Библиотека «Любителям российской словесности»

 Лев Толстой глазами современников

Русская история и культура

Рефераты по истории России

   ...Лев Николаевич показался мне ниже ростом,  чем  я  ожидал;  спина  его

сильно сгорблена,  но как будто не от старости, а от лежавшей на ней большой

невидимой тяжести.

  Поздоровавшись с доктором и г.  Щербаком (*1*),  Л.  Н.  подал мне руку. Я

назвал свою фамилию.

  - Не может быть? - воскликнул Л. Н., как-то отскакивая, но потом извинился

и сказал:  - Это просто на  меня  нашло  затмение.  Когда  вы  назвали  свою

фамилию, я принял вас за вашего отца и, увидав молодое лицо, удивился.

  Потом Л. Н. подошел к роялю и стал рассматривать разложенные подарки. Наша

папка, как видно, не понравилась Л. Н.

  - А вот Касаткин (*2*) прислал  копию  своей  картины,  -  сказал  Л.  Н.,

вынимая  из  большого  конверта фотографию известной картины "Жена рабочего"

(оригинал этой картины находится в академии  художеств  и  изображает  худую

бледную женщину, сидящую с ребенком на заводском дворе).

  - Мне она не нравится,  - говорил Л.  Н.,  - не поймешь,  чего эта женщина

задумалась, больна ли она, болен ребенок или муж пьянствует? Что вы скажете,

господин художник?

  Разговор перешел на искусство.

  Потом Л. Н., взяв стакан чаю, ушел к себе, г. Щербак же направился в парк,

позвав и меня.

  В этот же день за обедом я снова встретился с Л. Н. Он сидел в кресле, был

очень  весел  и сыпал каламбурами и анекдотами.  После обеда Л.  Н.  куда-то

исчез,  и мы его опять увидели только за чаем  на  балконе.  После  чая  все

расположились у круглого стола в углу залы.

  Я не помню  хорошо  разговора,  который  велся,  но  помню,  что  в  конце

заговорили об искусстве, и я сказал такую фразу:

  - Не находите ли вы,  Л.  Н.,  что  искусство  является  у  нас  предметом

роскоши?

  Л. Н. согласился с этим и почему-то быстро ушел к себе в комнату.

  Через некоторое  время  я  услыхал  голос  Л.  Н.,  спрашивающего меня.  Я

поднялся с дивана, но он, увидав меня, подошел и сел рядом в кресло.

  - Я  согласен,  -  сказал  он,  - что искусство в настоящее время является

предметом роскоши,  но вы,  художники,  можете все ж таки принести громадную

пользу  именно  иллюстрациями.  Иллюстрации  доступны  всем,  и  в  этом  их

громадное достоинство.

  К ужину  приехала Мария Львовна с мужем,  и разговор стал общим.  В это же

время была получена масса телеграмм,  и,  прежде чем сесть за ужин,  графиня

стала  читать их вслух.  Многие телеграммы были написаны напыщенным слогом и

почти целиком из всевозможных прилагательных,  выслушав которые Л. Н. сказал

только  одну  фразу:  "Кадилом да по носу" - и попросил дать знать на почту,

чтоб телеграммы не пересылались,  а  задерживались.  После  ужина  мы  стали

прощаться, и Л. Н., обращаясь к Щербаку, откровенно сказал:

  "Я вас не оставляю ночевать,  так как мы ждем много гостей и вас, пожалуй,

негде  будет положить".  Потом обратился ко мне:  "Передайте привет Репину и

спросите, почему он давно не был здесь".

  Приехав в  Петербург,  я принялся за портрет-офорт Л.  Н.  по фотографиям,

сделанным мною. Приблизительно через год гравюра была готова и, вставив один

экземпляр  в  раму,  я  его  послал в Ясную Поляну с письмом к графине,  где

вспоминал о Л.  Н.  и Ясной Поляне.  В ответ мною получено было  приглашение

бывать в Ясной Поляне.

  Приехал я 15 сентября 1904 года (*3*) рано утром;  графиня вышла только  к

12 часам.  Перед ее выходом я успел вынуть из чемодана фотографии, сделанные

моим  знакомым.  Фотографии  были  стереоскопические  и  изображали  проводы

запасных на войну по железной дороге.

  Сцены были сняты действительно потрясающие.  Тут была и молодая женщина  в

истерике,  и народ, бежавший за поездом. Я попросил передать их Л. Н. Вскоре

Л.  Н.  вышел со стереоскопом ко мне. Фотографии на него подействовали очень

сильно.

  - Это не фантазия художника,  - говорил Л.  Н., - это натура, и так сильно

еще  ни  один  художник не передавал,  а вот взгляните,  какой славный мужик

стоит.  - И тут у Льва Николаевича) в голосе прозвучал рыдающий звук.  - Вот

где ужас войны передан.  Посмотрите, - обратился Л. Н. к убирающему со стола

лакею  (женской  прислуги  я  в  Ясной  Поляне  почти  не  видал)  и,  давая

стереоскоп,  добавил:  -  Двигайте  здесь,  пока  отчетливо  не  увидите все

изображение.

  Насколько мне помнится,  Л.  Н.  не садился в этот день за работу,  хотя и

ушел к  себе,  а  С.  А.  говорила,  что  никак  не  ожидала  того  сильного

впечатления, которое произвели фотографии.

  За завтраком графиня сама разливала бульон,  но  когда  я  заявил,  что  я

вегетарианец, то Л. Н., взяв тарелку, налил мне своего вегетарианского супу.

Этим, думаю, он невольно выразил сочувствие вегетарианству.

  После обеда приехал от больной дочери Л.  Н.,  Марии Львовны, доктор Душан

Петрович,  и Лев Николаевич удалился с ним и долго беседовал.  Вечером Л. Н.

не  показывался.  Вся  компания  собралась  у  круглого стола.  Графиня шила

детские одеяла.

  После ужина Л. Н. вынес брошюрку, сказав мне:

  - Вот,  прочтите одну из моих последних брошюр. Она прислана издателем ее,

Чертковым, из Англии, у меня имеется только один ее экземпляр.

  Это была брошюра "Единое на потребу" (*4*).  Сидя в углу, я прочел ее и...

решил не пускать в свет свою статью.

  На другой день,  после завтрака, когда Л. Н. уехал верхом, С. А. показывая

мне портреты Л.  Н. работы Репина, Крамского и Серова, заметила, что хороших

портретов Л. Н. очень мало и великолепен только портрет, написанный Репиным.

  К обеду  приехали  Илья  Львович и несколько знакомых Л.  Н.  Разговор был

отвлеченный и общий.  После обеда Л. Н. стал меня расспрашивать о моей жизни

и о том, что я работаю. Я ответил, что пишу большую историческую картину.

  - Зачем историческую? - спросил Л. Н. с видимым огорчением. - Какой смысл?

  - Я нахожу это красивым,  - и,  главным образом,  поэтому пишу ее. А вы не

против красоты?.. - спросил я Л. Н.

  - Нет,  нет,  -  живо  ответил  Л.  Н.,  -  красота  должна существовать в

искусстве.

  Потом Л.   Н.   пригласил   меня   в   свою   комнату.  Вообще  обстановка

яснополянского дома не богата,  и такую обстановку всегда  можно  увидеть  в

любом  помещичьем  доме  средней руки,  но обстановка комнаты Л.  Н.  совсем

скромна:  небольшой письменный стол,  полки с книгами,  на стене Сикстинская

Мадонна  и  фотографии  с картин;  посреди комнаты кровать,  и больше ничего

бросающегося в глаза.

  - Вот,  взгляните,  как  вам  нравится  этот  художник,  - спросил Л.  Н.,

указывая на фотографии с картин Орловского (*5*).  -  Я  очень  люблю  этого

художника.  Он вышел из крестьянской среды, очень любит ее, знает ее жизнь и

пишет только из ее быта.

  После чая Л. Н. ушел к себе.

        "Комментарии"

  И. А.  Бодянский.  Воспоминания  о  Ясной  Поляне.  -  Южный  край,  1908.

Иллюстрированное прибавление к No 9472 от 28 августа.

  Иван Александрович   Бодянский,   художник-гравер,   сын   единомышленника

Толстого помещика А.  М.  Бодянского  (1842-1916),  заплатившего  пятилетней

ссылкой за верность своим взглядам.

  Впервые И. А. Бодянский был у Толстого в последних числах августа 1903 г.,

в дни его 76-летнего юбилея. Второй раз - 16 сентября 1905 г.

  1* Бодянский  приехал  в  Ясную Поляну в компании Антона Петровича Щербака

(Щербакова,  1863-1936),   крестьянского   деятеля,   уроженца   Харьковской

губернии; доктор - Д. В. Никитин.

  2* Художник Николай Алексеевич Касаткин (1859-1980) незадолго до этого,  2

августа  1903  г.,  посетил  Толстого  и  услышал от него о своем творчестве

"много ...неприятного",  (Гольденвейзер А.  В. Вблизи Толстого. М., 1969, с.

135).

  3* Ошибка: по-видимому, 15 сентября 1905 г.

  4* Брошюра "Единое на потребу" вышла  в  свет  в  Лондоне  в  издательстве

"Свободное слово" в августе 1905 г.

  5* Ошибка; речь идет о Н. В. Орлове.