Библиотека «Любителям российской словесности»

 Лев Толстой глазами современников

Русская история и культура

Рефераты по истории России

   В Москве я не мог лишить себя удовольствия зайти посидеть вечерок  у

дорогого,  не одному мне, близко знающему его, но и всему образованному миру

близкого графа Л.  Н.  Толстого!  Встречая, бывало, часто у гр. Л. Н. людей,

которые  исключительно заходили только для того,  чтобы сказать,  что были у

великого человека,  а еще чаще,  чтобы описать свое интервью с ним, я, глядя

на них, давал себе слово никогда не описывать своих посещений, тем более что

знал Л.  Н.  не менее 40 лет,  мне приходилось в старое доброе время,  когда

Толстой не был еще маститым философом,  а был лихим охотником,  и полевать и

охотиться с ним целыми днями;  так что теперь захожу запросто в силу  старых

давнишних отношений! Но с годами, когда Л. Н. Толстой уже старик и стоит как

бы один,  когда все его знаменитые сверстники уже -  увы! - сошли  со

сцены,  да  и  я уже не молод,  и не как интервьюер пишу сейчас,  - а потому

только,  что,  думается,  всякая мелочь,  касающаяся Толстого, должна

интересовать всех,  и я решаюсь набросать несколько слов, в виде исключения,

о посещении мною того русского гения,  у которого,  говорит И.  С. Тургенев,

медвежий талант.

  Не видев давно Л. Н. Толстого, мне просто невообразимо захотелось повидать

его, как это часто со мною бывает, когда я его не вижу и когда тяжело у меня

на   душе,  ну  просто,  как  бы  это  лучше  сказать,  для  нравственной

дезинфекции - как выразился современный один мудрец,  - и я повторяю его

слова.

  Беседа с графом Л.  Н такая всегда возвышающая душу,  такая успокоительная

для  измученного  человека,  приходящего  именно  отвести  у него душу в наш

нервный век противоречий,  и сомнений,  и беспокойства, - что, мне думается,

нет  человека  в  мире  (по крайней мере мне известных),  кто мог бы словом,

советом и беседою помочь ближнему,  как он.  Я не раз испытал это  на

себе и видел это на других!

  Вчера, узнав проездом в Москве, что Л. Н. Толстой хворает, я поехал к нему

в  дом и застал его хотя хворающим,  но на ногах и живо интересующимся всем,

по обыкновению.  Граф Л.  Н.  простудился и не знает наверное где, но недели

2-3 тому назад он,  верный своей привычке к физическому труду, долго работал

с лопатою и,  вспотев,  должно быть,  остудил поясницу - а может быть,  и на

коньках,  так как он ежедневно почти упражняется час и больше на льду. И это

в 68 лет!  В данную минуту ему уже легче,  хотя еще лихорадит и он писать не

может,  а то он ежедневно работает от 10 часов утра и до 4-х с пером в своем

кабинете.  Л. Н. вышел ко мне с книжкою стихотворений Гейне в руках и прочел

мне  несколько  чудесных  стихотворений  знаменитого поэта и восхищался ими;

читает Толстой даже вечером мелкую немецкую печать совершенно свободно,  при

неярком  освещении,  настолько  зрение  хорошо.  "Пользуюсь болезнью,  чтобы

перечитать Гейне,  которого очень люблю,  - сказал Л. Н. - Писать сейчас еще

не  могу!" Разговор от Гейне перешел к современным событиям:  Золя - Дрейфус

(*) и т.  д.  "Мне, по моим убеждениям, очень противна эта жидофобия во

Франции и ее современный шовинизм,  крики за армию,  - продолжал Л.  Н., - и

признаюсь,  я сочувствовал этому  движению,  которое,  казалось,  добивалось

оправдания невинно осужденного;  но вот вмешалась молодежь,  студенты, всюду

чуткая ко всему хорошему;  она за правительство,  и я начинаю сомневаться, и

меня  смущает  -  как бы правда не на их стороне?" - вопросительно заговорил

граф Л. Н.

  До Золя он не охотник,  не любит его писание и не признает за ним большого

таланта писательского:  некрасиво,  скучно,  как будто все  одно  и  то  же!

Перешли к другим вопросам.

  Пришли какие-то тульские крестьяне,  оказавшиеся весьма развитыми,  что не

редкость  теперь в нашем крае.  С ними Л.  Н.  беседовал довольно долго:  он

никому в совете не отказывает.  Речь зашла о распущенности русской  женщины,

на  что  и  крестьяне  жалуются в своем быту и среде.  Граф говорил довольно

много.  "Женщины все толкуют о свободе, - между прочим сказал Л. Н - что они

на  нее  имеют  право как христианки;  да такова ли должна быть христианская

свободная женщина,  как наши барыни, декольте на балы и обеды и для этого не

одевающиеся,  а  раздевающиеся?  Я  понимаю  женщину-христианку не такою,  а

строгою,  преисполненную христианской любви к ближнему,  понимающую и строго

относящуюся  к  своим  семейным  обязанностям  - такая и свободна;  она и не

одевалась в первое время  христианства,  как  язычницы;  она  носила  платье

широкое,  скрывающее ее формы; не оголялась как язычницы - наподобие их! Мне

теперь нездоровится,  я сейчас не могу писать,  но я надеюсь, что я не умру,

не написав еще многое о женщине.  Я перед смертью выскажу о женщине все, что

у меня на душе..."

  Много говорил  в  этот  вечер  Л.  Н.,  и  мы несколько раз возвращались к

разговору о немецкой литературе. Л. Н. очень сожалел, что наша молодежь мало

знает  немецкий  язык,  почему лишает себя удовольствия знать ближе немецкую

литературу и ее прелесть.

  Сочинение его  об искусстве выйдет в России не в полном объеме.  Вспоминая

прошлое,  мне крайне досадно на себя, что я не записывал многого, что слышал

от Толстого,  когда подолгу бывал с ним;  много,  много интересного я мог бы

сообщить,  что теперь - забыто. Я видал и встречал Л. Н. во всех фазисах его

творчества,  даже  в  такие  минуты,  когда  он  хотел  стреляться  с И.  С.

Тургеневым из-за спора горячего,  где оба  считали  себя  обиженными!  (*2*)

Теперь,  конечно,  досадно,  что  я  много  не записал,  ввиду общественного

интереса,  а не личного.  Л. Н. такой убежденный человек, что именно этим он

страшно влияет на всякого своего собеседника.

  Все толки и болтовня про него большей частью преувеличены,  и мне кажется,

он никогда не был так умен, как теперь, и так определенен.

  Он никогда никому не навязывает своих убеждений,  особенно религиозных;  о

последних  говорит  даже  неохотно,  разве разговор на это вызовет кто,  или

отвечает  на  поставленный  ему  вопрос.  Самая  его   беседа,   в   которой

проглядывает непротивление злу, удивительно успокаивает.

  Да, именно теперь Толстой напоминает старую,  с  чудными  плодами  яблоню,

которая год от году дает более и более прекрасных плодов!

  Я засиделся у Л.  Н.  Он,  по обыкновению,  ужинал своими  вегетарианскими

блюдами, после чего мы расстались. Уходя от него, не впервые мне вспомнилось

изречение из "Эдип-царь":  "Дружба великого  человека  есть  особая  милость

богов".

  12 января 1898 г.

        "Комментарии"

  Кн. Д.  О.  В Москве у гр.  Л.  Н.  Толстого. - Камско-Волжский

край, 1898, 20 января, No 639.

  Дмитрий Дмитриевич Оболенский  (1844-?),  помещик,  коннозаводчик,  давний

приятель  семьи  Толстого  (домашнее  прозвище Миташа).  Навестил Толстого в

Москве 11 января 1898 г.

  1* Альфред Дрейфус (1859-1935), офицер французского Генерального штаба, по

национальности   еврей,   несправедливо   обвиненный   в   предательстве   и

отправленный на каторгу.  Э.  Золя выступил в его защиту с рядом статей и  с

памфлетом "Я обвиняю" (опубликован во Франции в начале января 1898 г.).

  2* Спор о воспитании дочери Тургенева Полины 27 мая 1861 г.  в имении Фета

Степановка едва не привел к дуэли между Толстым и Тургеневым.