Библиотека «Любителям российской словесности»

 Лев Толстой глазами современников

Русская история и культура

Рефераты по истории России

  Как уже сообщала наша газета,  Л. Н. Андреев проездом из Орла в Москву был

у Л.  Н. Толстого в Ясной Поляне. Эта давно жданная, но не налаживавшаяся по

разным  причинам  встреча  двух  русских писателей происходила в чрезвычайно

интересной обстановке.  По нашему поручению корреспондент "Утра России"  был

специально  командирован  в  Финляндию  и  со  слов Л.  Н.  Андреева записал

содержание беседы с Л. Н. Толстым.

  Отправляясь по  поручению редакции "Утра России" в Финляндию,  я опасался,

что застану Л.  Н.  Андреева слишком утомленным  дорогой.  Но  опасения  мои

оказались  совершенно  напрасными - Леонид Николаевич нисколько не чувствует

усталости  после  долгого  пути,  с  увлечением  отдается  занятиям  цветной

фотографии  и  почтительно  выслушивает критиков,  немилосердно бранящих его

опыты с масляными  красками.  Гостей  у  него,  как  всегда,  полон  дом.  С

увлечением  и  много  рассказывает  Леонид  Николаевич  о  своей  поездке  к

Толстому.

  Часть из того,  что было рассказано, мы и представляем, с согласия Леонида

Николаевича, нашим читателям.

  - Он светится весь,  - говорит он о Льве Николаевиче.  И частые повторения

слов "светозарность,  святость,  сияние" производят такое впечатление, точно

поездка в Ясную Поляну была для него паломничеством.

  На первых же ступеньках яснополянского рома  ему  довелось  встретиться  с

теми  особенными людьми,  которые постоянно обращаются к Льву Николаевичу за

помощью. Это люди удивительной искренности, люди, непременно несущие в жизни

какое-нибудь  тяжелое  испытание.  На  этот  раз на террасе Льва Николаевича

ожидала дама с двумя дочерьми-гимназистками - одной из них было 13, другой -

15  лет.  Андреев  впоследствии  встретился  с  этой  дамой  на станции - ее

испытание заключалось  в  том,  что  дочери  ее  проникнуты  самыми  пошлыми

интересами.  Своими  хулиганскими  выходками  они  привели  ее в совершенное

отчаяние,  и она решила поехать к Толстому,  чтобы тот повлиял на них... Но,

по заявлению самих девиц, Лев Николаевич "даже не понравился им".

  Приезд Андреева совпал с получением в  Ясной  Поляне  известия  о  тяжелой

болезни Александры Львовны.  Но,  с другой стороны, встреча была удачна, так

как не было посторонних людей,  и Лев Николаевич свободно  располагал  своим

временем.

  Непосредственно за обменом  приветствий  состоялась  прогулка,  в  которой

приняли  участие Софья Андреевна и Михаил Львович (*1*).  Но вскоре писатели

остались одни,  Лев Николаевич водил своего гостя по  самым  глухим  местам,

нигде  не  придерживаясь дороги,  тщательно избегая даже тропинок.  Идет Лев

Николаевич очень легко, ничуть не задыхаясь, и ориентируется с поразительной

легкостью.

  Темы разговора были разнообразные.

  - Я  не  предполагал  застать  вас дома,  - сказал,  между прочим,  Леонид

Николаевич,  -  подъезжая,  я  видел  кого-то  проезжавшего  верхом,  и  мне

показалось, что это вы.

  - Нет, с сегодняшнего дня я больше не катаюсь, - ответил Лев Николаевич, -

это вызывает нехорошие чувства.

  Только впоследствии Андреев узнал причину,  заставившую  Льва  Николаевича

отказаться от любимых прогулок.  На этих днях к яснополянскому дому подкатил

какой-то старый,  седой полковник,  разодетый,  как на парад,  в  орденах  и

отличиях  (*2*).  Он приехал "обличать" Льва Николаевича.  Между прочим,  он

указал на поездки верхом - это  должно  производить  на  крестьян  нехорошее

впечатление.

  - Да и лошадь совсем старая...

  - Старая-то старая, а красивая. Нехорошо.

  Неизвестно, какие еще обвинения представил полковник,  но  только,  кончив

беседу с Львом Николаевичем,  он заплакал и воскликнул,  обращаясь к Татьяне

Львовне:

  - Вы  знаете  кто  я?  Я - предатель!..  Я написал в стихах обличение Льва

Николаевича,  а теперь я вижу,  что Лев Николаевич -  святой  человек.  Вот,

посмотрите...

  И он вытащил из кармана брошюрку.

  - Их четыре тысячи отпечатано, и я должен теперь уничтожить их!

  Полковник уехал расстроенный,  а Лев Николаевич категорически отказался от

верховой  езды  - необходимого моциона,  о любви к которому Льва Николаевича

излишне говорить.  Домашние очень обеспокоены этим отказом,  так  как  возле

дома  Лев  Николаевич  гулять не любит,  а дальние прогулки для него слишком

утомительны.

  Из других  интересных посещений Лев Николаевич рассказывал о двух японских

философах (*3*),  бывших у него накануне.  Но к Японии  он  не  относится  с

большой  симпатией  - он видит за японцами стремление к внешней цивилизации;

совершенно иначе он относится  к  другим  восточным  народам,  и  много  раз

подчеркивал  свою  связь  с  китайцами  и  индусами.  Постоянная переписка и

свидания с лучшими представителями  этих  народов  укрепляют  в  нем  давнее

убеждение, что ех oriente - lux (*).

   (* свет - с востока (лат.). *)

  Погода, прекрасная с утра, стала портиться. Нашли тучи, нашумел ветер. Уже

началась гроза с сильным дождем,  когда показался старый каменный флигель, в

котором  никто  не живет;  и под каменным навесом крыльца счастливо укрылись

писатели,  причем последние шаги  Лев  Николаевич  пробежал  бегом.  И  было

вовремя: воздух резанул сильный град...

  Тут же по близости бродила,  не умея укрыться от дождя и задирая на голову

красный сарафан, деревенская дурочка Паша (*4*).

  - Что, Паша, промокла?  -  окликнул ласково Лев Николаевич.  -  Иди к нам,

здесь сухо.

  Дурочка свернула с дороги и зашла под навес.

  - Ну,  вот... А наряд-то свой попортила, - ласково говорил Лев Николаевич,

разглядывая дурочку.

  А дурочка смеялась и что-то бормотала в ответ.

  Когда немного  стихла  гроза,  писатели вышли из своего убежища и вторично

попали под дождь возле  самого  дома.  Здесь  Лев  Николаевич  снова  слегка

побежал навстречу домашним, вышедшим с плащами и зонтиками.

  За обедом велись деревенские разговоры:  о грозе,  о том, кто кого видел и

на какой лошади проехал встречный;  о том, что в такой-то деревне сошла баба

с ума...  Поднялся вопрос:  пьяницы или не пьяницы горяченские мужики? Юноша

Чертков (сын В. Г. Черткова) (*5*) сказал:

  - Да у них репутация такая.

  Лев Николаевич возразил:

  - Вот так бывает: создастся репутация, а потом и не отвяжешься.

  И, слегка подумав, добавил добродушно

  - Хотя пьют-то они сильно...

  Неожиданно обед  был  прерван:  послышался  издалека  звон  бубенцов,  и к

крыльцу подкатила лихая тройка.  Доложили,  что приехал некто Б-в, молодой и

разгульный, часто выпивающий господин (*6*). Вышел к нему Михаил Львович.

  - Ну,  что?  - с интересом,  весь сияя, каким-то мягким, внутренним смехом

спросил Лев Николаевич.

  - Да приехал пьяный совсем,  - ответил Михаил Львович.  - Товарища с собой

привез - так тот совсем не встает,  бормочет что-то... Говорит, что хотел бы

о душе побеседовать.

  - Ну, а ты что сказал?

  - Да сказал, что он выпил и пусть придет, когда проспится.

  - Ну, а он?

  - А он говорит, что может только пьяный. Трезвый боится.

  Лев Николаевич  тихо засмеялся и сказал с крайним добродушием,  ни к кому,

собственно, не обращаясь:

  - Я люблю пьяниц.

  И долго жалел о том,  что не приняли пьяного,  разгульного, но, видимо, не

злого Б-ва.

  После обеда,  за чаем,  коснулись вопроса  об  упадке  литературы,  и  Лев

Николаевич сказал:

  - Кто теперь пишет на Западе?  Вот во Франции никого  нет.  А  были  Гюго,

Мопассан, Золя. Да и у нас были...

  А еще раньше,  во время прогулки по лесу,  Лев Николаевич  жаловался,  что

ничего не понимает в стихах современных поэтов.

  - Может быть,  вы знаете,  для чего они так пишут?  - спросил  он  Леонида

Николаевича.

  Но Леонид Николаевич не мог ему ответить.

  - Может  быть,  меня  Фет  испортил,  но  не  могу  я помириться с этой их

непростотою. А как хорошо писал Фет о весне...

  И с тихой задумчивостью,  глядя под ноги на молодую травку, Лев Николаевич

сказал стихи о душистой черемухе, о весенних зорях...

  Вообще, о литературе говорилось много.

  Лев Николаевич не успевает совершенно следить  за  литературой,  да  и  не

имеет особенной охоты,  занятый религиозно-философскими вопросами. Целый ряд

писателей, о которых с большой похвалой говорил Леонид Николаевич, оказались

совершенно  неизвестными  Льву Николаевичу (С.  Ценский,  Крюков и некоторые

другие) (*7*).  О Куприне (*8*) Лев Николаевич беседовал с больший интересом

и удовольствием;  сам разыскал номер "Утра России",  в котором был напечатан

рассказ Куприна "По-семейному" - очень  искренний,  красивый  и  ясный,  как

определил его Леонид Николаевич; сам же вслух и прочел его, и только к концу

остановился и сказал, обращаясь к Ольге Львовне (*9*):

  - Кажется, очень чувствителен конец, а я теперь слаб стал - прочти ты.

  Спрашивал Лев Николаевич и о критиках.  Между  прочим,  Леонид  Николаевич

указал  на  Чуковского,  который  умеет и смеет касаться тем,  до которых не

решаются спуститься высокопоставленные критики. Как на образец, он указал на

статью  Чуковского  о  кинематографе  (*10*)  -  этом новом "художественном"

явлении последних дней,  имеющем такое громадное влияние на  толпу.  Имея  в

виду именно это влияние, Леонид Николаевич рассказал о своих впечатлениях от

русского и заграничного кинематографа;  упомянул  о  своем  совете  русскому

кинематографисту  Дранкову  устроить  конкурс для писателей в целях создания

лучшего репертуара.  Эта мысль,  видимо,  понравилась  Льву  Николаевичу,  и

несколько   раз   он   возвращался  к  этой  теме,  внимательно  и  подробно

расспрашивая.

  После того   разговор   перешел   на   общественные   темы:   о   массовых

самоубийствах,  о казнях. Волнуясь, Лев Николаевич прочел несколько выдержек

из  известной  статьи  о  самоубийствах  доктора  Жбанкова,  напечатанной  в

"Современном Мире" (*11*).

  Позднее Лев  Николаевич  встал  из-за стола,  и Софья Андреевна искренно и

просто посвятила Леонида Николаевича  в  жизнь  яснополянского  дома.  Много

рассказывала  она  о  семейных  делах,  о  жизни своей с Львом Николаевичем,

водила его в свою комнату.  Все большое хозяйство, все дела по изданию лежат

на  руках  Софьи  Андреевны.  До  93-го  года  она вела записки о жизни Льва

Николаевича (*12*).

  - Это  теперь,  -  сказала  она,  -  знают  все  подробности  о жизни Льва

Николаевича, а тогда ведь никого не было.

  Насколько велики  ее  труды  и заботы и какое значение имеют они для всех,

почитающих Льва Николаевича,  показывает недавнее открытие: в старых бумагах

она  нашла  письмо Льва Николаевича,  помеченное 52-м годом и адресованное к

одному из его друзей (*13*).  В нем  Лев  Николаевич  просит  все  скверные,

слабые  и  "пошлые"  места  в  "Детстве"  и  "Отрочестве"  считать делом рук

цензуры...  И сейчас она занята разборкой рукописей. Это громадный труд. Все

это  на  клочках,  а  привычка  Льва Николаевича не дописывать слова страшно

затрудняет сличение.  Над этим работает несколько человек.  В течение вечера

действительно к ней постоянно подходили с вопросом: "Что написано?"

  Энергичная, увлекающаяся Софья Андреевна кажется совсем молодою.

  - Недавно,  - рассказывала она, - захотелось музыки. Села и сыграла сонату

Бетховена.  И  Левушка  сидел  и  слушал.  И  почувствовала  я  себя  совсем

молодою...

  Между прочим,  Софья Андреевна рассказывала о  своем  посещении  в  Москве

Литературно-Художественного   кружка.   Стахович   читал   доклад   о   Льве

Николаевиче,  и ей были устроены  шумные  овации.  После  того  ей  показали

помещение кружка.

  - И вдруг вижу: сидят люди за зелеными столами и играют, и у всех дам лица

перекошены от азарта.  И я говорю: да это игорный дом! При чем тут бюст Льва

Николаевича? И вообще, какое отношение имеет Лев Николаевич к игорному дому?

  В конце  вечера  Софья  Андреевна  прочла  новый рассказ Льва Николаевича:

"После бала" (*14*).

  Уходя спать и пожимая руку Андреева, Лев Николаевич сказал:

  - Ого, какой вы сильный! Вы, вероятно, занимаетесь гимнастикой?

  - Нет,  не занимаюсь,  - ответил,  улыбаясь, Леонид Николаевич, встряхивая

руку.

  И у самого у него рука крепкая, сильная, горячая.

  - Вы  знаете,  -  встретил  утром  Лев  Николаевич,  -  я  все   думал   о

кинематографе.  И  ночью  все  просыпался  и  думал.  Я  решил  написать для

кинематографа.  Конечно,  необходимо,  чтобы был  чтец,  как  в  Амстердаме,

который бы передавал текст. А без текста невозможно.

  После обычной своей одинокой прогулки Лев Николаевич пригласил и Андреева,

и  они  долго  ходили  по старой липовой аллее и беседовали.  Шел разговор о

личных делах,  Лев Николаевич спросил, как относится Андреев к писательскому

съезду, и Леонид Николаевич ответил, что отрицательно.

  - Да,  да,  - сказал Лев Николаевич, - они и меня приглашали, но я написал

письмо, говорю, что, при настоящих ограничениях, считаю съезд не достигающим

цели и даже вредным (*15*).  Я просил,  чтобы в случае,  если они опубликуют

мое  письмо,  то  пусть опубликуют полностью.  На это они отвечают мне,  что

полностью напечатать невозможно,  так как  письмо  содержит  в  себе  резкую

критику правительства... Ну, - махнул рукою Лев Николаевич, - пусть их!..

  Ласково прощаясь, Лев Николаевич сказал:

  - Дайте вас поцеловать...

  Суммируя свое впечатление от поездки, Леонид Николаевич сказал:

  - Сейчас Лев Николаевич представляет единственное в мире явление. Он давно

уже переступил какую-то грань,  за которой нет борьбы, за которой - тишина и

сияние святости.  Он светится весь.  В каждой его улыбке,  взгляде, в каждой

морщине лица столько же,  если не больше,  глубочайшей мудрости, как и в его

словах. И быть может, даже не так важно слышать его, как видеть.

  Ни один портрет не передает Толстого.  Все они рисуют его крайне  суровым,

но  он  весь  мягок,  начиная с глаз,  с улыбки,  с бороды,  и кончая теплой

фланелевой рубашкой. Только в бровях его осталась некоторая суровость...

  Со стороны  домашних  Лев  Николаевич  окружен  необыкновенными заботами и

вниманием.  Вся жизнь Софьи Андреевны - это служение Льву Николаевичу. Можно

сказать наверное, не касаясь вопроса о духовном воздействии, что долголетием

Льва Николаевича, этой единственной в мире удивительной старостью, осененной

ореолом мудрости и святости, мы обязаны графине Софье Андреевне.

  Все в доме проникнуто какой-то  высшей  искренностью  и  добротой.  И  все

необыкновенно просто. И даже самый дом у них какой-то добрый...

  В заключение Леонид Николаевич сказал:

  - Я  особенно  слежу  за тем,  чтобы о моем посещении Толстого не писалось

произвольно.  Так,  мне   очень   неприятна   появившаяся   в   "Театральном

Еженедельнике" заметка: она является для меня крайне нежелательной...

        "Комментарии"

  Мистер Рэй.  Леонид Андреев у Л.  Н.  Толстого.  - Утро России,  1910,  29

апреля, No 134.

  Мистер Рэй   -   псевдоним   журналиста   Савелия   Семеновича  Раевского.

Воспоминания Л.  Андреева о встрече с Толстым "За  полгода  до  смерти"  см.

также:  Солнце России,  1910,  ноябрь, No 53 (93). Перепечатано в сб.: Л. Н.

Толстой в воспоминаниях современников, т. 2, с. 410-413.

  Л. Андреев  был  в  Ясной  Поляне  21-22 апреля 1910 г.  Толстой записал в

дневнике 21 апреля:  "Потом приезжал Андреев.  Мало интересен,  но приятное,

доброе обращение.  Мало серьезен" (т.  58,  с.  41). В. Ф. Булгакову Толстой

сказал:  "Хорошее впечатление.  Умный,  у него  такие  добрые  мысли,  очень

деликатный человек" (Булгаков В.  Л. Н. Толстой в последний год своей жизни.

М., 1957, с. 201).

  1* Михаил Львович Толстой (1879-1944), сын Толстого.

  2* Отставной полковник Троцкий-Сенютович.

  3* Харада Тацуку (1860-?),  директор училища в Японии,  и  Ходже  Мизатуки

(Мидзутаки), слушатель народного университета в Москве.

  4* В  позднейших  воспоминаниях  Л.  Андреев   называет   ее   Палаша,   в

действительности - Параша.

  5* Владимир Владимирович Чертков (1889-1964).

  6* Владимир Александрович Бибиков (1877-?), тульский помещик.

  7* Писатели,  начавшие приобретать известность в первое десятилетие  века:

Сергей  Николаевич  Сергеев-Ценский  (1875-1958)  и  Федор Дмитриевич Крюков

(1870-1920).

  8* Об отношении Толстого к Куприну см. с. 433.

  9* Ошибка:  имеется в виду Ольга Константиновна Толстая,  невестка  Л.  Н.

Толстого.

  10* Кинематографу посвящены многие страницы К.  Чуковского  в  его  книгах

"Нат Пинкертон и современная литература" и "Куда мы пришли".

  11* В день приезда Л.  Андреева Толстой читал вслух статью  Д. Н. Жбанкова

"Современные самоубийства" (Современный мир, 1910, No 3).

  12* После 1893 г.  С.  А.  Толстая  продолжала  вести  свои  записи,  хотя

временами менее систематично.

  13* Письмо Толстого Н. А. Некрасову от 27 ноября 1852 г. (т. 59, с. 214).

  14* Рассказ  "После бала" написан в 1903 г.,  но оставался не напечатанным

при жизни Толстого.

  15* Письмо Г. К. Градовскому от 6 апреля 1910 г. (т. 81, с. 211).