На усадьбе судьи

  

Вся библиотека >>>

Академик Янин. Археология Новгорода >>>

 


Новгород, Дмитриевская улица, раскопки... Я послал тебе бересту

 

Валентин Лаврентьевич Янин


На усадьбе судьи

 

Экспедиция 1970 года началась с предыдущей осени. Когда очередной сезон завершился и экспедиция готовилась к отъезду, было получено сообщение о начавшемся строительстве нового здания медицинского училища. Сообщение было неожиданным. На Суворовской улице, вблизи центра города, по согласованным графикам строительства и раскопок не предполагалось земляных работ. И проще всего было бы остановить эти работы и настоять на полной их отмене. К такому решению склоняло и состояние застраиваемого участка. Древний культурный слой начинался здесь буквально в метре от современной поверхности. Участок котлована пересекала мостовая древней улицы, а мощность слоя, как показала предпринятая тут же шурфовка, произвела впечатление даже на видавших виды давних сотрудников экспедиции: она превосходила восемь метров. Подсчет наших возможностей показывал, что с участком можно справиться не меньше, чем за два года, если какие-либо неожиданности не замедлят работу. А в графике на следующие годы предусмотрен немалый объем работ и в других местах. Завязнув здесь, мы раскуем невосполнимыми потерями в других районах города. «Иное дело, если бы с участком на Суворовской улице можно было справиться за год. Но разве можно за один год сдвинуть и переворошить такие горы земли?

И тогда-то выяснилось, что горы может двигать такая великая сила, как взаимный интерес. Эту важную мысль высказал Иван Иванович Баранов, директор медицинского училища. Хорошо понимая нужды науки, не очень близкой к медицине, он предложил экспедиции провести раскопки за один сезон с помощью будущих медицинских сестер, заинтересованных в расширении своего училища.

Высоты, достигнутой ими на раскопках, еще не знала мировая археология. Шестьдесят девушек за три месяца прошли культурный слой мощностью в восемь с половиной метров на площади в 400 квадратных метров. Это значит, что они руками перебрали почти шесть с половиной тысяч кубометров земли, наполненной ценнейшими самородками отечественной истории. И опустившись до материка, мы знали, что ни один из

этих самородков не потерян.

Каждые три-четыре дня сменялся план раскопа. За неделю счетчик нашей машины времени отсчитывал пятьдесят лет. Положив в понедельник на полки экспедиционного хранилища предметы, принадлежавшие внукам, мы в субботу отмывали от вековой грязи пожитки дедов. Счетчик машины времени работал тем летом особенно четко. Впервые за всю историю экспедиции дендрохронологические даты получали прямо в поле, через несколько дней после того, как образцы древесины поступали в экспедиционную лабораторию, отлично организованную Борисом Александровичем Колчиным.

Дерева было много — сменяющие один другой настилы уличных мостовых, нижние венцы срубов двух усадеб, попавших в раскоп значительными своими частями. И, как всегда, первый вопрос: чьи это усадьбы? До 1951 года такой вопрос требовал лишь общего ответа: усадьба купца, усадьба феодала-землевладельца. С момента находки берестяных грамот самый вопрос приобретал иной характер. Нас интересовало теперь, как звали человека, владевшего усадьбой. Знают ли его летописцы?

И вот прямая связь с XV веком установлена: «Поклон от Игнатья и от Григорьи от Матфьевича ко...». Принимаем ваш поклон, Игнатий и Григорий Матвеевич! Жаль только, что адресат грамоты № 464 оторвал свое имя. Ну что же, подождем следующей грамоты.

Ждать пришлось недолго. На другой день получено сразу два письма. Начнем с маленького обрывка, приберегая удовольствие от чтения большой грамоты. В обрывке № 465 три строки. Первая: «Челобитье от...». Вторая: «...ну к осподар...». Третья: «...кому Констан...». Жалкие обломки слов, не правда ли? И однако именно этот фрагмент дает основание понять характер раскапываемых усадеб. В нем нет имени автора письма, но зато есть возможность реконструировать имя адресата. В самом деле, что значит «...ну к осподар...»? Пышный титул: «к господину к осподарю». Соединение в титуле этих двух слов могло относиться лишь к одному из двух юридических лиц — к великому князю и к Великому Новгороду. Письмо, следовательно, адресовано в очень высокую инстанцию, но в какую? В третьей строке «...кому Констан...» может быть прочитано только как «великому Константину». И действительно, князь с таким именем был принят новгородцами в 1418—1420 годы. Это Константин Дмитриевич, сын Дмитрия Донского, а слой, в котором обнаружен обрывок грамоты № 465, датируется двадцатыми годами XV века.

Все как будто понятно и, тем не менее, все непонятно. Ведь мы надеялись прочесть имя владельца усадьбы, а великий князь Константин никак не мог быть ее хозяином. Он жил в двух верстах от Новгорода на Городище — в своей единственной резиденции. В городе князья вовсе не имели владений. Как же адресованная князю грамота оказалась на городской усадьбе?

Можно предположить только одно. Главной функцией князя в республиканском Новгороде было участие в «смесном» суде вместе с представителем бояр, посадником. Если адресованная князю грамота касалась судебных дел, то он мог ее по принадлежности передать другому члену этого суда — боярину. Мы не узнали имени этого боярина, но смогли высказать предположение о роде его государственной деятельности.

Что же в третьем письме — подтверждение или опровержение такой догадки? Читаем. Первая строка грамоты № 466 в начале повреждена, но остальное читается без труда:

«...на Софонтее во дворе голову убиле. А и кхъ бе взвеете неть. А живот взяле. Как, осподине, пецалуеше».

«Голова» — так в древности называли, между прочим, мертвое тело (убийство называлось «головничеством»; отсюда и наш термин — уголовное право), «живот» — имущество. «Кхъ» —'кто. В переводе грамота звучит приблизительно так: «На Софонтьеве дворе обнаружен неопознанный ограбленный труп. Какие будут распоряжения?» Это первое ставшее известным науке древнерусское -«полицейское донесение», начало следствия об убийстве. Кто мог быть получателем такого донесения? Да все тот же боярин, заседающий в емесном суде.

Еще и еще грамоты. Чаще обрывки. В них мелькают слова: ««а поруку» (№ 469), «правду» (№ 473), «бирич» (№ 471), «отсылка» (№ 471) — снова юридические термины.

Грамота № 471 — одна из интереснейших. Она датируется 1407— 1416 годами и сохранилась целиком: «У Онкифа 5 коробь ржи, коробья пшениць 5 год. А от бирица бьль в отъеилкь, било Митрофане».

Первая фраза письма элементарно проста: у какого-то Онкифа уже пятый год находятся пять коробей ржи и одна коробья пшеницы. Нужно полагать, что это зерно взято Онквфом в долг, а сроки возвращения долга нарушены. Онкиф — несостоятельный должник. И коль скоро грамота о нем О|бнаружена среди документов, связанных с судом, можно догадываться, что в дело о его долге вмешался суд. Наверное, именно об этом пойдет речь в следующей фразе письма? Но чтобы понять эту фразу, нужно сначала понять значение отдельных ее слов. А фраза целиком состоит из таких трудных слов.

Что такое «бяричь»? Словарь И. И. Срезневского дает на этот вопрос однозначный  ответ: «Бирич — полицейский   чиновник,   которому поручалось, между прочим, объявлять народу распоряжения властей». «Отсылка»? Посмотрим, что сообщает об этом термине «Новгородская судная -грамота» XV века: «А кто обечается к суду х коему дни, ино после обета отсылки к нему не слать; а не сядет судья того дни, ино коли судья сядет, ино тогда к нему отсылка; а не видит отсылки, и почнет хорониться, ино слать к нему отсылка в двор трижды, да и биричем кликать; а не станет к суду, ино дать на него грамота обетная».

«Отсылка», — следовательно, повестка с вызовом в суд. А вот что такое «бьль» или «било»? И не просто «било», а «било Митрофане». Нам уже хорошо известно, что «белой» или «билой» называли мелкую денежную единицу. Очевидно, что вовсе не о ней идет здесь речь. А о чем же?

Несколько лет тому назад Я. Н. Щапов опубликовал неизвестный ранее памятник русского права XV века, в котором имеются такие строки: «Так же который свободный поимутся, да потом муж ея утаився жены да дасться в белмицу, а жена не восхощет с ним в робы, да от него восхощет, ино их разлучити». Если два свободных человека поженятся, а муж тайком от жены продаст себя в рабство, то по желанию жены, чтобы она также не сделалась рабыней, их можно развести. Слово «белмица» здесь означает холопство, рабство, но не личное, а полное, потомственное. В другом варианте написания — «обель», «обельный холоп» — этот термин давно и хорошо известен историкам. Вот только так же давно не прекращаются споры о том, каковы были во всем их разнообразии поводы превратить свободного человека в полного холопа.

Наша грамота как раз и демонстрирует один из таких способов. Он-киф должен Митрофану зерно, но у него нет возможности расплатиться. Митрофан обратился в смесной суд с обельной грамотой, «билом» — требованием передать ему Онкифа за долги в полные холопы. И вот уже ищет Онкифа «отсылка» — повестка в суд, уже кличут биричи на новгородских площадях об Онкифовой вине, вершится суд «бояр бесправдивых».

В грамоте № 474, написанной между 1387 и 1407 годами, — жалоба о нарушении межи, побоях жены и обидах детей: «...ця, господине, пережата чероз межь. Дьтък мои(х) и жонь... Жона моя зобижона. Бога деля, господине, оборони. Язо тоби...». Еще в одном обрывке слово «обороните» (№ 476).

Снова о земле. Грамота № 494, полученная на той же усадьбе между 1407 и 1416 годами: «Осподине, село Еремкинское и Кокова, осподине, у меня отнял, та ещо мя, осподине, напрасно...».

'Самый вид обрывков подтверждает их принадлежность судебным органам. Грамоты, по миновании в них надобности, не разрывали, как мы к этому привыкли за многие годы, а разрезали ножом или ножницами. Так поступают не с частными письмами, а с официальными документами, чтобы избежать возможных злоупотреблений в дальнейшем.

А вот целый текст — берестяная грамота № 477 из слоев 1369— 1387 годов:

«Поклоно Ань от Микыфора з Дорофьева жеребея. Что еси дала пожню в Быко(в)щине, то Шюега отимаеть, другую Осипоко. Землици мало, а пожни отимають. Ничимь пособити, нь оче и се диьти: а ныне дай ми то мьсто Быковщину». Автор документа получил от Анны землю, участок, на котором раньше сидел Дорофей. Но Анна не подтвердила это документально. Соседи у него «землицу» отнимают. «Пособить будет нечем, если не сделать так: дай мне теперь это место Быковщину». Дать нужно было с соблюдением всех формальностей, с официальными документами. Ради составления таких документов Анна, по-видимому, и обратилась в суд. Невольно вспоминается другое, близкое по своему содержанию письмо — грамота Петра Марье, которая должна была «списать список с купной грамоты и прислать семо», туда, где Озеричн отняли у Петра скошенное им сено.

Открытие документов, связанных с судом, важно для истории Новгорода. Именно в суде скапливались дела, отражающие социальное неравенство и классовый протест. Мы так еще недостаточно знаем эту сторону жизни древних новгородцев, что каждый новый документ поистине драгоценен.

Комплекс грамот, имеющих отношение к суду, встречался в слое первой половины XV и второй половины XIV века. Не меньше ста лет усадьбы, раскопанные на Суворовской улице, были свидетелями слез и жалоб новгородцев. В нижележащих слоях встречены берестяные грамоты более привычного для нас содержания — о разных хозяйственных и бытовых нуждах.

В найденной в слоях 1342—1352 годов грамоте № 478 хозяйственное распоряжение: «...(ку)нь у Рашка. Аже не буде кун у Рашка, купи своими кунами Кол ушке шапочнику». Если у Рашка не найдется денег, купи что-то для Колушки шапочника за свои деньги.

Грамота № 481, происходящая из слоев 1250—1275 годов, вводит в курс сложных забот крестьян, которые были профессиональными рыболовами, а платить господину должны зерном: «Поклон от ловца ко Оста-фИ'И. Поели грамоту оже куны на сеть и найми ту. А роже — каков Зьиду бог да'сть лов, тако възмуть».

В грамоте № 482, относящейся также ко второй половине XIII века, речь идет о взимании оброка, «успов», за текущий год и недоимок, «старых», «лонешних» успов: «...взя есме пятьнаца... и лонеского, и нинешне-во... а что еси повельло у Евши взяти возо овса и жита другы — старыасо усопо, то ся не...».

Грамота № 483 середины XIII века упоминает гривны и «роеты» — проценты. В ней, следовательно, говорится о ростовщической ссуде.

Древнейшая для Суворовского раскопа берестяная грамота обнаружена в слоях XII века. Это обрывок письма, написанного на обеих сторонах берестяного листа. Он не сохранил имен ни автора, ни адресата, но вводит нас в самую гущу острого семейного конфликта: «...живи жь с Гурьгьм, жь со Лукою, а вызова хотя—с строю ньвьстокою...» — «живи или с Гюргием, или с Лукой, а захотят позвать — так с дядиной невесткой». «Строй» — так в древности назывался брат отца. Почему же адресат письма мыкается, как неприкаянный, по дворам родственников? Поищем ответа на обороте грамоты:

«...ляшь дьяти. А ты чьрьсо силу дьяшь. Аж бы ты дбромь жил з братом...». Письмо написано какому-то неуживчивому человеку, который плохо поступал со своим братом, действовал, как сейчас сказали бы, «с позиции силы». Он вынужден был оставить собственный кров и искать у родственников, которые тоже осуждают его, пристанища.

Всего на Суворовском раскопе найдено двадцать пять берестяных грамот. Это очень много, принимая во внимание незначительность размеров исследованного в 1970 году участка. По плотности насыщения слоя берестой тронутый раскопками район города не уступает кварталу на Дмитриевской улице. И в будущем к этому району должно быть привлечено особенно пристальное внимание археологов.

 

 

Следующая страница >>>