По ту сторону фронта. Атаман Каледин. Краснов. Добровольческая армия

  

Вся библиотека >>>

Содержание книги >>>

     

 

История России. Гражданская война

Белые армии,

черные генералы


Мемуары белогвардейцев

 

По ту сторону фронта

 

Поздняя осень 1917 года. Советская власть, провозглашенная чуть более недели назад, с оружием в руках отстаивает свое существование. Только что остановлено наступление на Петроград отряда Керенского-Краснова; Продолжаются бои в Москве. На Дону атаман Каледин объявил, что не признает происшедших в столице перемен. Гражданская война уже рассекала страну на части. Но еще продолжала действовать инерция мирной жизни, и из красной Москвы в белый Новочеркасск по-прежнему ходили поезда. Один из них 2 ноября Доставил в донскую столицу небольшую группу людей, одетых в штатское, но с выправкой, выдающей профессиональных военных. Это, оставшееся тогда незамеченным, событие вписало первую строку в историю белого движения на юге России.

Вероятно, у большинства современных читателей представление о людях, оказавшихся в 1918—1920 годах: по ту сторону фронта, ограничивается карикатурным образом белого офицера из многочисленных приключенческих кинолент или ностальгическими романсами «под эмиграцию». Но и «корнет Оболенский» и «штабс-капитан Овечкин» из сериала о неуловимых мстителях в равной мере далеки от жизни. Те, кто держит в руках эту книгу, имеют возможность судить об этом сами, познакомившись с прямыми свидетельствами активных участников контрреволюционной борьбы. Подобные мемуары в 20-е годы во множестве выходили в русских эмигрантских издательствах. Некоторые из них тогда же были опубликованы в СССР, но уже спустя короткое время надолго попали за двери спецхранов. Среди представленных в настоящем сборнике авторов и белые вожди, и рядовые очевидцы событий тех лет. Генералы А. И. Деникин и П. Н. Краснов занимали посты на вершине власти и были в курсе всех хитросплетений и интриг. У Р. Б. Гуля, носившего тогда погоны поручика,  и рядового журналиста Г.  Я.  Виллиама масштаб восприятия иной, но больше ярких и типичных зарисовок повседневной, жизни.

Отбор материалов для сборника диктовался тремя обстоятельствами. Прежде всего, достоверностью и представительностью. Во-вторых, стремлением дать связную картину событий гражданской войны. Поэтому воспоминания расположены во временной последовательности, продолжая друг друга. Наконец, желанием представить читателю не просто источник конкретной информации, но и литературные произведения. Ограниченный объем сборника обусловил внесение в публикуемые мемуары некоторых сокращений. Произведены они в основном за счет повторений и длиннот и каждый раз оговариваются в подстрочнике. Отдельные имена, названия и факты расшифрованы в примечаниях в конце книги. В тексте они обозначены цифрами. В примечания же включены и краткие биографические справки об авторах воспоминаний.

Открывается сборник фрагментом из «Очерков русской смуты» А. И. Деникина. Из числа произведений о гражданской войне, вышедших в русском зарубежье, это, наверное, самое объемное. Пять томов, заполненных убористым текстом, полторы тысячи страниц. Появление их наделало много шума в эмиграции. Деникина упрекали в тенденциозности, в стремлении принизить соперников, но даже самые предвзятые критики не могли не отдать должное собранному им огромному материалу. Собственно, «Очерки» трудно назвать воспоминаниями. Лишь хронологически они ограничены временем пребывания Деникина на посту главнокомандующего, но, по сути, это историческое исследование, выходящее за рамки личных свидетельств автора. Поэтому для публикации в настоящем сборнике выбран сравнительно небольшой отрывок из второго тома «Очерков», где Деникин выступает именно в качестве мемуариста, непосредственного участника происходившего. Речь здесь идет о зарождении и первых шагах Добровольческой армии.

Ядром ее стал тайный «Союз защиты родины и свободы», созданный в Петрограде осенью 1917 года генералом М. В. Алексеевым. В русской армии имя его было хорошо известно. С 1915 года, когда пост верховного главнокомандующего занял сам Николай И, Алексеев становится начальником штаба Ставки, а фактически — главным вершителем судеб многомиллионного фронта. Разумеется, теплых чувств к революции он питать не мог. Основанная им офицерская организация должна была сыграть роль «пятой колонны» во время готовившегося военного переворота. Но Временное правительство пало, и руководители Союза были вынуждены бежать на Дон к атаману Каледину.

Алексеев рассчитывал на первых порах собрать в Новочеркасске 20 — 30 тысяч человек. В действительности же этого сделать не удалось. То, что в армию не шли солдаты, можно было предугадать, но и приток офицеров оказался неожиданно невелик. Деникин объясняет это обстоятельство особенностями офицерской психологии — не было формального приказа и потому офицерство осталось пассивным. Но и когда в январе 1918 года добровольческое командование попыталось объявить прямую мобилизацию офицеров, это не дало результатов. Между тем только в Ростове по некоторым данным находилось до 16 тысяч офицеров, переполнявших рестораны и кафе, но не спешивших присоединиться к армии.

Состав офицерского корпуса русской армии существенно изменился за годы мировой войны. В него влились выходцы из семей рабочих, крестьян, городских обывателей. «Штабс-капитаны», как. называли офицеров военного времени, не имели особых причин ратовать за монархию и потому Февральскую революцию встретили в целом доброжелательно. Однако в 1917 году социальный престиж офицерства стал резко падать. В армии рушилась дисциплина, появились случаи физической расправы над офицерами. Поэтому большая часть офицеров, выступивших после Октября с оружием в руках против Советской власти, боролась не за свои имения и фабрики (которых у них попросту не было), а против анархии и развала, с которыми они ассоциировали революцию. Но и таких в ту пору было немного. Основная масса офицерства еще не ощутила гражданской войны и предпочитала держать нейтралитет.

В Добровольческую армию в основном шли юнкера, студенты, младшие офицеры, то есть молодежь, действовавшая в значительной степени под влиянием ложной романтики И книжных представлений об офицерской чести. Впрочем, скоро и генералов на Дону оказалось более чем достаточно, особенно после тогр, как в Новочеркасск прибыл Корнилов и другие «быховцы».

Вокруг имени Лавра Корнилова позже складывались многочисленные легенды, рисовавшие его «рыцарем без страха и  упрека». В «Очерках русской смуты» фигура первого вождя белых тоже не избежала идеализации, возможно, вполне сознательной, так как Деникин возглавил Добровольческую армию в качестве преемника Корнилова. Реальная же биография неудавшегося претендента на роль российского диктатора была иной.

Один из многочисленных недоброжелателей как-то назвал Корнилова «человеком с сердцем льва, но умом барана» Бесспорно, Корнилов отличался немалой личной храбростью. В молодости по заданию русской военной разведки ему пришлось под чужим именем объехать Афганистан, Персию, Северную Индию. В чине капитана он участвовал в японской кампании, получил Георгия за Мукденское сражение. Но тех, качеств, которых хватало ротному командиру, оказалось недостаточно для военачальника.

Весной 1915 года дивизия, которой командовал Корнилов, прикрывала отступление русских армий Юго-Западного фронта. Однако в ключевой момент, когда противник зашел с фланга, Корнилов проявил неожиданную растерянность. В результате дивизия была окружена и рассеяна, а штаб ее во главе с самим Корниловым, после трехдневного блуждания по лесам, попал в плен к австрийцам. В плену Корнилов провел более года и в 1916 году бежал. В обстоятельствах его побега много неясного, но это никого не заинтересовало— русские войска терпели в те дни поражения и правительству нужен был официальный герой. За отсутствием других кандидатов таким стал Корнилов. История его побега, расцвеченная фантастическими эпизодами, не сходила со страниц газет. Корнилова заметили политики из Государственной думы, что имело важное значение для его будущей карьеры.

После Февральской революции, по настоянию тогдашнего военного министра Гучкова, Корнилов стал командующим Петроградским военным округом, но пробыл в этом качестве недолго. В дни апрельского кризиса он попытался вывести против демонстрантов войска и артиллерию, но солдаты отказались выполнить этот приказ. В результате Корнилов оказался вынужден оставить пост и только благодаря стараниям своих высоких покровителей получил армию на Юго-Западном фронте. Здесь его карьера резко ускорилась. Через полтора месяца он становится командующим фронтом, а в июле 1917 года, после неудачи последнего русского наступления, Корнилов назначается верховным главнокомандующим.

В августе 1917 г. Корнилов возглавил контрреволюционный мятеж. После провала выступления бывший главковерх, его начальник штаба генерал А. С. Лукомский, генерал-квартирмейстер Ставки генерал И. П. Романовский были помещены под стражу в старинном здании иезуитской коллегии в белорусском городе Быхове. Здесь же оказались командующий Юго-Западным фронтом генерал А. И. Деникин со своим начальником штаба генералом С. Л. Марковым. Заключение не было строгим. Даже внешнюю охрану тюрьмы нес Текинский полк, до ареста Корнилова выполнявший роль его личного конвоя. Комиссия, назначенная Керенским для расследования обстоятельств мятежа, тянула дело, и к концу октября следствие по-прежнему топталось на месте. После известия о победе в Петрограде Советской власти последний верховный главнокомандующий Временного правительства генерал Духонин тайно распорядился выпустить арестованных на свободу. С фальшивыми документами генералы выехали на Дон — Деникин под видом фельдшера санитарного отряда, Романовский в форме прапорщика, а Марков в качестве его денщика. Сам же Корнилов решил прорваться с боем во главе преданных ему туркменских всадников-текинцев. Но в черниговских лесах текинцев разбили, а Корнилов, бросив на произвол судьбы остатки отряда, с документами на имя беженца из Румынии Лариона Иванова пробрался в Новочеркасск.

Алексеев, после недолгого сопротивления, оказался вынужден поделиться властью с вновь прибывшими генералами. В конце декабря 1917 года Корнилова объявили командующим Добровольческой армией—так стала называться прежняя алексеевская организация. В опубликованной декларации целью деятельности армии провозглашалось создание сильной власти, созыв нового Учредительного собрания, а в перспективе — аграрная реформа. Последние требования включались в программу в надежде на привлечение масс, поскольку призывы к реставрации монархии в ту пору явно не нашли бы широкого отклика.

Лидеры контрреволюции делали особую ставку на казачество, но большевистские лозунги находили отклик ив его среде. Когда в декабре 1917 года в Ростове вспыхнуло рабочее восстание, в распоряжении атамана Каледина не нашлось надежных казачьих частей и он был вынужден просить помощи у добровольцев. Офицерские отряды взяли город штурмом, затем туда переехал штаб Корнилова. Но белый Дон доживал последние дни. К концу января 1918 года войска Советского правительства обложили Ростов и Новочеркасск. Казаки воевать отказывались, а силы добровольцев— слишком ничтожны. Все это заставило Каледина сложить с себя атаманские полномочия, а через несколько часов покончить с собой. Власть нового атамана генерала Назарова ограничивалась едва ли не пределами атаманского дворца. В этих условиях Корнилов 9 февраля 1918 года отдал приказ об" оставлении Ростова.

Последовавший за этим поход Добровольческой армии на Кубань отражен в воспоминаниях Р. Б. Гуля. По стилю они значительно отличаются от мемуаров Деникина. Рассказ Гуля намеренно беллетризирован, почти не содержит конкретной информации, дат, фактов. Рядовой участник похода, каким являлся автор, и не мог знать о решениях, принимавшихся на уровне штаба армии. Поэтому есть смысл дополнить изложение Гуля сведениями из других источников.

Добровольцы покидали Ростов поздним вечером. Отряд шел всю ночь и лишь утром следующего дня остановился на отдых в станице Ольгинской. Здесь Корнилов собрал военный совет, для того чтобы определить дальнейший маршрут похода. Конечно, «армия», едва достигавшая численности полка военного времени, не могла рассчитывать на успех, ввязавшись в бой с главными силами красных. Белым требовался безопасный приют, хотя бы временная база. И Корнилов, после некоторого колебания, принимает решение вести отряд на Кубань, куда ранее уже неоднократно посылались эмиссары для вербовки волонтеров.

Фактически это был поход в никуда. Добровольческое командование не имело ни информации о происходящем на Кубани, ни уверенности в успехе начатого. Втайне от армии Корнилов и Алексеев обсуждали вопрос о роспуске отряда, с тем, чтобы предложить офицерам самостоятельно пробираться на Волгу или в Сибирь. Неизвестность, постоянное ожидание близкого развала армии в дни кубанской эпопеи — важнейшие элементы настроения добровольцев. Поэтому ситуации, когда стихийный самороспуск отряда казался делом ближайших часов, повторялись за время похода неоднократно.

На Кубани добровольцам пришлось столкнуться с ожесточенным сопротивлением — каждый населенный пункт приходилось брать с боем. В захваченных селах и станицах белые устраивали массовые расправы над пленными и теми, кто подозревался в сочувствии Советской власти. Страницы воспоминаний Р. Б. Гуля полны описаниями расстрелов и жестоких экзекуций. Автора не упрекнешь в преувеличении и тенденциозности. «Расстрелы пленных большевиков, — писал в рецензии на книгу Гуля эмигрантский журнал, — тоже правда, ибо первая маленькая Добровольческая армия была объединена не только патриотизмом, но и ненавистью к большевизму, перенося эту ненависть на всех его представителей»*. Кровавые расправы были не случайными эксцессами, ча составной частью программы, делавшей ставку на страх. Корнилов, отправляя добровольцев в бой, говорил: «В плен не брать. Чем больше террора, тем больше победы»**. Тон задавали личным участием в расстрелах генерал Марков, командир Корниловского полка полковник Неженцев и другие высшие офицеры.

В непрекращающихся боях, с отчаянием обреченных, Добровольческая армия прорывалась к столице Кубани. Тем временем там повторялись события, месяцем ранее имевшие место на Дону. Местные власти стремительно теряли контроль над ситуацией. В казачьих частях шло брожение. Единственной сколь-нибудь надежной опорой краевой администрации оставался офицерский отряд, сформированный капитаном В. Л. Покровским. Некоторое время ему удавалось сдерживать натиск наступавших на Екатеринодар красных, но дальнейшее сопротивление было бессмысленным. В одну из ночей Кубанская Рада, правительство и атаман тайно бежали из города.

Добровольческое командование узнало об установлении в Екатеринодаре Советской власти из найденных в захваченных станицах газет. Известие это стало для белых сильнейшим ударом. Рушилась главная цель похода, армия оказалась на грани распада. Неизвестно, чем кончилось бы дело, если бы корниловский разъезд не наткнулся случайно на скрывавшийся в горах кубанский отряд. Объединение увеличивало силы белых до 6 тысяч человек, и Корнилов принял решение о штурме Екатеринодара.

Силы защитников города составляли примерно 20 тысяч человек — в основном рабочие дружины и крестьянские отряды со всей области. Осажденные имели и преимущество в артиллерии. Белые же превосходили в выучке и организованности. Обе стороны дрались с крайним ожесточением. Трижды добровольцы бросались на приступ и трижды откатывались назад. Одному из офицерских отрядов удалось пробиться даже к центру Екатеринодара, но под натиском превосходящих сил красных пришлось отступить. Потери белых были огромны. Мобилизованные Корниловым в окрестных станицах казаки уходили прямо с позиций. Тревожным признаком являлось начавшееся дезертирство из офицерских частей.

Вечером 12 апреля (30 марта) Корнилов впервые после стоянки в Ольгинской собрал военный совет. Все присутствовавшие на нем генералы высказались против продолжения штурма. Но Корнилов настоял на том, чтобы повторить попытку, согласившись, впрочем, дать войскам день отдыха. Расходились генералы в мрачном настроении. Марков, вернувшись в свой штаб, сказал: «Наденьте чистое белье, у кого есть. Будем штурмовать Екатеринодар, Екатерине дара не возьмем, а если возьмем, то погибнем». Деникин, оставшись наедине с Корниловым, спросил его: «Лавр Георгиевич, почему вы так непреклонны в этом вопросе?» — «Нет другого выхода, Антон Иванович. Если не возьмем Екатеринодар, то мне остается пустить себе пулю в лоб»*.

Эти слова в известной мере оказались пророческими. В те дни штаб Корнилова располагался в непосредственной близости от линии огня, в здании молочной фермы Екатеринодарского экономического общества. Это -был одноэтажный деревянный дом, угловая комната которого служила кабинетом и одновременно квартирой Корнилова. Утро 13 апреля (31 марта) началось с артиллерийской перестрелки. В 7 часов 20 минут снаряд, пущенный с позиций защитников города, влетел в окно комнаты Корнилова, прошил насквозь стену и разорвался снаружи. Единственной жертвой оказался сам командующий. Взрывной волной Корнилов был смертельно контужен и через десять минут, не приходя в сознание, умер.

Последствия смерти командующего оказались катастрофическими. Отчаяние, охватившее армию, грозило превратить ее в деморализованную толпу. Новым командующим стал генерал Деникин. Первым его шагом на этом посту был приказ об отступлении. В полночь, в обстановке строжайшей тайны, — не зажигая огней, — добровольцы покинули позиции и двинулись нач -север. В обозе на одной из телег белые везли с собой тело Корнилова. Лишь проделав путь в 60 верст, отряд остановился в немецкой колонии Гначбау (у Р. Б. Гуля ошибочно — Колонка). Здесь Корнилова похоронили, поспешно и тайно. Могилу сравняли с землей и тщательно замаскировали — опасались, что месть может найти Корнилова и после смерти. Так оно и случилось. После ухода белых из Гначбау могилу опознали, тело вождя контрреволюции привезли в Екатеринодар и выставили для всеобщего обозрения. Затем труп Корнилова был сожжен, а пепел рассеян по ветру.

Из Гначбау Деникин повел отряд вновь на Дон, не имея определенной цели и не надеясь на будущее. Но когда добровольцы подходили к границам Донской области, им стало известно о начале на Дону антисоветского мятежа.

Дальнейшие события лета и осени 1918 года изложены в воспоминаниях генерала П. Н. Краснова. Но прежде — несколько слов о казачестве, ибо именно Дон и Кубань стали в. это время главной опорой белых. Из всех существовавших в дореволюционной России сословий казачество оказалось самым жизнеспособным. Объяснялось это тем, что его сословные права и привилегии носили вполне реальный характер. Практически все мужское казачье население было связано с пожизненной службой в армии. На службу казак являлся в своем обмундировании, to своим снаряжением, холодным оружием и лошадьми. Взамен государство гарантировало казаку земельный надел — пай, подлежащий регулярному перераспределению. Естественный прирост казачьего населения вел к постоянному уменьшению паев. К тому же казачье офицерство располагало земельными наделами на правах помещичьего владения, то есть не подлежащие переделу. Таким образом, в казачьей деревне, как и в других районах России, присутствовал антагонизм между богатыми и бедными. Но здесь необходимо учитывать еще одно специфическое обстоятельство. Неказачье население — так называемые иногородние — не имело в казачьих областях права владения землей. Существовала, правда, незначительная по численности категория «коренных иногородних» — старопоселенцев, но их наделы чаще всего были значительно меньше казачьих.

Стремление сохранить сословные привилегии лежало в основе казачьего сепаратизма, точнее — областничества. В 1917 году в казачьих районах создаются представительные органы — войсковые круги (на украинизированной Кубани — Рада), восстанавливается должность выборных атаманов. Эта казачья верхушка враждебно встретила Октябрьскую революцию. Рядовое же казачество отнеслось к лозунгам Советской власти скорее доброжелательно. Большевики обещали прекратить войну, а от ее тягот казаки страдали больше, чем кто-либо другой. Поэтому не нашел себе поддержки атаман Каледин, поэтому бежала из Екатеринодара Кубанская Рада. Но через несколько месяцев ситуация изменилась. Советская власть в этот период нашла в иногороднем населении казачьих областей главную опору. При этом далеко не всегда учитывалась вся сложность конфликта между ним и казачеством. Недовольство казачества вызывали и попытки механически использовать в этих районах общие принципы аграрного передела, в результате чего казачьи наделы должны были существенно сократиться.

В начале апреля 1918 года в низовьях Дона вспыхнуло антисоветское восстание. 6 мая (25 апреля) мятежники начали штурм Новочеркасска, но встретили ожесточенный отпор. Однако в разгар сражения в тыл красным ударил полутора-тысячный отряд полковника М. Г. Дроздовского, сформированный еще в начале 1918 года на Румынском фронте и в феврале вышедший из Ясс на соединение с Добровольческой армией. За два месяца дроздовцы проделали путь более чем в тысячу верст и благодаря случайности в решающий- момент оказались у Новочеркасска. Но даже эта неожиданная помощь вряд ли бы склонила чашу весов в пользу белых, если бы одновременно на территорию Дона не вступили войска кайзеровской Германии. Немцы заняли Ростов и Донецкий бассейн, обеспечив донской контрреволюции надежное прикрытие.

В середине мая в Новочеркасске собрался Круг спасения Дона. На нем развернулась борьба между различными группировками. В результате атаманский пернач получил компромиссный кандидат — генерал П. Н. Краснов.

Свое восхождение к генеральским погонам Краснов начинал в качестве военного корреспондента. Он, несомненно, обладал способностями литератора и не случайно в эмиграции успешно выступал как автор многочисленных романов, где мелодрама переплеталась с политическим памфлетом густой монархической окраски. Умение владеть пером чувствуется и в мемуарах Краснова. Но для экс-атамана воспоминания — не просто повод продемонстрировать писательский дар и уж тем более не беспристрастная летопись прошлого. Репутация сепаратиста и германофила немало мешала Краснову и в эмиграции. Поэтому в мемуарах он пытается оправдать свою прежнюю деятельность, попутно обвинив во всех смертных грехах былых соперников — прежде всего, командование Добровольческой армии.

Будучи атаманом, Краснов пытался лавировать между различными политическими силами. Он понимал, что участие казачества в контрреволюционной борьбе впрямую сопряжено с сословной обособленностью. Поэтому в правление Краснова всячески культивировался и подогревался казачий сепаратизм. Донская пропаганда объявляла казаков особой ветвью русского племени, а то и особым народом. Повсеместно восстанавливались (а чаще придумывались) казачьи традиции, призванные подчеркнуть эту самобытность. В своих письмах немецкому командованию и лично императору Вильгельму Краснов заявлял, что Дон навсегда образовал самостоятельное государство. Естественно, это вызывало неприятие у вождей Добровольческой армии, провозглашавшей призывы к воссозданию «единой и неделимой России».

Вторым поводом для разногласий между Красновым и добровольцами стало отношение к немцам. В ту пору баварская кавалерия стояла в одиннадцати верстах от Новочеркасска. Не считаться с этой силой было нельзя. Немцы, несмотря на декларированный Красновым нейтралитет Дона, стали главной опорой атамана. Когда в сентябре 1918 года оппозиция сделала попытку убрать Краснова, именно немецкий ультиматум , заставил депутатов Войскового круга вновь отдать ему свои голоса. Дон был превращен Германией в поставщика продовольствия. В обмен на зерно Краснову поступало оружие с русских складов, захваченных немцами на Украине.

Присутствие немцев на границах Дона ставило в сложное положение руководство Добровольческой армии. Белая пропаганда традиционно сочетала антибольшевистские и антигерманские лозунги. Но раньше немцы находились далеко, сейчас же они стояли на расстоянии дневного перехода. Вступать с ними в борьбу было бы явным безумием. Оставался единственный выход — делать вид, что немцев нет. Деникин уклонился от попыток германского командования завязать с ним контакты. Но и немцы настойчивости не проявили, видимо, удовлетворяясь такой позицией. Конечно, при желании Германская армия могла без труда раздавить кучку добровольцев, но на деле в оккупированных городах Украины и Крыма деникинские вербовочные бюро действовали совершенно открыто. С молчаливого согласия немцев донские власти передали Деникину треть долученных с Украины снарядов и четверть патронов.

Немцы и красновский Дон прикрывали тыл Добровольческой армии, что позволило Деникину в июне 1918 года начать новое наступление на Кубань. В отличие от корнилов-ского похода, эта операция тщательно готовилась. Кубано-Черноморская советская республика оказалась отрезанной от остальной территории Советской России. Это обстоятельство, а также конфликты внутри руководства советских войск обусловили успех белых. В августе 1918 года Деникин взял Екатеринодар, а чуть позже — Новороссийск и Ставрополь.

Еще более усилились позиции добровольцев после того, как осенью 1918 года на Черном море появились английские и французские военные корабли. Краснов, скомпрометировавший себя дружбой с немцами, ушел в отставку. Вместо него- пост донского атамана занял генерал А. П. Богаев-ский — верный соратник Деникина. В начале января 1919 года Добровольческая и Донская армии объединились под единым командованием. Вновь образованные «Вооруженные силы юга России» насчитывали в своем составе более 50 тысяч штыков, 35 тысяч сабель, свыше 200 орудий, 6 бронепоездов. Этот мощный кулак позволял белым начать наступление на Москву.

На первых порах оно развивалось успешно. Летом 1919 года Добровольческая армия захватила Харьков. Пал Царицын, годом раньше безуспешно осаждавшийся белоказаками Краснова. Далее последовали Киев, Курск, Орел. Под властью Деникина оказалось 16 губерний и областей с населением свыше 40 миллионов человек. Предполагалось, что установленный на этой огромной территории режим станет моделью устройства России в случае победы белых.

Именно в эти дни вернулся на родину журналист Г. Я. Виллиам, воспоминания которого завершают настоящий сборник. Их автор далек от большой политики, но и реалии обыденной жизни, нашедшие отражение в его записках, дают представление о нравах и порядках, царивших на «белом юге». Главное, что определяло их,-г- прогрессирующая дезорганизация и развал власти, несмотря на неограниченный диктаторский характер правления Деникина. Главнокомандующий (за глаза его называли «царь Антон») единолично принимал решение по всем важнейшим вопросам. Деникинское правительство — «Особое совещание» — могло лишь рекомендовать ему те или иные шаги.

Среди отделов «Особого совещания» выделялся Отдел пропаганды — чаще его называли Осваг — в распоряжении которого находились агитпоезда, типографии, газеты. В осва-говских издательствах миллионными тиражами печатались агитационные брошюры, лубочные плакаты, биографии белых вождей. Но, несмотря на размах, авторитет Освага был очень невысок. Главная причина этого — полное расхождение пропаганды с реальной жизнью. Содержание освагов-ских газет, по выражению современника, сводилось к формуле: «Ура во что бы то ни стало и при любых обстоятельствах»*. Ну, а плакаты, где Россия в виде дородной дамы в кокошнике поражала мечом «гидру революции» или бравый солдат протыкал штыком Троцкого, вызывали только насмешки.

Общую неприязнь к Освагу порождала еще одна его функция. Пользуясь разветвленной сетью своих отделов и агентов на местах, Осваг занимался сбором политической информации, сводки которой -регулярно доставлялись высшим чинам «белого юга». При этом, как выяснилось позже, в Осваге тайно велись досье и на самых высокопоставленных генералов, включая Деникина.

Особенностью деникинского режима была милитаризация всей системы управления. Даже сугубо гражданские ведомства возглавляли генералы и полковники. Компетенция их постоянно давала поводы для анекдотов. Говорили, например, что полковник Житков — начальник литературного отдела Освага — запретил к постановке гоголевского «Ревизора», найдя эту пьесу чрезмерно революционной.

Бесконтрольность властей вела к разгулу произвола и беззакония. Какие бы постановления ни принимались в высших эшелонах, на местах их выполнение зависело от умственных способностей, доброй воли или даже настроения какого-нибудь полковника, штабс-капитана или поручика. Особенно это проявилось в деятельности контрразведки — учреждения, игравшего немалую роль в дни белых диктатур. Контрразведки тогда существовали в великом множестве — во всех воинских частях, на транспорте, личные контрразведки крупных белых генералов. Возникали и действовали «дикие» контрразведки, не подчинявшиеся никому. Большей частью они занимались шантажом, вымогательством, а то и просто налетами и грабежами. Контрразведки превратились в настоящую мафию, от ударов которой не были застрахованы даже высшие чины Добровольческой армии. В апреле 1920 года Деникин сложил с себя звание главнокомандующего и вместе со своим начальником штаба генералом Романовским отбыл в Константинополь. Здесь, в здании русского посольства, Романовский был убит неизвестным офицером. Имя убийцы выяснилось лишь спустя много лет — им оказался некий поручик Харузин. Как стало известно, Харузин в 1919 году состоял в одной из «диких» контрразведок — «отряде особого назначения» ротмистра Баранова.

Отличительной особенностью всех государственных учреждений на территории, подконтрольной белым, было феноменальное засилие бюрократии. Объяснялось это многими причинами. Во-первых, тыловые учреждения являлись убежищем от призыва в армию. Во-вторых, все правительственные структуры заранее- строились под всероссийский уровень и по старым схемам. Демонстративное подчеркивание дореволюционных традиций проявилось в том, что в захваченных белыми районах действовала старая орфография и юлианский календарь. Игнорировалась даже астрономия— все канцелярии Добровольческой армии в Екатерино-даре работали по петроградскому времени. Расцвету дени-кинской бюрократии способствовало и то, что на «белом юге» скопилось огромное количество бежавших из центральной России чиновников всех мастей и рангов. К концу 1919 года в аппарате «Особого совещания» насчитывалось 8 бывших сенаторов, 18 генералов, 50 действительных статских советников, 22 статских советника, 49 предводителей дворянства. И совсем невозможно исчислить количество мелких чиновников, стремившихся получить в обстановке разрухи и дороговизны пусть минимальный, но все-таки гарантированный заработок.

Постоянный рост штатов государственных учреждений превратился в серьезную финансовую обузу. В целях экономии чиновникам устанавливались минимальные оклады — от 300 до 600 рублей. При этом фунт хлеба на рынке стоил около 20 рублей. Но экономия на жаловании чиновникам обернулась невиданным разгулом коррупции. Взятки для большинства из них стали едва ли не единственным средством содержать семью.

Взяточничество и спекуляция затронули в дни власти белых все слои. За спекуляцию был предан суду юрисконсульт «Особого совещания», комендант Новочеркасска, многие

другие тыловые командиры. Когда накануне сдачи Одессы

генерал Шиллинг пытался пресечь охватившую город вакха

налию и отдал приказ о закрытии ряда ресторанов, сразу по

полз слух, что он является тайным акционером ресторана

«Золотая рыбка» и таким образом стремится убрать конку

рентов.           .

Но в период победоносного наступления на Москву не это заполняло страницы газет. Летом 1919 года белым генералам уже чудились впереди золотые купола первопрестольной столицы. Однако захват Орла оказался апогеем движения де-никинцев. Через неделю после этого фронт покатился назад. К началу 1920 года белые потеряли большую часть территории Украины. Красная Армия рассекла войска деникинцев на две части. Остатки киевской группы уходили на Одессу, основные же силы Деникина отступали на Дон.

Белое командование рассчитывало, как и прежде, найти в казачьих районах опору, собрать новые силы. Но многолетняя война истощила ресурсы казачьих областей. С фронта началось массовое дезертирство, особенно отличались этим кубанские части. В начале января 1920 года пали Ростов и Новочеркасск, позже — Одесса. Последней столицей белых стал Новороссийск. В мартовские дни 1920 года город представлял собой картину полного развала. На улицах валялись вещи из разгромленных интендантских складов, табунами бродили брошенные кони. Охваченные паникой толпы штурмовали пристань, где проходила эвакуация. Добровольческие отряды, самовольно бросившие фронт, силой захватывали корабли. От кровавой бойни удерживала только стоявшая на рейде английская эскадра, время от времени посылавшая в город холостые залпы. Деникин, уединившийся в охраняемом поезде на пристани у цементного завода, фактически отошел от дел. Утром 27 (14) марта главнокомандующий вместе со своим штабом на миноносце «Капитан Сакен» оставил Новороссийск. Неделей позже он сложил с себя должность и покинул Россию.

Новороссийская катастрофа предопределила исход' гражданской войны на юге. Правда, в течение еще восьми месяцев Врангель держался в Крыму, но уже без серьезных шансов на успех. 15 (2) ноября 1920 года последние корабли, увозившие белых, покинули Севастополь. В спешке эвакуации никто не обратил внимание на удивительное совпадение дат — ровно три года назад приездом генерала Алексеева в Новочеркасск было положено начало Добровольческой армии. Этот срок вместил для белой России взлет и падение, триумфальные победы и паническое бегство. А впереди — сырые палатки лагеря в Галлиполи, многолетние беженские скитания по всему миру

 

Кандидат исторических наук В. П. ФЕДЮК

    

 «Мемуары белогвардейцев»       Следующая страница >>>

 

Смотрите также:   "Белые против Красных. Генерал Деникин"   Русская история и культура