РУССКИЕ ПИСАТЕЛИ

Александр Иванович ГЕРЦЕН                

ГЕРЦЕН Александр Иванович [осн. Псевд. Искандер: 25.36.4). 1812 Москва — 9(21).1.1870 Париж]. Ред. в доме дяди, Ал-дра Ал. Яковлева на Тверском бульваре (ныне д. 25). Отец, Ив. Ал. Яковлев (1767—1846), родовитый моек, барин гвардии капитан в отставке; мать, Генриетта Луиза (Луиза Ивановна) Гааг (1795—1851),— дочь мелкого чиновника из Штутгарта, привезенная И. А. Яковлевым в Россию в кон. 1811. Как незаконнорожденный, Г.. получивший придуманную фамилию (как и его старший брат по отцу, Егор), считался воспитанником И. А. Яковлева.

Впечатлительный от природы, Александр Иванович Герцен  остро переживал свое «ложное положение»; с детства в нем возникло ощущение, что он •оставлен на собств. силы». «...Томно и однообразно шло для меня время в странном аббатстве родителиского дсма. Не было мне ни поощрений, ни рассеяний" отец мой был почти все[да мною недоволен ... учителя приходили уходили, и я украдкой убега провожая их, на двор поиграть дворовыми мальчишками... П< редняя и девичья составлял единственное живое удовольа вие, к-рое у меня оставалось (VIII 35). По позднейшем свидетельству Г., именно впеча1 ления передней с ранних лет ра. вили в нем «непреодолимую HI нависть ко всякому рабству и к всякому произволу» (VIII, 47 Рано выучился франц. к нем. я. пристрастился к чтению. Одной т любимых книг, к-рую «перечить вал двадцать раз< (VIII 47), быт «Женитьба Фигаро» П. Бомарш Из дом. учителей наиб, воздейс- вие на Г. оказали француз Буц (по предположению Г. участит Великой франц. революции/ студент И. Е. Протопопов, позн, комивший его с вольнолюбивы), стихами А. С. Пушкина и К. < Рылеева («я их переписыв< тайком» — VIII, 64).

Свое духовное рождение Герцен  связывал с выступлением i кабристов. «Рассказы о возмуц нии, о суде, ужас в Москве силь поразили меня... мало пони.м или очень смутно, в чем дело, чувствовал, что я не с той сторот с к-рой картечь и победы, тюрь; и цепи. Казнь Пестеля и его TOI рищей окончательно разбуди ребяческий сон моей души» (VI 61). Вместе с другом, Н. П. G рёвым (познакомились ок. 182 Г. дает в 1826 или 1827 на I робьевых гопах клятву «OTOMCTI казненных» (VIII 62). Готов» пожертвовать жизнь «на избр: ную... борьбу» (VIII, 81), размы ляет над «Сравнит, жизнеопи ниями» Плутарха, идеями Ж. Руссо, историеи Великой фра революции, увлекается дра) ми Ф- Шиллера.

С окт. 1829 Г.—студент (| зико-матем. отд. Моск. ун- гае (в частности, благодаря лекциям М Г. Павлова) приобрел ♦методу», к-рую считал «важнее всякой суммы познаний» (ХХЦВ12). Вокруг Г. и Огарёва складывается кружок вольномыслящей молодежи <Н. И. Сазонов, Н М Сагин. А. Н. Савич, В. В. Пассек, Н. X. Кетчер и др.). «Идеи были смутны— Но пуще всего проповеди зали ненависть к всякому насилью, к всякому правительственному произволу» (X 318). В центре внимания кружка — полит, вопросы, события совр. ИСТОРИИ. Большое воздействие на Г. оказали Революция 830 во Франции и подавление восстания лионских ткачей (1831), жестокая расправа над участниками Почьского восстания 1830—31.

 Подтверждение своим размышлениям о несовершенстве порядков Герцен  в совр. Зап. Европе, опору мечтаниям об обществе всеобщего счастья Г нашел в сен-симонистском учении, с к-рым он познакомился (как и с идеями Ш. фурье^ в 1832—33. К студенч. годам относятся ранние из немногих дошедших до нас произв. Г переводы и рефераты книг по естествознанию, печатавшиеся в ж. лВест. естеств. наук и медицины» (1829, № 4, 5) «Атеней» (1830 ч. 2), а затем и ориг. соч. (почти все написанное до 1840 спубл. поем.). Уже в первом из них — филос. эссе «О месте человека в природе» (1832) — попытка молодого Г. систематически изложить основы своего мировоззрения заключающая зерна нек-рых осн идей его будущих филос. работ: призыв «соединить методу рациональную с эмпирическою» (I. 24), принятие диалектики («Соединение прогивуположностей кажется натяжкою, а между тем это один из главнеиших законов природы» — I, 17). В полемич. заметке о Развитие человечества, как и одного человека...» (1833) — мысли о законосообразном раз- визии об-ва через «естественный закон противуположения» (здесь Г. опирается на франц. историков Ф. Гизо и О. Тьерри) «в фазу человеческую, в фазу гармонии» (I, 26. 31). Ь ст. «Двадцать осьмое января (833), высоко оценивая ист. роль Петра I, Г. вместе с тем пишет, что дворянство «стало угнетать нэрод всем гнетом феодальной касты со времен слабого Шуйского» (1 32).

В 1833 Г. оканчивает ун-т (канд. соч.— «Аналитич. излеже ние солнечной системы Коперника»; серебо. медаль). Не обремененный службой в Мсск. экспедиции Кремлевского строения, кула отец приписал его еше в 1820, Г. задумывает и начинает ряд произв., знакомится с А. И. Полежаевым, посещает И. И. Дмитриева, Н. А. Полевого, с к-рым. в частности, спорит о сущности сен-симонизма. В февр. 1834 Г. составляет программу ж-ла, задуманного им и егс друзьями с целью «следить за человечеством в главнейших Фазах ею развития», из чею и «вывести свое собственное РОЛО- жение, обратить внимание на свои надежды» (I, 59).

В июле 1834 Г. арестован по ложному обвинению в распевании «пасквильных» песен порочащих царствующую фамилию. Следств. комиссией, к-рой не удалось доказать существования «злонамеренного об-ва», Г. характеризуется как «смелый вольнодумец». С начала сентября содержится в Крутицких казармах где работает над пов. «Ле!енда», занимается нтал. языком. Для предотвращения развития идей, к-рые «могут образовать расположение ума готового к противным порядку предприятиям», ею решено было «отослать на службу» в Пермь ianp. 1835) «под строгое наблюдение начальства». В мае переведен в Вятку, где служит в канцелярии губ. правления. Здесь Г. «ближе узнал некоторые части законоведения и самуто Русь» (XXI, 56). перед ним во всем безобразии раскрылся чиновничий мир провинц. России. В это время резко усилилась религиозность Г., отразившаяся и в переписке с люби мой — дьоюподной сестрой Нат. Ал-др. Захарьиной. Эта переписка, дружба с ссыльным архитектором А. Л. Витбергом и лит. занятия составляли светлую сторону его жизни. В ж. «Телескоп» (1836, № 10) публикуется с подписью Искандер очерк «Гофман» -Вгервое ориг. произв. Г., появившееся в печати, над к-рым он работал в 1833—34. Отвечая тогдашним романтич. устремлениям Г., очерк выявил нек-рые характерные черты его будущей ьисат. манеры: непо- средств. обращение к читателю, сочетание сюжетною повествования с публиц. рассуждениями образность языка. Ряд др. произв. этого периода не сохранился.

Благодаря ходатайству В А. Жуковского, посетившего Вятку вместе с наследником престола, Г. в кон. 1837 получает разрешение на переезд во Владимир -для сближения его с родственниками». Служит здесь в канцелярии губернатора, редактирует «Прибавления к Владимир, губ. ведомостям». Весной 1838 тайно наезжает в Москву, увозит Нат. Ал-др. во Владимир, где 9 мая они венчаются. В июне 1839 у них рождается сын Александр, позже — Николай (1843), Наталья (1844), Ольга (1850); еше пятеро детей умерли в раннем возрасте. Поскольку в июле 1839 с Г. снимают полиц. надзор, он временами посещает Москву, где знакомится с молодыми литераторами и учеными, увлеченными философией Гегеля,— В. Г. Белинским (авг,—сент. 1839), М. А. Бакуниным, 1. Н. Грановским (дек. 1839) Зачисленный в канцелярию Мин-ва внутр. дел, Г. после двухмесячного пребывания в Москве в мае 1840 переезжает в Петербург. Здесь он входит в круг столичной интеллигенции (К. И Арсеньев, В. Ф. Одоевский, И. И Панаев и др.), близко сходится с Белинским, преодолевшим отчасти благодаря спорам с Г., идею «примирения с действительностью»; отныне они идут «рука вруку» (IX 28. В кон. 1840 перлюстрировано письмо Г. с резким отзывом о «душегубстве» петерб. будочника, следствием чего было повеление царя выслать Г. «за распространение неосноват. слухов» с определением на службу вне столиц. 30 июня 1841 Г. выехал с семьей в Новгород, будучи назначен советником губ. правления.

Первым опубл. худож. произв. Г. стала пов. «Записки одного молодого человека» (ОЗ, 1840, № 12. 1841, № 8). Вобрав в себя в персрабог. виде нек-рые из его прежних опытов (рассказы дПер- вая встречая, «Вторая встреча», оба — 1836), она вместе с тем явилась как бы прообоазом отд. страниц «Былого и дум», обнаружив как одну из ведущих черт худож. творчеств? Г. его преим. мемуарный, автобисгр. характер. Романтизм раннего Г (повести «Легенда» «Елена», 1836—38, и др.) кое-где напоминая о себе избыточной метафоричностью слога, в целом уступает здесь место реализму. По манере пись- а «Записки» близки прозе Г. Гейне, к-рого Г. сочувственно цитирует во «Вступлении» («Каждый человек есть вселенная... под каждым надгробным камнем погребена целая всемирная история»), но не менее очевидна их перекличка — и по содержанию. и по стилю — с одновременно опубл. «Героем нашего времени» М. Ю. Лермонтова, где зыдвинут тот же тезис («История души человеческой... едва ли не любопытнее и не полезнее истории целого народа, особенно когда она — следствие наблюдении ума зрелого над самим собою...»). «Прелесть, объя- дение» — так отозвался Белинский (XII 62) в письме Кетчеру о «Записках», «полных,— как писал он в „Отеч. зап.",— ума, чувства, оригинальности и остроумия и заинтересовавших обшее внимание» (V, 584).

В Новгороде Г. переживает острый духовный кризис. Еше в кон. 30-х гг. он писал произв., в к-рых идеи социализма, гуманизма, социального протеста получали опору в христианстве (диалог «Из римских сцен», 1838; неоконч. стихотв. драма «Вилвям Пен» 1839, и др.). В Новгороде идет интенсивный процесс освобождения социально-теопе- тич. мышления Г. от религ. формы (в частности, под сильным воздействием кн. Л. Фейербаха «Сущность христианства»). Своего рода итогом был спор Г. с Л. Д. Филиппович, когда он ппямо заявил: нет ни бога, ни бессмертия души.

Выйдя в отставку в чине надв. сов. и получив благодаря хлопотам Огарева В. А. Соллогуба и М. Ю. Виельгорского разрешение жить в Москве. Г. в июле туда переезжает. Посещает П. Я. Чаадаева, сближается с В П. Боткиным Грановским, позже — с К. Д. Кавелиным И. С. Тургеневым. С нач. сент.живет в «тучковском доме? (Сивцев Вражек, д. 27; ныне Музей А.И.Герцена). Не оаз встречается и часто переписывается с Белинским.

В задуманном еше в Новгороде цикле статей «Дилетантизм в науке» (ОЗ. 1843, Ме • 3, 5, 12), характеризуя тогдашнее состояние научной (прежде всего филос.) мысли, Г. горячо ратовал за соединение философии и науки с жизнью и в этой связи предпринял критич. обзор осн. форм квазинаучности. Предваряя статью 2-ю (содержавшую яркие очерки классицизма и романтизма), он так определял общий план цикла: «Первая статья была о дилетантизме вообще следующая будет посвяшена специализму в науке||в четвертой... поговорим о формализме^ (III 24),— понимая под формалистами тех, кто «так или сяк поднявшись в сферу всеобщего», «не чувствуют потребности... выхода в жизнь — действит. осуществления идеи» (III, 69 76). Для Г. же «деяние» выступает как существеннейшая характеристика личности. Понимая диалектику Гегеля по позднейшему своему определению, как «алгебру революции» (IX 23), Г. стремится филос. образом обосновать закономерность развития человечества к обществу, лишенному антагонизмов, при этом он формулирует этич. принцип, осуществлением к-рого стала вся его жизнь: «В разумном, нравственно свободном и страстно энергическом деянии человек достигает действительности своей личности и увековечивает себя в мире событий» (III- 71).

Успех «Дилетантизма в науке», горячо принятого Белинским («... статья донельзя прекрасная — я ею упивался и беспрестанно повторял — вот как надо писать для журнала», XII 130) и студенч. молодежью (см.: Герцен, II 404), побудил Г. к созданию цикла статей о взаимоотношениях филосифии и естеств. наук. Г. штудирует спец. работы по физике, химии, эмбриологии и т. д., посещает лекции К.Ф. Рулье по зоологии И. Т. Глебича по анатомии, а с др. стороны глубоко изучает филос. лит-ру прежде всего произв. Гегеля и Фейербаха, явившиеся важнейшим тесретич. источником «Писем об изучении природы» (ОЗ, 1845 № 4 7, 8, 11, 1846, № 3, 4; не закончены).

Центр, идея этого соч. теоретически сформулированная в первыу двух письмах,— настоят, необходимость ликвидации «временного антагонизма» между естеств. науками и философией: «Философия, не опертая на частных науках, на эмпирии.— призрак, метафизика. идеализм. Эмпирия довлеющая себе вне философии.— сборник, лексикон, инвен- тарий...» (III 101). Эта мысль затем раскрываете в 3—6-й главах — глубоко содержательном очерке истории философии от древних греков и римлян через ср.-век. схоластику к Р. Декарту, Ф. Бэкону и др. философам нового времени, вплоть до материалистов 18 в. В противоположность панлогизму Гегеля Г. стт>емится представить природу («бродящее вещество») как первичнее по отношению к сознанию, к логике, а диалектику познания, логику — как продолжение и отражение природы «диалектики физического мира». По слсвам В. И. Ленина Г. «... вплотную подошел к диалектическому материализму и остановился перед — историческим материализмом» (XXI, 256). Высшее достижение отеч. филос. мысли своего времени, «Письма об изучении природы» — получили одобрит, отзывы Белинского (X, 48; XII. 296), позже — Н. Г. Чернышевского (II, 556; III, 224; VII, 761), есть свидетельство о высокой оценке их Ф М Достоевским (Достоевский в восп., II 138).

Подспорьем в работе Г. над филос. статьями был начатый в день его 30-летия дневник к-рый он регулярно вел три года и к-рый раскоывает мн. стороны творч. процесса Г., представляя собой вместе с тем своего рода лит. пооизв. (опубл. 1875). Из дневника видно, какие исторические (А. Каррель, Ф. Шлос- сер. Л. Блан А.-Ф Г<Ъререр и др.) и социалистич. (В. Кочси- деран, П. Ж. Прудрн и др.) труды изучает Г., на какие события реагирует (напр., восстание силез. ткачей). Дневник раскрывает сложный характер отношения Г. к формирующемуся славянофильству. «Открытая война» со славянофилами (XXII. 201) сопровождалась попытками уяснить и элементы истинного в их позиции, неприятием одностороннего западничества Дневник фиксирует нарастание разногласий Г. с Грановским и нек-ры ми др. моек, друзвями (т. н соколовские споры). Ряд житей ских наблюдений зафиксирован ных в дневнике и письмах Г той поры, получили худож.-филос и публиц. разработку в цикл; статей «Капризы и раздумье (1843— 47) в распространявших ся в списках фельетонах «Москг и Петербург», и тр.

Осенью 1845 Г. возвращается i работе над ром. «Кто виноват? (начат в в Новгороде, в 18,. оставлен после холодного прием, друзьями прочитанных глав «Повесть не мой удел, это я знаи и должен отказаться от по вестей» — II, 222; опубл.: ч. I — ОЗ 1845, N° 12. 1846 № 4 полностью — как прил. к «Со временнику», 1847, № 1). Пафо борьбы с крепостничеством искажающим все человечески отношения пронизывает это со1 Г. ставшее одним из центр произв. натуральной школь Примечательна активная реакци Ф В. Булгарина (СГ. 184S 14 февр.), предваренная его ж доносом в III отделение («Ту изображен отставной русский те не рал величайшим скотом, не веждою и развратником... а уч! тель, сын лекаря, и прижита дочь с крепостной девкой — об разцы добродетели...») с резолк цией Л. В. Дубельта: «...я нахож всю повесть предосудительною [Л е м к е (2), с. 305]. Глубоку интерпретацию «Кто виноват? дал Белинский. Полемизируя оценкой романа А. Д Галаховым как в высшей степени худож. произведения (03, 1848, NE 1, с. 18—21), указав на его слабые стороны («... собственно не роман, а ряд биографий, мастерски написанных и ловко связанных... той мыслим. к-рой автору не удалось развить поэтически» — X. 322— 23). отметив нек-рую недосказанность и непоследовательность в обрисовке гл. героя, продолжателя 1алереи «лишних людей» в рус. лит-ре, критик высоко оценил произв. в целом и на его материале проницательно определил решающие особенности Г -художника. «.

Он обладает замечательною способностию верно передавать явления действительности, очерки его определенны и резки картины его ярки... Но... главная сила его не в творчестве, не в художественности. а в мысли, глубоко прочувствованной. вполне сознанной и развитой» (с. 318), к-рую критик определял как «болезнь лри виде непризнанного человеческого достоинства... С этой доминантой творчества Г. критик связывал и своеобразие его стиля «Главное орудие Искандера, которым он владеет с таким удивительным мастерством,— ирония, нередко возвышающаяся до сарказма, но чаще обнаруживающаяся легкою, грациозною и необыкновенно добродушною шуткою...» (с. 325). Эти черты с полным блеском проявятся позже — в публицистике Г в «Былом и думах >.

Появление «Кто виноват?» вызвало многочисл. отклики: А.А.Григорьева, Достоевского, И. С. Аксакова, Вал. Н. Майкова Н. А. Некрасова, Грановского, позже А. К. Толстого, Чернышевского, Д. И. Писарева, увидевшего, в частности, в образе Ьель- това «мучит, пробуждение рус. самосознания» (III 337).

Почувствовав себя писателем, Г., еще не закончив «Кто виноват?», создает повести «Со- рока-воровкаг («Совр.», 1848, N? 2) — историю креп, актрисы. яркое худож. обличение антигуманности крепостничества — и «Доктор Крупов» («Совр.», 1847. № 9Т где герой (параллель лермонтовскому Вернеру персонаж ряда произв. Г., своего рода двойник автора) приходит к мысли, чтс человечестве «повально повреждено», корень же зла — в том, что «вместо действительных интересов всем заправляют мнимые, фантастические интересы» (IV, 263). Повесть вызвала восхищение Белинского, Тургенева, Грановского («Так шутил Вольтер во воемя оно но в Крупове более теплоты и поэзии » (ЛН. т. 62 с. 92).

В мае 1846 умирает отец Г. Став состоят, человеком, Г. вновь возбуждает хлопоты о разрешении на путешествие за границу. Вскоре после снятия полиц. надзора (нояб. 1846) получает 3aiра- ничкый паспорт и 31 янв. (12 февр.) 1847 переезжает с семьей рус.-прус, границу. «Меня манила даль, ширь, открытая борьба и вольная речь, я искал независимой арены, мне хотелось попробовать свои силы на воле...» (X, 25—26;. Через Кенигсберг, Берлин, Ганновер, Кёльн, Брюссель Г. направляется в Париж, город, с детства бывший для него олицетворением революции. Здесь возобновляет дружесхие связи с Сазоновым, Бакуниным, П. В. Анненковым знакомится с Г. Гервегом, Прудоном. Интересуется культурной жизнью, посещает заседания Нац. собрания. В июле 1847 встречается с приехавшим в Париж больным Белинским, к-рый читает ему свое письмо к Гоголю. Отзыв Г.: «Это — гениальная вещь, да это, кажется и завещание его» (Анненков, 363).

Первые заруб. впечатления Г. излагает в форме «писем» — жанре, отвечающем лирико-пуб- лиц. природе его творчества. Цикл «Письма из «venue Ма- rigny» (на этой парижской улице Г. поселился в апр. 1847) печатался в «Современнике» (1847 № 10, 11), в переработ, виде составил 1—4-ю гл. «Писем из Франции и Италии» (Лондон, 1855). «В них первая встреча с Европой, веселая сначала — да и как же было не веселиться, вырвавшись из николаевской России, после двух ссылок и одного полицейского надзора!» (V, 9).

В «Письмах из A\enue Marig- пу», внеш. легкость, фельетон- ность к-рых — в значит, мере форма эзопова языка Г. впервые выступает с более или менее развернутым изложением социа- листич. убеждений. Благодаря им он быстро разглядел за ^пестрыми декорациями» «внутреннюю болезнь» (V, 9) Зап. Европы, увидел два Парижа — бурж. и пролетарский. В центре повествования I.— новый для рус. лит-ры образ «буржуа, пролриете- ра, лавочника, рантье (V, 33). Г. дает беспощадный анализ духовного мира буржуазии, мещанской нравственности, осн. на силе денег и любви к порядку. Вместе с тем указывает и на слабость социалистич. учений, хотя и отмечает обращение социалистов к главному — экон.вопросу. При обсуждении «Писем» в сент. 1847 на квартире Г. произошла острая дискуссия (Сазонов, Белинский, Ан- ненков^ о социальной роли буржуазии, заочно в нее включились Грановский (см.: Т. Н. Грановский и его переписка, т. 2. М., 1897, с. 424 446), Боткин (письмо к Анненкову 12 окт. 1847; см.: П. В. Анненков и его друзья, СПб, 1892, с. 551—52) и Галахов, намекавший, что свое представление о буржуазии как классе, не имеющем будущего Г. заимствовал у Блана, к-рый «в истории видит берьбу пролетариев с буржуазиею, бедного и богатого класса народа» (03, 1848. Nfg 1 с. 22).

Е окт. 1847 Г. едет в Италию (Генуя, Рим). Если в чПисьмах из Avenue Mari^ny» надежда на рев. обновление Европы то и дело перебивается горькими констатациями ее нравств. «смерти», то здесь он близко наблюдает освободит, движение что способствует возрождению веры в социалистич. будущее Запада, отразившейся в цикле «Письма с Via del Corse» (в переработ виде составили 5—8-ю гл. «Писем из Франции и Италии»).янв. 1848, узнав о восстании на юге, Г. решает «посмотреть своими глазами на Неаполь в революции» (V, 97). 11 февр. он присоединяется к демонстрации по поводу подписания королем Фердинандом II конституции. Вернувшись в Рим, узнает о баррикадных боях в Париже: «Новые силы пробудились в душе, старые надежды воскресли, и какая-то мужественная готовность на все снова взяла верх» (V, 124). 16 апр. Г уезжает во Францию: «Мне казалось изменой всем моим убеждениям не быть в Париже, когда в нем республика» (X, 18). В Париже он участвует в полит, банкетах, мая целый день проводит на улице, «своими глазами» наблюдая за неудавшейся попыткой рабочих разогнать предавшее чх интересы Нац. собрание. Особенно остро переживает июньские дни ! 8^8. когда восстание париж. пролетариев было жестоко подавлено «лавочниками в мундирах»: «Стоя возле трупов, возле ядрами разрушенных домов, слушая в лихорадке как расстреливали пленных, я всем сердцем и всем помышлением зв^л дикие силы на месть и разрушение старой, преступной веси — звал даже не очень думая, чем она заменится» (XX, кн. 2 с. 586). 2 авг. Г. пишет моек, друзьям: «Июньские дни ничего не имеют подобного в предшествовавших революциях — тут вопрос, громко поставленный 15 мая вырос в борьбу между гнилой, отжившей, бесчеловечной цивилизацией и новым социализмом» (XXIII 80).

Драм, восприятие Г. поражения Революции 1848—49 («...я так еще не страдал никогда...», XXIII, 81; Я не умер, но я состарился. .», VI, 41 — 42) запечатлено в цикле «Опять в Париже» (вошел в переработ, виде как гл. 9—14 в «Письма из Франции и Италии») и кн. «С того берега» (написана в 1847—50; отд. главы посылались друзьям в Россию печатались в нем., франц. и итал. изданиях; отд. изд. на нем. яз.— Гамбург, 1850; рус. изд.— Лондон, 1855). Здесь Г пересматривает нек-рые положения своей социально-филос. концепции. Бичуя совр. ему социалистич. учения, Г. в сущности, подвергает резкой критике социальный утопизм и разного рода романтич. иллюзии. Вместе с тем он подчас ставит под сомнение способность человеческого сознания верно отразить и предвидеть направление ист. движения, отказывает в научности понятию «прогресс» и т. д. he видя в зап.-европ. действительности совпадения хода истории с развитием обществ, мысли выдвинувшей социалистич. идеал. Г. пессимистически оценивает перспективы социального переворота на Западе, что было критически встречено «московскими друзьями». Грановский писал Г., что его воззрение на историю и человека «обличает какую-то усталость, отрешено от живого дви жения событий. Ты стоишь одиноко» (ЛН т. 62, с. 99).

«Духовная драма Герцена была порождением и отражением тон всемирно-исторической эпохи. когд« революционность буржуазной демократии уже умирала (в Европе), а революционность социалистического пролетариата етче не созрела» (Ленин XXI 256). Мучительно пытаясь понять, почему социально-политические силы выступавшие вместе в феврале, в июне оказались по разные стороны баррикады, Г. пришел к осознанию двух осн. фактов социально- ист. ситуации сер. 19 в.: поворота бурж. либерализма к контрреволюции и неспособности пролетариата того времени взять власть в свои руки, построить социалистич. об-во. Заявления об отсутствии готовых решений социального вопроса отрицание уравнительности свойственной ••н. системам утопич. социализма, сопрягаются у Г. с идеей необходимости дозревания об-ва до социализма, к-рый требует и качеств, роста сознания масс, и определ. экон. предпосылок. Г. считает антидемократичным навязывание народу свободы и оавенства «сверху». Признавая закономерным кровавый характер прошлых революиий, допуская по временам возможность «ком- мунистич.» революции-мести, он не приемлет саму идею кровавой террористич. революции как способа установления социалистич, строя, полагая, что грядущий «переворот» должен состоять не столько в разрушении старого, сколько в творчестве новых форм обществ, жизни. Г. становится т. о., принципиальным противником революции прежнего, бурж. типа когда массы слепо участвуют в полит, перевороте, будучи лишь «мясом освобождения», свсесбразным тараном, с помощью к-рого новые кланы угнетателей народа добывают себе гос. власть.

В Париже (до 20 июня ,затем в Швейцарии (до середины дек. 1849), куда он переезжает опасаясь ареста, вновь в Париже (до середины июня 1850), наконец, в Ницце (до нач. июня 1852) Г. внимательно изучает полит, жизнь Зап. Европы, Все обширнее и прочнее становятся его личные связи с зап. демократами— Гервегом. 3. Хоецким, Ф. Каппом, Дж. Мац- цини, Ф. Орсини, Л. Бамберге- ром, У. Линтоном, К. Фогтом и др. Г. участвует в газ. «i_a voix du peupie», будучи, вместе с Пру- доном, ее соиздателем (1S49— 50). Вместе с тем, отвергая любые формы рев. авантюризма, он отклоняет предложения об участии в полит действиях, имеющих целью совершение революции при отсутствии необходимых условий (напр.. в Европ. центр, демокр. к-те сент..Этим во многом определялись особенность положения Г. среди большинс тва мелкобурж. эмигрантов, ждавших революцию «с сегодня на завтра», и их реакция на кн. «С того берега» (отзывы Ю. Фребеля И. Якоби Р. Зольгера, М. Гесса). Хотя она была в целом высоко оценена современниками [в т. ч. и в России: см.. напр.. отзыв Н. А Некрасова о гл. е После грозы»: реквием Г. «чертовски хватает за душу» (X. 116)], ее понимание представляло значит, трудность вследствие сложного сочетания испове- дальности с памфлгтностью. а в особенности диалогич. построения отд. глав, выражавшего отсутствие у Г. однозначного решения тех кардинальных проблем, к-рые он обсуждал.

Несмотря на разгул реакции в Зап. Европе, Г. уже в 1849 пришел к мысли остаться на Западе — «затем, что борьба здесь, что. несмотря на кровь и слезы здесь разрешаются общественные вопросы что здесь страдания болезненны жгучи но г л а с н ы ... Я остаюсь здесь не только потому что мне противно переезжая через границу, снова надеть колодки, но для того, чтоб работать. Жить слсжа руки можно везде: здесь мне нет другого дела, кроме нашего дела» (VI, 13—17). Продолжая активно сотрудничать в радикальной заруб. печати (ряд статей Г., как и значит, часть его огромного эпистолярного наследия, написаны по-французски), он одно- аременно, учитывая ценз, притеснения в России, приходит к выводу о необходимости «начать заграничную рус. лит-ру» (VI, 146). Тогда же Г. берет на себя миссию «знакомить Европу с Русью». В кн. «О развитии рев. идей в России» (вышла в 1851 ка франц. и нем. яз.; в рус. пер,— М.. 1861, в дитеграфир. виде. нелегально) — первом и глубоко содержат, очерке истории рус. обществ, мыслив Г. раскрыл рев. традиции как народа, так и интеллигенции. Здесь впервые определено ист. значение восстания декабристов, деятельности Полевого, Чаадаева, Белинского, спора западников и славянофилов, социалистич. пропаганды петрашевцев, даны социально- ист. характеристики творчества крупнейших рус. писателей в их взаимосвязи с духовным развитием об-ва. Рассматривая направление этого развития, как общее с направлением зап.-европ. истории Г. вместе с тем подводил читателя к выводу о том, что Россия пойдет к социализму путем, отличным от западного. Книга вызвала одобрит, отклики Ж. Мишле, Прудона и др. зап. публицистов.

Выдвинутая Г. концепция ^русского социализма» ставшая впоследствии теоретич. основой народничества, в конечном счете сводилась к формуле «Человек будущего в России мужик, точно так же, как во Франции работник» (VII, 326). Для самого Г. это оЬглс своего рода преодоление его социального пессимиз- :а. в сохранившейся в России сел. общине, в ее «аграрном коммунизме» он увидел как ему представлялось, зародыш будущего социалистич. об-ва, возможность миновать путь «западного», бурж. развития, с его пауперизмом, развитием духа индивидуализма, мещанства и т. п. Изложение этих идей Г. дал в ст. «Россия» (1849), «Рус. наро" и социализм» (1851), «Рус. крепостничество» (1852) и др.

В сент. 1S50 Г. отказывается выполнить повеление Николая I о немедленном возвращении в Россию. 18 дек. 1850 Петерб надворный уголовный суд, «согласно высочайшего... повеления». выносит приговор: «Подсудимого Герцена, лишив всех прав состояния, признать за вечного изгнанника из пределов Российского гос-вас. Летом 185 Фоибур- <ий кантон Швейцарии по прось бе Г. принят решение о его натурализации (такая мера предохраняла Г. от выдачи его царскому пр-ву).

В 1850—52 в личной жизни Г. одна катастрофа следует за другой. Сначала — увлечение Н 1. Герцен Гервегом. 16 нояб. 1851 вс время корабпекрутте ния гибнут мать Г. и его младший сын — глухонемой Коля. Эти события хронологически почти совпадают с контррев. переворотом, совершенным во Франции Луи Бонапартом. 8 дек. 1851 Г. в письме к МТ К. Рейхель замечает: «... уже не семья а целая странс идет ко дну, и с ней, может быть, век. в который мы живем» (XXIV, 284). 2 мая 1852

Г. настигает еще один удар — смерть жены (неск. часами раньше умер только что водившийся сын Г.).

24 авг 1852 Г. вместе с сыном Cainefi приезжает в Лондон, бывший в то время центром полит, эмиграции. Находясь в Англии, Г. общается с Л. Кошу- том, л. Саффи, А. О. Ледрю-Рол- леном. Бланом и др. зап. демократами. поддерживает дружеские отношения с Прудоном, Мишле Дж. Гарибальди, В. Гюго и мн. др. прогрессивными деятелями. Приехав с намерением пробыть недолго, Г. остается в Англии на 12 лет, посвятив их гл. делу жизни — освобождению родины от самодер^авно-крепостнич. гнета. С этой целью Г. основывает (с помощью Стан. Ворце- ля и др. польск эмигрантов) Вольную рус. типографию (июль 1853: первая попытка Г. основать такую типографию в Германии осенью 1850 не удалась): «... если я ничего не сделаю больше, то эта инициатива русской гласности когда-нибудь будет оценена» (XXV. 47).

Первыми изданиями Вольной типографии были листовка-про- кламаиия «Юрьев день Юрьев день! Рус. дворянству», листок «Поляки прощают нас!» брошюра Г. «Крещеная собственность»-, в к-рой он пишет о том, что есть две противостоящие друг другу России, высказываясь, однако, за мирный путь социальных пре- эбоа^ований. Кроме собств. произведений — «С того берега», сб. «Прерванные рассказы» (Лондон i854> куда средт: прочих вошлн беллетристич. соч. Г. кои. 40-х — нач. 50-х гг. (пов. «Долг прежде всего», «Поврежденный^ и др.) Г. печатает также прокламации написанные В. А. Энгельссном стих, отд. листком) П. А. Вяземского «Русский бог> и др. Однако первое время все это практически не проникает в Россию. На призыв Г. к соотечественникам использовать его печатный станок никто не откликнулся; напротив, прибывший в ав1. 1853 в Лондон М. С. Щепкин от имени моск. друзей Г. уговаривал его отказаться от начатой деятельности. Еще более осложнила положение Г. его пораженч. позиция во время Крым, войны 1853—56.

Перелом наступил после смерти Николая I. Непссредств. откликом Г. на оживление обществ, движения в России был выпуск альм. «Полярная звезда^ (1855— 68), название к-рого было выбрано Г. с целью «псхазать... преемственность труда, внутр. свяjb и кровное родство» своей деятельности с заветами декабристов XII, 265). Издание альманаха было поддержано Гюго, Мишле, Прудоном и Бланом. хотя Г. и не удалось привлечь их к тесному сотрудничеству. В восьми кншах оПолярной звезды» Г. напечатал запрещенные стихотворения Пушкина Рылеева, Лермонтова, материалы о декабристах, переписку Белинского с Гоголем (1847), уФилософич. письмо» Чаадаева и пр , а также ря д собств. соч.: «Западные аргбескн» (кн. 2, 1856: «Я ужасно стою за них к думаю, что это самое художественное из моих писаний и самое злое...», XXV, 337), «Еше гариа- ция на старую тему» (кн. 3, 857). «Опыт бесед с молодыми людьми» (кн. 4. 1858^ «Разговоры с детьми» кн. 5 1859), «Роберт Оуэн» (кн. 6, 861); нек-рые из них вошли в <Былое и думы». Полит, платформа «Полярной звезды» была выражена Т. в «Письме к имп. Александру Второму» кн. 1) с призывом дать «свободу рус. слову» и 1 землю крестьянам», освободив их от креп, состояния (XII 274).

Приток материалов из России позволил Г. начать выпуск «Голосов из России» и др. изданий. Само имя Г. становится символом свободного рус. слова. В дом к Г. (жившему то в самом Лондоне, то в его пригородах) особенно в кон. 50-х — нач. 60-х гг. устремляется поток приезжающих из России; здесь состоялись его встречи с Тур1еневым, Л. Н. Толстым, А. Н. Островским, Достоевским В. В. Стасовым, А. А. Ивановым. Марко Вовчок, Н. Г. Рубинштейном и др. деятелями рус. культуры. Посещают Г. и представители формирующегося рев. подполья, в т. ч. Н. А. и А. А. Серно-Соловьсвнчи, М. Л. Михайлов, А. А. Слепцов, М. Л. Налбан- дян, А. А. Поте^ня, Н. В. Шелгу- нов Последний вспоминал: «Каждый русский приезжавший в Лондон считал своим долгом сходить к нему на поклонение» Ш е л г у н о в [и др.], I. 126).

9 апр. 1856 в Лондон приехал Огарёв, подавший Г. идею издания рев. газеты. В 1857—67 они совместно издают первую рус. рев. газету. «, Колокол" (1857— 1867),— писал В.И.Ленин,— встал горой за освобождение крестьян. Рабье молчание было арушено» (XXI. 258—59/. Рожденный потребностями обществ, движения, /Колокол? стал важнейшим фактором формирования рев. ситуации в России. В объявлении об издании «Колокола» го- вораюсь: «... события в России несутся быстро их надобно ловить на лету, обсуживать тотчас» (XII 357),— и Г. с Огаревым достигали этой цели. С издания кКо- локола» почти каждом номере к-рого Г. помешал свои статьи, фельетоны и заметки, начинается пятилетие его наиб, бурной и влият. деятельности. Кроме «Колокола» и приложений к нему «Под суд!» и «Общее вече», в Вольной типографии издаются произв. А. Н. Радищева и М. М. Щербатова (1858), два сб-ка соч. Г. и Огарёва«За пять.тет» (I860? 61) 2 тома «Ист. сб-ка» (1859 — 61), 2 тома в 3 выпусках «Записок декабристов» (1862—63) и др. Не наиб резонанс в России вызывало, несомненно, издание самого «Колокола», влияние к-рого вв один год переросло „Полярную звезду"» (XI 300), чему немалс способствовала яркая форма, к-рую Г. придавал печатавшимся материалам. памсЬлетный характер многих из них. По отзыву П. А. Кропоткина, статьи в «Колоколе» написаны «с гакой силой и теплотой, отличаются такой красотой формы какие редко встречаются в полит, лит-ре» (Собр. соч., т. 5 СПб., 19С7, с. 299 .

Число корреспондентов Г. возрастало; среди них: Тургенев, Кавелин, К. С. Аксаков, Ю. Ф. Самарин, А. И. Кошелев и др. Затем в «Колоколе» все громче звучит голос молодой разночинной интеллигенции. С 1862 в газете участвует и Бакунин. Если накануне реформы 1861 Г. были свойственны нек-рые либер. иллюзии (относительно возможности осуществления «революции сверху». авангардной роли ср. дворянства и т. п.). то грабит, характер «освобождения» ясно показал ему необходимость пересмотра полит, позиции. «Народ царем обманут»,— провозгласил «Колокол». Г. выступает в защиту ограбленных реформой крестьян, бичует усмирителей крест, волнений разоблачает либералов, предавших интересы народа. Ею ст. «Ископаемый епископ, допотопное правительство и обман) гый народ» («Холокол», 1861, 15 авг.) — образец рев. пропатанды, предназначенной для крестьян. Правда, на рубеже 50—60-х гг. между издателями сКолокола» и редакцией «Современника» развертывается полемика. отразившаяся, в частности, в статьях Г. «Very dangerous!!!» (1859, 15 июня), «Лишние люди и жел- чевикиг (I860, 15 окт.) и др. Она была связана как с известной ограниченностью информации Г. относительно событий в России, так и с различием в трактовке важных социально-филос. и эстетич. проблем Г., с одной стороны, К. А. Добролюбовым и Чернышевским — с другой. В этой полемике Г., не вполне правильно поняв мотивы редакторов «Современника», вступается за «обличит, лит-ру», за «лишних людей» как представителей поколения «сороковых годов», указывает на недооценку разночинцами их духовных предшествен ников. Для объяснения с Г. летом 1859 Чернышевский совершил поездку в Лондон. Идейная борьба внутри рус. рев. демократии отразила противоречивость обществ. развития и освободит, движения в России, сложность процесса формирования рее. лагеря.

Важнейшей заслугой Г.— издателя «Колокола» было воспитание нового поколения революционеров: «Как декабристы разбудили Герцена так Герцен и его „Колокол" помогли пробуждению разночинце в...» (Ленин, XXV 93). В Вольной рус. типографии были напечатаны прокламация «К молодому поколению» Н. В. Шелгунова и М. Л. Михайлова (что не означало согласия с нею Г.). брошюра Огарёва «Что надо делать войску>. В «Колоколе» перепечатывались прокламации «Великоруеса» была опубл. ст. Огарёва «Что нужно народу». Все это способствовав созданию рев. подполья.

1862 — апогей «Колокола» (выпущено 35 номеров общим объемом 288 стр.), но в этот же год начинается и отлив от Г. дворянского читателя. Реакция организует траадю Г как наставника «поджигателей» (статы: М. Н. Каткова, Н. Ф. Павлова и др.). Тогда же происходит и разрыв Г. со мн. давними друзьями резкая полемика с Тургеневым — в письмах и в цикле статей «Концы и начала» (1862—63). Публикуя в «Колоколе» ст. «Ученая Москва» (1862, 15 марта/, направленную против либер. соглашательства с царской репрессивной политикой, Г. пишет М. К. Рейхель: «... Вы поймете из начала статьи ..., что между нами с бывшими близкими людьми в Москве — вее окончено, до их оправдания. Поведение Кершей, Кетчера. а потом Бабста и всей сволочи таково, что мы поставили над ними хрест и считаем их вне существующих. Статью эту я написал со слезами, не — как 30 лет тому назад, как 20... как 10...— есть для меня святыни — дороже лиц» (XXVII, кн 1. с. 214). По поводу брошюры Кавелина «Дворянство и освобождение крестьян > Г. писал ему 15 июня 1862: «Ты ошибаешься... но в ту эпоху, в которой мы живем, ошибка — преступление, ошибка Кавелина — двойное. 3 93 году тебе за это огрубили бы голову, и ты и я — мы эти средства ненавидим, но во время разгрома — я не нашел бы это несправедливым» (XXVII. кн. 1. с. 237).

Понимая неподготовленность Польск. восстания 1863—64, Г. тем не менее, когда восстание началссь, открыто выступил в защиту повстанцев хотя знал, что вызовет негодование бывших ею почитателей, многие из к-рых оказались в плену квазипатриотич. настроений. 10 апр. 1864 Г. с горечью и гордостью констатировал: «Мы испытываем отлив людей с 1363 — так, как испытали его прилчв от 1856 до 1862 ... Какой- нибудь Боткин ругавший при Николае рус. типографию и сделавшийся моим почитателем во время успеха, ругает нас снова из патриотизма — только смешон... Придет время — не „отцы", так „дети • оценят тех трезвых, тех честных русских, которые одни протестовали — и будут проте стонать против гнусного умиротворения [Польши]. Наше дело, может, кончено. Но память того, что не вся Рсссия стояла в разношерстном стаде Каткова, останется... Мы спасли честь имени русского — и за это пострадали от рабского большинства» (XXVII. кн. 2, с. 454—55). «Герцен спас честь русской демократии»,— подтверждал З.И.Ленин (XXI 2бо).

Все определеннее делая объектом своих надежд «новую Россию» и в известной степени принимая на себя ответственность за развитие «нового кряжа» революционеров, Г. с тем бсльшей настороженностью относится к негативным явлениям в рус. рев. движении, обусловленным его незрелостью к любым формам рев. авантюризма. Отсюда резкая критика Г. экстремистской по духу прокламации Молодая Россия» (ст. «Молодая и старая Россия». «Кслокол>. 1362. 15 июля). После польск. событий в «Колоколе» все более преобладающей становится тема противостояния «России подлой» и «России новой». «Для этой новой среды хотим мы писать и прибавить наше слово дальних странников — к тому чему их учит Чернышевский с высоты царского столба, о чем им говорят подземные голоса из царских кладовых...» (XVIII 244). Когда в Женеве образовалась довольно многочисл. колония молодых рус. революционеров. Г предпринимает попытки сближения с ними. Отвечая на пожелание молодых давать больше статей «теоретико-практических», Г. публикует в «Колоколе» три цикла «писем» — «Письма к противнику» (1364— 65), «Письма к путешественнику» (1865) и «Письма к будущему другу» (18С4—66)—свидетельство углубления мысли Г. как теоретика революции и социализма. В кон. 1864 — нач. 1865 он участвует в съезде эмигрантов в Женеве и это способствовало ею укреплению в той мысли, что «Колокол» «издавать в Лондоне при новом взмахе в России — нельзя» (XXVIII 9).

15 марта 1865 Г. навсегда покидает Англию. На континенте он встречается с Гарибальди, О. Бланки, позднее — с Гюго. Продолжает издавать «Колокол», 197-й лист к-рого выходит 25 мая 1865 уже в Женеве. Но надежды на подъем освободит, движения в России не оправдались: после выстрела Д. В. Каракозова (апр. 1866) они возее развеиваются (см. ст. Г. «Порядок торжествует!»). Не произошло и сближения Г. с «молодой эмиграцией» — с «милой оравой этой» (XXVIII 9), хотя он приложи.^к этому немалс усилий. В июле 1867 выходит последний, 244—245-й, номер Колокола», в 1868—69 вышло 15 номеров газ. «Kolokol» на франц. яз. и 7 рус. прибавлений к нему. Подводя итоги издания рус. «Колокола», Г. писал: «...мы сказали почти все, что имели сказать, и слова наши не прошли бесплодно... Одна из наших важных на. рад состоит именно в том, что мы меньше нужны» (XX, кн. |Я с. 9). Новые испытания пришлось пережить Г. и в личной жизни. Ставшая в 1857 его женой Н. к. Тучкова-Огарёва не сумела найти подхода к старшим детям Г, что принесло ему большие мучения; родившиеся у них в 1861 близнецы, мальчик и девочка в дек. 1864 умерли от дифтерита (ранее, в 1858, родилась дочь Лиза).

В кон. 60-х гг. Г. огорчают не столько нападки нек-рых рее. «птенцов, наиб, полно выраженные в брошюре А А. Серчо Соловьевича «Наши домашние дела» (867), сколько углубляющиеся расхождения с Бакуниным (и поддерживавшим ею по ряду вопросов Огарёвым). Хотя их личные отношения остаются по-прежнему дружественными Г. все больше раздражает прямолинейная революционность Бакунина, упорное игнорирование им экон. и нравств. сторон рев. переворота, неразборчивость в людях, прокламац. авантюры <f С. Г. Нечаевым. Вместе с тем происходят нек-рые сдвиги в мировоззрении самого Г., нашедшие выражение, в частности. в ч. 8 «Былого и дум».

Первонач. замысел этого соч. лишь как рассказа о семейной драме, «страшной истории последних лет» (VIII 397) возник в 1852. Но по мере написания (нек-рые главы имели пс 2—3 ред.) Былое и думы» все больше превращались -з записок о сугубо личном в «биографию человечества». Г. работал над книгой более 15 лет, не давая ей строгой формы. Жанровую принадлежность «Былого и дум» определить трудно. Это намеренное слияние воспоминаний и публицистики, «биографии и умозрения», дневника и лит. портретов, беллетристич. новелл и строгих фактов, это и исповедь, и очерк, и памфлет — их единство. Здесь вполне реализовались стремления Г. к такой лит. ф^рме, к-рая «нигде не шнурует и нигде не жмет» (XVIII, 64). А по настроению это и грустный рассказ, и язвит, ирония, и веселый смех, и науч.-теоретич. раздумье. Ком- позиц. «беспорядок», стилевая контрастность — от сложности, противоречивости, даже парадоксальности самих отражаемых в книге явлений. Сам Г. не раз пытался раскрыть ее характер: одно из определений дано в предисл. к отд. изданию т. 4: «Былое и думы» — «не историческая монография, а отражение истории в человеке, случайно попавшемся на ее дороге» (X 9). Герой «Былого и дум» — не сам автор (как в обычных мемуарах) и не совр. ему история (как в ист. хрониках), а сложнейший процесс событийного и духовного взаимодействия личности и среды, человека и эб-ва в опре- дел. эпоху.

История -убликации чБь-ЛОГО И думг сложна. Первой появилась будущая 2-я часть под назв. «Тюрьма и ссылка» (Л о дон, 1854: изд.. 1858) и вскоре вышла на нем [1 «5), англ (1855), дат. 1856) т сЬранц. (13611 языках. 1-я часть («Детская >. университет») была опубл. в кн. 2 «Полярной звезды» (1856). обе эти части составили т. 1 (Лондон. 1861). в том же г-., вышел т. 2 (3-я ч 4-я части, ранее опуб.~  «Полярной звезде»,— %Влатимир-на-Кля- зьме и «Моск.:а, Петербург и Новгород»). Т. 3 сост- :нн -з соч. Г. 30—41)-. г„ вышел в 1862 в Лондоне, т. 4 — в 1866 в Женеве в него вошла 5-я часть «Париж - И.алия — Париж» и «Русские тени»): 2-я полоьина 5-й части — f.Рассказ осемейноТ драме»! опубл. в 1919. Остались несобрв- чымн уже и чуб л главы, относящиеся к 6— 8-й -.астям

Вершина творчества Г «Былое и думы» по мере опубликования вызывали заинтересованные отклики. Уже в 1860 Сазонов назвал эту книгу его лучипг произв. («Г. в рус. критике», с. 156). Познакомившись в 1876 с неопубл. «Рассказом о семейной драме» Тургенев так характеризовал его в письме М. Е. Салтыкову-Щедрину: ,Вс.е это написанс слезами кровью: это — горит и жжет... Так писать умел он один из русских» (Письма. X 205). «Ваши вое оминани? писал Гюго 15 июля 1860,— это летопись чести, веры, высокого ума и добродетели. Вы умеете хорошо мыслить и хорошо страдать — два высочайших дара какими только может быть наделена душа человека- (цит. по XI, 766). Среди заруб, ОТКЛИКОЕ (обзор их см.: XI, 761 — 6"i выделяются также большая статья Ш. дю Бузе «Герцен» в ж. «Revue Moderne» со след характеристикой автора «Былого и дум»: «Это наблюдатель, пол-ный беспощадной прозорливости, и виденное он рассказывает с энергичной сдержанностью, скрывая презрение и умеряя гнев» (с. 767)J«4H отзь:в О Г. лондонской газ. «The Leader»: «Гете мог бы усмотреть в нем яркое подтверждение теории грядущей универсальной литературы» (с. "56).

Как «Былое и думы», гак и др. книги Г., его статьи в «Колоколе», дневники, письма изобилуют глубокими и точными суждениями о лит-ре. о произв писателей прошлого (Эсхил, Данте. Шекспир, Сервантес, вольтер- Руссо, Бомарше. Гёте, Шиллер. Байрон) и своих современников выдающихся и рядовых участников лит. процесса. Не будучи собственно лит. критиком (как замечал Г. В. Плеханов, «в его лице наша обществ, мысль, вынужденная цензурой наряжаться в одежду лит. критики, открыто и смело вошла наконец, в область публицистики» — Соч., т. 23, М.—Л., 1926, с. 414), Г. обращался к тому или иному лит, произв. или образу не столько с тем, чтобы дать ему эстетич. оценку, поставить в опре- дел. ист.-лит. ряд, сколько с потребностью включить изображенные художником ситуации и персонажи в ряд жизненный, исторический, а вместе с тем и в обиход собств. худож.-теоре- тич. мышления. Подход Г. к литре определяйся его пониманием лит. .героев как характерных выразителей своей конкретно-ист. эпохи («... великий художник не может быть несовременен. Одной посредственности предоставлено право независимости от духа времени» — I. 326—27), но также и типически-обобщенных образрв. носящих в себе общечеловеческое начало, перешагивающих границы своего времени и своей страны. Такое понимание лит-ры — и как духовного явления, порожденного данными условиями места и времени и как связанного глубокой преемственностью уникального феномена жизни человечес-ва вообще — объясняет ту порой неожиданную связь, в какой Г. многократно обращался к разл. явлениям лит-ры (напр., к образам Дон-Кихота, Фигаро, Гамлета. Чацкого, Базарова) в своих пуолиц.. филос.. ист. и беллетристич. сочинениях.

Из совр. ему писателей Запада Г. наиб, внимание уделял Жорж Санд и Гюго. Рассматривая героев их произв. как отражение противоречий зап.-европ. действительности он показывал, как с ходом истории меняется их о перемене, прои зошедшей в умах с 1825 гэда чем сравнение Пушкина с Лер монтовым» — VII, 224). «Мерт вые души» Гоголя определялис! им как одна из вершин, до стигнутых рус. худож. гением.

В развитии лит. процесса Г видел индикатор социальной развития. Поэтому он был стол! внимателен к эволюции творче ства Тургенева, с к-рым на про тяжении мн. лет состоял в интен сивном общении, к произв Л. Толстогор% Достоевского 0 обоими был знаком лично) Григоровича (чей ром. /Рыбаки вышел в 1859 на нем. яз. с пре дисл. Г.— «О романе из нар. жиз ни в России»), | Островского Некрасова Шевченко, Салтыко ва-Щедрина. Чернышевского Писарева. При этом он nopoi прямо включался в лит. полеми ки: напр., в ст. «„Библиотека  — дочь Сенковского» («Колокол»

Номер «Колокола» от 15 нюня 1864 с „тк..,. ом А. И. Герцена на гражданскую казнь и осуждение H. Г. Чернышевского.

социальная роль и звучание. Такой же диалектич. подход отличал, напр. и его характеристику «лишних людей» в рус. лит-ре, что было одним из пунктов его спора с авторами «Современника». Живя н действуя св. 20 лет на Западе, Г. знакомил зап. читателей с той ролью, к-рую отеч. лит-ра, еще с допетровских времен, играла в жизни России, в борьбе против крепостничества и полит, деспотизма: «У народа, лишенного обществ. свободы, лит-ра — единств, трибуна, с высоты к-рой он заставляет услышать крик своего возмущения и своей совести» (VII. 198). Постоянно подчеркивая подвиж- нич. роль рус. писателей, он многократно и с особым воодушевлением говорил о Пушкине и Лермонтове, в т. ч. и в плане сравнит.-ист. характеристики их творчества («Ничто не может с большей наглядностью свиде I860, 15 мая) резко выступил против Л. В. Дружинина, назвавшего антикрепостнич. рассказы Марко Вовчок «меозостно-отвратитель- пыми картинками». Печать эволюции лежит и на лит.-критич. высказываниях самого Г., о чем в частности, свидетельствует его ст. «Новая фаза в рус. лит-ре» (газ. «La Cioche», 1864, 25 мая l5 июня, на франц. яз.), где автор по мн. вопросам (характеристики «обличит, лит-ры» 50-х гг., «Грозы» Островского, «Отцов и детей» Тургенева, эволюции либерализма в условиях обществ.-лит. кризиса 1862—64 и ар.) сближается с рев.-демокр. критикой «Современника» и -Рус. слова», вместе с тем Г. с гораздо бсльшей силой, чем лублицисты школы Добролюбова и Чернышевского настаивает на преемственности культурного развития. Защитник «нигилизма» как исторически обусловл. явления, идентифицируемого им с революционностью Г. даже в малой степени не приемлет нигилистич. отношения к культурному наследию прошлого.

Уехав из Англии, Г. буквально мечется по Европе, спасаясь «удободвижимостью, которая развлекает»: Женева, Ницца, Флоренция, Берн Марсель, Люцерн, Брюссель, Париж... Нарастает острый конфликт в его семье: «Для нас,— обращаясь к жене пишет он о себе и Огарёве,— семейная жизнь была на втором плане, на первом — наша деятельность... пропаганда наша удалась, а семейная жизнь пострадала» (XXIX, кн. 1 с. 317). Среди рус. революционеров Г стоит в этот период особняком: со старыми товарищами он все больше расходится, а с новыми — «молодыми штурманами будущей бури» (XI 341) — не может найти контакта из-за нетерпимости их вожаков («В нек-рых случаях они были отвлеченно правы, но сложного и запутанного процесса уравновешения идеала с существующим они не брали в ра- гет...» — XI, 341). В 1867 Г отказывается участвовав в конгрессе «Лиги мира и свободы», в к-рой активно действовали Бакунин и Г. Н. Вырубов. Зато все большее внимание его привлекают конгрессы I Интернационала нарастание рабочего движения в Зап. Fspone. Если в 1-й пол. 60-х гг. Г. писал о своем неверии в рев. активность зап.-европ. работников (цикл «Концы и начала». «Трагедия за стаканом грока». ! 863), то с сер. 1866 его настроение меняется: «Когда я вглядываюсь «з силу социального движения в глубь его и в его страстность — я вижу ясно, что настоящая борьба мира доходов и мира труда не за горами — даже в Англии» (XXX кн. 1, с. 119; из письма сыну в мае 1869). «.. Мы бродим на вулкане»,— пишет он из Парижа 21 окт. 1869 (XXX. кн. В, с. 222). И оттуда же пишет в предсмертном письме Огарёву в середине янв. 1870: «Что будет — не знаю, я не пророк, но что история совершит свой акт здесь...— это ясно до очевидности» (XXX, кн. 1, с. 299). Надежды Г. на подъем социального движения на Западе отразились и в 8-й незаконч. части «Былого и дум». Вместе с тем здесь же, пересматривая прежнее понимание перспектив ист. процесса, Г. утверждает, что через «представительную систему... часть Европы прошла, другая пройдет, и мы, грешные, в том числе» (XI, 477).

Тот же строй мыслей — в дневнике и произв. Г. последней поры его жизни — ст. «Prolegomena» (1868), очерках «Скуки ради: («Неделя», 868 № 48 869. № 10. 16. псевд. И. Нионский), пов. «Доктор, умирающий и мертвые» (весна—лето 1869, опубл. поем.), наконец, в письмах «К ста рому товарищу» (опубл. в «Сб-ке посмертных статей», Женева 1870: чауч. публ.: ЛН т. 61). Это соч. явилось вершиной идейных поисков у теоретич. завещанием Г. Адресуясь к Бакунину выступая против его призыва к немедленному социальному перевороту, требования не «учить» народ, а «бунтовать» его, идеи уничтожения гос-ва. Г. писал, что насилием и террором можно только расчищать место для будущего, но не создавать новое об-во. Для этого нужны созидат. идеи развитое нар. сознание: о Нельзя людей освобождать в наружной жизни больше, чем они освобождены внутри» (XX, кн. 2, с. 590).

Дожить до нового рев. подъема в России Г. не довелось. В янв. 18"0 он простудился; быстрое развитие процесса воспаления легких привело его к смерти. 11 (23) язв. 1870 прах Г. был погребен на кладбище Пер-Лашез, причем полиция предприняла усилия- чтобы ПОХОРОНЫ, в к-рых участвовали мн. франц. демократы и рабочие, не превратились в полит, демонстрацию. Среди провожавших 1 роб Г. был декабрист Н. И. Тургенев. На кладбище с краткой речью выступил Вырубов. Со словами «Вольтеру XIX столетия» цветы на могилу возложил чл. Учредит, собрания Фракции 1848 П. Малардье. На смерть Г. откликнулись органы печати разных идеино-полит. направлений во мн. странах В том же году прах Г., согласно его завещанию, был перезахоронен в семейной могиле в Ницце.

С учетом опыта сов. герценэ- ведения представляется возможным говорить о следующих наиб, характерных чертах творчества Г. Первая состоит в слиянии фи- лос.-теоретич. и лит.-худеж. качал Г.— мыслитель-художник. Беллетристика Г. всегда полна мыслью философична и публицистична. С др. стороны, теоретич. соч. и многочисл. публиц. работы Г. являются высоко- худож. произведениями. Неразрывность, взаимопроникновение смелых теоретич поисков и ху- дожнич. воображения придают произв. Г. неповторимый колтрит, оригинальность и своеобразие. Это лишь внеш. обнаружение того, что Г. одновременно пользовался как бы двумя способами познания и оценки действительности, к-рые обычно присущи разным формам обществ, сознания.

Вторая своеобразная черта творчества Г.— диадектичность, антиномичность ею теоретико- худож. мышления. К какой бы проблеме ни обращался Г., будь то взаимоотношения идеала и действительности свободной человеческой деятельности и объективного хода вегдей, цели и средств, нравственности и знания, эволюции и революции- единства и многовариантности мирового ист. процесса и т. д.,— он всегда стремился рассмотреть эти «социальные антиномии» в их единстве в их. как он любил выражаться «круговой поруке», где часто невозможно различить «концы» от «начал», одну противо псложность от другой. Отсюда — диалог как излюбленная и столь естеств. форма важнейших произв. Г. Ответы Г. на кардинальные вопросы, поставленные к егс времени филос. и социально- полит. мыслью и крайне обостренные практикой классовой и мировоззренч. борьбы сер. 19 в., как правило, пронизаны противоречиями. Однакс в этой внеш. непоследовательности мыслителя была и его сила. Г. смело стремился к намеренному, сознат. обнажению и заострению обнаруживаемых им противоречий — в сфере ли обществ, практики социальной теории, духовной культуры или между ними.

Третья особенность творчества Г.— его мобильность, динамизм. Уму Г., постоянно нацеленному на науч. поиск, претило создание законченных теоретич. доктрин, раз навсе1да определенных полит, платформ, жестких ху- дож.-эстетич. концепций. Отсюда отсутствие у Г. категории формулировок, окончат. выводов, претензий ha абсолютную достоверность собств. суждений даже самых дорогих убеждений, вероятностный характер мн. вы двигаемых им идей. Отсюда и полемичность стиля большинства соч. Г., его пристрастие к острым дискуссиям. кто бы ни выступал в качестве идейного противника. Но отсюда же и совершающаяся время от времени переоценка ценностей: разочарование в нек-рых собственных, ранее стоастно проповедовавшихся идеях, отказ от них — к выдвижение новых, т. е. пост, изменение, разгитие взглядов, устремление все дальше и все глубже к новым проблемам и к иным решениям старых проблем Все это делает творч. наследие Г. особенно поучительным открытым, обращенным к будущему.