Упанишады. Из Тхерагатхи

    

На главную

Литература Древнего Востока

    


 

 

Поэзия и проза Древнего Востока

 

Из «Тхерагатхи» и «Тхеригатхи»

 

Гатха Тхеры Саппаки («Тхерагатха», 307—310)

 

Когда журавлиха, завидев черную тучу[1],

Расправляет ослепительно‑белые крылья

И в страхе, стремясь укрыться от ливня, летит к скалам,

Аджакарани‑река бывает тогда так прекрасна!

 

Когда журавлиха, завидев черную тучу,

Взмывает вверх, белизною слепящей сверкая,

И в страхе, не зная, где скрыться, расселину ищет,

Аджакарани‑река бывает тогда так прекрасна!

 

Да и как тут в восторг не прийти

От раскидистых джамбу[2],

Что украшают берег реки

За моею пещерой?

 

Лягушкам здесь не угрожает змеиное племя.

Важно квакая, они говорят друг другу:

«Еще не время уходить от горных речек;

Аджакарани надежна, благостна и прекрасна».

 

 

Гатха Тхеры Бхуты («Тхерагатха», 518—526)

 

Когда мудрый постиг, что не только старость и смерть,

Но и все, к чему влекутся глупцы, есть страданье,

И теперь размышляет, страданье поняв до конца,‑

Есть ли в мире большее наслажденье?

 

Когда привязанность, приносящую горе,

Всеми печалями мира чреватую жажду

Победив и уничтожив в себе, он размышляет,‑

Есть ли в мире большее наслажденье?

 

Когда благой, изгоняющий всякую скверну,

Восьмеричный путь[3], из всех путей наилучший,

Мудрости оком узрев, он размышляет,‑

Есть ли в мире большее наслажденье?

 

Когда он творит в себе независимый мир,

Где царит покой, где нет печали и нет пыли

И где разрываются все оковы и все путы,‑

Есть ли в мире большее наслажденье?

 

Когда в небе гремят барабаны грома

И потоки дождя затопляют пути птичьи,

А Схикшу, в пещере укрывшись, размышляет,‑

Есть ли в мире большее наслажденье?

 

Когда на берегу заросшей цветами реки,

Над которой в венок сплелись верхушки деревьев,

Он сидит и, радостный, размышляет,‑

Есть ли в мире большее наслажденье?

 

Когда глубокой ночью в безлюдном лесу

Дикие звери рычат и ливень шумит,

А бхикшу, в пещере укрывшись, размышляет,‑

Есть ли в мире большее наслажденье!

 

Когда, бесстрашный, мысли свои укротив,

Среди скал, под сводом пещеры горной

Он, от скверны очистившись, размышляет,‑

Есть ли в мире большее наслажденье?

 

И когда, счастливый, без печали, смыв скверну,

От помех, страстей, желаний освободившись

И все язвы уничтожив, он размышляет,‑

Есть ли в мире большее наслажденье?

 

 

Гатха Тхеры Калудайина («Тхерагатха», 527—536)

 

Деревья, почтенный, сейчас словно тлеющий уголь[4],

Сбросив сухую листву в ожиданье плодов,

Они, как зажженные факелы, пламенеют.

Настала пора услад, о великий герой!

 

Прекрасные, усыпанные цветами деревья,

Роняя сухую листву и томясь по плодам,

Благоуханием наполняют пространство.

Время нам уходить отсюда, герой!

 

Не слишком холодно сейчас и не очень жарко.

Лучшая пора для путешествий, почтенный!

Пусть же увидят сакки и колии[5], как, на запад

Отправляясь, ты Рохини переплываешь!

 

С надеждою пашут поле,

С надеждой зерно сеют,

С надеждой уходят в море

Купцы за большим богатством.

Да сбудется та надежда,

Которой живу!

 

Вновь и вновь пахари пашут поле,

Вновь и вновь бросают зерно в землю,

Вновь и вновь посылает дождь небо,

Вновь и вновь получает хлеб царство;

 

Вновь и вновь по дорогам нищие бродят,

Вновь и вновь подают им добрые люди,

Вновь и вновь добрые люди, подав им,

Вновь и вновь попадают в мир небесный.

 

Герой многомудрый очищает

Семь поколений своего рода.

Я думаю, Сакка[6], ты бог богов,

Ибо рожден тобой истинный муни.

 

Суддходаной зовут отца премудрого,

Мать Блаженного звали Майей[7].

Она носила Бодхисаттву[8] под сердцем,

В мире богов теперь ликует.

 

Дивными радостями радуется

Отлетевшая отсюда Готами[9],

Всеми усладами услаждается

В окружении небожителей.

 

Я сын несравненного Ангирасы,

Невозможное возмогшего Будды.

Ты отец отца моего, о Сакка,

Воистину ты, о Готама, дед мой.

 

 

Гатха Тхеры Экавихарийи («Тхерагатха», 537—546)

 

Хорошо, должно быть, в лесу

Бродить совсем одному,

Чтобы не было никого

Ни впереди, ни сзади.

 

Решено! Я уйду один

В лес, прославленный Буддой.

Благодатнее места нет

Для сильного духом бхикшу.

 

Объятый стремлением к цели,

Войду в прекрасную рощу,

Где любят резвиться слоны,

Где радость вкушают йоги.

 

В Ситаване[10] пышноцветущей,

Омывшись в ручье прозрачном,

Под сводом прохладной пещеры

Прохаживаться стану.

 

О, когда, пребывая один

В огромном, прекрасном лесу,

Я исцелюсь от язв

И исполню все, что решил?

 

Так пусть совершится то,

Что совершить стремлюсь!

Я все буду делать сам ‑

Тут помощники не нужны.

 

В доспехи сам облачусь,

Вступлю решительно в рощу

И не уйду оттуда,

Пока не сгинут все язвы.

 

Когда ветерок повеет,

Прохладный и благовонный,

Я взойду на вершину горы

И там уничтожу незнанье.

 

Среди цветущих лесов,

В прохладной горной пещере

Счастливый счастьем свободы,

Возликую на Гириббадже[11].

 

И вот я уже у цели,

Словно луна в полнолунье:

Я знаю ‑ все язвы исчезли

И не будет новых рождений.

 

 

Гатха Тхери Чапы («Тхерагатха», 291 — 011)

 

«Бродил по дорогам раньше,

Теперь на зверя охочусь.

Из этой топи страшной

Не выберусь на тот берег.

 

Любовь мою вечной считая,

Чапа играет с сыном.

Но, сладкие узы порвав,

Я вновь удалюсь от мира».

 

«Не сердись на меня, герой!

Не сердись, о великий муни!

Ведь сдержанность и чистота

Не достигаются гневом».

 

«Я ухожу из Налы.

Да и кто станет жить в Нале?

Здесь в силки красоты женской

Завлекают благочестивых».

 

«Вернись, о, вернись, Кала!

Насладись любовью, как прежде!

Ведь я в твоей полной власти

И все родичи мои тоже».

 

«Влюбленному в тебя, Чапа,

Поверь, было б довольно

И четвертой части того,

Что ты сейчас говоришь мне».

 

«Я как таккари[12], Кала,

Расцветшая на горной вершине,

Я ‑ как гранат в цвету,

Как патали[13] на острове диком.

 

Я надела прозрачное платье,

Умастилась сандалом желтым ‑

Меня, такую прекрасную,

На кого ты покинуть хочешь?»

 

«Вот так птицелов стремится

Поймать в свои сети птицу.

Но пленительной красотой

Не обольстишь меня, Чапа!»

 

«Вот этот сыночек мой

Рожден от тебя, Кала.

Меня и милого сына

На кого ты покинуть хочешь?»

 

«Мудрец оставляет сына,

Родичей и богатство.

Герой уходит от мира,

Как слон, порвав оковы»,

 

«Уйдешь ты ‑ тотчас ножом

Иль палкой ударю сына.

Чтобы не плакать о нем,

Знаю, меня не покинешь».

 

«О несчастная, не вернусь

Я к тебе и ради сына,

Даже если, злая, его

На съеденье шакалам кинешь».

 

«Что ж, будь счастлив тогда, герой!

Но куда ты пойдешь, Кала?

В какую деревню, село,

Город или столицу?»

 

«Это прежде по деревням,

По городам и столицам

Я ходил с толпою глупцов,

Отшельниками себя мнящих.

 

Но теперь Будда блаженный

Вблизи от реки Неранджары[14]

Указует живым дхарму,

Избавляющую от страданий.

К нему‑то я и иду.

Он учителем моим станет».

 

«Спасителю несравненному

Передай мой поклон, Кала!

Воздай ему должные почести.

Обойдя слева направо».

 

«С радостью я принимаю

Сказанное тобой, Чапа!

Спасителю несравненному

Передам твой поклон глубокий;

Воздам ему должные почести,

Обойдя слева направо».

 

И, сказав так, пошел Кала

Прямо к реке Неранджаре.

Просветленного там увидел,

Поучающего о бессмертье,

 

О страданье, причине страданья,

О преодолении страданья,

О великом пути восьмеричном.

Что ведет к прекращенью страданья.[15]

 

В ноги ему поклонившись,

Обойдя слева направо,

Передал приветствие Чапы.

А затем отрекся от мира,

Овладел тройственным знаньем[16]

И исполнил наказ Будды.

 

 

Гатха Тхери Субхи из манговой рощи Дживаки («Тхерагатха», 366—399)

 

Бхикшуни[17] Субхе, шедшей

В прекрасную Дживаки[18] рощу,

Некий ветреник путь преградил.

Ему так сказала Субха:

 

«Что я сделала тебе дурного,

Что ты стоишь, не давая пройти мне?

Ведь ушедшей от мира не подобает

Беседовать с мужчиной, почтенный.

 

Заповеди Учителя не нарушая,

Следую я стезею пресветлой,

Возвещенной нам блаженным Буддой,‑

Что ты стоишь, не давая пройти мне?

 

Что тебе, страстному, во мне, бесстрастной?

Что тебе, грешному, во мне, безгрешной?

Мысль моя обрела свободу,‑

Что ты стоишь, не давая пройти мне?»

 

«Ты молода, безупречно красива.

Что может дать тебе отреченье?

Скинь это желтое покрывало!

Насладимся любовью в лесу цветущем!

 

Ароматами сладостными веют

Усыпанные цветочной пыльцой деревья.

Ранняя весна ‑ пора блаженства.

Насладимся любовью в лесу цветущем!

 

Тряся хохолками цветов, деревья

Словно шепчутся при дуновении ветра.

Что за радость ждет тебя, подумай,

Если одна углубишься в чащу?

 

Ты без провожатого войти хочешь

В лес густой, безлюдный, внушающий ужас,

Населенный множеством зверей диких,

Оглашаемый ревом слонов в течке.

 

Ты словно куколка золотая,

Ты летишь, как апсара на колеснице!

О несравненная, сколь прекрасной

Будешь ты в тонком узорном платье!

 

Если пожелаешь в лесу остаться,

Я буду слугой твоим покорным,

Ибо нет для меня никого милее

Тебя, о дева с глазами киннари[19].

 

Если же хочешь меня послушать,

Смени этот лес на жилье мирское!

Ты станешь жить во дворце просторном,

Где рабыни тебе прислуживать будут.

 

Надень тончайшее узорное платье,

Укрась себя мазями и цветами.

Я куплю тебе множество украшений

Из золота, жемчуга и алмазов.

 

Возляг на новое пышное ложе,

Отделанное благовонным сандалом,

Застланное белоснежными простынями

И мягким шерстяным покрывалом.

 

Ведь иначе, отшельница благочестивая,

Ты состаришься в одиночестве полном.

Так, никем не сорванный, бесполезно

Увядает в воде прекрасный лотос».

 

«Что же ты ценного увидел

В пополняющей кладбища мерзкой плоти?

В этом теле, разрушиться обреченном,

Что, скажи, с ума тебя сводит?»

 

«Глаза, что подобны глазам лани,

Глазам киннари в пещере горной,

Глаза твои с ума меня сводят,

Желанье страстное будят в сердце.

 

На лице твоем чистом, золотистом,

Как чашечка лотоса, прекрасном,

Глаза твои с ума меня сводят,

Желанье страстное будят в сердце.

 

Как длинны ресницы, как взор ясен!

И вдали от тебя я их помнить буду.

Ибо нет для меня ничего милее

Этих глаз твоих, нежных, как у киннари!»

 

«Соблазнить стараясь дщерь Будды,

Ты по бездорожью пройти мечтаешь,

Хочешь смастерить из луны игрушку,

Перепрыгнуть пытаешься через Меру[20].

 

Нет, ни человек, ни бог ‑ никто в мире

Страсть во мне теперь пробудить не может:

Благородный путь ее вырвал с корнем.

Какова она ‑ я уже не помню.

 

Я ее отшвырнула, как пылающий уголь,

Она для меня была, что сосуд с ядом.

Благородный путь ее вырвал с корнем.

Какова она ‑ я теперь не знаю.

 

Соблазняй другую, учитель которой

Сам нуждается в наставленьях,

Ту, что обо всем этом только слыхала.

А знающую тебе завлечь не удастся!

 

Я всегда спокойна, что ни случится ‑

Горе ли радость, бранят меня или славят.

Знаю: составленное из частей ‑ дурно,

И ни к чему мыслью не прилепляюсь.

 

Знай! Я ученица блаженного Будды,

Шествующая путем восьмеричным.

Выдернув стрелу, от язв исцелившись,

По безлюдным местам брожу, ликуя.

 

Я видела, помню, деревянную куклу,

Размалеванную пестро и ярко.

Когда ее подергивали за нитки,

Она танцевала так забавно!

 

Но попробуй вынуть из нее колья,

Развязать и выбросить все нитки,

И она разлетится на кусочки!

Что в ней тогда может пленить сердце?

 

Таково же, по мне, и это тело[21].

Ведь оно не живет без частей отдельных.

А раз оно не живет без частей отдельных,

Что в нем, скажи, может пленить сердце?

 

Ах, сколь бесполезна людская мудрость!

Смотришь на одно, другое ‑ видишь;

Как если бы вдруг за живое принял

Рисунок, сделанный на стене охрой.

 

Слепец! Ты гоняешься за пустотою,

Принимаешь за драгоценность подделку,

Правдой мнишь придуманные людьми сказки,

Привидившиеся во сне золотые деревья!

 

То, что кажется глазом, ‑ лишь комочек,

Свалянный из слизи и выделений,

Темный в середине пузырь со слезами,

С шаром, катающимся в дупле, схожий!»

 

И свободная духом не согрешила.

Не колеблясь, вырвала глаз прекрасный

И юноше ветреному со словами:

«На, возьми же!» ‑ его протянула.

 

И в тот же миг страсть в нем исчезла,

И он стал молить ее о прощенье:

«Слава тебе, благочестивая!

Верь, это больше не повторится!

 

Дотронувшись до тебя, я как будто

Заключил в объятья огонь жестокий,

Голыми руками схватил кобру.

Счастлива будь и, молю, прости мне!»

 

А потом та свободная бхикшуни

Направилась туда, где был Будда;

Знаки добродетели высшей узрела

И сразу же стала, как прежде, с глазом.

 

 

Перевод выполнен по изданию: «The Thera and Therl‑GathJ. Stanzas ascribed to elders of the Buddhist order of recluses», ed. by H. Oldcnberg and R. Pischel, London, 1883.

 

 

 

 

На главную

Литература Древнего Востока

 




[1] первый признак приближающегося дождливого сезона. Но до настоящих дождей еще далеко. Когда же они начнутся, речка Аджакарани превратится в бурный поток и выйдет из берегов

 

[2] Eugenia Jambolana. Высокое красивое дерево, растущее главным образом по берегам рек

 

[3] (также благородный восьмеричный путь, благородный путь) — восемь принципов внешнего и внутреннего поведения, соблюдение которых позволяет освободиться от страданий и достичь нирваны. Это — правильные воззрения, правильные устремления, правильная речь, правильные поступки, правильное добывание средств к жизни, правильные усилия, правильная память и правильная сосредоточенность

 

[4] Автор, возможно, описывает шалмали или кимшуку — деревья, покрывающиеся весной, еще до появления новой листвы, крупными красными цветами

 

[5] Сакки (также сакьи, сакийи; санскр.— шакьи) и колии — два племени, обитавшие на крайнем севере долины Ганга (теперь область между Индийской республикой и Непалом). Граница между территориями обоих племен проходила по речке Рохини

 

[6] Автор обращается к отцу Будды, царю сакков Суддходане

 

[7] Царица Майя, согласно легенде, умерла на седьмой день после рождения сына

 

[8] Будда в одном из своих прежних рождений: существо, достигшее состояния святости, но не достигшее еще конечного освобождения

 

[9] то есть Майя,— от Готама (санскр. Гаутама), родового имени семьи Будды

 

[10] лес в окрестностях города Раджагаха

 

[11] («Горная Крепость») — так называлось укрепление, расположенное неподалеку от Раджагахи, и, по‑видимому, гора, на которой оно находилось

 

[12] род акации (Sesbania Aegyptiaca)

 

[13] Bignonia Suaveolens

 

[14] река, на берегу которой, согласно преданию. Будда достиг просветления

 

[15] Здесь перечислены четыре благородные истины, открывшиеся Будде в результате просветления и легшие в основу его учения

 

[16] знание, которое проявляется по достижении просветления; оно включает знание своих прошлых рождений, знание чужих мыслей и судеб и знание, позволяющее освободиться от духовных язв

 

[17] буддийская монахиня

 

[18] (также Дживака Комарабхачна) — знаменитый врач времен Будды

 

[19] мифическое существо: полуптица, полуженщина

 

[20] огромная мифическая гора, вершина которой касается небесного свода

 

[21] По буддийским представлениям, все сущее (тело в том числе) состоит из частей или элементов, следовательно, преходяще, и в силу этого уже должно быть оценено отрицательно (особенно в сравнении с абсолютной неизменностью нирваны)