СУД и УГОЛОВНЫЙ ПРОЦЕСС РАННЕФЕОДАЛЬНОГО ГОСУДАРСТВА

Пытки для получения доказательств в средневековых судах

Зачатки розыскного процесса

При таком положении вещей нельзя, конечно, утверждать, что во Франции периода ее феодальной раздробленности существовал один только обвинительный процесс, то есть та форма судопроизводства, которая была отражена в ряде сборников обычного права — кутюмах.

Эта форма являлась господствующей при разрешении тяжб между представителями правящих классов и в судах отдельных городских коммун. Но там, где землевладельцы, светские и духовные, осуществляли в своих феодальных владениях — государствах суд над подвластным полусвободным и несвободным населением, они рядом с судом «равных», установленным в отдельных грамотах, осуществляли через своих управляющих судебную расправу, в которой были в ходу приемы розыска: отсутствие обвинителя, принуждение заподозренного к даче самоизобличающих показаний («вымучива.ние» их, как говорят источники), переход от двусторонних ордалий к назначению обязательных испытаний, нередко переходивших в откровенную пытку, полное запрещение в какой-либо форме обжаловать приговор.

Такой порядок «расследования» по важнейшим делам, затрагивающим интересы феодальных владельцев, никогда не исчезал из практики. Но с наибольшей отчетливостью он проявился в писаном праве тех земель, в которых раньше, чем в других, феодалам удалось укрепить дисциплину крепостнических отношений, как например, в герцогстве Нормандском.

Здесь герцоги в качестве' «хранителей земского мира» использовали остатки старинного деления населения по десятичной системе для введения круговой поруки общины за все «противные богу и христианскому закону» деяния, а также в интересах взимания судебных сборов объявили себя обвинителями во всех делах, в которых не было законного обвинителя: убийство безродного человека, преступления против увечных, больных и малолетних и т. п.

Ниже мы остановимся на отдельных правовых институтах, оформлявших активное вмешательство феодальной власти в дела вне общего обвинительного порядка. Сейчас же необходимо отметить, что эти элементы розыскного процесса, унаследованные из отдельных капитуляриев Карла Великого (в частности, институт «посланцев государя» с функцией расследования), и приемы расправной процедуры сеньоров в отношении своих вилланов и сервов существовали наряду с обычным обвинительным процессом.

Прежде всего надо в этой связи остановиться на вопросе о применении пытки.

Процессуальная теория проводит четкую грань между обвинительным процессом с характерными для него равенством сторон, а также поединком и двусторонними ордалиями в качестве основных доказательств и процессом розыскным с бесправным положением обвиняемого и широким применением пыток.

Но сохранившиеся в различных источниках сведения о судебной практике сеньориальных и церковных судов XII и даже XI вв. показывают, что здесь не было столь четкой грани между применением ордалий обвинительного процесса и применением пыток розыскного процесса и что возникновение розыскного процесса нельзя относить к XIII в.

Обратимся к имеющимся у нас данным.

В истории монастыря в Везеле под 1167 годом описывается суд архиепископа Лионского и епископов Неверского и Ланского над двумя лицами, заподозренными в принадлежности к ереси катарров: один, подвергнутый испытанию холодной водой, был признан невиновным, так как погрузился в воду; другой же был в результате повторного испытания осужден

Другой источник, описывающий этот же суд, указывает, что обвиняемые, прежде чем подвергнуться испытанию водой, были подвергнуты пытке с целью добиться сознания

Этот же источник приводит письмо Жерара, епископа Камбрэ, в котором он описывает епископу Льежскому Рено, как он судил около 1025 года еретиков в Лилле и не мог добиться их сознания никакими пытками .

Такое сочетание ордалий с пытками применялось не только к еретикам. Это видно из рассказа о суде епископа Ланского над церковным вором. Сперва вор был подвергнут испытанию холодной водой и не выдержал его, оставаясь на поверхности воды. После этого епископ передал его для применения пытки светскому судье. Этот последний жег заподозренному спину растопленным салом, а затем разыграл сцену повешения, чтобы вынудить сознание в совершении преступления  .

Во всех этих случаях вряд ли можно провести какую-либо грань между ордалиями и пытками, разве только богословского порядка. Как видно из приведенных документов, они сливаются в своем фактическом применении в одну сложную процедуру, в которой и последовательность отдельных операций зависела от усмотрения суда; ордалии и пытки сближались и в своем юридическом, процессуальном назначении — исторгнуть сознание у обвиняемого.

Документов такого рода дошло до нас немного. Но этому нельзя удивляться. При поголовной неграмотности населения трудно было ожидать другого. Судьи светских сеньоров этой эпохи в большинстве не отличались по уровню своего образования от тех, кого они судили. Кроме того, у светских сеньоров не было того особого интереса в записывании своих судебных решений, который был у аббатов и настоятелей монастырей. Эти последние постоянно всеми правдами и неправдами расширяли свою подсудность, и для них каждый старый судебный протокол мог играть роль доказательства в споре со светскими сеньорами об объеме юрисдикции.

Но и немногочисленные документы, и отрывочные замечания юристов той эпохи, и изученные археологами развалины древних замков с уцелевшими в них мрачными колодцами для содержания узников и пыточными комнатами подтверждают, что в судебном производстве светских сеньоров пытка применялась значительно раньше того времени, когда о ней заговорили законы

Вот пример, пожалуй, наиболее убедительно показывающий, как в XII в. в том, что мы теперь называем «процессом», переплетались правовые моменты и элементы чистого насилия и произвола; как недовольный оборотом дела истец-сеньор мог превратиться в судью-самоуправца, решающего свое же собственное дело и применяющего при этом любые меры по своему усмотрению. В хартуларии кафедральной церкви св. Стефана в Бурже сохранилась хартия 1156 года, описывающая такой процесс. Один беррийский сеньор, Арнульф де Ливрон, требовал, чтобы обитатели Буи были признаны его людьми, так как они включены в инвентарь фьефа, полученного им от одного из его родственников Жимона Бада сеньора де Конрессоль. Люди же Буи утверждали, что они находятся в зависимости только от капитула св. Стефана в Бурже и не обязаны больше никому никакой службой. Тогда «истец», отбросив все процессуальные формы, схватил одного из этих людей и подверг его пытке; но так как он все же отрицал свою зависимость от Жимона и Арнульфа, то последний отрубил ему ногу. Затем в дело вмешался в качестве потерпевшего капитул и потребовал удовлетворения. Когда Арнульф отказал, архиепископ отлучил его от церкви и наложил интердикт на его владения. Позже он покаялся, и по мировой было решено, что каждый из людей Буи сам решит, кому он принадлежит— капитулу или Арнульфу. Только изувеченный Жан сразу был присужден капитулу .

Французские историки права обычно подчеркивали несовместимость пыток со строем обвинительного процесса. Но отдельные авторы вынуждены были, учитывая данные хроник и указания кутюмов, допускать, что, помимо регулируемого кутюмами обвинительного процесса, существовал и другой «порядок» решения уголовных дел.

Один из издателей ордонансов королей Франции третьей династии, Ж- Пардессю, очень подробно говорит в своем очерке об организации правосудия до конца XV в. о каждом из видов судебных органов. Но когда ему приходится коснуться сервов, он замечает коротко: «Суд мад сервами относится к иному кругу идей». Что это за иной круг идей, автор не поясняет. Но в другом месте, посвященном сеньориальному суду, он говорит о его формировании под председательством бальи из людей знатных, опытных, людей из фьефов и о рассмотрении им дел разночинцев. «Сервы не пользовались этим судом, — читаем мы дальше. — Они считались вещью сеньора, который применял в отношении к ним самый прискорбный произвол».

Итак, кутюмы не касаются этой категории людей и их отношений к сеньорам, которые могли приводить сервов и сеньоров к взаимным столкновениям.

Но и приняв это объяснение, мы все же хотим вернуться к основному вопросу. Неужели в кутюмах Франции нет никаких указаний на пытку? Таково утверждение нескольких очень авторитетных писателей. Вот что,, например, говорит Эли в своем классическом «Traite de l'instruction criminelle»: «Что касается пытки, которая при первых двух династиях применялась только в отношении рабов, то известно, что ее употребление распространилось в XIII в. на обвиняемых»

«La gehenne», как называли тогда пытку, — продолжает Эли, — была позаимствована из римского права, нормы которого господствовали в практике, и благоприятствуемая инквизиционным процессом, введенным недавно в церковных судах, мало-помалу была принята в некоторых провинциях исключительно на основе авторитета судебного применения «а consuetudine commu- niter adprobata». Но ее употребление не было всеобщим; так, Бомануар не упоминает вовсе об этом методе доказательства в своих «Кутюмах Бовуази». Кажется даже, что сеньориальные, суды не употребляли ее вовсе в эту эпоху .

Обратимся теперь к не менее известной среди специалистов работе А. Эсмена по истории уголовного процесса во Франции, посвященной в основном розыскному процессу  .

В главе о внедрении нового метода следствия — пытки он утверждает, что пытка не применялась во Франции в XI—XII вв. и что о ней не упоминают ни «Кутюмы Бовуази» Бомануара, ни Орлеанский кутюм («Livre de Jostice et de Plet»).

Наконец, автор истории судов древних церквей и монастырей Парижа, Танон, делает то же утверждение о том, что Бомануар ни разу не упоминает о пытке Но все эти утверждения являются ошибочными, что и признал тот же Л. Танон в работе о трибуналах инквизиции во Франции, вышедшей в свет десятью годами позже — в 1893 году .

Более внимательное изучение памятников показало, что и «Livre de Jostice» и «Coutumes de Beavoisis» упоминают, правда мимоходом, о пытке. Ввиду важности установления этого момента, обычно отрицаемого в литературе, остановимся подробнее на относящихся сюда местах кутюмов.

Начнем с «Livre de Jostice». Здесь нет указания на то, когда следует употреблять пытку, но имеется довольно ясный намек на судей, напрасно незаконно ее применяющих.

Гораздо интереснее и выразительнее то место из трактата Бомануара, где упоминается о пытке. Бомануар называет пытку — «gehine». Он не упоминает о ней в главах, посвященных доказательствам. Но в одной из последних глав книги он трактует о «необычайных случаях». И здесь приводится рассказ о случае из судебной практики. Одна женщина подговорила двух разбойников убить ее сеньора и указала, как и когда они могут войти в дом, чтобы застать его врасплох. Они так и сделали и раздробили ему голову. Затем, очевидно, с целью отвести всякие подозрения от женщины они инсценировали картину борьбы, пронзили убитого шпагами, а рядом с телом положили палку, на которой сделали шпагой зарубки, якобы происшедшие во время защиты барона от нападения. Женщина уничтожила все, что могло ее выдать, после чего стала взывать о помощи, крича о совершившемся злодеянии. Соседи прибежали, увидели мертвого, рядом с ним палку, сообщили о происшествии суду. Допрошенная женщина рассказала о вторжении неизвестных ей вооруженных людей, от которых барон защищался как мог палкой, и показала следы на ней. На вопрос о том, каким оружием убит барон, она ответила: «Шпагой». Но судьи оказались догадливее, чем о них думали убийцы. Было произведено то, что мы назвали бы сейчас следственным экспериментом. Судьи проделали опыт защиты палкой от нападения лица, вооруженного шпагой, и убедились, что при этом не могут получиться такие следы, какие были сделаны на палке. После этого было проведено медицинское исследование и установлено, что голова раздроблена не шпагой, а ударом тяжелого орудия. Женщине были предъявлены эти данные и вместе с ними обвинение в убийстве. И когда после этого ее хотели предать пытке, она дала полное признание и была сожжена .

Как выразителен этот краткий рассказ. Речь шла об убийстве женщиной ее сеньора. .И ученый бальи говорит, как о самой естественной вещи, о том, что к заподозренной собирались применить пытку. Не будем высказывать предположения: применили ли ее на самом деле? Удовольствуемся сказанным самим Бомануаром: могли и хотели применить пытку. Следовательно, сделали соответствующие приготовления, во всяком случае, продемонстрировали орудия пытки. Значит, они были в обиходе в том суде—сеньориальном или королевском (это неизвестно, да это и безразлично), в котором судили эту женщину. И заметим еще одну деталь: из всей композиции рассказа не видно, чтобы кто-либо из родственников убитого обвинял женщину. Наоборот, видно, что она сама с точки зрения закона являлась как бы денунциантом: свидетелем-очевидцем, который криком «Ьаго» созвал на помощь в момент совершения убийства и оповестил о нем правосудие. И тем не менее, поскольку убитым был барон, суд провел по собственной инициативе расследование и превратил предполагаемого свидетеля в обвиняемого. Таким образом, Бомануар, вопреки утверждениям крупнейших французских процессуалистов, упоминает в своей книге о пытке, и это единственное упоминание относится к делу о преступлении, прямо задевающем интересы правящего класса — дворян-землевладельцев.