Отечественная война 1812 года

Генерал Ермолов

Записки о 1812 году

Русская история и культура 

История С.Соловьёва История Войн

Рефераты по истории

1-го сентября рано поутру  вместе с прибывшими войсками к селению

Фили  приехал   князь  Кутузов  и  тотчас   приказал  строить  на

возвышении, называемом  Поклонная гора, обширный редут  и у самой

большой  дороги  батареи, назначая  их  быть конечностию  правого

фланга; лежащий недалеко по правую сторону лес наполнить егерями,

прочие войска расположить по  их местам. В присутствии окружающих

его  генералов  спросил  он  меня, какова  мне  кажется  позиция?

Почтительно отвечал  я, что  по одному взгляду  невозможно судить

положительно о месте, назначаемом для шестидесяти или более тысяч

человек, но что весьма  заметные в нем недостатки допускают мысль

о  невозможности на  нем удержаться.  Князь Кутузов взял  меня за

руку,  ощупал пульс  и  сказал: "Здоров  ли ты?"  Подобный вопрос

оправдывает сделанное с  некоторой живостию возражение. Я сказал,

что драться  на нем он не будет,  или будет разбит непременно. Ни

один из  генералов не  сказал своего мнения,  хотя немногие могли

догадываться,  что князь  Кутузов никакой  нужды в том  не имеет,

желая  только  показать  решительное  намерение защищать  Москву,

совершенно о том не помышляя.

Князь   Кутузов,   снисходительно  выслушав   замечание  мое,   с

изъявлением ласки  приказал мне осмотреть позицию  и ему донести.

Со мною отправились полковники Толь и генерального штаба Кроссар.

По  тщательном  обозрении   я  доложил  князю  вкратце  следующие

замечания:  местоположение  от  правого  фланга  к  центру  имеет

довольно хорошую наклонность, частию для нас выгодную, частию под

сильным  огнем. Его  разрезывает  речка Карповка,  крутоберегая к

стороне Воробьевых гор; въезды на них неудобны, требуют время для

исправления.    Устроенные    на    речке   мосты    подвергаются

неприятельским батареям; удаленные от них умедлят сообщения между

войск. Левый фланг армии,  занимая вершину Воробьевых гор, должен

иметь весьма сильные укрепления, защищаемые главною частию войск,

ибо  на  противоположной  равнине  может  неприятель  расположить

тридцать и  более тысяч  человек, готовых к  атаке. В тылу  у нас

Москва-река, единственное отступление фланговым движением к речке

Карповке.  Князь  Кутузов, выслушав,  приказал сделать  вторичное

обозрение, и по возвращении  я доложил ему, что, расположив армию

на Воробьевых горах,  перехватя Калужскую дорогу впереди заставы,

можно удерживать Серпуховскую дорогу  и отступить на нее, проходя

малую  часть Замоскворечья.  В заключение  я сказал,  что позиция

чрезвычайно   невыгодна,  отступление   очень  опасно   и  трудно

арриергарду  удержаться   столько  времени,  чтобы  армия  успела

отдалиться.  Отступление  войск, защищающих  Можайскую дорогу  не

иначе  как через  город,  надобно согласовать  с общим  движением

армии.  Князь  Кутузов,  выслушавши  мое  объяснение,  ничего  не

сказал,  а   войска  продолжали  устраиваться   по  прежнему  его

приказанию. IV-й корпус генерала Дохтурова направлен на Воробьевы

горы, работа окопов продолжалась.

Я нашел  у князя генерала  графа Ростопчина, с которым  он (как я

узнал)  долго  очень  объяснялся.  Увидевши меня,  граф  отвел  в

сторону и спросил:

"Не понимаю, для чего усиливаетесь вы непременно защищать Москву,

когда,  овладев ею,  неприятель  не приобретет  ничего полезного.

Принадлежащие  казне  сокровища  и  все  имущество  вывезены;  из

церквей  за  исключением немногих,  взяты драгоценности,  богатые

золотые и серебряные украшения. Спасены важнейшие государственные

архивы.  Многие  владельцы   частных  домов  укрыли  лучшее  свое

имущество.  В   Москве  останется  до   пятидесяти  тысяч  самого

беднейшего   народа,   не   имеющего   другого  приюта".   Весьма

замечательные последние его слова: "Если без боя оставите Москву,

то вслед за собою увидите ее пылающую[61]!" Граф Ростопчин уехал,

не получив решительного отзыва князя Кутузова. Ему по сердцу было

предложение  графа Ростопчина,  но незадолго  пред сим  клялся он

своими седыми волосами, что неприятелю нет другого пути к Москве,

как чрез его тело.  Он не остановился бы оставить Москву, если бы

не ему могла быть  присвоена первая мысль о том. Данная им клятва

его не удерживала, не  у преддверия Москвы можно было помышлять о

бое; не доставало времени сделать необходимые укрепления; едва ли

достаточно было,  чтобы порядочно расположить  армию. 29-го числа

августа   им   подписано  повеление   калужскому  губернатору   о

направлении транспортов с  продовольствием из Калуги на Рязанскую

дорогу.

Князь Кутузов рассказал мне  разговор его с графом Ростопчиным, и

со всею  простотою души  своей и невинностью уверял  меня, что до

сего времени  он не знал, что  неприятель приобретением Москвы не

снищет  никаких существенных  выгод, и  что нет,  конечно, причин

удерживать ее с чувствительною  потерею, и спросил, как я думаю о

том?  Избегая вторичного  испытания  моего пульса,  я молчал;  но

когда  приказал он  мне говорить, подозревая  готовность обойтись

без драки,  я отвечал, что прилично  было бы арриергарду нашему в

честь   древней    столицы   оказать   некоторое   сопротивление.

День  клонился  к  вечеру,   и  еще  не  было  никаких  особенных

распоряжений.  Военный министр  призвал меня  к себе,  с отличным

благоразумием, основательностию  истолковал мне  причины, по коим

полагает он  отступление необходимым,  пошел к князю  Кутузову, и

мне  приказал идти  за собою.  Никому лучше военного  министра не

могли быть  известны способы  для продолжения войны,  и какими из

них  в настоящее  время  пользоваться возможно;  чтобы употребить

более благонадежные, надобно выиграть  время, и для того оставить

Москву необходимо.

Князь  Кутузов, внимательно  выслушав,  не мог  скрыть восхищения

своего, что не ему  присвоена будет мысль об отступлении, и желая

сколько  возможно отклонить  от  себя упреки,  приказал к  восьми

часам вечера созвать гг. генералов на совет[62].

В  селении   Фили,  в   своей  квартире,  принял   князь  Кутузов

собравшихся генералов. Совет составили: главнокомандующий военный

министр  Барклай  де  Толли,  генерал барон  Беннингсен,  генерал

Дохтуров,   генерал-адъютант   Уваров,  генерал-лейтенанты   граф

Остерман-Толстой, Коновницын и Раевский; последний, приехавший из

арриергарда,  бывшего  уже не  в  далеком  расстоянии от  Москвы,

почему  генерал Милорадович  не мог  отлучиться от  него. Военный

министр  начал  объяснение  настоящего  положения  дел  следующим

образом:

"Позиция  весьма  невыгодна, дождаться  в  ней неприятеля  весьма

опасно;  превозмочь  его,  располагающего  превосходными  силами,

более  нежели  сомнительно.  Если  бы  после  сражения  могли  мы

удержать место, но такой  же потерпели урон, как при Бородине, то

не будем  в состоянии  защищать столько обширного  города. Потеря

Москвы будет  чувствительною для государя, но  не будет внезапным

для  него  происшествием, к  окончанию  войны его  не наклонит  и

решительная воля его продолжать ее с твердостию. Сохранив Москву,

Россия  не  сохраняется  от  войны  жестокой,  разорительной;  но

сберегши армию,  еще не уничтожаются надежды  отечества, и война,

единое  средство  к  спасению,  может продолжаться  с  удобством.

Успеют    присоединиться,    в   разных    местах   за    Москвою

приуготовляемые, войска; туда же [за]благовременно перемещены все

рекрутские депо. В Казани  учрежден вновь литейный завод; основан

новый  ружейный  завод Киевский;  в  Туле  оканчиваются ружья  из

остатков  прежнего  металла.  Киевский  арсенал  вывезен;  порох,

изготовленный  в заводах,  переделан  в артиллерийские  снаряды и

патроны и  отправлен внутрь России".  Военный министр предпочитал

взять  направление  на   город  Владимир  в  намерении  сохранить

сообщение  с Петербургом,  где находилась царская  фамилия. Князь

Кутузов  приказал мне,  начиная  с младшего  в чине,  по прежнему

порядку,   объявить   мое   мнение.   Совершенно   убежденный   в

основательности   предложения  военного  министра,   я  осмелился

заметить  одно  направление   на  Владимир,  не  согласующееся  с

обстоятельствами.   Царская  фамилия,  оставя   Петербург,  могла

назначить  пребывание  свое   во  многих  местах,  совершенно  от

опасности  удобных [63] ,   не  порабощая  армию  невыгодному  ей

направлению, которое нарушало связь нашу с полуденными областями,

изобилующими  разными  для  армии  потребностями,  и  чрезвычайно

затрудняло  сообщение  с армиями  генерала  Тормасова и  адмирала

Чичагова. Не  решился я,  как офицер, не  довольно еще известный,

страшась обвинения соотечественников, дать согласие на оставление

Москвы  и, не  защищая  мнения моего,  вполне не  основательного,

предложил  атаковать  неприятеля.  Девятьсот верст  беспрерывного

отступления не  располагают его  к ожиданию подобного  со стороны

нашей предприятия; что внезапность  сия, при переходе войск его в

оборонительное  состояние,  без  сомнения  произведет между  ними

большое  замешательство,  которым  его  светлости  как  искусному

полководцу предлежит воспользоваться,  и что это может произвести

большой  оборот в  наших делах.  С неудовольствием  князь Кутузов

сказал мне,  что такое мнение я  даю потому, что не  на мне лежит

ответственность.  Слишком поспешно  изъявил он  свое негодование,

ибо  не   мог  сомневаться,  что  многих   мнения  будут  гораздо

благоразумнейшие,  на  которые  мог опираться.  Генерал-лейтенант

Уваров дал одним словом согласие на отступление.

Генерал-лейтенант   Коновницын    был   мнения   атаковать.   Оно

принадлежало ему как  офицеру предприимчивому и неустрашимому, но

не была испытана способность его обнимать обширные и многосложные

соображения.  Генерал  Дохтуров   говорил,  что  хорошо  бы  идти

навстречу  неприятелю,  но после  потери  в Бородинском  сражении

многих  из  частных  начальников,  на места  которых  поступившие

другие,  мало  известные, будучи  по необходимости  исполнителями

распоряжений, не  представляют достаточного ручательства в успехе

их,  и  потому предлагает  отступать.  Генерал барон  Беннингсен,

известный  знанием военного  искусства, более  всех современников

испытанный  в  войне  против  Наполеона,  дал  мнение  атаковать,

подтверждающее изложенное мною. Уверенный,  что он основал его на

вернейших расчетах правдоподобия в успехе, или по крайней мере на

возможности  не быть  подавленными в  сопротивлении, много  я был

ободрен   им,    но   конечно   были   удивленные   предложением.

Генерал-лейтенант  граф  Остерман  был  согласен  отступить,  но,

опровергая предложение  действовать наступательно, спросил барона

Беннингсена, может  ли он удостоверить в  успехе? С непоколебимою

холодностию его, едва обратясь  к нему, Беннингсен отвечал: "Если

бы не подвергался сомнению предлагаемый суждению предмет, не было

бы нужды сзывать совет,  а еще менее надобно было бы его мнение".

Приехавшему после всех генерал-лейтенанту Раевскому приказано мне

было пересказать  рассуждение военного министра  и мнение каждого

из  членов  совета.  Он  изъявил согласие  на  отступление.  Всем

одинакового  мнения  служило  руководством  предложение  военного

министра, без всякого со  стороны их объяснения причин, и конечно

не  могло быть  места более основательному  рассуждению. Разделяя

его   вполне,  князь   Кутузов  приказал  сделать   диспозицию  к

отступлению.  С  приличным достоинством  и важностию,  выслушивая

мнения генералов,  не мог он скрыть  удовольствия, что оставление

Москвы  было  требованием,  не дающим  места  его  воле, хотя  по

наружности   желал   он   казаться   готовым  принять   сражение.

В десять часов вечера армия должна была выходить двумя колоннами.

Одна  под  командою  генерал-адъютанта  Уварова  чрез  заставу  и

Дорогомиловский  мост. При  ней  находился князь  Кутузов. Другая

колонна  под   начальством  генерала   Дохтурова  проходила  чрез

Замоскворечье  на  Каменный  мост.  Обе колонны  направлены  чрез

Рязанскую  заставу. Переправы,  тесные  улицы, большие  за армиею

обозы, приближенные  в ожидании сражения,  резервная артиллерия и

парки, и в то  же время толпами спасающиеся жители Москвы до того

затрудняли движение  войск, что армия до  самого полудня не могла

выйти из города.

Князь  Кутузов  послал меня  к  генералу  Милорадовичу, чтобы  он

сколько  возможно удерживал  неприятеля или  бы условился  с ним,

дабы иметь  время вывезти  из города тяжести.  У Дорогомиловского

моста  с  частию  войск  арриергарда нашел  я  генерал-лейтенанта

Раевского, которому сообщил я  данное мне приказание для передачи

его генералу Милорадовичу[64].

Арриергард  наш   был  преследуем;   генерал  Милорадович  скорее

отступал,  потому   что  неприятель,   усиливаясь  против  отряда

генерал-адъютанта   барона   Винценгероде,  показывая   намерение

ворваться  в  город,  мог прийти  в  тыл  арриергарду. Он  послал

сказать неприятельскому  генералу Себастиани, что  если думает он

преследовать в  самых улицах  города, то его  ожидает жесточайшее

сопротивление, и,  защищаясь в  каждом доме, прикажет  он наконец

зажечь город.  В условленное время вступил  неприятель без боя, и

обозы армии, равно как и самих жителей, выходили

беспрепятственно; все заставы заняты.

Я  наблюдал, какое  действие  произведет над  войсками оставление

Москвы,  и  заметил с  радостию,  что  солдат не  терял духа,  не

допускал ропота. Начальников поражала потеря древней столицы[65].

В Москве  было уже  мало жителей, и  по большей части  не имеющих

пристанища в  другом месте.  Дома были пусты  и заперты; обширные

площади  уподоблялись степям;  в некоторых улицах  не встречалось

человека. В редкой из церквей не было молящихся жертв, остающихся

на произвол врагов бесчеловечных. Душу мою раздирал стон раненых,

оставляемых во власти неприятеля.  В городе Гжатске князь Кутузов

дал необдуманное  повеление свозить отовсюду больных  и раненых в

Москву, которых она до  того не видала, и более двадцати тысяч их

туда отправлено [66].  С негодованием смотрели на  это войска. На

поле  сражения  иногда  видит  солдат  остающихся  товарищей,  не

разумеет другой причины, как  недостаток средств к их сохранению.

Но в  Москве, где  есть способы успокоить  раненого воина, жизнию

искупающего отечество, где богач  в неге вкушает сладкий покой за

твердою его грудью, где под облака возводятся гордые чертоги его,

воин  омывает  кровию свои  последние  ступени  его лестницы  или

последние   истощает  силы   на   каменном  помосте   двора  его.

Оскорбительное равнодушие столицы к бедственному состоянию солдат

не охладило однако же усердия их, и все готовы были на ее защиту.

Итак, армия  прошла наконец  Москву. Недалеко за  городом нашел я

князя  Кутузова и  доложил  ему о  переданном мною  повелении его

генералу  Милорадовичу. Вскоре  затем  слышны были  в Москве  два

взрыва  и  обнаружился  большой  пожар. Я  вспомнил  слова  графа

Ростопчина,  сказанные мне  у накануне,  и Москва  стыд поругания

скрыла  в развалинах  своих и  пепле! Собственными  нашими руками

разнесен  пожирающий  ее  пламень.  Напрасно  возлагать  вину  на

неприятеля  и оправдываться  в том,  что возвышает  честь народа.

Россиянин каждый частно,  весь город вообще, великодушно жертвует

общей пользе. В  добровольном разрушении Москвы усматривают враги

предзнаменование   их  бедствий.   Все  доселе   народы,  счастию

Наполеона более пятнадцати  лет покорствующие, не явили подобного

примера. Судьба  сберегла его  для славы россиян!  Пятнадцать лет

побеждая  все  противоборствующие  народы,  в торжестве  проходил

Наполеон столицы  их; чрез  Москву назначен путь  к падению славы

его  и могущества!  В  первый раз  устрашенная Европа  осмелилась

увидеть в нем человека!

Армия  наша имела  ночлег  и растаг  3-го числа  в 15  верстах от

Москвы.  Арриергард,  пройдя спокойно  чрез  Рязанскую заставу  и

расположив  передовые посты  в  трех верстах  от города,  ночевал

поблизости.

Переправа  армии  чрез  Москву-реку  у  Боровского  перевоза,  по

множеству  обозов спасающихся  из  Москвы жителей,  совершилась с

чрезвычайным затруднением и в неимоверном беспорядке. Слышны были

пушечные  выстрелы в  арриергарде, но  неприятель не  теснил его.

Здесь отменено было предложенное военным министром направление на

Владимир  и  решено  выйти  на Тульскую  дорогу [67] . Мысль  сия

принадлежит  генералу барону  Беннингсену, и он  настаивал, чтобы

скорее  перейти   на  Калужскую  дорогу.   Смелое  и  решительное

фланговое  сие  движение,  по  близости неприятеля  небезопасное,

совершено  беспрепятственно,  и армия  в  самое ненастное  время,

гнусными проселочными дорогами была у города Подольска. Здесь без

всякой надобности князь Кутузов пробыл двое суток, не переходя на

Калужскую дорогу не от того, что уверен он не был, что неприятель

не может  предупредить его. За одну  сию ошибку неприятель сделал

две  грубейшие.   Удержанный  в  Москве   грабежом,  пьянством  и

распутством, он  имел в виду  одну отступающую нашу армию  и ни о

чем  не заботился.  По медленности  движения нашего из  Москвы он

правым берегом Москвы-реки мог  предупредить нас на переправе или

по крайней  мере отбросить  нас на Рязань,  преграждая все прочие

пути.  Сверх того,  приняв  за арриергард  нашей армии  небольшой

казачий отряд в команде храброго полковника Ефремова, преследовал

его  к Бронницам  и,  поздно увидев  себя обманутым,  возвратился

поспешно  в  Москву, но  армия  была  уже на  Калужской дороге  у

селения Красной Пахры.

Фланговое   движение    наше   к   Подольску   прикрывал   корпус

генерал-лейтенанта Раевского;  далее впереди  его находился отряд

генерал-майора  Дорохова,  от  которого  казаки  под  начальством

полковника   Иловайского    2-го   (Тимофея),   опрокинув   часть

французской  конницы, вогнали  ее в  селение и атаковали  с тылу,

много  истребили и взяли  в плен.  Первый удар встретила  она, не

допущенная устроиться в порядок.

Армия наша  совершенно спокойно  дошла до селения  Красной Пахры,

но,  нашедши позицию  неудобною,  следовала далее  на Вороново  и

далее до  Тарутина. Арриергард  расположился в с.  Красной Пахре,

наблюдаемый  до  того весьма  слабым,  ничего не  предпринимавшим

неприятелем, и  потому довольно оплошно  размещены были передовые

наши  посты.  Не были  высылаемы  разъезды.  Недалеко от  лагеря,

отделенного непроходимым оврагом, находился прекрасный господский

дом  с  обширным садом,  который  посетивши генерал  Милорадович,

начальствующий  арриергардом,   едва  не   попал  в  плен  [68] .

Вскоре после в схватке  с кавалериею лейб-гвардии драгунский полк

совершенно  разбил   два  эскадрона   драгун  гвардии  Наполеона.

Близ  селения  Мочи  арриергард  был сильно  тесним  неприятелем;

трудная  позади  переправа   у  селения  Воронова  была  причиною

большого  в   войсках  беспорядка,  и   правому  флангу  угрожала

опасность  быть отрезанным.  До  того странно  было распределение

войск арриергарда,  что генерал-лейтенант Раевский, полагая иметь

впереди себя всю кавалерию,  не знал, что с целым корпусом пехоты

и  всею  батарейною артиллериею  проводил  ночь, составляя  собою

передовые посты.  Кавалерия, не  завися от него,  не почла нужным

закрыть  корпус  собою,  и  если  никаких от  того  не  произошло

последствий,  то единственно  потому,  что арриергард  должен был

назавтра отойти назад.

По окончании Крымской кампании, князь Меншиков, проезжая через Москву, посетил А. П. Ермолова и,

Записки партизана Дениса Давыдова. о польской войне 1831 года. Генерал Ермолов.

К числу провидцев относят генерала Ермолова, который предсказал войну 1812 года. ... Естественно, Ермолов задал ему вопрос

Памятные заметки Василия Денисовича Давыдова. Император Александр 1 по наущению врагов Ермолова.

генералу Ермолову; у него на дворе юнкер мой и гусар ... непосредственным начальством; Ермолов спросил меня, для чего я

6 августа Аббас-Мирза обложил крепость Шушу На помощь гарнизону главнокомандующий на Кавказе генерал Ермолов

Генерал Ермолов находился в то время в Костроме. В своих воспоминаниях он пишет следующее: «В то время проживал в Костроме

генерала Ермолова известие, что против России враждебные ... время, нужное для присылки подкреплений Ермолову

... возглавлял командующий Отдельным Кавказским корпусом генерал Ермолов, а позднее — генерал Паскевич. Ермолов