Библиотека «Любителям российской словесности»

 Лев Толстой глазами современников

Русская история и культура

Рефераты по истории России

  Начало сентября 1904 года.

  В Ясной Поляне группа гостей.

  За вечерним  чаем  в  огромной  полуосвещенной  столовой  идет  оживленная

беседа,  усердно подогреваемая Вл.  В. Стасовым. Он гостит в Ясной Поляне со

своим неизменным спутником И.  Я.  Гинцбургом (*1*).  И в столовой то и дело

гремит буйный голос "былинного богатыря могучей кучки".  Все в нем огромно и

громозвучно.

  Стасов демонстрирует на конце стола привезенные им фотографии,  на которых

он снят в различных положениях с М.  Горьким и  И.  Е.  Репиным  на  даче  в

Куоккала...

  Л. Н.  Толстой не принимает особенного участия в  беседе.  А  демонстрация

фотографий,  видимо,  совсем его не интересует.  И вероятно, чтобы только не

охолаживать увлекающегося 80-летнего юношу,  Л.  Н.  иногда полуодобрительно

произносил: "Г-м!", когда к нему подсовывались фотографии.

  Весь этот день Л.  Н.  был  занят  какой-то  напряженной  работой.  И  его

сосредоточенное  лицо  с  раздвоившейся  белой  бородой  являло  не то чтобы

усталость,  а некоторое отчуждение или,  скорее,  отдаление от происходящего

вокруг него.

  Особенно это выразилось,  когда зашла речь о тогдашней "весне", делаемой в

России кн.  Святополк-Мирским (*2*).  Стасов и другие гости очень увлекались

"весенним" периодом и возлагали на кн. Святополк-Мирского великие надежды.

  Л. Н. грустно покачал головой.

  - Ну что может сделать один...  какой-то Миропольский или как  там  его?..

Нет, нет, я не верю, чтобы из этого вышло что-нибудь хорошее.

  Речь перешла на прежние весенние дни в России: на 50-е и 60-е годы. Кто-то

упомянул о Герцене.

  На Стасова это подействовало,  как стук дирижерской палочки на музыкантов.

Он с юношеским увлечением заговорил о Герцене,  о его обаятельной личности и

о своем  знакомстве  с  Герценом  в  Лондоне.  Но,  лишенный  художественной

палитры,  милейший  Владимир  Васильевич  не  прибавил к портрету Герцена ни

одного яркого мазка.

  - Ах,  Герцен!  - сказал, оживляясь, Лев Николаевич. - А я как раз сегодня

просматривал его. Какой удивительный талант!

  И Л.  Н.  начал полуцитировать прочитанный им намедни юмористический очерк

Герцена о смотре войск в Австрии (*3*).  Но затем,  видимо не  полагаясь  на

память и желая угостить нас чем-то особенно вкусным, Л. Н. попросил принести

из его кабинета книжку Герцена.

  - Вы послушайте,  как все это удивительно метко у него схвачено! - говорил

Л. Н. интригующе и подсаживаясь к столу.

  Принесли небольшую потертую книгу: "Немой свидетель о заслуге" (*4*).

* * *

  Будучи в ударе, Л. Н. читает юмористические вещи бесподобно.

  И тут,  читая искрящиеся юмором отрывки из  Герцена,  он  как-то  особенно

вкусно пропускал сквозь белые пушистые усы юмористические нотки, когда читал

о "габсбургской губе" кронпринца,  о "зачислении по химии" после смерти и т.

п.

  Было действительно прелестное эстетическое угощение,  прерываемое взрывами

смеха всех присутствовавших, самого Льва Николаевича особенно.

  (Он бывает очень смешлив.  И его  иногда  так  же  тянет  посмеяться,  как

некоторых к рюмке водки или к хорошей сигаре.)

  После чтения Стасов опять заговорил о Герцене,  о его жизни в Лондоне и т.

п.,  но  опять  не  давая  ни  ярких  красок,  ни  характерных штрихов,  Лев

Николаевич не возражал и не  поддакивал  Стасову,  а  только  повторял  свое

универсальное "гм".

  - Владимир Васильевич,  ведь Лев Николаевича лично знал Герцена и бывал  у

него  в Лондоне,  - шепнул Стасову один из присутствовавших,  когда внимание

Льва Николаевича было на минуту отвлечено чем-то.

  Стасов откинулся  своей богатырской фигурой на спинку стула,  всплеснул от

радостного изумления руками и молебно загудел на весь дом:

  - Лев  Николаевич,  напишите  ваши  воспоминания  о Герцене!  Ведь это так

страшно интересно! Так глубоко, значительно!.. Ради бога, не откладывайте!..

  Л. Н.  улыбался и пытался отделаться какой-то шуткой,  вроде того,  что он

"уж столько написал пустяков в своей жизни, что пора и честь знать".

  В. В. Стасов вскрикивал при этих словах, как будто ему рвали зуб:

  - Ай, что вы говорите!

* * *

   В  январе  текущего года в Ясную Поляну пришел с чемоданчиком в руке

один из горячих почитателей Льва Николаевича,  некто В.  В. П (*5*).

Оказалось,  что  он  совершил  чуть  ли  не  кругосветное путешествие,  пока

добрался до Ясной Поляны.  Сам он из Сибири,  сын зажиточных родителей.  Но,

почувствовав  влечение  к "новой жизни",  оставил отца и мать и прилепился к

своей идее.  Был в  Японии,  был  в  Америке,  в  Англии  и  достиг  наконец

обетованной земли. С этим-то искателем новой жизни преимущественно и говорил

Лев Николаевич  за  обедом  в  Ясной  Поляне  15-го  января  текущего  года,

расспрашивая  своего  гостя  о  Сибири,  о  Японии,  об  Америке и различных

подробностях морского путешествия.

  - А вы,  Лев Николаевич,  могли бы вынести подобное морское путешествие, -

спросил один из гостей.

  Л. Н. на секунду задумался.

  - Не знаю, мог бы ли теперь. Но когда в 60-м году я ехал в Лондон, со мною

в проливе произошло нечто странное, а главное - столь неожиданное, что я тут

же, - Л. Н. нерешительным взглядом обвел присутствующих и, улыбаясь, добавил

с комическим недоумением: - ...И отдал дань морю. И настолько, вероятно, это

было  нехорошо с моей стороны,  что один матрос даже сделал мне замечание...

Но на обратном пути,  через Голландию,  хоть и гораздо дальше пришлось ехать

по морю, я отлично вел себя...

  Разговор сосредоточивается на лондонских впечатлениях.  Л.  Н., перед этим

полужаловавшийся,  полурадовавшийся,  что в последнее время иногда забывает,

что было вчера,  с мельчайшими деталями рассказывает о лондонских  улицах  в

60-х годах минувшего века,  о литературном вечере, на котором читал Диккенс,

несколькими  изумительными  штрихами  набрасывает  портрет  Диккенса,  затем

рассказывает о своей первой встрече с Герценом.  Сначала Л.  Н. хотел просто

посетить Герцена,  как русский.  Но его не приняли.  Тогда он послал  наверх

свою  карточку.  Через  некоторое  время  послышались  быстрые  шаги,  и  по

лестнице,  как  мяч,  слетел  Герцен.  Он  поразил  Льва  Николаевича  своим

небольшим ростом с наклонностью к полноте, светившимися умом глазами и точно

каким-то душевным электричеством, исходившим из него.

  - Живой,  умный,  интересный,  -  пояснил  Л.  Н.,  по  обыкновению как бы

иллюстрируя свои мысли движениями рук, - Герцен сразу заговорил со мною так,

как будто мы давно знакомы, и сразу заинтересовал меня своей личностью. Я ни

у кого потом уже не встретил такого  редкого  соединения  глубины  и  блеска

мысли...  Он  сейчас же,  - это я хорошо помню,  - повел меня почему-то не к

себе, а в какой-то соседний ресторан сомнительного свойства. Помню, меня это

даже несколько покоробило. Я был в то время франтом, носил цилиндр, а Герцен

был даже не в шляпе,  а в плоской фуражке.  К нам тут  же  подошли  польские

деятели,  с  которыми  Герцен возился тогда.  Он познакомил меня с ними.  Но

потом,  вероятно,  сожалел, потому что сказал мне, когда мы остались вдвоем:

"Сейчас  видна  русская  бестактность:  разве  можно  было  так говорить при

поляках?" Но все это вышло у Герцена непосредственно и даже обаятельно. Я не

встречал более таких людей,  как Герцен... И всегда скажу, что он неизмеримо

выше всех других политических деятелей. У него была глубина понятий, острота

мысли  и религиозное сознание...  У него же я познакомился и с Огаревым.  Но

Огарев уже не то.  Он милый,  хороший,  но не то.  И у  Тургенева  этого  не

было... Но Тургенев был тоже милый и обаятельный человек, - поспешно добавил

Л.  Н.,  как бы желая предупредить всякую мысль,  что ни питает к  Тургеневу

неблагожелательное  чувство.  -  Кстати,  куда девалась фотография Герцена с

Огаревым,  которую они мне подарили?  - спросил Лев Николаевич,  обращаясь к

домашним.

  Ему объяснили,  что фотография взята Сергеем Львовичем для  отпечатания  и

распространения (*6*).

  Л. Н.  делает одобрительный знак и опять с особенной душевностью  начинает

говорить  о  Герцене,  о  его  замечательном языке,  о силе мысли,  о тонком

остроумии.

  - Как это удивительно верно у него:  "Когда бы люди захотели, вместо того,

чтобы  спасать  мир,  спасать   себя;   вместо   того,   чтобы   освобождать

человечество, себя освобождать, - как много бы они сделали для спасения мира

и для освобождения человечества" (*7*) .

  Продолжая восхищаться  Герценом,  Л.  Н.  вспоминает об одном своем друге,

молодом французе,  живущем на Кавказе  и  написавшем  монографию  о  Герцене

(*8*). Л. Н. с нежным сочувствием отзывается об этой работе и говорит:

  - Очень бы хотелось написать предисловие к ней. Но не знаю, успею ли. Жить

осталось так мало...

* * *

  Вспоминается еще одна беседа со Львом Николаевичем о Герцене.

  Дело было в 1893 г.  Я был вечером в конце марта у Толстого в их доме, что

в Долго-Хамовническом переулке.  По обыкновению, были гости. Помню, были: И.

И.  Горбунов-Посадов, художник Н. А. Касаткин, потом пришел студент Маклаков

(теперешний  златоуст Государственной Думы) и др.  Льва Николаевича не было.

Беседа плелась кое-как.  Но вот он появился. И все сразу оживились, несмотря

на его усталый вид.  Но усталость его была только физическая,  лицо же сияло

каким-то особенным отблеском.  У него в этот день было нечто вроде  большого

праздника.  Л.  Н.  закончил  наконец  и отправил за границу свою любимейшую

работу,  над которой горел душой несколько лет:  "Царство Божие внутри вас".

Это  и  сообщало  его  лицу особенный отблеск.  Не помню уж по какому поводу

заговорили о Герцене.  Л.  Н.  еще более озарился  и  начал  глубоким  тоном

говорить, как огромно значение Герцена для России.

  - Ведь ежели бы выразить значение русских писателей процентно, в цифрах, -

сказал Л. Н., показывая на пальцах, - то Пушкину надо бы отвести 30%, Гоголю

- 20%,  Тургеневу 10%,  Григоровичу и всем другим около 20%, а все остальное

надо отнести на долю Герцена. Он изумительный писатель! Он глубок, блестящ и

проницателен.  И,  будь он доступен  русскому  обществу,  не  было  бы  1-го

марта... (*9*)

        "Комментарии"

  П. Сергеенко.  Герцен  и  Толстой.  - Русское слово,  1908,  25 декабря (7

января 1909),  No 299.  О П.  А.  Сергеенко см.  ком.  к интервью 1906 г.  С

некоторыми  изменениями  статья  вошла  в книгу П.  Сергеенко "Толстой и его

современники" (М., 1911).

  1* В.  В. Стасов и И. Я. Гинцбург гостили в Ясной Поляне 3-6 сентября 1904

г.

  2* См. прим. к статье П. Баркова.

  3* Статья "Августейшие путешественники" (статья вторая,  1867). См. Герцен

А. И. Собр. соч. в 30 тт., т. 19, с. 283-284.

  4* Книга  "Немой  свидетель  о  заслуге" не значится в описании библиотеки

Толстого в Ясной Поляне.

  5* Василий  Васильевич  Плюснин  (1877-1942),  последователь  Толстого  из

Хабаровска.

  6* В   1940   г.   фотография  Герцена  и  Огарева,  подаренная  Толстому,

приобретена московским Литературным музеем.

  7* "С того берега". См. Герцен А. И. Указ. соч., т. 6, с. 119.

  8* Последователь  Толстого  из Франции Виктор Лебрен (1882-1979) в 1906 г.

начал  составлять  сборник  афоризмов,  суждений  Герцена  с  биографическим

очерком  о  нем,  который  перерос  в  самостоятельную  рукопись  "Герцен  и

революция".

  9* Толстой считал,  что влияние Герцена уберегло бы революционное движение

от  увлечения террором и в этом смысле предотвратило бы цареубийство 1 марта

1881 года.