Капитализм, социализм и демократия  

Раздел: Экономика и юриспруденция

Таким образом, в некотором смысле перо Аретино было действительно сильнее

меча. Однако, возможно, виной тому мое невежество, мне неизвестно о случаях

такого рода за последующие сто пятьдесят лет [Впрочем, в Англии роль и масштабы

такого явления, как сочинение памфлетов, в XVII в. резко возросли.], в течение

которых интеллектуалы, похоже, не игра­ли сколько-нибудь заметной роли вне и

независимо от устоявших­ся профессий, а это были главным образом право и

богословие. Характерно, что это затишье примерно совпадает с задержкой в

эволюции капитализма, которая имела место в этот период смуты в большинстве

стран континентальной Европы. И позже, когда капитализм стал наверстывать

упущенное, интеллектуалы не замед­лили к нему присоединиться. Дешевые книги,

дешевые газеты и памфлеты, а также расширение аудитории, достигнутое отчасти

благодаря возросшей доступности печатного слова, но частично представлявшее

собой независимое явление, явившееся результатом пришедших к промышленной

буржуазии богатства и веса и по времени совпавшего с этим усиления политической

значимости анонимного общественного мнения, - все эти блага, равно как и

возросшая свобода от всяческих пут, являются побочными продук­тами

капиталистической машины.

В течение первых трех четвертей XVIII в. утрата той первостепенной важности,  которую на первых порах в карьере интеллектуала играл его персональный патрон,  происходила неспешно. Но, по крайней мере, в случаях самых ярких удач мы

явственно различа­ем возрастание важности нового элемента - поддержки

коллективного патрона - буржуазной публики. В этом, как и во всех иных

от­ношениях, бесценный пример дает нам Вольтер.

Сама его поверх­ностность,

которая позволяла ему охватывать все, начиная от рели­гии, кончая ньютоновой

оптикой, в сочетании с неукротимой энергией и ненасытной любознательностью,

совершенным отсутстви­ем внутренних тормозов и умением безошибочно угадывать

настроения эпохи и безраздельно их воспринимать позволила этому некритичному

критику и посредственному поэту и историку заворожить публику - и труды его шли

нарасхват. Он также спекули­ровал, жульничал, принимал дары и назначения, но в

нем ощуща­лась независимость, основанная на прочном фундаменте его успе­ха у

публики. Пример Руссо, хотя случай его совершенно иной и представляет он

совершенно иной тип интеллектуала, не менее поучителен.

В последние десятилетия XVIII в. один поразительный эпизод высветил природу

могущества независимого интеллектуала, который по характеру своей работы ни с

чем иным, кроме как с социопсихологическим механизмом, именуемым "общественное

мнение", дела не имеет. Произошло это в Англии, стране, которая в то время

намного дальше других продвинулась по пути капиталисти­ческого развития. Следует

признать, что Джон Уилкс развернул свои атаки против политической системы Англии

при исключи­тельно благоприятном стечении обстоятельств; к тому же нельзя

сказать, чтобы именно он опрокинул правительство, возглавляемое герцогом Бьютом,

правительство, у которого и так никогда не было шансов выжить и которое должно

было пасть в силу дюжины других причин; однако "Северный бритт" - листок,

выпускавшийся Уилксом, - оказался, тем не менее, той последней соломинкой,

которая сломала ... политический хребет лорда Бьюта. Номер 45 "Северного бритта"

оказался первым залпом в кампании, которая добилась отмены безымянных ордеров на

арест и сделала огром­ный шаг вперед по пути к свободной прессе и свободным

выборам. Пусть этого недостаточно, чтобы считаться творцом истории или

создателем условий, позволивших изменить социальные институ­ты, но этого вполне

достаточно, чтобы заслуженно претендовать на роль, скажем, подручного повитухи

[Я не боюсь, что какой-либо специалист по истории политики обвинит меня в том,

что я преувеличил значение успеха Уилкса. Чего я боюсь, так это возражений

против того, что я назвал его независимым деятелем, откуда получается, что он

всем был обязан коллективу, и ничем - индивидуальному патрону. В начале своей

карьеры он, безусловно, опирался на поддержку coterie (кружка доброжелателей).

Но если разобраться, придется, я думаю, признать, что решающего значения это не

имело и что вся поддержка, все деньги и почести, которые он впоследствии

заслужил, были лишь следствием его предыдущего успеха и данью тому общественному

авторитету, который он приобрел самостоятельно.]. Неспособность врагов Уилкса

помешать ему - вот самый значительный факт во всей этой истории. Они имели в

своем распоряжении всю мощь организованного государства, и все же что-то

заставило их отступить.

Во Франции годы, предшествовавшие революции, и сама революция тоже

ознаменовались выпуском мятежного листка (Марат, Демулен), который, однако, в

отличие от своего английского аналога не полностью выкинул за борт литературный

стиль и граммати­ку. Но не будем на этом задерживаться, нам пора двигаться

дальше. Террор и Первая империя, взявшиеся за дело более методич­но, положили

этому конец. Затем последовал период, ненадолго прерванный периодом правления

roi bourgeois (буржуазного короля) [Имеется в виду Луи Филипп Орлеанский. -

Прим.ред.], более или менее жестких репрессий, который длился до тех пор, пока

Вторая империя не была вынуждена ослабить узду, - произошло это примерно в

середине 60-х годов. В центральной и южной Европе этот период длился примерно

столько же, а в Англии аналогичные условия преобладали с начала революционных

войн до прихода к власти Каннинга.