Дочь коммерции чиновника - рассказы Чехова. Антон Павлович Чехов

Вся электронная библиотека      Поиск по сайту

 

АНТОН ПАВЛОВИЧ ЧЕХОВ

портрет Чехова

 

Дочь коммерции чиновника

 

 

русский писатель Антон Павлович Чехов

 (РОМАН)

 

     Коммерции советник Механизмов имеет трех дочерей: Зину, Машу и  Сашу.

За каждой из них положено в банк по сто тысяч  приданого.  Впрочем,  не  в

этом дело.

     Саша и Маша особенного из себя ничего не  представляют.  Они  отлично

пляшут,  вышивают,  вспыхивают,  мечтают,  любят  поручиков —  и   больше,

кажется, ничего; но  зато  старшая,  Зина,  принадлежит  к  числу  редких,

недюжинных  натур.  Легче  встретиться  на  жизненном  пути   с   непьющим

репортером, чем с этакой натурой.

     Были именины Саши. Мы, соседи-помещики, нарядились в  лучшие  одежды,

запрягли лучших коней и поехали с поздравлениями в имение Механизмова. Лет

20 тому назад на месте этого имения стоял кабак. Кабак рос, рос и вырос  в

прекраснейшую ферму  с  садами,  прудами,  фонтанами  и  бульдогообразными

лакеями. Приехав и поздравив,  мы  тотчас  же  сели  обедать.  Подали  суп

жульен. Перед жульен мы выпили по две рюмки и закусили.

     — Не выпить ли нам по третьей? — предложил Механизмов. —  Бог  троицу

любит  и  тово...  трое  хвациунт  консылиум*...  Латынь,  братцы!   Яшка,

подай-ка, свиная твоя морда, с  того  стола  селедочку!  Господа  дворяне,

ну-кася! Без церемониев! Митрий Петрыч, же ву при але машер!*

     _______________

     * Tres facium consilium (лат.) — трое составляют соает.

     * я вас прошу, начинайте, дорогуша! (искажфранц. —  je  vous  prie

allez, ma chere).

 

     — Ах, папа! — заметила Маша. — Зачем же ты пристаешь? Ты точно  купец

Водянкин... с угощениями.

     — Знаю, что говорю!  Твое  дело —  зась!  Это  я  только  при  гостях

позволяю им на себя тыкать! — зашептал мне через  стол  Механизмов. —  Для

цивилизации! А без гостей — ни-ни!

     — Из хама не выйдет пана! — вздохнул сидевший рядом со мной генерал с

лентой. — Свиньей был, свинья и есть...

     Механизмов мало-помалу напился,  вспомнил  свою  кабацкую  старину  и

задурил. Он икал, брался говорить по-французски, сквернословил...

     — Перестань! — заметил ему его  друг  генерал. —  Всякому  безобразию

есть свое приличие! Какой же ты... братец!

     — Безображу не за твои деньги, а за свои! Сам «Льва и  Солнца»  имею!

Господа, а  сколько  вы  с  меня  взяли,  чтоб  меня  в  почетные  мировые

произвести?

     На одном конце стола отчаянно заворочался и треснул чей-то  стул.  Мы

поглядели по направлению  треска  и  увидели  два  больших  черных  глаза,

метавших молнии и искры на Механизмова. Эти два глаза  принадлежали  Зине,

высокой, стройной брюнетке, затянутой во всё черное. По ее  бледному  лицу

бегали розовые пятна, а в каждом пятне сидела злоба.

     — Прошу тебя, отец, перестать! — сказала Зина. — Я не люблю шутов!

     Механизмов робко взглянул  на  ее  глаза,  завертелся,  выпил  залпом

стакан коньяку и умолк.

     «Эге! — подумали мы. — Эта  не  Саша  и  не  Маша...  С  этой  нельзя

шутить... Натура не дюжинная... Тово-с...»

     И  я  залюбовался  разгневанным  лицом.  Признаюсь,  я  и  ранее  был

неравнодушен к Зине. Она прекрасна, глядит, как Диана, и вечно  молчит.  А

вечно молчащая дева, сами знаете, носит в себе столько тайн! Это бутыль  с

неизвестного рода жидкостью — выпил бы, да боишься: а вдруг яд?

     После обеда я подошел к Зине и, чтобы показать  ей,  что  есть  люди,

которые понимают ее, заговорил о среде заедающей, о правде, труде, женской

свободе. С женской свободы под влиянием «шофе» переехал  я  на  паспортную

систему, денежный курс, женские курсы... Я говорил с жаром, с дрожью,  раз

десять порывался схватить ее за  руку...  Говорил,  впрочем,  искренно,  и

складно, точно передовую статью вслух читал. А она слушала  и  глядела  на

меня. Глаза ее становились всё шире и круглее... Щеки  заметно  побледнели

под влиянием моей речи... Наконец в глазах ее почему-то мелькнул испуг.

     — Неужели вы говорите всё это  искренно? —  спросила  она,  почему-то

млея от ужаса.

     — Я... не искренно?!. Вам? Мне... Да клянусь вам, что...

     Она схватила меня за руку,  нагнулась  к  моему  лицу  и,  задыхаясь,

прошептала:

     — Будьте сегодня в десять часов вечера в мраморной беседке...  Умоляю

вас! Я вам всё скажу! Всё!

     Прошептала и скрылась за дверью. Я замер...

     «Полюбила! — подумал я, заглядывая на себя в зеркало. — Не устояла!»

     Я — к чему скромничать? — обаятельный  мужчина.  Рослый,  статный,  с

черной, как смоль, бородой... В голубых глазах и на смуглом лице выражение

пережитого страдания. В каждом жесте сквозит  разочарованность.  И,  кроме

всего этого, я богат. (Состояние нажил я литературой.)

     В десятом часу я уже сидел в беседке и умирал  от  ожидания.  В  моей

голове и в груди шумела буря. В сладкой,  мучительной  истоме  закрывал  я

глаза и во мраке своих орбит видел Зину... Рядом с ней  во  мраке  торчала

почему-то и одна ехидная  картинка,  виденная  мной  в  каком-то  журнале:

высокая рожь,  дамская  шляпка,  зонт,  палка,  цилиндр...  Да  не  осудит

читатель меня за эту картинку! Не у одного только  меня  такая  клубничная

душа. Я знаю одного  поэта-лирика,  который  облизывается  и  причмокивает

губами всякий раз, когда к нему,  вдохновенному,  является  муза...  Ежели

поэт  позволяет  себе  такие  вольности,  то  нам,  прозаикам,  и  подавно

простительно.

     Ровно в десять у дверей беседки показалась освещенная луной  Зина.  Я

подскочил к ней и схватил ее за руку.

     — Дорогая моя... — забормотал  я. —  Я  люблю  вас...  Люблю  бешено,

страстно!

     — Позвольте! — сказала она, садясь и медленно поворачивая ко мне свое

бледное лицо. — Отстраните (sic!) вашу руку!

     Это  было  сказано  так  торжественно,  что  быстро  один  за  другим

повыскакивали из моей головы и цилиндр,  и  палка,  и  женская  шляпка,  и

рожь...

     — Вы говорите, что вы меня любите... Вы тоже мне  нравитесь.  Я  могу

выйти за вас замуж, но прежде всего я должна спасти вас, несчастный. Вы на

краю погибели. Ваши убеждения губят вас! Неужели, несчастный, вы этого  не

видите? И неужели вы смеете думать, что я соединю свою судьбу с человеком,

у которого такие убеждения? Нет! Вы мне нравитесь, но я  сумею  пересилить

свое чувство. Спасайтесь же, пока не поздно! На первый раз хоть вот... вот

это прочтите! Прочтите и вы увидите, как вы заблуждаетесь!

     И она сунула в мою руку какую-то бумагу. Я зажег  спичку  и  в  своей

бедной руке увидел прошлогодний нумер «Гражданина». Минуту я сидел  молча,

неподвижно, потом вскочил и схватил себя за голову.

     — Батюшки! —  воскликнул  я. —  Одна  во  всем  Лохмотьевском   уезде

недюжинная натура, да и та... и та дура! Боже мой!

     Через десять минут я уже сидел в бричке и катил к себе домой.

  

<<< Все рассказы Чехова