Библиотека «Любителям российской словесности»

 Лев Толстой глазами современников

Русская история и культура

Рефераты по истории России

(Ясная Поляна)

  Из Москвы я написал письмо Л.  Н.  Толстому с  просьбой  назначить  время,

когда я мог его навестить.  Утвердительный ответ не замедлил, и я 16 октября

в час ночи сел на товарно-пассажирский поезд М.-Курской железной дороги.

  В Ясную Поляну, обыкновенно, ездят через Козловку (первая станция за Тулой

или через Тулу,  от которой до усадьбы Л.  Н.  Толстого 15 верст). По случаю

осенней распутицы я избрал более длинный путь и поехал через ст. Ясенки, где

всегда можно найти лошадей и дорога до Ясной Поляны большей частью  идет  по

шоссе. На лошадях пришлось ехать 7 верст.

  В 10-м часу утра я сел в пролетку,  запряженную парой крепких крестьянских

лошадок.  Было  довольно  холодное утро;  холодный сырой туман пронизывал до

костей;  я плотнее закутался в плед.  Лошадки  быстро  бежали  по  тульскому

шоссе. Справа и слева на большое пространство шли сжатые поля, на которых то

и дело обрисовывались ярко-зеленые озими или черные, подготовленные к весне,

новины, изредка попадались запоздалые пахари, боронящие и вспахивающие поля.

Дубовые,  липовые, кленовые и ольховые рощи стояли уже без летнего наряда, и

только темно-зеленая ель или белое пятно снега оживляли осенний ландшафт. На

шестой версте мы свернули на проселочную дорогу и по мерзлому грунту  быстро

подвигались к знаменитой Ясной Поляне, известной всему миру и имеющей в наше

время  несравненно  большее  значение,  чем  вольтеровский  Ферней  в  XVIII

ст. Как некогда в Ферней, так еще в значительно большем количестве в

Ясную  Поляну  стекаются  знаменитости  всего  мира,  представители   науки,

литературы,  искусства; отсюда идет и сектант, и искатель истины, и человек,

метущийся в  поисках  правды,  и  тот,  кому  нужна  защита  и  нравственная

поддержка, и тот, кто жаждет разрешения "проклятых вопросов".

  Брандес и Вогюэ (*1*) говорят,  что в истории нет примера,  чтобы  великий

человек  дожил  при  жизни  до  полного  и всеобщего признания его,  до того

апофеоза,  который не часто выпадает на долю людей даже  после  смерти.  Лев

Толстой редкий и исключительный пример в этом отношении.  Какой-то священный

трепет и сознание собственного ничтожества невольно охватили меня,  когда  я

подъезжал  к  знаменитой  усадьбе.  Само  собой  разумеется,  что разговор с

ямщиком  все  время  вертелся  исключительно  около  личности  графа  -  так

крестьяне  называют  Льва Николаевича.  Еще на вокзале,  когда я обратился к

ямщикам с предложением везти меня в  Ясную  Поляну,  ямщики  наперерыв  друг

перед другом предлагали повозки.

  - Вы к графу - пожалуйста, что заплатите - всем буду доволен.

  - Я к графу часто возил: быстро домчу...

  - Возьмите меня - я графа знаю, почитай, сорок и больше лет.

  Мне казалось,   что   ямщики  с  какой-то  особенной  радостью  и  любовью

предлагали свои услуги,  когда услыхали,  что я  еду  в  Ясную  Поляну;  их,

по-видимому,  не  столько  интересовала  плата,  сколько возможность еще раз

повидать "графа".  Ямщик,  который меня повез,  без всяких  с  моей  стороны

расспросов стал рассказывать о Льве Николаевиче.

  - Добрейший человек...  Всегда поможет бедному...  Крестьяне живут у  него

хорошо...  Всех  их  знает,  да как и не знать - почитай,  все на глазах его

выросли,  всем помогал,  давал советы.  Всегда по  имени-отчеству  величает.

Добрейший человек...  Да все они добрые.  Помогают деньгами, лесом, дровами,

всегда скажут доброе слово.  Нужна солома - солому дадут,  лес - лес.  Нынче

летом шесть изб сгорело,  и граф приказал выдать из усадьбы лес, солому; дал

денег,  и погорельцы выстроили избы лучше прежних...  И народу  же  к  графу

ездит;  летом каждый день по несколько человек. Вот вы приедете, а у него уж

кто-нибудь есть...  В августе у  графа  юбилей  был;  рождение  справлял,  и

наехало же народу - страсть, я два раза на станцию ездил...

  В разговорах с  ямщиком  мы  незаметно  проехали  шоссе,  оставили  позади

несколько  усадьб,  свернули  на проселочный тракт и въехали в Ясную Поляну.

Попадавшиеся навстречу крестьяне приветливо кланялись,  а ямщик  с  какой-то

радостью докладывал всем и каждому:

  - К графу.

  - С богом,  - слышится в ответ,  и мне кажется, что картуз с головы мужика

снимается с особенной приветливостью.

  Ясная Поляна вытянулась по обеим сторонам довольно длинной улицы. Каменных

изб,  построенных вполне фундаментально,  кажется,  больше,  чем деревянных.

Слева на пригорке расположилась знаменитая усадьба;  видны белые под зеленой

крышей надворные  постройки,  флигель,  где  когда-то  помещалась  известная

яснополянская школа, составившая событие в истории нашего школьного дела.

  Вот и каменные ворота,  известные по фотографиям всему  миру.  По  правому

берегу   пруда,   по   тополевой  аллее,  поднявшись  на  пригорок,  обогнув

площадку-цветник,  обсаженную сиренью,  и проехав мимо ели,  под которой так

любит летом проводить отдых Лев Николаевич, мы подъехали к известному всем и

каждому длинному двухэтажному дому.

  Терраса, часто  фигурирующая  на  фотографиях,  теперь,  по  случаю осени,

заколочена и завалена садовыми стульями.  Мы обогнули ее, и я не без трепета

вошел  через маленькую дверь к знакомую большую переднюю с широкой лестницей

наверх.  Я передал лакею визитную карточку,  и через  несколько  минут  меня

попросили наверх.

  Я вошел в обширную,  увешанную фамильными портретами столовую,  с  большим

чайным столом посередине комнаты.

  - Очень рад вас видеть, - послышался приветливый голос.

  Ко мне  навстречу  шел  Лев  Николаевич  в  своем  обычном  костюме-блузе,

подпоясанной ремнем, и в высоких сапогах...

  Первое впечатление  было  наилучшее.  Лев  Николаевич выглядит значительно

моложе своих лет.  Положим,  борода,  волосы и брови - темно-седые,  но и не

желто-седые, как это бывает у многих стариков. Ни один из портретов Л. Н. не

передает приветливого  выражения  его  глаз.  Обыкновенно  на  портретах  он

выглядит  суровым  стариком,  а  на самом деле на меня смотрели замечательно

ясные и приветливые глаза,  глубоко проникающие в душу. Я извинился перед Л.

Н., что просил разрешения посетить его.

  - Полноте,  я очень рад вас видеть,  побеседовать с вами.  Это важно и для

меня. У меня в Сибири могут быть дела, поручения, и я буду обращаться к вам.

  Я, конечно,  изъявил полное согласие.  Лев Николаевич  познакомил  меня  с

сидящими  за столом д-ром Г.  М.  Беркенгеймом,  X.  Н.  Абрикосовым (*2*) и

другими лицами.  Познакомивши  Л.  Н.  с  последними  новостями  Москвы,  мы

заговорили  о войне с Японией,  причем на мое замечание,  что война довольно

вероятна, Л. Н. сказал:

  - Это ужасно.  Как люди мало понимают свои интересы.  Как они еще жестоки.

Война  -  это  ужасно.  Какие  такие  интересы  могут  быть,  чтобы  служить

оправданием убийству?

  Лев Николаевич никогда не  меняет  режима  своего  дня.  Утром  он  гуляет

четверть часа,  затем пьет чай и идет работать. До двух часов он обыкновенно

пишет свои статьи и художественные произведения.

  В настоящее  время он занят критикой Шекспира (*3*).  "Хаджи-Мурат" еще не

закончен,  но,  по отзывам читавших, этот роман-повесть должен быть одним из

тех художественных шедевров, какие только может писать Лев Толстой.

  В настоящее время Лев Николаевич не работает в своем кабинете  со  сводом,

известном  по  фотографиям,  так  изолированном  от всего дома,  что туда не

проникает никакой шум.  После болезни кабинет перенесли  наверх  в  парадные

комнаты, где больше света и воздуха.

  Оставшись за чайным столом без Л.  Н.,  мы повели беседу, конечно, о Л. Н.

Г-н  Абрикосов  и  врач  Г.  М.  Беркенгейм  с  большой  любовью  и теплотой

отзывались о Л. Толстом.

  - Толстого ценят как великого художника,  мыслителя, вполне искреннего и в

высшей степени отзывчивого человека,  - говорил г.  Беркенгейм,  - но как-то

мало  говорят  о его доброте и мягкости.  А это замечательно добрый человек,

постоянно болеющий о других,  умеющий проникнуть в измученную душу другого и

найти  для  него  утешение.  Посмотрите  на его добрые глаза,  которые умеют

проникновенно смотреть на вас.

  Действительно, глаза у Л.  Н. замечательно добрые, вдумчивые и придают его

суровому лицу большую мягкость и даже нежность.

  Столовая, в   которой   мы   сидели,   не   раз  была  описана,  а  потому

останавливаться на ее описании,  равно как и на описании и других помещений,

я   не  буду.  По-прежнему  на  стенах  висят  фамильные  портреты  Толстых,

Горчаковых и кн.  Волконских,  между последними  дед  и  бабушка  гр.  Софьи

Андреевны,  описанные  Толстым  в  "Войне  и  мире"  в  лице  Андрея и Марьи

Волконских (*4*),  здесь же стоят бюсты Льва Николаевича,  число которых  за

последнее   время   увеличилось  бюстом  работы  кн.  Трубецкого,  прекрасно

исполненным и удачно схватившим выражение Л. Н.

  Обстановка комнат и библиотеки также не изменилась.  Л.  Н.  против всяких

перемен, и его желание свято исполняется.

  К завтраку  в  12 ч.  вышла Софья Андреевна,  и у нас завязался оживленный

разговор по поводу последних событий, а затем мы заговорили о Л. Н.

  Софья Андреевна рассказала мне два эпизода из его жизни,  о которых где-то

вскользь было упомянуто.  Во время Севастопольской  войны  Л.  Толстой,  уже

автор  "Детства"  и  "Отрочества"  и  других рассказов,  был назначен в 4-ый

бастион, считавшийся в числе опаснейших бастионов Севастополя. Об этом узнал

император   Николай  I.  Немедленно  через  специального  курьера  император

приказал   перевести   Толстого   в    менее    опасное    место,    написав

главнокомандующему, что "жизнь Толстого нужна для России" (*5*).

  Второй эпизод касается XIII т. сочинений Л. Н. и его "Крейцеровой сонаты",

которые  были  задержаны  цензурой.  Софья  Андреевна  получила  аудиенцию у

императора Александра III,  после которой сочинения  были  выпущены  в  свет

(*6*).

  Софья Андреевна также мало походит на те портреты, которые мне приходилось

встречать.  Она  значительно моложе своих лет,  очень живой и интересующийся

всем  человек,  посвятившая  всю  свою  жизнь  Льву  Николаевичу   и   нежно

заботящаяся о нем.  Из детей Л.  Н. во время моего пребывания в Ясной Поляне

была только Татьяна Львовна.

  В 2  ч.  Лев  Николаевич  закончил  работу и вышел к завтраку,  а затем мы

отправились гулять.  Насколько еще крепок великий  писатель  земли  русской,

можно  судить по тому,  что пешком мы прошли около 6 верст.  Дорога от Ясной

Поляны до Козловки и затем лесом до тульского шоссе не особенно  удобна  для

ходьбы,  особенно во время осенней распутицы.  Но Л. Н. прошел этот путь, не

обнаруживая усталости,  а затем с легкостью кавалериста сел верхом на лошадь

и  еще проехал версты 4.  А накануне моего приезда д-р Чуковский встретил Л.

Н.,  едущего верхом, в 15 верстах от Ясной Поляны. После прогулки Л. Н. спит

около  1/2  - 3/4 часа,  а затем в 6 часов обедает со всеми.  После обеда он

идет просматривать почту и писать письма и выходит к вечернему чаю,  и  день

заканчивается  в  беседе  с  посещающими  его  лицами  или за чтением газет,

журналов,  брошюр,  которые посылаются ему на всевозможных  языках  со  всех

концов  мира.  Л.  Н.  с  большим  интересом расспрашивал о Сибири,  задавши

вопрос:  "Что,  Сибирь обеднела?" Когда я это подтвердил, он заметил: "Так и

должно  быть"  -  и распространился о железной дороге,  способствующей,  при

условиях нашей жизни,  вывозу необходимейших продуктов  и  взамен  этого  не

дающей  населению  почти ничего.  Он подробно расспрашивал о бурятах,  очень

заинтересовался мифом ламаитов об искуплении  (Арья-Балло)  (*7*),  в  затем

разговор у нас перешел на общие темы.

  Причиной многих   несчастий   в   жизни   и   неустройств   является    то

обстоятельство,  что  мы не живем согласно своим убеждениям,  а делаем много

сделок с совестью,  являемся оппортунистами.  Между тем такие сделки ничего,

кроме  вреда,  не  приносят,  и оппортунисты,  идя на компромиссы,  не могут

предвидеть всех последствий этого печального факта.  На мое замечание, что в

наше  время  трудно  согласовать  все поступки с своими убеждениями,  Л.  Н.

категорически ответил:

  - Должно.  Вы  не  можете себе представить всего вреда от таких поступков.

Нужно    сохранить     моральную     чистоту,     нужно     стремиться     к

самоусовершенствованию, а путь компромиссов не для этого.

  Л. Н.  предложил мне прочесть статью Джемса (*8*) о духоборах,  только что

им переведенную с английского языка.  Статья замечательно интересная:  я еще

нигде не встречал такого ясного  изложения  мировоззрения  духоборов.  Джемс

весною  нынешнего  года  посетил  в Канаде 30 деревень духоборов и работал с

ними  на  железной  дороге.  Он  с  большим  восторгом  отзывается   об   их

организации,  о  них самих,  о том душевном приеме,  с каким они отнеслись к

нему .  В духоборах Л.  Н. видит яркий пример того, как нужно жить, как

легко не делать компромиссов.  По этому поводу у нас возник очень любопытный

спор,  который,  к сожалению,  трудно воспроизвести.  Между прочим, во время

спора им был высказан и такой парадокс: газетная и журнальная деятельность в

настоящее время ничего,  кроме вреда,  приносить не может,  п ч в

этой сфере компромиссы чрезвычайно часты и неизбежны.

  Русскими газетами Лев Николаевич вообще недоволен;  у нас,  по его мнению,

нет  ни  одной  газеты,  которая  рассматривала  бы  вопросы  исходя из этой

передовой мысли, которая постепенно завоевывает себе положение на Западе. Но

он  не  сомневается,  что пройдет 20-30 лет,  и у нас появятся такие газеты.

Обсуждают же теперь газеты вопросы,  о которых в 70-е годы и невозможно было

думать.

  Во время разговоров затрагивалась масса и других вопросов, между прочим, о

театре,  о котором Л.  Н.  выразился так: "Он существует для женщин, детей и

слабых".  Все  эти  вопросы  показывают,  что  беспокойная  мысль   великого

художника   неустанно   работает,   он  ищет  пути  правды  и  в  общем  его

мировоззрении  совершалась  за  последние  20  лет  замечательная  эволюция,

поставившая его в первом ряду передовых мыслителей.

  Нечего говорить,  что все эти разговоры производят на посетителя глубокое,

часто потрясающее впечатление, которое забыть невозможно.

  Образ великого художника и мыслителя всегда будет стоять перед вами,  и вы

с  удивлением  смотрите  на  него  и  думаете:  как  беспредельно он велик и

благороден и как ничтожно все остальное.

  Под таким  впечатлением,  простившись  с  милыми и радушными хозяевами,  я

оставил Ясную Поляну.

  Лежа на  мягком  диване  вагона  I  кл,  я  воспроизводил  в  памяти

мельчайшие подробности проведенного дня.  Величавый образ великого  человека

стоял предо мной: я чувствовал всю суету сует, мишурность всего того, к чему

мы привыкли,  что связало нас, а между тем загадка жизни проста, и как легко

разрешил  ее  этот  замечательный человек;  он со спокойной совестью смотрит

назад, с любовью вокруг себя и смело глядит вперед, несмотря на то что стоит

у заката своей жизни.  Величавость его растет,  скромный по виду,  бедный по

одежде,  он блестит,  как та яркая звезда,  которой вечно будет удивляться и

восхищаться мир, пока он будет существовать.

        "Комментарии"

  И. И.  Попов.  Из  записной  книжки  туриста  (Ясная Поляна).  - Восточное

обозрение,  Иркутск,  1903,  9 декабря,  No 282. Газета присылалась Толстому

редакцией.

  Иван Иванович Попов (1862-1942),  журналист,  в молодые годы  народоволец.

После ареста по делу Г.  Лопатина,  Якубовича-Мельшина и других был выслан в

Забайкалье.  В Сибири редактировал "Восточное обозрение" и журнал "Сибирский

сборник". И. И. Попов навестил Ясную Поляну 16 октября 1903 г.

  1* Георг  Брандес  (1842-1927),  датский  критик,  и  Эжен  Мельхиор Вогюэ

(1848-1910),  французский историк литературы,  - имена авторитетные в России

начала XX в.

  2* Хрисанф  Николаевич  Абрикосов  (1877-1957),  последователь   Толстого,

периодически  жил  в  Ясной  Поляне  и  в  1902-1905  гг.  был  добровольным

помощником Толстого.  Григорий Моисеевич Беркенгейм (1872-1912)  в  1903  г.

исполнял в Ясной Поляне обязанности домашнего врача.

  3* В октябре - ноябре 1903 г.  Толстой работал над статьей "О Шекспире и о

драме".

  4* Ошибка:  дед и бабушка С. А. Толстой не были прототипами главных героев

"Войны и мира".  Речь идет о портретах Толстых и Волконских - предков самого

писателя.

  5* Рассказ  об  этом  эпизоде,  исходивший,  по-видимому,  от родственницы

Толстого и фрейлины двора А.  А.  Толстой,  не считается достоверным, хотя и

фигурирует во многих дореволюционных источниках биографии писателя.

  6* Александр III принял С.  А.  Толстую  13  апреля  1891  г.  и  разрешил

печатать  "Крейцерову  сонату"  только  в  собрании сочинений Толстого.  Для

отдельных изданий она была запрещена.

  7* Арья-бало   -  персонификация  милосердия  как  нравственной  категории

 ламаистской мифологии монголов и бурят.

  8* Эдуард  Джемс.  Толстой  перевел  его  статью  о  духоборах для журнала

"Образование". Статья была запрещена цензурой. Текст перевода неизвестен.