Испанский философ и публицист, представитель философии жизни и философии

антропологии. Подлинную реальность, дающую смысл человеческому бытию, усматривал

в истории, истолковывая ее в духе экзистенциализма как духовный опыт

непосредственного переживания. Один из главных представителей концепций

"массового общества" массовой культуры ("Восстание масс", 1920-1930) и теории

элиты. В эстетике выступил как теоретик модернизма ("Дегуманизация искусства",

1925).

В испанской философии XX века Ортега признан не "первым среди равных", а первым

философом в собственном смысле слова. Его учение оказало огромное влияние на

весь испаноя-зычный мир. Ученики Ортеги, как оставшиеся в Испании, так и

эмигрировавшие в страны Латинской Америки, на основе его философии развили свои

учения. Крупнейшие испанские философы последних десятилетий - X. Субири, Х.Л.

Арангурен - в прошлом тоже ученики Ортеги. Экзистенциализм оставался одним из

главных направлений философии во всех странах послевоенной Европы, а в Испании

его влияние оказалось настолько сильным, что почти ни один испанский мыслитель

1940-1980-х годов не избежал этого влияния, вплоть до людей, специальность

которых была весьма далека от философии. Философия истории Ортеги оказала также

влияние на целое поколение испанских историков, послевоенный "тремендизм" в

литературе (его виднейший представитель X. Л. Села стал недавно лауреатом

Нобелевской премии) прямо связан с философией Ортеги В 1940- 1950-е годы

ортегианство развивалось как единственное оппозиционное схоластике философское

учение.

Хосе Ортега-и-Гассет родился в Мадриде 9 мая 1883 года. Его семья принадлежала к

культурной буржуазии времен Реставрации, правления корол

Альфонса XII. Отец, Хосе Ортега Мунилья, был публицистом, писателем, вел

литературный раздел в газете "Импарсиаль". Мать, Долорес Гассет Чинчилья, была

дочерью основателя и владельца этой либеральной газеты, в прошлом дипломата.

Если учесть, что дяди, братья, а потом и сыновья Ортеги принимали активное

участие в политической и культурной жизни страны, то неудивительно, что в

Испанском энциклопедическом словаре представлена дюжина его родственников. В

Испании традиционно первая фамилия достается от отца, вторая - от матери. Так,

сыновья философа носили фамилию Ортега Спотторно (девичья фамилия жены -

Спотторно). В фамилию Ортега-и-Гас-сет "и" было вставлено для благозвучия.

Сокращенно, только по первой фамилии, философа сначала стали называть в узком

кругу друзей, а потом, уже в 1940-е годы, он сам настаивал, чтобы его звали

просто Ортегой.

Рождение в семье, где вопросы литературы, журналистики, политики обсуждались

повседневно, а о добывании куска хлеба заботиться не приходилось, конечно,

сыграло свою роль в формировании воззрений будущего философа. Сам он говаривал,

что родился под печатным станком, а общение с родственниками - депутатами,

министрами - подготавливало естественное включение в мир политики. Хотя к

религии родители Ортеги были достаточно равнодушны, учиться его отдали вместе с

братом в иезуитский колледж в возрасте 8 лет (в Мирафлорес-дель-Пало, под

Малагой). Чувства благодарности к учившим его шесть лет отцам-иезуитам Ортега не

испытывал. Впоследствии он обращался к своим современникам - "к тем, кто не имел

учителей, к тем, кто имеет смелость признать, что ничему не научился по-

испански: ни искусству, ни уму, ни добродетели". По воспоминаниям Ортеги,

невежество соединялось в колледже с насмешкой над лучшими умами человечества,

мораль заменял "набор правил или глупейших упражнений, предрассудков", искусство

вообще игнорировалось. Во времена Декарта и даже Вольтера иезуитские колледжи

славились еще своими педагогами, но к концу XIX века, да еще в Испании, они не

могли уже дать и христианского воспитания - ранняя утрата христианской веры в

старших классах колледжа произошла без всяких внутренних конфликтов - она, по

словам Ортеги, "испарилась".

Не многим отличалось от среднего и высшее образование. В 15 лет Ортега поступил

в университет, год учился на отделении права, философии и литературы в

иезуитском университете в Бильбао, затем три года в Мадриде. Сносно учили только

древним языкам. Ортега писал впоследствии о "торжественных людях, повторяющих

мертвые слова, дабы распространить среди новых поколений собственную

несостоятельность". Недостатки школьного и университетского образования

восполнялись самостоятельным чтением: в домашней библиотеке наряду с испанской

классикой было множество книг на французском языке: он читает Гюго, Тэна, Сент-

Бёва, Шатобриана, Стендаля, Кон-стана, Мериме, Ренана, Барреса, Флобера, Золя,

Мопассана, лучших французских поэтов и философов. По собственному признанию

Ортеги, он "с детства был пропитан французской культурой". Наибольшее влияние на

него оказали работы французских историков - Мишле, Тьерри, Токвиля и особенно

Ренана (не столько содержание книг последнего, сколько стиль, склонность к

соединению метафизики с литературой, к риторике). Конечно, в круг чтения входили

греко-латинские классики, а из немцев Ортега еще в юности

прекрасно знал Гёте, Гейне, Шопенгауэра и Ницше, о философии которого он вел

нескончаемые споры с приятелем, Рамиро де Маэсту (в дальнейшем этот талантливый

публицист станет виднейшим идеологом испанского традиционализма и будет

расстрелян республиканцами в 1936 году). С английской литературой и философией

Ортега познакомится много позже; она не сыграет сколько-нибудь значительной роли

в развитии его идей.

При всей любви Хосе Ортеги к блестящей французской литературе и к живописи

импрессионистов к французской философии у него очень быстро выработался

"иммунитет". "Мы воспитывались в этой среде французского декадентства, а потому

существовал риск принять в качестве самоочевидных ценностей, как нормальную

культуру, то, что было, скорее, пороком, аномалией и слабостью". Интонации здесь

ницшеанские; не без влияния Ницше к явлениям культуры применяются

физиологические и медицинские понятия. Впрочем, интерес к немецкой философии не

ограничивался вошедшим в моду по всей Европе ницшеанством. Защитив в 1904 году

докторскую диссертацию "Ужасы тысячного года. Критика одной легенды", Ортега

отправляется в 1905 году в Германию.

Вначале Ортега симпатизировал социализму, видел в нем общественную силу,

способную провести необходимые реформы. В социализме II Интернационала Ортегу

привлекали стремление к социальной справедливости, почтительное отношение к

науке, достаточно высокая культура вождей рабочего движения - в Пабло Иглесиасе

он видел образец гражданских добродетелей, единственного национального лидера,

ведущего борьбу не за власть как таковую, а во имя высоких общественных идеалов.

Марксизм Ортега, впрочем, не принимал, полагая, что догматическое учение о

классовой борьбе мешает национальной консолидации. Он был хорошо знаком с

трудами Лассаля и Бер-нштейна, но главным источником для него оставался

"этический социализм" неокантианцев.

Итак, Ортега отправился в Германию в 1905 году, пробыл один семестр в Лейпциге,

где занимался физиологией и психологией, штудировал три кан-товские "Критики".

Затем он ненадолго вернулся в Испанию, чтобы выхлопотать государственную

стипендию для более длительного пребывания в Германии. В 1906-1907 годах он в

течение одного семестра занимался в Берлине и около года - в Марбурге. В Берлине

Ортега в основном работал в библиотеке, восполняя пробелы в познаниях, по 10-12

часов в сутки. Впоследствии, открыв для себя в конце 20-х годов труды В.

Дильтея, он сожалел, что пропустил последние лекционные курсы и книги этого

мыслителя, высказывавшего созвучные Ортеге идеи. Но в то время он находился под

определяющим влиянием неокантианства.

В начале века Марбург оказался местом паломничества европейской молодежи,

желающей получить настоящее философское образование.

Университетские годы в Марбурге - он был учеником Когена и Натор-па - подарили

ему, по его собственным словам, по меньшей мере половину его чаяний и почти все

его научное образование, приведя его в соприкосновение с наследием Канта.

Дильтея он считал выдающимся немецким философом второй половины XIX века, и

дильтеевская идея о связи между понятиями "жизнь" и "история" в значительной

мере оказала влияние на его собственное творчество. Позднее Ницше и Бергсон

направили его по пути фи-

лософии жизни, и он пытался найти принципиальную основу жизни в области

биологии. Претензиям естественных наук на исключительное господство он

противится, и не только потому, что они оставляют в стороне трансцендентное

Философии здесь отдавали не только дни в университетских аудиториях и вечера в

библиотеке, но и часы отдыха - ночи, когда вместе с Н Гартманом и X. Хаймсетом

Ортега обсуждал творения Парменида, Лейбница, Канта

Неокантианство было прекрасной школой, дисциплиной для ума. В дальнейшем Ортега

трезво оценивал и ограниченность подхода своих учителей философия исчерпывалась

теорией познания, узким оставался взгляд на историю философии - помимо Канта, в

цене были Декарт, Лейбниц, Платон, но и они читались сквозь тексты Канта. В

"Прологе для немцев" Ортега писал о Наторпе, что тот лет на 12-14 посадил

Платона на хлеб и воду, подверг мучительнейшим истязаниям, чтобы Платон в итоге

признался, что говорил он в точности то же самое, что и Наторп.

С 1908 года Ортега преподает философию, а в 1910 году получает кафедру

метафизики в Мадридском университете, где и читает курсы лекций вплоть до 1936

года. Число учеников и последователей быстро растет, к началу 1930-х годов

образуется "мадридская школа", просуществовавшая несколько десятилетий и

сыгравшая огромную роль в развитии философской мысли в Испании и в странах

Латинской Америки (куда эмигрировали после поражения Республики многие ученики

Ортеги). Когда Ортега начинал свою деятельность, философии в испанских

университетах попросту не существовало В этих условиях ему было не до

"технических" сложностей: он занимался просветительством, пропагандой философии

и в небольших университетских аудиториях, и в огромном здании театра (здесь он

прочитал при огромном стечении публики курс "Что такое философия?"). Ортега

называл себя "профессором философии in partibus infidehum": своей задачей он

считал обратить этих "язычников" в философию - этому служили и газетные статьи,

и организация переводов, издательская деятельность. Им были основаны доныне

существующие журнал и издательство "Ревиста де оксиденте", где в 1920-1930-х

годах и стали публиковаться лучшие произведения зарубежных философов и ученых.

Именно эта благородная просветительская деятельность и является причиной

многочисленных затруднений при анализе собственной концепции Ортеги. Не всегда

понятно, где кончается комментарий Ортеги к трудам того или иного философа и

начинается изложение его собственных идей; важнейшие из них впервые

высказываются в газетной статье, в предисловии, написанном по случаю, к книжке

малоизвестного поэта. Многие работы Ортеги представляют собой либо собранные

вместе газетные статьи ("Восстание масс"), либо запись курса лекций ("Тема

нашего времени", "Вокруг Галилея", "Что такое философия?", "Человек и люди").

Ортега прекрасно понимал, что эссе-истика не может заменить работы над

систематическим изложением своего учения.

В 1932 году в предисловии к собранию собственных сочинений он сообщил, что для

него наступает время "второго плавания" - отныне он намерен писать не только

блестящие эссе, но и строго логичные трактаты, фундаментальные исследования

Однако написать задуманный трактат "Заря жизненного разума" ему не удалось, как

не удалось завершить самое "техническое"

свое исследование - "Идея принципа у Лейбница и эволюция дедуктивной теории".

Лишь на треть, если судить по сохранившемуся плану, была написана главная работа

по социологии - "Человек и люди" Помешали политические события, прервавшие труды

за письменным столом и в университетской аудитории.

Ортега не был философом "не от мира сего", два тома собрания его сочинений

представляют собой политическую публицистику. Некоторые его статьи имели

необычайно широкий резонанс: например, статьи против военной диктатуры и

монархии в 1929-1930 годах. Когда начался франкистский мятеж, Ортега, несмотря

на антипатию к тогдашнему правительству, высказался в защиту законной власти, но

затем, увидев воочию правый и левый террор в стране, он уехал из Испании.

Начинаются годы странствий: Франция, Голландия, Аргентина, Португалия, наконец,

в 1945-м Ортега возвращается на родину. Что его здесь ожидало? Всякая

гражданская война ужасна, итог испанской - миллион убитых, почти миллион

эмигрантов, сотни тысяч заключенных в тюрьмы, искалеченных. Война оставила свой

след и в семье Ортеги - один его сын был республиканцем и эмигрировал, другой

воевал как фалангист   Почти все ученики покинули страну. Вместе с оставшимся X.

Мариасом Ортега основывает в 1948 году Институт гуманитарных наук, где читает

курсы по философии истории А. Тойнби, цикл лекций "Человек и люди". В Испании он

жил во "внутренней эмиграции", не сказав ни единого слова в поддержку режима, но

воздерживаясь и от открытой критики. Несмотря на то что всю свою сознательную

жизнь Ортега не был практикующим христианином, перед смертью (19 октября 1955)

он исповедался и причастился. Трудно сказать, было ли это искренним обращением к

Богу на смертном одре, или же исполнением социальных конвенций во благо семьи, а

равно своих книг, которые иначе сразу же попали бы в папский индекс и сделались

бы недоступными для испанского читателя. Попытка включить его книги в папский

индекс все же была предпринята - сразу после смерти началась кампания в

официальных средствах массовой информации, формулировки "вульгаризатор-

европеист", "космополит", "развратитель юношества", "пьяная философия" и им

подобные не сходили с уст "обличителей" Из философов особо отличился неотомист

Сантьяго Рамирес, написавший за три года пять томов против Ортеги и его

учеников.

Причины этой кампании вполне понятны: в 1950-е годы учение Ортеги пользовалось

колоссальным авторитетом у читающей молодежи, его книги были чуть ли не

единственным источником философского инакомыслия, свободной мысли как таковой.

Философские произведения другого крупнейшего испанского мыслителя, Унамуно,

оказались включенными в индекс; с трудами Ортеги этого все же не произошло -

началась "либерализация" франкистского режима, после Ватиканского собора

уменьшилось давление со стороны церкви.

Всякая философская система содержит в себе, как стержень, какое-то интуитивное

видение целого, из коего затем выводятся части, существует иерархия проблем -

одни из них имеют первостепенную важность, другие философу неинтересны. Ортега

неплохо знал современную физику и биологию, писал о философских проблемах логики

и математики, но все эти вопросы име-

ли для него подчиненное значение. В центре его философии находится погруженный в

историческое становление человек, "радикальной реальностью" для него является

человеческая жизнь, а предложенная им теория "жизненного разума" (рациовитализм)

призвана дать ориентиры современному человеку, обнаружившему себя в условиях

кризиса европейской культуры.

В своих первых социологических работах "Дегуманизация искусства" (1925) и

"Восстание масс" (1929) он утверждал, что культура и цивилизация внутренне

противоположны демократии Современный век уникален в своем отвержении понятия

элитарного общества. Вместо послушного получения ценностей, моделей и целей от

аристократии, "суперчеловека" "массовый человек" в настоящее время позволяет

навязывать себе конформизм, терпимость и невоспитанность как ведущие социальные

принципы. В "Дегуманизации искусства" Ортега показывает, что современное

искусство есть антиэгалитарное, недемократическое искусство. Он утверждает, что

цель таких "трудных" художников, как Малларме, Стравинский, Пикассо, Джойс,

Пиранделло, состоит в том, чтобы целенаправленно исключать массы из культурной

жизни, которая во все времена является деятельностью элитарной

Единственная область, где аристократическая модель Ортеги была раскрыта на

конкретном материале, - это его эстетика: работа "Дегуманизация искусства"

представляет собой скорее трактат по социологии, нежели эстетическую теорию в

собственном смысле слова. Изложенная здесь концепция имела точки соприкосновения

с авангардистскими поисками начала века и оказала известное влияние на

творчество ряда испанских писателей и художников. Стоит сказать, что сам Ортега

не является большим поклонником авангардизма и уж никак не был выразителем

воззрений эстетствующей богемы.

В работе "Восстание масс" он выступает за европейское единение в защиту общей

западной культуры против варварства масс. Под элитой он понимает тех, кто имеет

определенное "превосходство" (не в деньгах), а "суперчеловек" ¦- это тот, кто

свободно выбирает свои цели, в то время как массы пассивно повинуются нормам,

"установленным другими".

Новое учение - позднее Хосе Ортега назвал его рациовитализмом, чтобы подчеркнуть

тесную связь между мышлением и жизнью, - вырастало на скудной почве. В книге

"Испания без позвоночного столба" представлен анализ процесса разложения.

Сепаратизм провинций Каталонии, Бискайи и партикуляризм классов - все это было

концом долгого пути к упадку, на котором торжествуют массы, оставшиеся без

руководства. Прогноз для Испании расширяется до прогноза для всей европейской

культуры Ортега признает свое единомыслие со Шпенглером, Сорокиным, Тойнби в

том, что культуры созревают и гибнут. И вместе с этими философами он применяет

свой анализ к современному положению. Его социально-политический этюд о массовом

восстании вызвал обсуждение во всей Европе, равное по значению спорам вокруг

"Заката Европы". Ортега исследует духовное и душевное состояние человека нашего

времени - массового человека, он прослеживает путь к его победе, путь к

возрастающему опустошению содержания жизни. Однако восстание масс, как все

основные черты современности, подлежит двойному пониманию Современная

действительность имеет два лица: лик победы и лик смерти. Восстание масс может

привести к новому, непредвиденному

строю жизни, но также к величайшей из катастроф во всей судьбе человечества, и,

быть может, опасность превышает надежду. Лишенная заповедей, обязывающих к

определенному жизненному поведению, наша жизнь застыла в ожидании.

В работах "Современная тема" (1923), "История как система" (1935) он пишет о

необходимости "подчинять разум жизни". Для него характерен утопический

рационализм - стремление развить критическую способность за счет "биологической"

непрерывности жизни. Мы должны, считает Ортега, научиться рассуждать

"исторически", то есть определять нашу умственную деятельность в границах,

созданных временем и пространством, в котором мы живем' "Мы должны искать наши

собственные обстоятельства.. в их пределах и особенностях... Заново освоить

обстоятельства есть реальная судьба человека.. Я есть сам и мои обстоятельства".

Это утверждение можно считать испанским вариантом экзистенциализма.

Несколько чрезмерно обобщая, он говорил до последних своих дней, что во всяком

человеческом начинании есть нечто утопическое. Человек стремится к знанию, но

ему никогда не удается действительно познать хоть нечто. Он стремится к

справедливости и в конце концов непременно совершает мерзость. Он думает, что

любит, и должен в конце концов убедиться, что любовные обеты так и остались

обетами. Человеческие намерения никогда не осуществляются так, как они задуманы,

судьба человека - быть лишь обещанием, живой утопией.