Библиотека «Любителям российской словесности»

 Лев Толстой глазами современников

Русская история и культура

Рефераты по истории России

   Я отрекомендовался графу,  он любезным жестом пригласил меня сесть и

сам поместился против меня в широком и удобном кресле.

  - Цель моего посещения,  Лев Николаевич, - начал я, - узнать ваше мнение о

возникшей  мысли  об  устройстве   приюта   для   престарелых   литературных

тружеников.

  - Дело это, несомненно, доброе, - сказал граф, - истинно христианское, и я

своевременно  выскажусь  о  нем.  Хотя я очень близко и не знаком с газетным

миром, но к работникам его чувствую всегда некоторую зависть.

  - Почему так?

  - Журналистам не приходится так уходить в  работу  с  головой,  отдаваться

всем  телом  и  душой  своей  идее и,  наконец,  испытывать те родовые муки,

которые неизбежно сопровождают всегда появление на свет божий  какого-нибудь

произведения.  Независимо  от  этого  у  журналистов вырабатывается техника,

которой, признаюсь, даже у меня совсем нет. Не говоря уже о том, что я самым

старательным  образом  отделываю  каждую строку моих произведений,  мне даже

написать простое письмо чрезвычайно трудно и  иногда  приходится  переписать

его до пяти,  шести раз. Пишу я только тогда легко, когда совершенно забываю

о самом процессе и отдаюсь моим мыслям.  В настоящее время  я  так  усиленно

занят  переделкой  и  отделкой  моей  новой повести (*1*),  что особенно это

чувствую.  Работы очень много,  а времени очень мало.  Старость берет  свое,

чувствуется приближение смерти, и она уже не далеко.

  - Как вы чувствуете себя вообще?

  - Здоровье  мое  находится,  в общем,  в удовлетворительном состоянии,  но

простая арифметика показывает,  что жить мне  осталось  уже  очень  и  очень

немного.

  Отсутствие времени  не  мешает  мне  высказаться  о  новом  направлении  в

литературе. Я хочу сказать о декадентах.

  - Как вы определяете декадентизм?

  - Декадентами я называю тех художников,  которые, не имея своей мысли и не

зная,  что   сказать,   стремятся   произвести   на   читателя   впечатление

сопоставлением  ряда  сцен  или просто слов,  но идеи,  проходящей через все

произведение красной  нитью,  у  них  нет.  Декадентизм  гораздо  сильнее  и

опаснее,  чем это принято у нас думать.  Критики наши относятся к декадентам

свысока и  с  насмешечкой,  а  сами  не  подозревают,  что  это  направление

отразилось  уже  на  всех  родах и видах литературы.  Нужно только различать

криптодекадентов,  то есть  тайных,  от  явных.  Первые  скрывают,  что  они

принадлежат к этой школе, а другие просто действуют. У нас есть теперь уже и

пьесы такие,  и свои и переводные, и, как я слышу, публика ходит их смотреть

и  довольна,  когда ей растрогают нервы,  а автор только этого и добивается.

Криптодекаденты опасны, а явные в публике никогда успеха иметь не будут, так

как передаваемое ими настроение слишком интимно и никем понято не будет,  а,

следовательно, нервов не расстроит, иначе говоря - не понравится.

  Просматривая современных  беллетристов,  я  должен  сознаться,  что  почти

никогда не нахожу  ни  оригинальной  мысли,  ни  даже  нового  какого-нибудь

выражения.  Только свое, хотя маленькое что-нибудь, ценно и может обеспечить

жизнеспособность художественному произведению.  Эту мысль  еще  раньше  меня

выразил  Альфред  Мюссе:  "Mon verre n'est pas grand,  mais je bois dans mon

verre!" (*) Может быть,  причиной тому мои  годы,  и  старикам  все  прошлое

всегда  кажется  лучше,  но  не только я люблю старые произведения,  но даже

старые люди, иначе говоря отражение пережитой эпохи, кажутся мне лучше, чище

и  нравственнее,  чем современное молодое поколение.  Эту мысль я и старался

провести во "Власти тьмы", резко проводя грань между представителями старого

и нового. Там заветы добра и веры держатся крепко и незыблемо, здесь заметно

шатание,  и нет цельности выдержки даже в зале.  Насколько  мысль  моя  была

воспринята публикой и понята,  конечно,  я судить не в силах, но я собираюсь

пойти как-нибудь в "Скоморох" (*2*) в  раек,  и  послушать,  что  там  будут

говорить о моей драме и,  что самое интересное,  - обо мне. Мнение людей, не

знающих вас лично, а потому и беспристрастных, - несомненно самое ценное.

  (* Мой бокал невелик, но я пью из своего бокала! (фр.) *)

  - Что вы скажете относительно исполнения "Власти  тьмы"  на  сцене  Малого

театра?

  - Об исполнении "Власти тьмы" на сцене Малого театра я не могу вам  ничего

сказать  по той простой причине,  что я не бываю в театре уже около тридцати

лет.  Так что мои указания,  сделанные артистам, и не должны были служить им

какой-нибудь руководящей нитью, а просто - советом (*3*).

  Прислушиваясь к отзывам и читая рецензии в газетах и журналах,  я пришел к

убеждению, что ни один из артистов, даже хвалимых, не играет так роль Акима,

как я этого хотел и как я ее задумал.

  - А как бы вы хотели, Лев Николаевич?

  - Акима обыкновенно играют проповедником,  серьезным и важным.  Акима,  по

моему   представлению,   нужно  играть  совершенно  иначе.  Он  должен  быть

вертлявый,  суетливый  мужичонко,  вечно  волнующийся,   весь   красный   от

пронимающего  его  волнения,  беспомощно  хлопающий  себя  руками,  качающий

головой и частящий свое "тае-тае".

  - Но тогда. Лев Николаевич, он может показаться публике смешным.

  - Вот этого-то я и хочу.  Выходит Аким; что он ничего не стоящий мужичонко

-  видно  даже из того,  что его ни жена,  ни сын в грош не ставят.  Публика

добродушно смеется  над  его  заиканием,  но  вот  настает  момент,  и  Аким

раскрывает  свою  душу,  обнаруживает в ней такие перлы,  что каждому должно

сделаться жутко,  невольно подумаешь в эту минуту о себе:  "Я-то сохранил ли

доброе и хорошее, что было мне дано наравне с Акимом?"

  Я не отрицаю того,  что эта задача очень трудна  и  вряд  ли  какой-нибудь

актер решился бы так вести роль. Он мог бы вдруг чем-нибудь вызвать смех и в

самый трагический момент,  и для него все бы пропало, а мне, автору, было бы

все равно.

  Публика, просмеявшись даже всю пьесу и разойдясь по домам,  в тишине и  на

досуге  одумалась  бы и в конце концов пришла бы к тем выводам,  которые мне

желательны.  Относительно других ролей я  ничего  не  могу  сказать,  только

Никиту не нужно изображать ни Дон-Жуаном, ни героем.

  Он самый обыкновенный крестьянский парень,  каких по деревням целая  куча.

Все  его  несчастье  состоит  в  бесхарактерности и нравственном шатании.  В

общем,  я бы дал совет всем артистам,  играющим мою пьесу,  как можно меньше

стараться  изображать  чувства.  Внешнего проявления чувств у крестьян вы не

заметите,  они их скрывают в своей душе гораздо лучше  нас.  Артисты  должны

стараться  держать себя как можно проще,  приложив все старания к толковой и

правильной передаче своих слов.

  - Как  вы  отнесетесь,  Лев Николаевич,  к изданию сборника на образование

фонда для приюта неизлечимых больных и престарелых тружеников пера?

  - Понятно,  что  это  дело  доброе,  и  хорошо,  если  каждый пишущий даст

что-нибудь из своего портфеля на этот сборник. Я лично сейчас ничего не могу

дать,  так как у меня нет ничего готового,  но не отказываюсь категорически.

Повесть,  которая должна быть  скоро  мною  окончена,  потребовала  от  меня

капитальной переработки и отняла гораздо более времени, чем я того ожидал.

  - Долго вы пробудете еще в Москве?

  - Положительно не знаю,  но думаю, что скоро уеду опять в деревню. Слишком

уж я привык к ней за последние годы,  да и работается там  гораздо  лучше  и

скорее,  а работы еще очень,  очень много. Хочется высказаться о целой массе

вопросов, которые мучают и не дают покоя.

  Лев Николаевич   смолк.  Лицо  его  было  сурово,  тяжелая  складка  легла

посередине лба,  придавая  ему  выражение  репинского  портрета.  Глаза  его

смотрели в темный угол комнаты. Он задумался глубоко, глубоко...

  - Много времени ушло, - сказал он тихим голосом, - в молодости бесплодно и

бесцельно,  и  с каким удовольствием смотрю я на тех,  кто уже в ранние годы

может работать ясно и определенно!  От души желаю успеха вашим начинаниям  и

замыслам!

  Я встал и горячо поблагодарил Льва Николаевича за беседу,  которой  отвлек

его от труда художника, с вопросами жизни и действительности.

  Граф тепло и любезно простился со мною.

  Мы вышли  в залу.  На пороге простились еще раз,  и я повернул налево,  на

лестницу,  а граф - направо,  в коридор.  Я остановился еще раз поглядеть на

него.

  И сейчас,  когда я  пишу  эти  строки,  передо  мною  как  живая  рисуется

удаляющаяся  фигура  великого  писателя Земли Русской,  колеблющаяся фигура,

согнутая спина и руки,  заложенные за  спину.  Еще  одно  мгновенье,  и  Лев

Николаевич исчез из моих глаз...

        "Комментарии"

  Conto. У гр.  Л. Н. Толстого. - Курьер торговли и промышленности, 13, 14 и

15 декабря 1895 г., No 641, 642, 643.

  Псевдоним раскрыть не удалось.

  1* Роман "Воскресение".  Толстой начал работу над новой редакцией романа в

декабре 1895 г.

  2* Толстой был на представлении  "Власти  тьмы"  в  театре  "Скоморох"  12

декабря  1895  г.  "Знаменитый  писатель,  -  сообщал  журнал  "Литературное

обозрение" (1895,  No 52) - одет был в свой обычный зимний  костюм;  на  нем

были полушубок,  валенки и войлочная шапка.  В театре он находился вместе со

своим сыном, приехав совершенно инкогнито, и поместился в "райке", на второй

лавочке".

  3* Толстой присутствовал на репетиции в Малом театре своей пьесы 28 ноября

1895 г.