Законы. Юриспруденция

Комментарий Гражданского Кодекса Российской Федерации для предпринимателей

Раздел: Экономика и юриспруденция

     Право собственности представляет собой наиболее широкое по содержанию вещное право, которое дает возможность своему обладателю-собственнику и только ему определять содержание и направления использования принадлежащего ему имущества,

осуществляя над ним полное "хозяйственное господство". В п. 1 ст. 209 ГК правомочия

собственника раскрываются с помощью традиционной для русского гражданского

права "триады" правомочий: владения, пользования и распоряжения, охватывающих

в своей совокупности все возможности собственника.

     Под правомочием владения понимается основанная на законе (юридически

обеспеченная) возможность иметь у себя данное имущество, содержать его в своем

хозяйстве (фактически обладать им, числить на своем балансе и т. п.). Правомочие

пользования представляет собой основанную на законе возможность эксплуатации,

хозяйственного или иного использования имущества путем извлечения из него

полезных свойств, его потребления. Оно тесно связано с правомочием владения,

ибо по общему правилу можно пользоваться имуществом, только фактически владея

им. Правомочие распоряжения означает аналогичную возможность определения юридической

судьбы имущества путем изменения его принадлежности, состояния или назначения

(отчуждение по договору, передача по наследству, уничтожение и т. д.).

     У собственника одновременно концентрируются все три названных правомочия.

Но порознь, а иногда и все вместе они могут принадлежать и не собственнику,

а иному законному (титульному, то есть опирающемуся на определенное юридическое

основание - титул) владельцу имущества, например арендатору. Последний не

только владеет и пользуется имуществом собственника-арендодателя по договору

с ним, но и вправе с его согласия сдать имущество в поднаем (субаренду) другому

лицу, внести в имущество улучшения, следовательно, в известных рамках распорядиться

им. Итак, сама по себе "триада" правомочий еще недостаточна для характеристики

прав собственника.

     Правомочия собственника устраняют, исключают всех других лиц от какого-либо

воздействия на принадлежащее ему имущество, если на то нет его воли. В отличие

от этого правомочия иного законного владельца не только не исключают прав

на то же имущество самого собственника, но и возникают обычно по воле последнего

и в предусмотренных им пределах.

     Более того, характеристика правомочий собственника как "триады" возможностей

свойственна лишь нашему национальному правопорядку. Впервые она была законодательно

закреплена в ст. 420 (т. Х, ч. 1) Свода законов Российской империи, откуда

затем по традиции перешла и в гражданские кодексы 1922 и 1964 годов. В зарубежном

законодательстве имеются иные характеристики этого права. Так, согласно 903

Германского гражданского уложения собственник распоряжается вещью по своему

усмотрению; в соответствии со ст. 544 Французского гражданского кодекса собственник

пользуется и распоряжается вещами наиболее абсолютным образом; в англо-американском

праве, не знающем в силу своего прецедентного характера легального (законодательного)

определения права собственности, его исследователи насчитывают от 10 до 12

различных правомочий собственника, причем способных в разных сочетаниях одновременно

находиться у различных лиц, и т. д. Дело, таким образом, заключается не в

количестве и не в названии правомочий, а в той мере реальной юридической власти,

которая предоставляется и гарантируется собственнику действующим правопорядком.

     С этой точки зрения главное, что характеризует правомочия собственника

в российском гражданском праве, - это возможность осуществлять их по своему

усмотрению (п. 2 ст. 209 ГК), а именно самому решать, что делать с принадлежащим

имуществом, руководствуясь исключительно собственными интересами.

     Некоторыми особенностями обладает содержание права собственности на землю

и другие природные ресурсы (п. 3 ст. 209). Конституционная возможность иметь

указанные объекты в собственности не только государства или муниципальных

образований, но и частных лиц, предполагает и возможность их перехода от одних

собственников к другим, то есть оборот земельных участков и участков недр.

Однако этот оборот законодательно ограничен (п. 3 ст. 129) в общественных,

публичных интересах так же, как и содержание прав всякого землепользователя

или природопользователя. Ведь количество и состав такого рода объектов ограничены

в силу очевидных объективных причин, а их использование всегда поэтому так

или иначе затрагивает интересы общества в целом. Поэтому и свободное, по усмотрению

собственника, использование принадлежащих ему правомочий относительно земельных

участков и иных природных объектов подвергается неизбежным ограничениям в

публичных интересах, причем во всяком правопорядке. Так, собственник должен

учитывать природоохранные (экологические) требования и запреты, целевое назначение

данных объектов, требования закона по их рациональному использованию, права

и интересы соседствующих пользователей и т. д. Это является не ограничением

его права собственности, а установлением более точных границ его содержания,

которое в любом случае не может быть беспредельным.

     Собственник вправе передавать другим лицам свои права владения, пользования

и распоряжения принадлежащим ему имуществом, оставаясь его собственником (п.

2 ст. 209), например, при сдаче этого имущества в аренду. На этом основана

и предусмотренная п. 4 ст. 209 ГК возможность передать свое имущество в доверительное

управление другому лицу, что, как подчеркивает закон, не влечет перехода к

последнему (доверительному управляющему) права собственности на переданное

ему имущество. Доверительное управление является, следовательно, способом

осуществления собственником принадлежащих ему правомочий, одной из форм реализации

правомочия распоряжения, но вовсе не установлением нового права собственности

на данное имущество. Поэтому институт доверительного управления, предусмотренный

первой частью нового Кодекса (см. также ст. 38 ГК), не имеет ничего общего

с институтом "доверительной собственности" ("траста"), который пытались внедрить

в отечественное гражданское законодательство под влиянием совершенно чуждых

ему англо-американских подходов (см. п. 1 Указа Президента РФ от 24 декабря

1993 года N 2296 "О доверительной собственности (трасте)"<181>.

     При доверительном управлении, например, опекуном имуществом своего подопечного

такой управляющий использует чужое имущество, не становясь его собственником

и не в своих интересах, а в интересах собственника или назначенного им выгодоприобретателя.

Такая ситуация может возникнуть как по указанию закона, так и по договору

собственника с доверительным управляющим, например, поручающим ему за вознаграждение

использование своих ценных бумаг для получения соответствующего дохода. При

этом управляющий, которому собственник доверил свое имущество, приобретает

возможности владеть, пользоваться и даже распоряжаться им, в том числе участвовать

с этим имуществом в имущественном обороте от своего имени, но не в своих интересах.

     В отличие от этого траст (англ. "trust" - "доверие") - сложная система

отношений, при которой учредитель траста-собственник (сеттлор) наделяет своими

правами управляющего (трасти), который, выступая в имущественном обороте в

роли собственника, должен отдавать полученный доход выгодоприобретателю (бенефициару),

действуя в его интересах. При этом считается, что каждый из названных участников

в определенном объеме имеет правомочия собственника, то есть каждый из них

является субъектом права собственности. Такая ситуация возможна потому, что

в англо-американском праве имеется свой, особый подход к содержанию и осуществлению

правомочий собственности. Более того, взаимоотношения учредителя траста и

управляющего здесь обычно предполагают высокую степень доверия, отвечающего

неким общим представлениям о "справедливости", которыми руководствуются суды

при разрешении возникающих при этом споров и которые только и дают возможность

проконтролировать действия управляющего-трасти. Такие представления о справедливости

выработаны особой ветвью прецедентного права - "правом справедливости", обычно

противопоставляемым "общему праву". Деления права на "общее право" и "право

справедливости" не знает ни один правопорядок континентальной Европы, включая

и российский, тогда как англо-американскому праву, в свою очередь, неизвестно

деление прав на вещные и обязательственные.

     При рассмотрении "траста" с позиций привычных континентальному правопорядку

подходов (что содержалось в п. 4 названного Указа, распространившем на "право

доверительной собственности" "правила о праве собственности") неизбежно возникает

парадоксальная ситуация. Ни один из участников отношений "траста" не обладает

всей совокупностью правомочий собственника, но каждый из них сохраняет у себя

какую-то их часть. Получается, что единое право собственности как бы "расщепляется"

между несколькими субъектами, и потому невозможно сказать, кто же из них все-таки

является собственником переданного "в траст" имущества. Несмотря на то, что

"учредитель траста владеет имуществом в силу права собственности", к доверительному

собственнику "переходят имущество и все связанные с ним имущественные и личные

неимущественные права, принадлежащие учредителю" (пп. 8 и 9 Указа). Но и доверительный

собственник не становится полноценным собственником, ибо использует это имущество

не по своему усмотрению, а "вправе владеть и распоряжаться доверенным имуществом

исключительно в интересах бенефициария" и "только с целью управления им в

соответствии с условиями договора об учреждении траста" (п. 9 Указа). После

прекращения договора все права на имущество вновь переходят к учредителю траста.

     В англо-американской системе такая ситуация не порождает противоречий,

ибо там право собственности, состоя из дюжины различных правомочий (элементов),

способно в разнообразных сочетаниях дать до полутора тысяч вариантов вполне

самостоятельных "прав собственности". Эти сложные построения, основанные на

многовековых традициях прецедентного права и уходящие корнями в феодальный

правопорядок, совершенно чужды континентальной правовой системе. "Ввести в

гражданское законодательство институт доверительной собственности (траст)",

как того требовал п. 1 названного Указа, по сути означало примерно то же самое,

что и "введение" в систему христианских религиозных обрядов элементов буддизма

или магометанства. "Трастовые операции" банков, о которых упоминает банковское

законодательство, как и сами заключаемые ими "трастовые договоры", в действительности

являются словоупотреблением, не имеющим юридического смысла, ибо обычно скрывают

за собой смешанные договоры, сочетающие элементы отношений поручения и комиссии,

а иногда и других договоров (ср. п. 3 ст. 421 ГК), заключение которых не возбранялось

и ранее действовавшим гражданским законодательством. В связи с принятием части

первой ГК, закрепившей институт доверительного управления имуществом собственника,

Указ Президента РФ от 24 декабря 1993 года N 2296 следует считать утратившим

силу как противоречащий закону (п. 5 ст. 3 ГК). Доверительное управление является

институтом обязательственного, а не вещного права.

     В отношениях собственности тесно переплетаются две стороны: "благо" обладания

имуществом и получения доходов от его использования и "бремя" несения связанных

с этим расходов, издержек и риска. В этом смысле собственность действительно

обязывает владельца быть заботливым хозяином и расчетливым коммерсантом, а

отсутствие такого "бремени" риска и потерь никогда не сделает владельца настоящим

хозяином. Поэтому ст. 210 ГК специально подчеркивает необходимость для собственника

нести бремя содержания своего имущества (охрана, ремонт и поддержание в должном

состоянии и т. п.), если только законом или договором это "бремя" или его

часть не возложены на иное лицо (например, охрана имущества - на специально

нанятых лиц или организацию, управление имуществом банкрота - на конкурсного

управляющего и т. д.).

     Собственник несет также риск случайной гибели или порчи своего имущества,

то есть его утраты или повреждения при отсутствии чьей-либо вины в этом (ст.

211). По сути, этот риск также составляет часть указанного выше "бремени"

собственника. С этой точки зрения названное правило закона корреспондирует

с правилами ст. 223 и 224 ГК, определяющими момент перехода права собственности

на приобретателя имущества по договору, ибо с этого момента на приобретателя

переходит и указанный в ст. 211 ГК риск, если, конечно, иное не предусмотрено

законом или договором. Перенос риска случайной гибели или порчи имущества

на других лиц возможен по договору собственника с ними (например, по условиям

конкретного арендного договора), а также в силу указания закона (в частности,

такой риск может нести опекун как доверительный управляющий имуществом собственника-подопечного,

а также унитарное предприятие как субъект права хозяйственного ведения).

     Субъектами права собственности могут быть любые субъекты гражданского

права: граждане, юридические лица (кроме унитарных предприятий и финансируемых

собственником учреждений), государственные и муниципальные (публичные) образования.

Не могут, однако, выступать в этом качестве образования, не имеющие гражданской

(имущественной) правосубъектности, в частности трудовые и иные "коллективы",

различные "общины" и тому подобные объединения граждан (физических лиц), не

имеющие никакого собственного имущества, обособленного от имущества их участников.

Если же такое имущество потребуется создать и обособить, то произвести это

можно будет лишь предусмотренным законом способом, а именно - создав один

из видов юридических лиц, и речь тогда пойдет о собственности этого юридического

лица. Поэтому никакой "коллективной" или иной "формы собственности" Кодекс

не предусматривает.

     Более того, он исходит из того, что понятие "форма собственности" экономическая,

а не юридическая категория. Наличие разных "форм собственности" неизбежно

влечет появление разных прав собственности, как это имело место ранее, когда

нахождение имущества в государственной или иной форме "социалистической" собственности

предоставляло ее субъекту неизмеримо большие возможности, чем форма "личной

собственности". Обеспечить же "равенство всех форм собственности" в юридическом

смысле просто невозможно. Так, в государственной собственности может находиться

любое имущество, в том числе изъятое из оборота (п. 2 ст. 129 ГК); государство

может приобретать имущество в собственность такими способами (налоги, сборы,

пошлины, реквизиция, конфискация, национализация), которых опять-таки лишены

граждане и юридические лица. С другой стороны, юридические лица и публично-правовые

образования отвечают по своим долгам всем своим имуществом, а граждане - за

установленными законом изъятиями (приложение 1 к ГПК).

     В действительности речь должна идти о принадлежности имущества на праве

собственности различным субъектам - гражданам, юридическим лицам, публично-правовым

образованиям, причем с совершенно одинаковым объемом правомочий, а не о появлении

разных "форм собственности" и соответствующих им разных "прав собственности".

Иными словами, существует лишь одно право собственности с единым, одинаковым

для всех набором правомочий (содержанием), у которого могут быть лишь различные

субъекты.

     С этой точки зрения право частной собственности является общим, собирательным

понятием для права собственности частных (негосударственных, непубличных)

владельцев имущества, преследующих при его использовании свой частный, а не

государственный или муниципальный (публичный) интерес. В этом смысле оно противостоит

праву государственной и муниципальной (публичной) собственности, не несет

в себе никакой политэкономической нагрузки. Не случайно ГК, в отличие от ранее

действовавшего Закона о собственности, но следуя традициям правопорядков развитых

стран, отказался от использования самого этого термина.

     В п. 1 ст. 212 ГК воспроизводится конституционная формула, в действительности

не имеющая гражданско-правового смысла. Она сводится, в сущности, к провозглашению

частной и публичной собственности. Упоминание в ней об "иных формах собственности"

является результатом недоразумения, которое может дать базу лишь для чисто

умозрительных, политэкономических построений (типа "коллективной", "арендной"

или "общинной собственности"), не имеющих реального юридического смысла.

     Юридическое содержание имеет прежде всего п. 2 ст. 212 ГК, как раз и

устанавливающий наличие одного права собственности с различным (но не безграничным)

субъектным составом. При этом права всех собственников согласно п. 4 ст. 212

защищаются равным образом, что действительно свидетельствует о равенстве их

возможностей. Что же касается неизбежных особенностей возникновения, прекращения

и осуществления права собственности на имущество в зависимости от его субъектного

состава, исключающих полное равенство возможностей собственников, то они в

соответствии с п. 3 ст. 212 теперь могут устанавливаться только законом, но

не подзаконными актами. Законом же могут определяться и виды имущества, находящегося

только в собственности публично-правовых образований, то есть изъятого из

оборота. Все это призвано исключить необоснованные различия в возможностях

различных собственников как участников единого имущественного оборота.