  например,  мой

кошелек  (показываю  его Льву Николаевичу) из металла,  а ботинки совсем без

кожи". Говоря это, я снимаю свою обувь и подаю ее Льву Николаевичу.

  Обувь моя  представляет  из  себя  "гимнастические туфли",  приготовляемые

товариществом "Проводник".

   Л. Н.  внимательно  осматривает  ее,  остается  довольным и говорит,  что

употребляет вегетарианское мыло, не имеющее в себе животных жиров .

  От этой темы переходим на разговор о вегетарианстве, и Л. Н. говорит:

  "Вегетарианство - первая ступень,  на которую должен стать всякий человек,

желающий начать новую, более чистую и осмысленную жизнь".

  Как раз  теперь  я  работаю  над  "Детской  Мудростью"  (*6*)  и  пишу   о

вегетарианстве,  мне  нужно  будет  дать  кое-что  для вашего журнала весьма

хорошего и которому я желаю широкого распространения".

  "А что представляет из себя ваша "Детская Мудрость"?  - спрашиваю я.  "Она

вроде "Круга чтения",  - говорит Л.  Н., - разделена на номера и заключает в

себе рассказы и сцены, рисующие мудрость детей, столь часто пренебрегаемую и

не замечаемую взрослыми.  Подайте мне ту папку!" Я беру со стола  объемистую

черную папку и подаю ему.

  Л. Н.  раскрывает ее,  вынимает  оттуда  лист  бумаги  и  прочитывает  нам

мастерски  недавно  сделанный им перевод с немецкого,  из журнала "Wohlstand

fur Alle" (*).  Маленькая вещица эта очень глубока и  представляет  из  себя

диалог  между отцом и сыном.  На работе сын задает отцу детские вопросы,  из

которых само собой,  шаг за шагом, выясняется вся фальшь современной жизни с

ее капитализмом, милитаризмом и т. п. Отцу все труднее и труднее отвечать на

прямые,  искренние  вопросы  мальчика,  и  он  заканчивает  такими  словами:

"Однако, малый правду рассудил" (*7*).

   (* "Всеобщее благосостояние" (нем.) - анархистский журнал, издававшийся в

Вене. *)

  Л. Н.  очень выразительно и с какой-то радостью прочел эти последние слова

диалога.  Этот  прочитанный им в венском журнале набросок навел его на мысль

написать самому ряд подобных же сценок. Перевод нам всем очень понравился, и

мне  сейчас  же  сделалось  ясным,  что  за прекрасный и глубокий труд будет

представлять из себя "Детская Мудрость".

  Л. Н.  рассказывает нам тему одной из задуманных им сценок из жизни детей,

об их отношении к  убийству  животных  и  безубойному  питанию.  Я  упоминаю

вскользь о его рассказе для детей "Волк", написанном на ту же тему.

  В это время Н.  Н.  Гусев, сидевший все время в уголке у дверей, выходит и

потом возвращается с почтой.  Кроме бандеролей имеется 12 писем.  Д-р Д.  П.

Маковицкий ставит зажженную свечу поудобней для Л.  Н.,  и посыльный  первым

делом  берется  за корректуру книжки "Мысли на каждый день",  переработанной

вновь Львом  Николаевичем  из  "Круга  чтения"  и  содержащей  мысли,  тесно

связанные  по содержанию друг с другом и составляющие нечто целое,  единое и

самостоятельное на каждый месяц.

  Труд этот  очень  дорог  Льву  Ник и,  перелистывая страницы,  он радуется

чистоте работы и ясному шрифту.

  "Прочитать ли вам с первого июня или на сегодняшнее, третье?" - спрашивает

нас Л. Н.

  "И то, и другое", - отвечает Сергей Дмитриевич.

  Лев Николаевич,  при  одной  свече,  без  всяких   искусственных   стекол,

прочитывает нам внятно,  толково и ясно мысли великих мудрецов, приговаривая

почти после каждой довольным голосом: "Как хорошо!"

  И действительно,  мысли  глубоки,  содержательны  и  наводят  на серьезные

размышления. Недаром Л. Н. так высоко ставит и любит этот труд.

  Придет время,  и книга эта станет настольной книгой многих миллионов людей

и  озарит  своим  духовным,  глубоким  и  мудрым   содержанием   их   темное

существование.

  По окончании чтения Л.  Н.  открывает объемистое письмо;  оказалось, что в

нем был медальон Гоголя,  посланный Льву Николаевичу комитетом по устройству

памятника Гоголя в Москве.  Медальон ему понравился,  и  он  сейчас  же  был

осмотрен всеми присутствующими.  Медальон этот сделан из бронзы, и изображен

на нем Гоголь с чересчур вытянутой шеей и глубоко печальным лицом.

  Л. Н.  прочитывает  нам  сопроводительное  письмо  комитета,  подписанное:

"Городской голова Гучков" (*8*).

  Так как  мы  сидим у Льва Николаевича уже более двух часов,  да и на поезд

уже пора, то мы с Сергеем Дмитриевичем решаем уходить.

  Подхожу к Льву Николаевичу, жму ему руку, благодарю и прощаюсь с ним...

        "Комментарии"

  И. Перпер.  У  Льва  Николаевича  Толстого и его друзей.  - Вегетарианское

обозрение, 1909, 15 августа и 15 сентября, No 6 и 7.

  Иосиф Иосифович Перпер (1886-1965),  литератор,  издатель "Вегетарианского

обозрения". Был в Ясной Поляне 1 и 3 июня 1909 г. Д. П. Маковицкий записал в

дневнике  1  июня  1909  г.:  "Сегодня  был  Перпер  из  Кишинева,  издатель

"Вегетарианского обозрения", 24-летний симпатичный, серьезный молодой еврей"

(Яснополянские записки, кн. 3, с. 426).

  1* В  письме  к  Перперу  от 26 января 1909 г.  Толстой хвалил "прекрасно"

составленный 1-й номер журнала "Вегетарианское обозрение" и  обещал:  "Очень

рад буду сотрудничать в нем, если будет случай" (т. 79, с. 46).

  2* См. предыдущие интервью.

  3* Михаил Петрович Арцыбашев (1878-1927),  русский писатель. Толстой резко

отзывался о его  романе  "Санин",  но  хвалил  рассказы  "Бунт"  и  "Кровь".

Последний  -  о  том,  как для гостей забивают домашнюю птицу и как охотники

убивают дичь, - целиком вписывался в вегетарианскую проблематику.

  4* Сергей   Дмитриевич   Николаев  (1861-1920),  экономист,  последователь

Толстого, переводил на русский язык произведения Генри Джорджа.

  5* Генри  Джордж-младший  (1862-1916),  американский журналист,  приехал в

Ясную Поляну 5 июня 1909 г.

  6* Над  сборником  "Детская мудрость" Толстой работал в 1909-1910 гг.  (т.

87).

  7* Т. 37, с. 451.

  8* Николай Иванович Гучков, промышленник, московский городской голова.