Великая Отечественная Война

Бабий Яр

Разделы: Русская история

Рефераты

   Уже  всем было известно, что Шурка Маца сидит дома и никуда

не  выходит: мать прячет его. Когда он наконец рискнул выйти и

первым  делом прибежал ко мне, я даже не узнал его: тощий, как

бродячий  котенок, аж синий, свирепо голодный, глаза светятся,

как лампочки. Видно, они там уже совсем доходили.

   - Идем на  базар спички продавать,  идем со мной,  я  один

боюсь!  -  Он потряс торбочкой с коробками.  - Мама просила,

чтобы ты не называл меня Мацой,  моя фамилия Крысан. Александр

Крысан.

   -  Ладно, - сказал я, - будем называть тебя "Александрис

председатель дохлых крыс".

   Он жалко улыбнулся, а я кинулся к бабке:

   - Дай спичек, идем на базар!

   Спичек у  бабки  нашлось коробок пятнадцать,  и  десяток из

них,  она, поколебавшись, отдала. В конце концов можно держать

огонь, угли или к соседям ходить за огнем, и спичек не надо.

   Было  очень  холодно,  Шурка  дрожал  в  легком пальтишке и

затравленно озирался, словно находился в зоопарке с раскрытыми

клетками.

   Базар был почти пуст.  Цена на  спички известная -  десять

рублей коробка.  Мы выложили свои спички красивыми стопками на

голой скамье и стали ждать.  Рядом баба продавала сахарин: это

были пакетики,  свернутые совсем как порошки в аптеке, и никто

еще не знал,  что это такое.  А баба кричала, хвалила, что это

сладкое,  лучше сахара,  один  пакетик на  четыре стакана чаю.

Черт его знает, где его брали и куда он потом девался, но ведь

всю войну я сахара не видел, только сахарин.

   У меня купили коробок спичек,  я получил хрустящий червонец

 и я пропал.  У меня были деньги.  Деньги! Настоящие деньги,

на  которые я  уже мог купить сахарину на целых четыре стакана

чаю!  Шурка мерз, кис, а во мне поднялся жар, я страстно ждал,

чтобы  еще  покупали,  еще.  За  следующую  коробку  мне  дали

немецкую марку,  и вот, наконец, мы могли рассмотреть немецкие

деньги.  Деньги  ходили так:  одна  немецкая марка  -  десять

советских рублей,  Марка была  маленькая,  вдвое меньше рубля,

коричневая, с орлами и свастиками.

   До  темноты мы  успели продать все  спички,  и  у  нас были

деньги.  Мы  стучали зубами от возбуждения,  алчно смотрели на

кучки картошки по три штуки,  на муку стаканами.  Мы купили по

килограмму хлеба и по пакетику сахарина.

   Вечером  у   нас   дома  был  праздник:   все  пили  чай  с

кристалликами  сахарина  и  ели  хлеб.  Я  просто  лопался  от

скромной гордости.  Я  уже знал,  что буду делать на следующий

день: продавать орехи.

   Шурке-то продавать было больше нечего, я пошел один. Наугад

запросил по три рубля за орех -  и у меня стали брать. Редко,

но  брали.  Подошел мой  давний товарищ,  а  потом враг  Вовка

Бабарик, деловито выложил трешку, выбрал орех. Через минуту он

вернулся:

   - Замени. Гнилой.

   - А откуда я знаю,  может, у тебя в кармане гнилой был? -

сказал я, потому что дрожал над каждым рублем.

   - Ты  посмотри,  твой же  орех!  -  тыкал он  мне под нос

расколотые половинки; внутри орех заплесневел.

   - Можно есть!  - выкручивался я, дрожащими руками защищая

свою торбочку с орехами.

   - Замени, Семерик-аглоед, или три рубля отдавай!

   - Не отдам! Куплено - продано! - отчаянно сказал я, хотя

где-то в глубине души почувствовал себя подлюкой.

   Он замахнулся.  Я к этому был готов и нырнул под лавку.  Он

за мной -  я  кинулся между рядами,  ныряя под столы,  крепко

держа свою торбочку,  готовый бежать хоть до  Подола,  но  три

рубля не возвращать.  Вовке надоело гоняться,  он остановился,

презрительно посмотрел на меня:

   - У, Семерик тру-ту-ту, - с ненавистью сказал он. - Гад,

мы еще встретимся.

   Нам действительно суждено было впереди еще встретиться...

   Теперь по улице надо ходить с опаской,  но во мне вспыхнуло

счастье,   что  вот  три  рубля  мне  достались,  как  с  неба

свалились.

   Когда-то мы были друзьями,  хоть он и  старше меня немного.

Вражда началась с  того,  что  я  выпустил его  птиц.  Он  был

страстный птицелов,  я  ходил к  нему,  помогал,  рассматривал

щеглов,  чижей и  синиц,  а потом стал точить его:  выпусти да

выпусти.  Я  говорил:  "Ты лови,  пусть они посидят,  а  потом

выпускай,  а  то они у тебя сидят взаперти,  пока не подохнут,

жалко".  А ему жалко было выпускать.  В один прекрасный летний

день он развесил клетки на деревьях в саду. Я пришел, а он как

раз куда-то отлучился. Я пооткрывал все клетки, и потом он две

недели ловил меня по улицам, чтобы отдубасить.

   Орехов оставалось уже мало, когда прибежал Шурка.

   - Бумаги достал! Хочешь половину?

   У него была корзина папиросной бумаги.

   - Дядька тут один награбил,  а что с ней делать, не знает.

Отдает по рублю десяток,  а мы будем продавать штуку за рубль!

Он пока в долг дал. Я подумал, что курцов много, раскупят!

   Я  сейчас  же  взял  у  него  половину и  почувствовал себя

великим торговцем.  Это очень просто:  торговать! Стой себе да

кричи: "Папиросная бумага! По рублю, по рублю!"

   Это были такие книжечки,  по сто листиков,  отрывай себе да

крути  цигарки.  Но  проклятые куреневские курцы уже  привыкли

крутить  из  "Украинского слова",  и  торговля  шла  вяло.  Из

книжечек я выстроил целый домик,  нарядными этикетками наружу.

Шла тетушка с малышом, он как увидел, так и разинул рот:

   - Мама, купи!

   Она посмотрела,  поколебалась. Я стоял и молился, чтобы она

купила.  Малый-то  думал,  что  и  внутри  книжечка  такая  же

красивая,  его ждало разочарование,  но мне плевать, мне нужен

рубль.

   - А, деньги переводить! - сказала мать и увела малого.

   Я с ненавистью смотрел ей вслед.

   В  первый день  мы  с  Шуркой продали всего  лишь  пачек по

десять,  но и на то купили по сто граммов хлеба, съели его тут

же  в  скверике,  и  я  опять почувствовал гордость,  что могу

зарабатывать на себя.

   - Еще   можно   газеты  продавать,   сапоги  чистить!   -

раскидывал умом Шурка, его глаза горели лихорадочным, голодным

блеском.

   И  мы  занялись всем  этим,  пропадая на  базаре с  утра до

вечера.  Дед  был прав:  для меня действительно началась новая

жизнь, именно новая.

Листы «У Бабьего яра», «Мать», «Хиросима», «Тревога» и другие –всего 10 рисунков ... Все листы серии глубоко трагичны, некоторые – «У Бабьего яра» или ...

Освенцим, Бабий Яр, портреты погибших в лагерях, которые один за другим. появляются на экране, с внезапно умолкнувшей музыкой (были случаи, когда ...

И с немцами путь до первого перекрестка, и красным попадемся - за яйца подвесят" (А. Кузнецов. Бабий Яр. Нью-Йорк, 1986. С. 425

Едва стали блекнуть в памяти подробности Майданека и Бабьего Яра, она Освенцимом напомнила нам об опасности даже и поверженного злодейства

Я сам, как Вергилий, проведу вас по кругам Майданека и Бабьего Яра, у которых плачут и бывалые солдаты, поправшие смерть под Сталинградом и у Киева. Вложите ...