Николай Первый. Восстание декабристов. Кочубей. Сперанский. Бенкендорф

 

  Вся электронная библиотека >>>

 Романовы >>>

    

 

 

Романовы. Исторические портреты


Разделы: Русская история и культура

Династия Романовых

 

Николай Первый. Восстание декабристов

  

Восстание 14 декабря

 

     Наступил   решающий   день.   И   хотя   созванный   накануне   вечером

Государственный совет принял эту перемену  монарха  совершенно  спокойно,  у

Николая не было ни малейшей уверенности в благополучном исходе дела. В шесть

часов утра он был уже на  ногах.  Около  семи  часов  собрались  гвардейские

генералы и полковые командиры. Николай произнес небольшую речь, где объяснил

обстоятельства междуцарствия, а потом прочел манифест о своем восшествии  на

престол, завещание Александра и документы об отречении Константина. Закончив

чтение, он обратился к присутствующим с вопросом, нет ли  у  них  каких-либо

сомнений. Все единодушно заявили о своем признании  его  законным  монархом.

Тогда Николай торжественно  провозгласил:  "После  этого  вы  отвечаете  мне

головою за спокойствие столицы, а что до меня, если я буду императором  хоть

на один час, то покажу, что был того достоин".  Слова  его,  а  главное,  то

достоинство и внутренняя сила, с какими они  были  произнесены,  оказали  на

слушателей глубокое впечатление.

     Аресты произведены не были, а сам масштаб заговора среди  расположенных

в столице войск был неясен. Кроме того,  Михаил  Павлович,  к  которому  был

послан нарочный, все еще не вернулся в Петербург,  а  приступать  к  присяге

Сената, Синода  и  войск  в  отсутствие  единственного  члена  императорской

фамилии, лично видевшегося с Константином  и  привезшего  подтверждение  его

отречения от престола, было нежелательно. Но откладывать было тоже нельзя. В

заключение аудиенции Николай приказал собравшимся у  него  командирам  ехать

присягать в Главный штаб, а оттуда в свои части для приведения их к присяге.

Душевное состояние, владевшее новым императором в это утро, проясняют слова,

сказанные им ранним утром Бенкендорфу: "Сегодня  вечером,  может  быть,  нас

обоих не будет более на свете, но, по крайней мере, мы умрем,  исполнив  наш

долг". Еще до встречи с гвардейским генералитетом он написал  сестре  Марии,

герцогине Саксен-Веймарской:  "Наш  ангел  должен  быть  доволен,  воля  его

исполнена, как ни тяжела, ни ужасна она для меня. Молитесь,  повторяю,  Богу

за вашего несчастного брата: он нуждается в этом утешении, и пожалейте его".

     Около восьми часов Николаю сообщили, что  церемония  присяги  Сената  и

Синода, начавшаяся в семь  часов  двадцать  минут,  уже  совершилась.  Затем

начали  поступать  сведения  о   присяге   первых   гвардейских   частей   -

конногвардейцев и первого батальона Преображенского  полка.  Вслед  за  ними

стали присягать и другие гвардейские  полки.  Но  видимое  это  благополучие

продолжалось еще не более часа.

     Готовившееся восстание началось с событий в  Московском  полку,  первым

отказавшемся присягнуть Николаю и последовавшем за офицерами-декабристами на

Сенатскую площадь. Хотя Михаил Бестужев и  Щепин-Ростовский  с  самого  утра

начали агитировать солдат, побуждая их к отказу от  присяги  и  выступлению,

полк удалось вывести в почти полном составе только к половине одиннадцатого.

Командир бригады Шеншин, командир  полка  Фредерикс  и  командир  одного  из

батальонов Хвощинский, пытавшиеся остановить полк, были избиты, и это  стало

самым грозным симптомом начавшегося  в  гвардии,  опоре  империи,  реального

бунта.

     Московцы с заряженными ружьями и боеприпасами еще шли к  Сенату,  когда

до  Зимнего  дворца  с  этим   известием   добрался   присутствовавший   при

столкновении в Московском полку командир Гвардейского корпуса Нейдгардт, как

писал потом Николай, "в совершенном расстройстве". "Меня весть сия  поразила

как громом, - вспоминал он, - ибо с первой минуты я не видел  в  сем  первом

ослушании действие одного  сомнения,  которого  всегда  опасался,  но,  зная

существование заговора, узнал в сем первое его доказательство".

     Несмотря на такой жестокий удар, Николай  нашел  в  себе  силы  тут  же

приступить к действиям. Он приказал вести к площади присягнувшие полки, а  к

только что заступившему главному караулу дворца обратился лично,  спросив  у

солдат, ему ли они присягали и готовы ли  умереть  за  него.  Когда  солдаты

дружно заявили о своей верности ему, он сам вывел караул к воротам  и  вышел

на площадь  перед  дворцом.  А  на  Сенатской  площади  строилось  уже  каре

Московского полка. Еще до этого он распорядился  перевезти  своих  детей  из

Аничкова дворца в Зимний, чтобы на всякий случай сосредоточить всю  семью  в

одном месте. На площади, окруженной сбегавшимся со всех сторон  народом,  он

начал читать и разъяснять манифест - нельзя не  отдать  должное  его  умению

владеть собой в такую грозную минуту. В это  время  к  углу  Главного  штаба

подошел батальон Преображенского полка и  прискакал,  появившись  впервые  в

этот день, генерал-губернатор столицы  Милорадович.  Николай  рассказывал  в

своих воспоминаниях: "Поставя караул поперек ворот, обратился  я  к  народу,

который, меня увидя, начал сбегаться ко мне и кричать "ура" "..."  В  то  же

время пришел ко мне граф Милорадович и, сказав:  "Дело  плохо,  они  идут  к

Сенату, но я буду говорить с ними", ушел, и более его не видал, как  отдавая

ему последний долг".

     Однако в действительности Милорадовичу было приказано ехать  в  казармы

Конногвардейского полка, чтобы привести его на площадь. Прежде чем  вступать

в переговоры с  восставшим  полком,  он  помчался  выполнять  приказание,  а

Николай в это время начал лично командовать единственной  пока  имевшейся  у

него войсковой частью - батальоном Преображенского полка.  Он  вывел  его  к

углу Адмиралтейского бульвара, остановил, приказал зарядить ружья и медленно

повел их к Сенатской площади. Там  вокруг  уже  более  часа  стоявшего  каре

московцев толпился возбужденный народ, стекавшийся к Сенату со всех  сторон.

Восставшие ждали подкреплений, но они  не  подходили.  На  площади  не  было

предусмотренного  планом  декабристов  командования  -  ни  Трубецкого,   ни

Булатова. Но дело еще не казалось проигранным, не был уверен в своей  победе

и сам Николай. Чаши весов склонялись то в одну, то в другую сторону.

     В  этот  момент  на  площади  появился  обуреваемый  нетерпением  и  не

дождавшийся поэтому выхода из казарм Конногвардейского полка Милорадович. Он

подъехал к самому каре и обратился к солдатам с пламенной  речью.  Тут-то  и

раздался  выстрел  Каховского,  смертельно  ранивший  Милорадовича.  За  ним

последовали разрозненные выстрелы и из рядов солдат. Пролилась первая кровь.

     Около  половины  первого  к  площади  подошли  конногвардейцы.  Получив

наконец серьезное подкрепление,  Николай  начал  располагать  войска  вокруг

площади, хотя  их  было  еще  недостаточно  для  полного  ее  окружения.  Но

подходили к нему и новые силы:  еще  один  батальон  Преображенского  полка,

Кавалергардский полк и два эскадрона Коннопионерного полка.  На  этом  этапе

Николай  рассчитывал  еще,  окружив  своими   преобладающими   силами   каре

мятежников и попытавшись убедить их в законности своего  права  на  престол,

покончить  дело  мирно.  Насильственное  и  неизбежное  кровавое  подавление

выступления гвардейских частей  в  начале  царствования  не  было  для  него

желательным.

     Но к этому же времени к площади наконец подошли новые восставшие части.

Рота лейб-гренадер, которой командовал  декабрист  А.Н.  Сутгоф,  не  просто

пришла  на  площадь,  но,   что   было   уже   крайне   опасным   признаком,

беспрепятственно прошла  через  стоявшие  у  набережной  конногвардейские  и

Преображенские части. Вслед за ней на площадь вступил  и  разместился  между

строившимся собором и каре Московского  полка  Гвардейский  морской  экипаж.

Теперь окружившим площадь войскам, верным Николаю, противостояла  достаточно

мощная воинская сила восставших. И если до  этого  момента  обе  стороны  не

приступали к активным действиям, то тут  Николай  решил,  что  ждать  больше

просто нельзя. Он так  рассказал  об  этом  в  своих  записках:  "Выехав  на

площадь,  желал  я  осмотреть,  не  будет  ли  возможности,  окружив  толпу,

принудить к сдаче без кровопролития. В это время сделали по мне  залп,  пули

просвистали мне чрез голову, и, к счастию, никого из нас не ранило.  Рабочие

Исаакиевского собора из-за заборов начали кидать в нас поленьями. Надо  было

решиться положить сему скорый конец, иначе  бунт  мог  сообщиться  черни,  и

тогда окруженные ею войска были бы в самом трудном положении".

     Николай  приказал  начать  кавалерийские  атаки.  Они  были   неудачны:

лейб-гренадеры и московцы отражали  их  холостыми  зарядами.  К  двум  часам

Николаю пришлось отказаться от новых атак.  С  помощью  подошедших  к  этому

времени Измайловского и  Семеновского  полков  удалось  завершить  окружение

восставших войск.

     Но  положение  все  еще  было  настолько  неопределенным,  что  Николай

продолжал испытывать тревогу за безопасность семьи и, взяв с собой конвой из

кавалергардов,  поехал  во  дворец.  Сказав  накануне  решающего  дня  жене:

"Неизвестно, что ожидает нас. Обещай мне проявить мужество и, если  придется

умереть, умереть с честью", Николай теперь стремился во что бы то  ни  стало

уберечь семью  от  подобной  угрозы.  Приехав  во  дворец,  он  распорядился

приготовить  кареты,  на  которых  можно  было  в  сопровождении  охраны  из

кавалергардов отправить ее в Царское Село.

     Это  распоряжение  было  весьма  своевременно:   как   только   Николай

направился снова к Сенатской площади, произошел один из  самых  удивительных

эпизодов этого дня. Поручик Панов, которому удалось  вывести  лейб-гренадер,

провел их не на Сенатскую площадь, а по Миллионной улице к Зимнему дворцу. И

не только подошел к дворцу, но и прорвался через караул в дворцовый двор. Он

был на волосок от захвата дворца - последствия этого легко  представить.  Но

там он столкнулся с саперами и не решился на схватку с ними.  Лейб-гренадеры

снова вышли на Дворцовую площадь, где их увидел подъезжающий в  этот  момент

Николай. Он так вспоминал об этом драматическом моменте:  "Подъехав  к  ним,

ничего не подозревая, я хотел  остановить  людей  и  выстроить,  но  на  мое

"Стой!" отвечали мне: "Мы -  за  Константина!"  Я  указал  им  на  Сенатскую

площадь и сказал: "Когда так, то вот вам дорога". И  вся  сия  толпа  прошла

мимо меня, сквозь все  войска  и  присоединилась  без  препятствия  к  своим

одинако заблужденным товарищам. К счастию, что сие так было,  ибо  иначе  бы

началось кровопролитие под окнами  дворца  и  участь  наша  была  более  чем

сомнительна".

     Между тем короткий зимний день кончался.  В  половине  третьего  начало

смеркаться. Солдаты на Сенатской площади стояли уже почти пять часов, устали

и замерзли. Николай, решившись послать за артиллерией, вернулся на площадь и

предпринял последние попытки уговорить восставших. Послав дежурного генерала

за артиллерией, он уговорил петербургского митрополита Серафима и  киевского

митрополита Евгения  поехать  к  мятежным  частям.  Миссия  их  была  крайне

неудачна: крики и угрозы, раздавшиеся из рядов солдат и матросов,  заставили

их  поспешно  ретироваться.  В  это  время  к   восставшим   подошла   часть

лейб-гренадер под  командой  Панова  и  был  убит  пытавшийся  их  задержать

командир полка Стюрлер.  Тогда  Николай  послал  последнего  парламентера  -

Михаила Павловича. Однако вместо  того,  чтобы  обратиться  к  московцам,  к

полку, шефом которого он был, великий князь вынужден был остановиться  перед

колонной моряков, выстроившейся перед каре. Попытки Михаила  убедить  солдат

тоже не имели никакого успеха.

     Время мирных средств миновало, артиллерия  под  командованием  генерала

Сухозанета шла к Сенату, но Николай все еще колебался. Картечь, которой  так

легко  было  поразить  стоявшие  ряды  восставших,  могла  вывести   их   из

 

пассивности. Но не было уверенности в  том,  не  откажутся  ли  артиллеристы

стрелять  по  своим.  И,  прежде  чем  решиться,  он  послал   с   последним

предупреждением  Сухозанета.  Но  и  перед  направленными  на  них  орудиями

восставшие были тверды. Тогда наконец команда  была  отдана.  "Первая  пушка

грянула, - писал Николай Бестужев, - картечь рассыпалась, одни пули  ударили

в мостовую и  подняли  рикошетами  снег  и  пыль  столбами,  другие  вырвали

несколько рядов из фрунта, третьи с визгом пронеслись над головами  и  нашли

своих жертв в народе, лепившемся между колонн сенатского дома  и  на  крышах

соседних домов. "..." Другой и третий выстрелы повалили кучу солдат и черни,

которая толпами собралась около нашего места". Ряды были  смяты,  восставшие

бежали по набережной, по льду,  тонули  в  полыньях,  пытались  скрыться  на

соседних улицах. Восстание было разгромлено. Император одержал победу  -  но

какой ценой?

 

 

                      Следствие и суд над восставшими

 

     В тот же день начались аресты членов тайных обществ. Участие в процессе

декабристов стало для Николая I первым опытом  государственного  управления.

Он лично отдавал приказания об арестах и распоряжения об условиях содержания

декабристов в крепости и на гауптвахте. Он сам допрашивал и руководил  ходом

дознания.  Наряду  с  журналами  Следственного  комитета,  учрежденного  для

раскрытия обстоятельств противоправительственного заговора  и  восстания  14

декабря, сохранились специальные докладные записки, в  которых  председатель

комитета, военный министр А.И. Татищев почти ежедневно, а то и по  нескольку

раз в день информировал императора о  ходе  расследования.  Записки  эти  за

первый  месяц  следствия  буквально  испещрены  резолюциями   и   указаниями

Николая - настолько глубоко и тщательно вникал он  во  все  детали.  В  этой

новой  для  него  деятельности  закладывались  основы  его  будущих  методов

управления государством.

     Не останавливаясь на подробностях участия Николая в  суде  и  следствии

над декабристами, укажем только на его решающую роль в  вынесении  смертного

приговора пяти членам тайного общества. На протяжении  всех  шести  месяцев,

пока длилось следствие, Николай не раз  публично  заявлял,  что  удивит  мир

своим милосердием. Однако в душе он, видимо, с самого начала вынашивал мысль

о смертной казни зачинщикам заговора и активным участникам восстания. Еще  6

июня 1826 г., за три дня до получения  от  Верховного  уголовного  суда  его

решения, Николай писал Константину: "В четверг (3 июня) начался суд со  всей

подобающей торжественностью. Заседания идут без перерыва с десяти часов утра

до трех часов дня, и несмотря на это, я еще не знаю, приблизительно к какому

числу может кончиться. Затем последует казнь - ужасный день, о котором я  не

могу  думать  без  содрогания.  Предполагаю  произвести  ее   на   эспланаде

крепости". Это письмо, где речь идет не только о казни как решенном деле, но

и о месте приведения ее в исполнение,  не  оставляет  сомнений  в  том,  что

решение было принято Николаем еще до  окончания  судебного  разбирательства.

Однако император сделал все возможное, чтобы создать впечатление, что не он,

а суд  был  инициатором  смертной  казни.  В  подписанном  10  июня  докладе

Верховного уголовного суда все  подсудимые  были  разделены  на  разряды  по

степени их вины.  Пять  декабристов  -  П.И.  Пестеля,  К.Ф.  Рылеева,  С.И.

Муравьева-Апостола, П.Г. Каховского, М.П. Бестужева-Рюмина  -  суд  поставил

вне разрядов, приговорив их к смертной казни четвертованием. Тридцать одного

декабриста, отнесенного к первому разряду, присудили к смертной казни  через

отсечение головы. Получив доклад суда, Николай заменил  смертную  казнь  для

первого разряда каторжными работами и несколько смягчил наказания по  другим

разрядам. О тех же, кто был поставлен вне разрядов, Николай писал  в  указе,

данном Верховному уголовному суду 10 июня: "Участь преступников  "...",  кои

по тяжести их злодеяний поставлены вне разрядов и вне сравнения  с  другими,

предаю  решению   Верховного   уголовного   суда   и   тому   окончательному

постановлению, какое о них в сем суде состоится".

     Но  в  тот  же  день,  когда  Николай  старался  переложить  формальную

ответственность за решение о казни пяти  декабристов  на  других,  начальник

Главного штаба И.И. Дибич по его  поручению  писал  председателю  Верховного

уголовного суда П.В. Лопухину:

     "Милостивый государь  князь  Петр  Васильевич.  В  Высочайшем  указе  о

государственных преступниках на докладе Верховного уголовного  суда,  в  сей

день состоявшемся, между прочим в статье 13-й сказано, что преступники,  кои

по особенной  тяжести  их  злодеяний  не  вмещены  в  разряды  и  стоят  вне

сравнения,   предаются   решению   Верховного   уголовного   суда   и   тому

окончательному постановлению, какое о них в сем суде состоится.

     На  случай  сомнения  о  виде  казни,  какая  сим  преступникам   судом

определена быть может,  государь  император  повелеть  соизволил  предварить

Верховный  суд,  что  Его  Величество  никак  не  соизволяет  не  только  на

четвертование, яко казнь мучительную, но и на расстреляние, как казнь, одним

воинским преступлениям свойственную, ни даже на простое отсечение головы  и,

словом, ни на какую казнь, с пролитием крови  сопряженную".  Таким  образом,

предписание Николая без всяких отклонений определяло и способ казни. Но пока

она не свершилась, им продолжала владеть тревога. Вот что писал он через два

дня матери:

     "Дорогая и добрая матушка, приговор  произнесен  и  объявлен  виновным.

Трудно передать то, что во мне происходит; у меня прямо какая-то  лихорадка,

которую я не могу в точности определить.  К  этому  состоянию  примешивается

чувство какого-то крайнего ужаса и в то же время благодарности Богу  за  то,

что он помог нам довести  этот  отвратительный  процесс  до  конца.  У  меня

положительно голова идет  кругом.  Если  к  этому  еще  добавить,  что  меня

бомбардируют письмами, из которых одни полны  отчаяния,  другие  написаны  в

состоянии умопомешательства, то уверяю вас, дорогая матушка, что  одно  лишь

сознание ужаснейшего долга заставляет меня переносить подобную  пытку.  Дело

это должно совершиться завтра  в  три  часа  утра".  Жалобам  Николая  можно

поверить. Но, несмотря на  терзавшую  его  тревогу,  а  может  быть,  именно

вследствие ее, Николай отнесся к предстоящему трагическому событию с тем  же

вниманием и педантизмом, с каким он раньше вникал  в  детали  следствия.  Об

этом говорит сохранившийся собственноручный текст разработанного  им  обряда

казни и экзекуции над остальными декабристами.

 

 

              Начало царствования: формирование образа монарха

 

     Наконец казнь свершилась. Приговор над  остальными  декабристами  начал

приводиться  в  исполнение.  Пора  было  заняться  государственными  делами.

Вступая на престол, Николай по вполне понятным причинам  не  имел  ясного  и

определенного представления о том,  какой  бы  он  хотел  видеть  Российскую

империю.  Отметим  только,  что  сильное  впечатление  на  молодого  Николая

произвели частые беседы с Н.М. Карамзиным, который  во  время  междуцарствия

чуть ли не ежедневно встречался с будущим императором, стремясь передать ему

свое представление об основных началах русской жизни и о роли самодержавного

монарха в России. Идеи, внушенные историографом Николаю, мало отличались  от

того, что он сформулировал еще в 1811  г.  в  записке  "О  древней  и  новой

России" и что нашло свое отражение в "Истории государства Российского".  При

этом Карамзин, с огромным пиететом относившийся  к  Александру  I,  страстно

обличал  принятую  им  правительственную  систему,  "несбыточные  мечтания",

которые  были  внушены  покойным  императором  части  общества,  произвол  и

злоупотребления чиновников. Карамзин был настолько резок, что во время одной

из бесед императрица Мария Федоровна, не выдержав,  воскликнула:  "Пощадите,

пощадите сердце матери, Николай Михайлович!", на что  Карамзин  ответил:  "Я

говорю не только матери государя, который скончался, но и  матери  государя,

который готовится царствовать". Но все же принципы  того,  что  впоследствии

получило  наименование  "николаевской  системы",  складывались  исподволь  и

постепенно.

     После  унылых  и  мрачных  последних  лет  царствования  Александра   I

воцарение тридцатилетнего Николая внесло явное  оживление  в  жизнь  страны.

Довольно скоро новый император сумел завоевать симпатии светского  общества.

Но и не  только  его.  Достаточно  напомнить  хотя  бы  знаменитые  "Стансы"

Пушкина:

 

                    В надежде славы и добра

                    Гляжу вперед я без боязни:

                    Начало славных дней Петра

                    Мрачили мятежи и казни. "..."

                    Семейным сходством будь же горд;

                    Во всем будь пращуру подобен:

                    Как он, неутомим и тверд,

                    И памятью, как он, незлобен.

 

     Сравнивая Николая  I  с  Петром,  Пушкин  выразил  настроения,  которые

явственно  ощущались  в  тогдашнем  обществе,   и   отнюдь   не   только   в

консервативной его части. Несмотря  на  репутацию  ограниченного  солдафона,

которую Николай заслужил, будучи великим князем, представление о нем  как  о

новом  Петре  было  достаточно  широко  распространено  в  первые  годы  его

царствования.

     Этому   во   многом   способствовало   стремление   нового   императора

ликвидировать  злоупотребления,  которые  достались  ему  в  наследство   от

прежнего правления, восстановить законность и порядок, провести реформы. Его

благородная, пусть и показная, манера поведения производила  весьма  сильное

впечатление. Импонировала обществу и внешность императора.

     Николай был высок ростом и красив, хотя красота его  всегда  отличалась

какой-то холодностью. Познакомившись с ним в  1839  г.,  француз  маркиз  де

Кюстин  так  описывал  внешность  Николая:  "Император  на  полголовы   выше

обыкновенного человеческого роста. Его фигура благородна, хотя  и  несколько

тяжеловата. "..."  У  императора  Николая  греческий  профиль,  высокий,  но

несколько вдавленный лоб, прямой и правильной формы нос, очень красивый рот,

благородное  овальное,  несколько  продолговатое  лицо,  военный  и   скорее

немецкий,  чем  славянский,  вид.  Его  походка,  его  манера  держать  себя

непринужденно внушительны. Он всегда уверен, что  привлекает  к  себе  общие

взоры, и никогда ни на минуту не забывает, что на  него  все  смотрят.  Мало

того, невольно кажется, что он именно хочет, чтобы все взоры  были  обращены

на него одного. Ему слишком часто повторяли,  что  он  красив  и  что  он  с

успехом может являть себя как друзьям, так и недругам России".

     Величественность, так поражавшую  современников,  Николай  сохранял  на

протяжении  всей  своей  жизни.   Его   облик,   манера   поведения   вполне

соответствовали образу неограниченного повелителя 50 миллионов подданных. Он

легко и быстро вписался в  государственную  систему,  которую  создавал  три

десятилетия, сам  являясь  ее  наглядным  воплощением.  Проницательная  А.Ф.

Тютчева вспоминала: "Никто лучше, как он, не был создан для роли самодержца.

Он обладал для того и наружностью, и необходимыми нравственными  свойствами.

Его  внушительная  и  величественная  красота,  величавая  осанка,   строгая

правильность олимпийского профиля, властный взгляд - все, кончая его улыбкой

снисходящего  Юпитера,  все  дышало  в  нем  земным  божеством,   всемогущим

повелителем, все  отражало  его  незыблемое  убеждение  в  своем  призвании.

Никогда этот  человек  не  испытал  тени  сомнения  в  своей  власти  или  в

законности ее. Он верил в нее со слепою верою  фанатика,  а  ту  безусловную

пассивную покорность, которой требовал он от своего народа,  он  первый  сам

проявлял по отношению к идеалу, который считал себя призванным  воплотить  в

своей личности, идеалу избранника Божьей власти, носителем которой  он  себя

считал на земле. Его самодержавие милостию Божьей было для него  догматом  и

предметом поклонения, и он с глубоким убеждением и верою  совмещал  в  своем

лице роль кумира и великого жреца этой религии..."

     Немаловажно и то, что Николай,  как  человек  незаурядный  и  достигший

вершин власти, обладал неотразимым обаянием. Под  его  воздействие  попадали

даже люди, хорошо сознававшие природу этого обаяния и отнюдь не  разделявшие

политических убеждений императора. Та же Тютчева признавалась, что хотя  она

"по своим убеждениям и оставалась решительно враждебной ему", но  сердце  ее

"было им пленено". Николай стремился подражать тем  чертам  личности  Петра,

которые к тому времени  сложились  уже  в  прочную  легенду.  Он  поклонялся

знаменитому предку, с юности бывшему  его  кумиром.  "Государь  "..."  питал

чувство некоторого обожания к Петру, - вспоминала хорошо  знавшая  его  А.О.

Смирнова-Россет. - Образ Петра, с которым он никогда не расставался,  был  с

ним под Полтавой, этот образ был  в  серебряном  окладе,  всегда  в  комнате

императора до его смерти". Сближала с  Петром  нового  императора  и  полная

неприхотливость в  быту.  Николай  предпочитал  спать  на  простой  походной

кровати, укрываясь шинелью. Во время многочисленных поездок по России он  не

брезговал спать и на набитом сеном матрасе  (как  уже  делал  это  во  время

упомянутого путешествия в Англию). Николай был умерен в еде и, в отличие  от

своего пращура, почти не употреблял спиртного. В  последние  годы  жизни  он

занимал  в  Зимнем  дворце  одну  комнату  на  первом   этаже,   окнами   на

Адмиралтейство.  "Комната  эта  была   небольшая, -   вспоминала   баронесса

Фредерике, - стены оклеены простыми бумажными обоями,  на  стенах  несколько

картин. На камине большие часы в деревянной отделке, под часами большой бюст

графа Бенкендорфа Тут стояли: вторая  походная  кровать  государя,  над  ней

небольшой  образ  и  портрет  великой  княгини   Ольги   Николаевны   "...",

вольтеровское кресло, небольшой  диван,  письменный  рабочий  стол,  на  нем

портреты императрицы и его детей и незатейливое убранство; несколько простых

стульев;  мебель  вся  красного  дерева,  обтянута  темно-зеленым  сафьяном,

большое трюмо, около коего стояли его сабли, шпаги и ружье, на приделанных к

рамке трюмо полочках стояли склянка духов "...", щетка и  гребенка.  Тут  он

одевался и работал... тут же он и скончался".

     Образ величественного императора, не чуждого, впрочем, простым радостям

и развлечениям, с самого начала стал соединяться в представлении придворного

общества  с  обликом  человека,  полного  высокого  благородства.   Конечно,

жестокая расправа с декабристами, казнь пяти из них после  обещаний  удивить

Европу своим милосердием сильно повредили репутации  Николая  и  никогда  не

могли быть забыты. Но со временем  иные  поступки  способствовали  в  глазах

многих формированию образа идеального государя.

     Например,  знали  о  том,  что  Николай  прощал  всех  арестованных   и

осужденных за публичное оскорбление его достоинства. Известен, в  частности,

такой случай. 22 января 1826  г.  Государственный  совет  приговорил  одного

государственного крестьянина за произнесение в  разговоре  со  своим  братом

бранных  слов  в  адрес  государя  к  наказанию  кнутом  и  "по  поставлении

штемпельных знаков" (то есть  выжиганию  каленым  железом  на  лице  знаков,

свидетельствующих о том, что он каторжник) к  ссылке  навсегда  в  каторжную

работу. На мемории Государственного совета, представленной  на  утверждение,

Николай наложил резолюцию: "Простить". И затем на  протяжении  всего  своего

царствования Николай ни разу не  изменил  этому  раз  и  навсегда  принятому

правилу.

     Укреплению образа благородного и всепонимающего  правителя,  бесспорно,

послужил  известный  эпизод  с  аудиенцией,  которую  Николай  дал  Пушкину,

опальному поэту, в Москве 8 сентября 1826 г.,  вернув  его  из  Михайловской

ссылки. Сохранился рассказ об этом самого Николая, записанный в 1848 г. М.А.

Корфом.

     "- Что сделали бы вы, если бы 14 декабря были в Петербурге? - спросил я

его между прочим.

     - Стал бы в ряды мятежников, - отвечал он".

     Император стал расспрашивать, изменился  ли  с  тех  пор  образ  мыслей

Пушкина и может ли тот дать ему слово "думать  и  действовать  иначе",  если

будет отпущен на волю. Пушкин, по словам  Николая,  "очень  долго  колебался

прямым ответом и только после длинного молчания протянул  руку  с  обещанием

сделаться другим". Тогда же император предложил Пушкину быть  его  цензором,

то есть освободил формально от официальной цензуры. Хорошо  известно,  каким

цензором оказался царь и сколько унижений и разочарований пришлось  пережить

впоследствии великому поэту. И тем  не  менее  было  немало  людей,  которые

восприняли жест Николая в отношении Пушкина как проявление монаршей милости.

     Создавая свой образ  великодушного  монарха,  Николай  не  брезговал  и

дешевыми приемами. Вернее, они также были неотъемлемой частью этого  образа.

Рассказывали, что во время смотра Николай  наказал  одного  из  офицеров  за

упущения по службе. Через некоторое время выяснилось,  что  Николай  был  не

прав. При первой же возможности император на другом смотре публично попросил

извинения у напрасно обиженного офицера: он остановил движение войск,  подал

команду: "Львов (так звали офицера. - С.М.), ко мне" - и, когда тот подошел,

во всеуслышание сказал:  "Львов,  прости  меня".  Театральность  этой  сцены

очевидна. Но такого рода истории, передававшиеся из уст  в  уста,  добавляли

важные штрихи к образу повелителя России: он  выступал  в  роли  близкого  и

простого отца-командира, но уже распространявшего свою  отеческую  заботу  и

справедливость на всю страну.

     Созданию  восторженного  ореола  вокруг  имени  Николая  I  во   многом

способствовали его личная смелость  и  нарочитое  пренебрежение  опасностью.

Летом 1831 года  произошли  события,  которые  оказались  как  бы  проверкой

твердости  характера  императора  и  силы  его  натуры.  Начавшаяся  еще   в

предыдущем  году  эпидемия  холеры,  вызвавшая  тогда  несколько   волнений,

вспыхнула теперь с новой силой. С 14 (26) июня холера открылась в Петербурге

и через  несколько  дней  приобрела  угрожающие  размеры.  17  (29)  июня  в

Петербурге было  получено  известие  о  кончине  от  холеры  великого  князя

Константина Павловича. В те же дни холерой заболел  А.  X.  Бенкендорф,  что

обнаружилось сразу же после того, как он покинул  царский  кабинет.  "Тотчас

взяты были  всевозможные  меры  предосторожности, -  вспоминал  впоследствии

Бенкендорф, - для охранения царского жилища от привезенной мною  заразы.  Но

государь в ту же ночь навестил меня и потом в течение с лишком  трех  недель

каждый день удостаивал меня своим посещением и продолжительною беседою".

     Тем временем в городе начались волнения.  Распространялись  слухи,  что

эпидемия - результат преднамеренного отравления.  На  Сенной  площади  толпа

разгромила больницу, изранила  и  выкинула  на  улицу  больных,  были  убиты

несколько докторов. Полиция ничего не могла поделать с многотысячной толпой.

Лишь вмешательство командующего гвардией И.В.  Васильчикова,  приведшего  на

Сенную под гром барабанов  батальоны  Семеновского  полка,  заставило  толпу

несколько рассеяться. Но волнения не затихали.

     На следующий день, 23 июня (5 июля), о бунте на  Сенной  площади  стало

известно Николаю I. Он тотчас же отправился  за  батальоном  Преображенского

полка и вместе с ним поспешил на площадь, где опять скопилось около 5  тысяч

человек. Николай бесстрашно въехал в толпу и, встав в коляске,  обратился  к

народу с речью: "Вчера учинены были злодейства, общий порядок  был  нарушен.

Стыдно народу русскому, забыв веру отцов своих, подражать буйству  французов

и  поляков,  они  вас  подучают,  ловите  их,  представляйте  подозрительных

начальству, но здесь учинено злодейство, здесь прогневали мы Бога, обратимся

к церкви. На колени, и просите у Всемогущего прощения". После этих слов  вся

площадь замерла,  опустившись  вместе  с  императором  на  колени.  Картина,

безусловно, впечатляющая. Одержав, таким образом,  нравственную  победу  над

толпой,  Николай  продолжал  наступать  уже  более  уверенно.  "До  кого  вы

добираетесь, - теперь уже грозно вопрошал император, - кого вы хотите,  меня

ли? Я никого не страшусь, вот я". По словам очевидца, князя А.С.  Меншикова,

народ после этого пришел в совершенный восторг и со слезами на глазах кричал

"ура". Николай поцеловал одного старика из толпы и с торжеством  удалился  в

Петергоф.

     Однако холера продолжала косить людей, унося в Петербурге до 600 жизней

в день. Волнения  распространились  на  Новгородские  военные  поселения.  В

Старой Руссе было разгромлено здание, занимаемое полицией, убит  городничий,

разграблены питейные дома. Николай, убедившийся в собственной силе,  рискнул

появиться и среди восставших военных поселян.  Тут  его  опять  ждал  успех.

Восстание было усмирено, а его участники жестоко наказаны.

     Прибавила  Николаю  популярности  и  ликвидация   ненавистных   военных

поселений,  на  что  он  решился  далеко  не  сразу.  Только   восстание   в

новгородских поселениях окончательно убедило его, что затея Александра  I  и

Аракчеева решить вопрос содержания армии путем  создания  военных  поселений

совершенно провалилась. 8 (20) ноября 1831 г. Новгородские военные поселения

были  ликвидированы,  а  военные  поселяне  превращены  в  пехотных  солдат,

отбывавших рекрутскую повинность на  общих  основаниях.  В  1836  году  были

уничтожены военные поселения в Белоруссии.

 

 

                             Императорский двор

 

     Личная непритязательность Николая отнюдь не помешала ему  создать  один

из  самых  блистательных  и  роскошных   дворов   в   Европе.   Пышность   и

торжественность дворцовых праздников, требовавших огромных затрат, были  для

Николая важной составной частью образа великой монархии, который он с  такой

тщательностью и последовательностью создавал все 30 лет своего правления.  И

надо признать, во внешнем блеске русский двор не имел себе  равных  в  мире.

Придворные балы всегда потрясали воображение иностранцев. Маркиз  де  Кюстин

свидетельствовал: "Я видел Венский конгресс, но  я  не  припомню  ни  одного

торжественного раута,  который  по  богатству  драгоценностей,  нарядов,  по

разнообразию и роскоши мундиров, по величию и гармонии общего  ансамбля  мог

бы сравниться с праздником, данным императором в день свадьбы своей дочери в

Зимнем дворце, год назад сгоревшем и теперь восставшем из пепла по мановению

одного человека. Да, Петр Великий  не  умер.  Его  моральная  сила  живет  и

продолжает властвовать. Николай -  единственный  властелин,  которого  имела

Россия после смерти основателя ее столицы". (Обратим внимание на то,  что  и

здесь Николай сравнивается с Петром.)

     Любопытно,  что  красочность,  живописность  петербургских   придворных

церемоний во многом создавались не только богатыми  украшениями  дам,  но  и

блеском  военных  мундиров.  Военно-бюрократический   характер   государства

находил в этом свое  внешнее  проявление.  Во  Франции,  например,  к  этому

времени уже господствовали черные фраки.

     Не менее блестящими были и летние развлечения, когда двор  переезжал  в

пригородные  дворцы.  Подчас  они  принимали  грандиозные  по  тем  временам

масштабы и органично отражали внутреннее самоощущение императора. К подобным

затеям можно отнести, например, царскосельскую карусель 1842 г.

     Конные состязания, получившие названия каруселей,  были  придуманы  еще

рыцарями во времена крестовых походов. Много столетий спустя верховая  езда,

демонстрация виртуозного владения  оружием,  просто  спортивные  упражнения,

проделываемые в средневековом облачении, стали в  Европе  модным  придворным

развлечением.  В  России  подобные  карусели  получили  достаточно   широкое

распространение при Николае.

     Однако то, что  происходило  в  Царском  Селе  23  мая  1842  г.,  было

совершенно необычайным и надолго запомнилось современникам. Прежде  всего  в

карусели приняла участие вся императорская семья.  Император  и  его  сын  и

наследник  великий  князь  Александр  Николаевич  были  одеты  в   подлинные

рыцарские доспехи. Младшие сыновья -  Константин,  Николай,  Михаил  -  были

одеты пажами. Для императрицы  и  двух  ее  дочерей  специально  были  сшиты

средневековые платья. Но и все остальные участники карусели были облачены  в

подлинные рыцарские  доспехи,  а  для  женщин  приготовлены  соответствующие

наряды. Так, платье графини Воронцовой-Дашковой, которая выступала в паре  с

Николаем,  было  сшито  по  образцу  одного  из  нарядов  королевы  Изабеллы

Баварской. В карусели участвовали рядовые лейб-гвардии  Кирасирского  полка,

также облаченные в латы.

     Представление началось торжественным шествием  от  дворца  к  Арсеналу.

Оттуда, уже верхом, кавалькада участников во главе с Николаем и  Александрой

Федоровной в сопровождении музыкантов направилась к Александровскому дворцу.

Перед ним, собственно, и была разыграна карусель. Участники  демонстрировали

конные упражнения, метали копья, ловили мяч в кольцо. Конечно, это  было  не

столько состязание, сколько грандиозное зрелище.

     За каруселью наблюдала  огромная  толпа  народа,  стоявшая  за  оградой

парка. Приглашенные придворные располагались на  колоннаде  Александровского

дворца.

     В Петербурге  николаевского  времени  устраивалось  и  множество  менее

торжественных балов, в которых охотно участвовал сам  император.  Это  также

способствовало росту его популярности. Особенно веселились в менее чопорном,

чем Зимний, Аничковом дворце. В первые двадцать лет царствования Николай  не

пропускал там почти ни одного  рождественского  маскарада,  с  удовольствием

танцевал, ухаживал за дамами. Рассказывали анекдот, что однажды на маскараде

он сильно увлекся одной из масок, оказывал ей  всяческие  знаки  внимания  и

наконец пригласил в свою карету. Каково же было изумление императора, когда,

сняв  маску,  он  узнал  в  избраннице  свою  дочь,  великую  княжну   Марию

Николаевну, таким образом подшутившую над отцом. Было ли так на  самом  деле

или нет, не столь уж важно. Интереснее другое  -  подобные  анекдоты  вполне

укладывались в тогдашние представления об императоре.  А.О.  Смирнова-Россет

свидетельствовала, что одной из самых "блистательных" была зима  1845  года.

"Государыня была еще хороша, прекрасные ее плечи и руки были  еще  пышные  и

полные, и при свечах, на бале, танцуя,  она  затмевала  первых  красавиц.  В

Аничковом дворце танцевали всякую неделю в белой гостиной;  не  приглашалось

более ста персон. Государь занимался в особенности  баронессой  Крюднер,  но

кокетствовал, как молоденькая бабенка, со всеми и  радовался  соперничеством

Бутурлиной и Крюднер".

 

 

 

 

 

 

 

                         Интимная жизнь императора

 

     На протяжении всей своей жизни Николай нежно и с подчеркнутым вниманием

относился к жене. Это тоже входило в создаваемый им образ императора-рыцаря,

человека благородного и чистого во всех своих помыслах и  поступках.  Однако

это  вовсе  не  мешало  ему  иметь  сердечные  увлечения  на   стороне.   По

свидетельству  хорошо  осведомленных  современников,  Николай  и  не   думал

стыдиться  своих  мимолетных   увлечений   и   "бесцеремонно"   называл   их

"дурачествами", дав им оригинальные наименования "васильковых дурачеств",  с

тех пор как услыхал, что Ф.И. Тютчев поэтически  назвал  их  "des  bluettes"

(васильки).

     Вот одно из них. Как известно, Николай любил по утрам  один  гулять  по

Дворцовой набережной, проходя ее по нескольку раз взад и  вперед.  Во  время

одной из прогулок его внимание  привлекла  девушка  с  нотами.  Встретив  ее

несколько раз, император решил  с  ней  поговорить.  Познакомился.  Попросил

приглашения в гости. Отправился по указанному адресу, думая, что девушка  не

знает, кто он. Поднялся по  лестнице.  Стучит,  дверь  открывает  кухарка  и

говорит, что не велено никого принимать - ждут государя. Николай улыбнулся и

сказал кухарке: "Ну так скажи  своей...  королеве-барышне,  что  она  дура!"

Повернулся и ушел.

     Однако не всегда его настроение  было  столь  благодушным.  Николай  не

способен был смириться с отказом в его притязаниях, и если такое  случалось,

навсегда запоминал имя своей обидчицы.

     А.И. Соколова, воспитанница Смольного института  и  личная  пансионерка

Николая I, вспоминала следующую  историю,  рассказанную  ей  самой  героиней

эпизода много лет спустя.

     Молодая и очень красивая девушка влюбилась  в  офицера  Преображенского

полка князя Несвицкого. Сошлась с ним, но князь не хотел жениться,  так  как

не имел собственных средств, а мать была против этого брака.  Вмешался  брат

императора великий князь Михаил Павлович, который дал деньги  на  свадьбу  и

был на ней посаженым отцом.  Однако  жизнь  супругов  не  сложилась,  и  муж

открыто  изменял  жене.  Николай  увидел  Несвицкую  на  одном   из   балов.

"Замечательная  красота  княгини  Софьи, -  рассказывала  А.И.   Соколова, -

бросилась в  глаза  императору,  и  он,  стороной  разузнав  подробности  ее

замужества и ее настоящей жизни, сделал ей довольно щекотливое  предложение,

на  которое  она  ответила  отказом".  Николай  сперва   принял   его   "как

доказательство любви княгини к мужу  и  желание  остаться  ему  непоколебимо

верной". Однако он ошибся: молодой  женщине  он  просто  не  понравился  как

мужчина. Через два года она  сошлась  с  флигель-адъютантом  Н.  Бетанкуром.

Узнав  об  этом,  Николай  был  сильно  разгневан.  Бетанкур,  как  "человек

практический", понял, что "хорошеньких женщин много,  а  император  один,  и

через графа Адлерберга довел до сведения государя,  что  он  готов  навсегда

отказаться от связи с  княгиней  Несвицкой,  лишь  бы  не  лишаться  милости

государя". Шли  годы,  княгиня  состарилась,  почти  ослепла,  осталась  без

средств и подала прошение на высочайшее имя с  просьбой  о  помощи.  Николай

решительно отказал: "Этой?! Никогда... и  ничего".  Однако,  кроме  подобных

историй (рассказов о  них  сохранилось  немало),  в  которых  подчас  трудно

отличить сплетни от реальных событий,  у  Николая  были  и  более  серьезные

увлечения. Длительные и прочные отношения связывали его с фрейлиной Варварой

Аркадьевной  Нелидовой,  известной   красавицей,   по   странному   стечению

обстоятельств племянницей Е.И. Нелидовой, фаворитки его отца Павла I.

     Однако внешне  все  было  вполне  благопристойно  -  император  Николай

никогда не допустил бы и малейшего отступления от приличий. Описывая в  1845

году в своем дневнике образ жизни царя: "В 9-м часу после  гулянья  он  пьет

кофе, потом в 10-м сходит к императрице, там  занимается,  в  час  или  11/2

опять навещает ее, всех детей, больших и малых, и гуляет. В 4  часа  садится

кушать, в 6-ть гуляет, в 7 пьет чай со  всей  семьей,  опять  занимается,  в

десятого  половина  сходит  в  собрание,  ужинает,  гуляет  в  11-ть.  Около

двенадцати ложится почивать. Почивает с  императрицей  в  одной  кровати", -

А.О. Смирнова-Россет,  близко  знавшая  быт  царской  семьи,  задавала  себе

недоуменный  вопрос:  "Когда  же  царь   бывает   у   фрейлины   Нелидовой?"

Способствовало сохранению внешних приличий и поведение самой Нелидовой. А.Ф.

Тютчева, познакомившаяся с Нелидовой позднее, в начале 50-х годов, писала  о

ней в своих воспоминаниях: "Ее красота, несколько зрелая, тем не  менее  еще

была в полном своем расцвете. Ей, вероятно, в то время было  около  38  лет.

Известно, какое положение приписывала ей общественная молва,  чему,  однако,

казалось, противоречила ее манера держать себя, скромная и почти суровая  по

сравнению с другими придворными. Она  тщательно  скрывала  милость,  которую

обыкновенно выставляют напоказ женщины,  пользующиеся  положением,  подобным

ее".

     Уже  упоминавшаяся  А.И.  Соколова  утверждала,  что  связь  Николая  с

Нелидовой была хорошо известна императрице и  "если  так  можно  выразиться,

была  санкционирована  ею".  После  смерти  Николая   Александра   Федоровна

распорядилась, чтобы во  все  время,  пока  тело  императора  находилось  во

дворце, Нелидовой давали один час в день "свободно помолиться у дорогого  ей

праха".

 

 

                               Попытки реформ

 

     В первые годы царствования Николая казалось, что молодой император, еще

полный сил и энергии, сможет серьезно заняться реформированием России. И для

этого были вполне реальные основания. В манифесте 13 июля 1826 г.,  изданном

по завершении процесса декабристов, Николай не  только  осуждал  "дерзостные

мечтания, всегда разрушительные", но и признавал необходимость  постепенного

усовершенствования  "отечественных  установлений".  В  конце  1826  года  из

виднейших  сановников  империи  был  создан   Секретный   комитет,   который

впоследствии стали называть Комитетом 6 декабря 1826 г. (дата его создания).

Его целью было изучение найденных в кабинете покойного императора Александра

I  многочисленных  проектов,  касавшихся  изменений   в   различных   частях

государственного управления  и  выработки  на  их  основе  проектов  реформ.

Членами  Комитета  стали  крупнейшие  государственные  деятели  николаевской

эпохи: В.П. Кочубей (председатель Государственного совета), И.В. Васильчиков

(впоследствии также председатель Государственного совета), М.М.  Сперанский,

Д.Н. Блудов (председатель Государственного совета в царствование  Александра

II)  и  другие.  Сам  Николай,  всем  своим   существом   отвергавший   идеи

декабристов, тем не  менее  с  вниманием  отнесся  к  критике  самодержавной

системы, которая содержалась в их показаниях на  следствии.  Доказательством

тому служит свод показаний, составленный  по  прямому  распоряжению  Николая

правителем дел Следственного комитета А.Д. Боровковым. В  нем  говорилось  о

пагубном влиянии на Россию крепостного права и обосновывалась  необходимость

его уничтожения,  шла  речь  о  беззаконии  и  повсеместном  распространении

взяточничества,  изображались  беспорядки   в   администрации   и   хаос   в

законодательстве.  В  феврале  1827  года  свод  был  передан   Николаю   I.

"Государь, - говорил  В.П.  Кочубей  Боровкову, -  часто  просматривает  ваш

любопытный свод и черпает из него много  дельного;  да  и  я  часто  к  нему

прибегаю".

     Комитет  интенсивно  работал  на  протяжении  трех  лет,   однако   его

деятельность   оказалась   безрезультатной.   Практически   ни    один    из

подготовленных проектов не был реализован.

     Свою основную задачу Комитет видел в подготовке закона о состояниях, то

есть в создании свода правил,  определяющих  права  и  обязанности  основных

сословий государства. Выработанный проект  закона  сохранял  в  незыблемости

крепостное право, но все же делал определенные шаги в сторону его смягчения:

запрещал перевод  крестьян  в  дворовые  и  продажу  крепостных  без  земли.

Предлагалось также создать  новое  сословие  вольноотпущенных  земледельцев,

которые должны были образовать крестьяне,  добровольно  отпущенные  на  волю

помещиками с землей или без земли. Обеспокоенные размыванием  потомственного

дворянства  выходцами  из  непривилегированных  сословий,   члены   Комитета

предлагали принять меры к тому, чтобы прекратить  этот  процесс,  начавшийся

столетие назад. Ведь в соответствии с  петровской  Табелью  о  рангах  любой

чиновник,  дослужившийся  до  VIII  класса  и  получивший  чин   коллежского

асессора, или офицер, получивший  первый  обер-офицерский  чин,  приобретали

права потомственного дворянства. Комитет предлагал уничтожить такой  порядок

и сохранить возможность приобретения прав дворянства либо по рождению,  либо

в  силу  высочайшего  пожалования.  Николаю  предлагалось  принять  меры   к

консолидации дворянства, для чего запретить раздроблять имения при  продаже,

залоге  и  наследовании.  Для   поощрения   чиновников-недворян   и   купцов

планировалось создать три  новых  сословия:  "чиновных  граждан",  "именитых

граждан" и "почетных граждан". Все три категории освобождались  от  подушной

подати, рекрутского набора и телесных наказаний.

     Кроме того, при активном  участии  М.М.  Сперанского  были  разработаны

проекты преобразования центральных  и  местных  государственных  учреждений.

Предполагалось своеобразное осуществление  буржуазного  принципа  разделения

властей. Государственный совет  должен  был  стать  органом  для  обсуждения

законов. Сенат разделялся на "правительствующий", состоящий из  министров  и

представляющий собой исполнительную власть, и "судебный". Тем  же  принципом

разделения властей предлагалось пронизать систему местных учреждений.

     Все эти  предложения  получили  предварительное  одобрение  Николая  I,

который   время   от   времени   совершал   инспекционные   осмотры   высших

государственных органов и лично убеждался в  их  недееспособности.  Так,  10

(22) августа 1827 г. Николай неожиданно  в  десять  часов  утра  появился  в

Сенате. Начав осмотр  в  уголовном  департаменте,  Николай,  не  застав  там

никого, перешел во второй, но и там никого не оказалось.  Только  в  третьем

департаменте Николай обнаружил сенатора П.Г. Дивова. "Его  Величество  подал

мне руку и пожал мою", - записал в своем дневнике Дивов. - Я  повел  его  из

департамента в департамент. Он сказал мне сначала на ухо: "Это кабак", затем

повторил это слово очень громко".

     Однако одобрение императора не имело ровно никакого результата. Из всех

подготовленных в Комитете 6  декабря  1826  г.  проектов  в  Государственном

совете обсуждался только проект закона о состояниях, да  и  тот  был  сперва

отложен  из-за  резко  отрицательного  отзыва  великого  князя   Константина

Павловича, а затем и вовсе забыт. Остальные проекты Даже не  обсуждались,  и

Комитет незаметно прекратил свое существование - для этого не  потребовалось

никакого специального указа императора. Он  просто  однажды  прекратил  свои

заседания, и его члены больше никогда не  собирались  вместе.  К  1831  году

выяснилось, что реформы не  столь  уж  необходимы  и  России,  и  ее  новому

императору.

 

 

 

 

                                Кодификация

 

     Более успешно дело обстояло там,  где,  как  казалось,  не  требовалось

решительных преобразований, а необходимо было навести элементарный  порядок.

Читатель, наверное, удивится, узнав, что в первой трети XIX  века  в  России

продолжал существовать свод законов, принятый еще в  XVII  веке  -  Соборное

уложение 1649 года. Как ни парадоксально, это вполне достоверный  факт.  Все

попытки на протяжении последней трети XVIII века и в начале XIX века создать

нормативное уголовное и гражданское законодательство ни к чему не приводили.

Поэтому одной из первых забот Николая  стала  организация  работ  в  области

кодификации.

     Работа по кодификации законов была возложена  на  созданное  указом  31

января 1826  г.  II  отделение  собственной  Его  Императорского  Высочества

канцелярии.

     Во главе II отделения Николай  поставил  своего  бывшего  учителя  М.А.

Балугьянского. Но фактически его возглавлял и  был  душою  всего  дела  М.М.

Сперанский - один из самых крупных государственных деятелей России за всю ее

многовековую историю. Сперанский предложил Николаю  разбить  работу  на  три

этапа. На первом собрать все законы, изданные после Уложения 1649 года  (что

было уже в значительной степени сделано), и расположить их в хронологическом

порядке, затем на этой основе составить свод действующих законов, разбив  их

на тома по сферам применения, и, наконец,  подготовить  окончательный  текст

нового  уложения,  отбросив  устаревшие  нормы  и  пополнив  законы   новыми

статьями, более соответствующими духу времени.

     Рассмотрев предложения Сперанского, Николай утвердил только два первых,

отвергнув идею создания нового  законодательства;  Сперанский  вынужден  был

подчиниться. К 1830 году гигантская работа по  подготовке  Полного  собрания

законов Российской империи была завершена. Чтобы  представить  ее  масштабы,

приведем воспоминания одного из сенатских чинов о том,  на  основании  каких

законов отправлялось  правосудие  в  первой  четверти  XIX  века.  Сенатский

чиновник И.В. Селиванов писал:  "При  неимении  не  только  Свода,  но  даже

простого собрания законов уголовные палаты проводили в своих решениях  такие

законы, которые  никогда  издаваемы  не  были.  "..."  Высочайшие  указы  по

получении подшивались один под другим, и из этого к концу года  составлялась

книжища страшной толщины, в которой, чтобы отыскать  что-нибудь,  надо  было

перелистать всю книжищу от первого листа до последнего. А как таких  книжищ,

чтобы найти что-нибудь, надо было пересмотреть  целые  десятки,  то,  право,

откажешься от всякой поверки, махнешь  рукой  и  скажешь:  вероятно,  верно,

ежели написано". Понятно, каким титаническим должен был быть труд приведения

всего этого хотя бы в относительный порядок.

     Полное собрание законов состояло из 45 томов, куда вошло более 30 тысяч

законодательных актов с 1649 года по 3 декабря 1825 г. Печатание всех  томов

заняло без малого два года и было окончено 1 апреля 1830  г.  Тираж  издания

составил 6 тысяч экземпляров. Одновременно были  подготовлены  и  вскоре  же

напечатаны шесть томов продолжения.

     К 1833 году было подготовлено 15 томов Свода законов. 17 января 1833 г.

состоялось общее собрание Государственного  совета,  которое  признало  Свод

законов единственным основанием для решения всех дел и  установило,  что  он

вводится в действие с 1  января  1835  г.  Выступая  на  заседании,  Николай

специально подчеркнул, что устройство правосудия было  главной  его  заботой

после вступления на престол. "Я еще смолоду, - говорил император, - слышал о

недостатках у нас по этой части, о ябеде, о  лихоимстве,  о  несуществовании

полных на все законов или о смешении их от чрезвычайного  множества  указов,

нередко между собой противуречивых". Но правительство ничего не могло с этим

сделать. Главную причину неудач Николай видел в том, что "всегда  обращались

к сочинению новых законов, тогда как надо было  сперва  основать  старые  на

твердых началах". И как только это было  осуществлено,  дело  пошло  быстрым

ходом. "Вместо сочинения  новых  законов, -  продолжал  Николай, -  я  велел

собрать сперва вполне и привести в порядок те,  которые  уже  существуют,  а

самое дело по его важности взял в непосредственное мое руководство".

     Заседание закончилось торжественным апофеозом совершенно в духе Николая

I: он подозвал к себе Сперанского и, обняв в присутствии всех, надел на него

снятую с себя Андреевскую звезду - высшую награду империи. Эта картина  была

впоследствии  запечатлена  на  одном  из  четырех  барельефов   клодтовского

памятника Николаю I на Исаакиевской площади.

     Вообще, если вдуматься, торжество 17 января 1833 г. было в то же  время

трагедией  жизни  великого  русского  реформатора.  Трагедией,  которую  он,

видимо, сам никогда до конца не осознал. В Своде законов  центральное  место

занимало подготовленное М.М. Сперанским  собрание  законов  и  постановлений

XVIII - начала XIX века об основах государственного строя России, получившее

название "Основные  законы  Российской  империи".  Первая  статья  "Основных

законов" определяла форму правления в  России:  "Император  Российский  есть

монарх самодержавный и  неограниченный.  Повиноваться  верховной  власти  не

только за страх, но и за  совесть  сам  Бог  повелевает".  Остальные  статьи

развивали и дополняли основную мысль. И создание такого документа выпало  на

долю человека, который был совершенно  убежден  в  необходимости  буржуазных

реформ в России, который в царствование  Александра  I  готовил  грандиозные

планы  преобразования  страны  по  западному  образцу,  мечтал  о   народном

представительстве  и  парламенте,  понимал  необходимость   и   неизбежность

разделения властей. В сущности, за это он поплатился арестом  и  многолетней

ссылкой. Но стоило ему употребить свой талант и  знания  на  законодательное

оформление противоположных начал и принципов, как он был осыпан милостями  и

обласкан властями. В 1839  году  Николай  I,  узнав  о  смерти  Сперанского,

говорил М.А. Корфу: "Михаила Михайловича не все  понимали  и  не  все  умели

довольно ценить; сперва я и сам в этом более  всех,  может  статься,  против

него грешил. Мне столько было наговорено  о  его  превратных  идеях,  о  его

замыслах; клевета осмелилась коснуться его даже и по  случаю  истории  14-го

декабря! Но потом  время  и  опыт  уничтожили  во  мне  действие  всех  этих

наговоров. Я нашел в нем самого верного и  ревностного  слугу,  с  огромными

сведениями, с огромною опытностью, с не  устававшею  никогда  деятельностию.

Теперь все знают,  чем  я,  чем  Россия  ему  обязаны,  и  клеветники  давно

замолчали".

     Столкнувшись в  первые  же  годы  своего  царствования  с  повседневным

пренебрежением к нормам закона, Николай  принялся  упорно  и  постоянно  это

пресекать. Характерны его резолюции на мемориях Государственного  совета  по

поводу случаев применения пыток полицией и судебными органами. Так,  случай,

когда частный пристав отдал приказ  приковать  цепью  к  стулу  взятого  для

допроса в съезжий дом бывшего  рядового,  Совет  квалифицировал  как  пытку,

строго запрещенную законом, и предложил передать этот факт  на  рассмотрение

местного губернского начальства. Это вызвало следующую резолюцию Николая  I:

"Согласен, но  министру  юстиции  предписать  наистрожайше  всем  прокурорам

осмотреть, есть ли  подобные  стулья  и  проч.  с  цепями,  и  истребить  со

строжайшим повелением не изобретать ничего подобного".

     Еще  выразительнее  эмоциональная  резолюция  императора   на   мемории

Государственного совета о  смерти  некоего  Климова,  посаженного  станичным

начальством "в неподвижную колоду", где он бился, "кричал и через  несколько

часов умер". Николай написал на мемории: "Из  дела  видно,  что  человек  от

последствий пытки умер. Дело ужасное и доказывающее  совершенное  небрежение

начальства.  "..."  Я  предписываю  заготовить  указ   Сенату,   дабы   оным

наистрожайше  подтверждено  было,  чтобы  никто  и  нигде   не   осмеливался

выдумывать  особых  способов  наказания   или   содержания   под   предлогом

безопасности". Отвращение к жестокости, к самой возможности пытки, очевидное

в  этих  словах  императора,  вызывает  уважение.  Однако  может  показаться

необъяснимым, почему Николай так ужаснулся гибели одного человека под пыткой

и  совершенно  хладнокровно  воспринял  смерть  сотен   солдат,   засеченных

шпицрутенами во время подавления восстания 1831 года в Новгородских  военных

поселениях. Все дело в  том,  что  шпицрутены  были  предусмотрены  законом,

воинским уставом. А стул с цепями и неподвижная колода  были  незаконны.  Об

этом говорит  и  сам  конец  возмущенной  резолюции  Николая,  и  требование

запретить выдумывание "особых способов наказания".

 

 

                        Особый путь развития России

 

     Восстание на Сенатской площади,  как  мы  уже  видели,  оказало  мощное

воздействие на образ мыслей и действий Николая.  Законодательное  оформление

принципов неограниченного самодержавия шло рука об руку с робкими  попытками

подготовки отдельных реформ. Но был и еще один не менее важный и чрезвычайно

пагубный для России урок, извлеченный Николаем из декабрьских  событий  1825

года. Восстание явилось для него  исходным  пунктом  решительного  отрицания

западного пути, несущего в себе дух революционной "заразы". В то время как в

большинстве западных государств политический строй преобразовался,  принимая

новые конституционные формы, в России происходило  укрепление  крайних  форм

самодержавия,  которым   придавался   ярко   выраженный   националистический

характер. Именно  во  времена  Николая  I  Россию  и  Европу  впервые  стали

противопоставлять друг другу как два разных мира, основанных  на  совершенно

различных принципах, формирующих политический,  национальный  и  религиозный

быт народов. "Царствование Николая  I, -  писал  историк  А.Е.  Пресняков. -

золотой век русского национализма". Первый шаг в этом направлении был сделан

в одном из манифестов, изданных сразу после  восстания  14  декабря.  В  нем

специально подчеркивалась необходимость  "очистить  Русь  святую  от  "...,"

заразы, извне  к  нам  нанесенной".  В  манифесте,  изданном  по  завершении

следствия над декабристами, было сказано, что подавление восстания "очистило

Отечество  от  следствий  заразы,  столько   лет   среди   его   таившейся".

Утверждалось, что зараза эта пришла с Запада, так как "не в свойствах, не во

нравах  русских  был  сей  умысел".  Для  упрочения  государственной  власти

предлагалось насаждать "отечественное, природное, не чужеземное воспитание".

     В 1831 году убеждение, что западное воспитание подрывает основы русской

жизни и что с этим необходимо  как  можно  скорее  покончить,  приобрело  по

желанию   Николая   I    законодательные    очертания.    На    рассмотрение

Государственного  совета  по  его  распоряжению  была  внесена  записка   "О

некоторых правилах для воспитания  русских  молодых  людей  и  о  запрещении

воспитывать их за границей". Посылая записку в  Совет,  Николай  писал,  что

"заключающееся в ней постановление  о  предпочтительном  воспитании  молодых

людей в России весьма полезно". Члены Совета полностью  разделяли  мнение  и

автора записки, и самого императора. Более того, во  время  обсуждения  было

высказано предложение брать с отъезжающих за границу подписку,  что  они  не

будут обучать своих детей вне России. Предложение понравилось Николаю  I,  и

на представленном ему журнале заседания департамента законов  от  5  февраля

1831 г. он написал: "Подписки же брать с отъезжающих за границу  может  быть

полезно при выдаче паспортов; исключения зависеть будут единственно от  меня

по одним самым важным причинам".

     Вообще 1830-1831 годы принесли Николаю много волнений. В первую очередь

это было связано с  подъемом  революционного  движения  в  Западной  Европе,

революцией 1830 года во Франции, а также  с  польским  восстанием  1830-1831

годов. Революционная "зараза", которую он стремился не допустить  в  Россию,

вновь стояла на ее пороге.  Особенно  тревожным  было  положение  в  Польше.

Вспыхнувшее в ноябре 1830 года в Варшаве восстание привело к бегству  оттуда

великого князя Константина Павловича и  выводу  всех  русских  войск.  Более

того, решением сейма Николай был лишен польской короны и получил  требование

восстановить  Польшу  в  границах   1772   года,   гарантировав   соблюдение

конституции 1815 года. В ответ Николай  сформировал  специальную  армию  под

командованием  фельдмаршала   И.И.   Дибича   и,   потребовав   от   поляков

безоговорочной капитуляции, двинул войска на Варшаву. Однако быстрой  победы

добиться не удалось. Два сражения зимой и весной  1831  года  не  привели  к

разгрому поляков, хотя русская армия и имела значительный  перевес.  Николай

был  встревожен.  "Теперь  поляки  будут  иметь  достаточно  времени,  чтобы

восполнить свои потери, укрепить, что им нужно, одним словом, изгладить  все

следы своего поражения", -  с  горечью  писал  Николай  Дибичу.  Так  оно  и

случилось. Лишь осенью 1831 года, после того как умершего от  холеры  Дибича

сменил И.Ф. Паскевич, русской армии удалось взять штурмом Варшаву и подавить

восстание.  Относительная  самостоятельность  Польши   была   ликвидирована,

конституция  1815  года   отменена,   а   Царство   Польское   провозглашено

неотъемлемой частью Российской империи ("Органический статут 1832 года").

     События 1830-1831 годов стимулировали оформление теории так  называемой

"официальной народности", появление которой связано с  именем  николаевского

министра народного просвещения С.С. Уварова. Еще будучи товарищем  министра,

Уваров представил Николаю I отчет о ревизии  Московского  университета,  где

впервые  сформулировал  основные  положения  своей   знаменитой   триады   -

православие, самодержавие, народность. Именно  они,  по  мнению  Уварова,  в

наиболее концентрированном виде  представляли  собой  живительные  источники

силы и могущества России, "последний якорь спасения" и "вернейший залог силы

и величия". На этих-то началах и  предлагал  Уваров  Николаю  построить  все

воспитание подрастающего поколения, внедрять их в качестве  основополагающих

принципов отечественной литературы,  искусства,  науки  и  просвещения.  Как

справедливо писал С.М. Соловьев,  Уваров  внушил  Николаю  "мысль,  что  он,

Николай, творец какого-то нового образования, основанного на новых  началах,

и  придумал  эти  начала,  то  есть  слова:  православие,   самодержавие   и

народность; православие - будучи безбожником, не  веруя  в  Христа,  даже  и

по-протестантски; самодержавие - будучи либералом; народность - не  прочитав

в свою жизнь ни одной русской книги,  писавши  постоянно  по-французски  или

по-немецки".

     В принципе в этой идеологической триаде Уварова не было ничего  нового.

Уже  Н.М.  Карамзин  в  записке  "О  древней  и  новой  России"  писал,  что

самодержавие  есть  "палладиум"  России.  И  он   же   утверждал   мысль   о

нерасторжимом единстве православия с самодержавием, а того  и  другого  -  с

Россией. У Карамзина не было только идеи о том, что государство должно взять

на себя функции активного насаждения этих постулатов.  Николай  же,  глубоко

поверив  в  них,  принял  их  как  свою  программу  и  начал  добиваться  ее

реализации. А способов борьбы за свои  цели  у  самодержца  было  более  чем

достаточно:  от  поддержки  (моральной,  а  главное,  материальной)  адептов

угодных правительству воззрений  до  прямого  насилия  над  своими  идейными

оппонентами. Квасной патриотизм нашел благодатную почву на страницах  газеты

"Северная пчела", издававшейся Ф.В. Булгариным и Н.И. Гречем. М.П. Погодин в

своих исторических сочинениях, исследуя проблему возникновения государства в

России и на Западе, приходил к выводу, что у нас  в  основе  этого  процесса

лежало призвание, а не завоевание. А это, в свою очередь, определяло  особый

вид  "патриархального"  самодержавия,  основанного  на  "единении"  царя   с

народом.  "В  России, -  писал  М.П.  Погодин, -   управление   государством

учреждается на всеобщем и исключительном попечении власти о  благе  народа".

Именно такие сочинения удостаивались одобрения и поддержки правительства.

     Совсем  по-другому  действовало  оно  по  отношению  к  любой   попытке

высказать гласно иные воззрения.  Хрестоматийной  стала  история  публикации

"Философического  письма"   П.Я.   Чаадаева   и   последовавших   репрессий.

Высказанный им пессимистический взгляд на прошлое и настоящее  России  и  на

роль православия в истории отечества,  составлявший  суть  этого  сочинения,

появившегося в 1836 году в пятнадцатой книжке  журнала  "Телескоп",  не  мог

быть оставлен Николаем без последствий. Журнал был закрыт, его редактор Н.И.

Надеждин сослан, цензор отстранен от должности, а  сам  Чаадаев  по  личному

распоряжению  Николая  признан  "умалишенным".  А.   X.   Бенкендорф   писал

московскому генерал-губернатору: "Государю  императору  угодно,  чтобы  ваше

сиятельство по долгу звания вашего приняли надлежащие  меры  к  оказанию  г.

Чаадаеву  всевозможных  попечений  и  медицинских  пособий.  Его  величество

повелевает, дабы вы поручили  лечение  его  искусному  медику,  вменив  сему

последнему в обязанность непременно каждое утро посещать г. Чаадаева, и чтоб

сделано было распоряжение,  дабы  г.  Чаадаев  не  подвергал  себя  вредному

влиянию нынешнего сырого и  холодного  воздуха,  одним  словом,  чтобы  были

употреблены все средства к восстановлению его  здоровья".  Распоряжения  эти

выполнялись неукоснительно, и, как писал в одном  из  писем  А.И.  Тургенев,

друзья боялись, "чтобы он и в самом деле не помешался".

 

 

                     Николай I : государство всесильно

 

     В это Николай твердо верил. Стремясь во всем подражать Петру, он  видел

в  государстве  единственный  инструмент,  который  способен  изменить  мир.

Восстание  декабристов  показало  Николаю,  насколько  опасно  может   стать

общество,  если  оно  находится  вне  всеобъемлющего  контроля  со   стороны

государства. После 14 декабря 1825 г. ему  и  в  голову  не  приходило,  что

государство не только не должно  подавлять  общество,  а,  напротив,  должно

служить адекватному  выражению  его  интересов.  Для  достижения  идеального

устройства   он   считал   необходимым   и   достаточным   создание   такого

бюрократического аппарата, который позволил бы регулировать  и  держать  под

контролем жизнь общества.

     Взгляды Николая  I  на  предназначение  государства  и  государственной

власти окончательно сложились к концу  40-х  годов.  Их  суть  очень  удачно

сформулировал один из самых  близких  к  императору  людей  -  уже  знакомый

читателям Я.И. Ростовцев, ставший  к  тому  времени  крупным  бюрократом.  В

написанном им  "Наставлении  для  образования  воспитанников  военно-учебных

заведений" государственная власть определялась как  "совесть  общественная",

имеющая такое же значение, как личная  совесть  для  деятельности  человека.

"Закон совести, закон нравственный обязателен человеку как правило  для  его

частной воли; закон верховной власти, закон положительный обязателен ему как

правило для его общественных отношений", - писал Ростовцев. Для него, как  и

для Николая, и воля отдельного человека, и воля целого общества есть элемент

анархический, который и призвана подавлять  государственная  власть,  "чтобы

охранить общество от разрушения и утвердить в нем порядок нравственный".  "В

этом проявляется закон верховной власти", основа которого, с одной  стороны,

"ничем  не  ограниченная  преданность"  воле  Отца  небесного,  с  другой  -

"покорность земной власти, как данной свыше". Опираясь на подобное понимание

отношений общества  и  государства,  Николай,  как  справедливо  писал  А.Е.

Пресняков, "пытался свести государственную  власть  к  личному  самодержавию

"отца-командира", на манер военного командования, окрашенного в  духе  всего

быта  эпохи  патриархально-владельческим,  крепостническим  пониманием  всех

отношений властвования и управления".

     Характерными  чертами  николаевского  царствования   стали   предельная

централизация государственной власти, с одной стороны, и принципиально  иное

положение личной канцелярии монарха в системе государственных учреждений - с

другой. По сути дела, собственная его императорского  величества  канцелярия

сравнялась (а в отдельных случаях стала чуть  ли  не  выше)  с  центральными

органами государственной власти.  Создававшиеся  одно  за  другим  отделения

царской канцелярии оказывались  своеобразными  министерствами,  деятельность

которых контролировалась самим Николаем. Император  как  бы  подчинял  лично

себе  те  отрасли  управления,  которые   не   мог   доверить   традиционным

государственным органам. Такой патернализм  не  мог,  конечно,  существовать

долго, и со смертью Николая функции личной канцелярии императора вернулись в

нормальные рамки.

     Преобразование канцелярии началось в  январе  1826  г.  с  создания  II

отделения, о деятельности которого по приведению в порядок  законодательства

уже говорилось на предыдущих страницах.

     25 июня 1826 г. (в день рождения Николая) был издан указ об  учреждении

самостоятельного корпуса жандармов  с  назначением  шефом  жандармов  А.  X.

Бенкендорфа,  а  несколько  дней  спустя  было  образовано   III   отделение

собственной канцелярии, которое должно было сосредоточить в своих руках  все

дела политической полиции. Главной  задачей  III  отделения  провозглашались

охрана существующих порядков и  пресечение  попыток  изменить  самодержавный

строй. Кроме того, оно должно было бороться против злоупотреблений, защищать

слабых от притеснений сильных и,  по  словам  Бенкендорфа,  "вытирать  слезы

несчастных, всегда оставаясь на страже закона". По существующей  легенде,  в

ответ на вопрос Бенкендорфа, какие инструкции Николай  может  ему  дать  при

вступлении в новую должность, император вынул из  кармана  платок,  протянул

его Бенкендорфу и сказал: "Вот  тебе  инструкция.  Этим  платком  ты  должен

будешь  вытирать  слезы  несчастным,  сиротам,  вдовам  и  всем  обиженным".

Последующая мрачная история  III  отделения,  главной  целью  которого  было

искоренение живой мысли и всего прогрессивного, хорошо известна. Но  легенда

"о платке, утирающем слезы", внесла еще один штрих в образ императора.

     В действительности же сфера деятельности министерства "тайной  полиции"

была   огромной.   В   нее   входило   наблюдение   за   всеми   политически

неблагонадежными, поиск  раскольников  и  сектантов,  расследование  случаев

появления фальшивых денег. III отделение ведало  местами  высылки  "вредных"

людей, оно было обязано  следить  за  иностранцами,  сообщать  "о  всех  без

исключения    происшествиях",     а     также     представлять     ежегодные

нравственно-политические отчеты  о  состоянии  страны.  Словом,  вся  Россия

оказалась под надзором, и ничто не должно было  ускользнуть  от  бдительного

ока шефа жандармов и самого императора.

     Через несколько лет было создано IV отделение,  задачей  которого  было

руководить учебными  и  благотворительными  учреждениями,  находящимися  под

покровительством императрицы Марии Федоровны.

     В 1835  г.  для  разработки  и  осуществления  реформы  государственной

деревни  было  создано  V  отделение.  Спустя  еще  несколько  лет  возникло

последнее, VI отделение - для рассмотрения положения дел в Закавказье.

     Наконец,  существенно  изменилась  функция  I  отделения,   как   стала

именоваться с 1826 г. собственно бывшая личная  канцелярия  императора.  Оно

стало связующим звеном между императором и остальными высшими и центральными

органами власти. Сюда стекались  все  бумаги,  отсюда  рассылались  указы  и

повеления.

     Николай хорошо понимал, что в  условиях  самодержавия  функционирование

государственной  машины  в  значительной  степени  зависит  от  контроля   и

характера наказаний за  упущения  по  службе.  С  этой  точки  зрения  очень

показательна полемика,  развернувшаяся  в  1829  году  между  Николаем  I  и

Государственным советом. Обсуждая систему  взысканий  с  низших  чиновников,

Совет  высказался  против  замены  денежных  штрафов  арестами.  Николай  не

согласился с мнением Совета, считая, что нельзя  наказывать  арестом  только

городничих, с остальных же "пени... взыскивать есть только  побуждать  их  к

неправедному любостяжанию, ибо у кого нет почти чем жить, с того  взыскивать

нечего". В 1830 году полемика продолжилась:  Государственный  совет  считал,

что самая эффективная мера воздействия на гражданских чиновников -  денежный

штраф. Николай снова возразил: "С  сим  мнением  Государственного  совета  я

никак согласиться не могу: при ограниченных наших окладах пени денежные есть

вещь  не  только  невозможная,  но,  смело  сказать  можно,  пагубная,  есть

побуждение ко взяткам и другим злоупотреблениям: воздухом жить нельзя,  а  у

того, кто 150 рублей получает в год,  имеет  жену  и  детей,  вычесть  треть

жалованья есть вещь несбыточная и противная здравому рассудку".

     Общей тенденцией перестройки государственного управления при Николае  I

была военизация государственного аппарата.  Если  некоторые  ведомства  были

полностью военизированы (горное, лесное,  путей  сообщения),  то  и  обычное

гражданское управление постепенно превращалось в управление военное. К концу

царствования во главе  41  губернии  из  53  существовавших  стояли  военные

губернаторы. Вся бюрократическая система достигла предельной централизации и

должна  была  действовать,  по  мысли  Николая,  с  тою  же  стройностью   и

дисциплиной,  как  хорошая  армия,  которая  представлялась  ему   идеальным

образцом для устройства всего общества. "Здесь порядок, строгая  безусловная

законность, никакого  всезнайства  и  противоречия,  все  вытекает  одно  из

другого, - говорил Николай. - Я смотрю на человеческую жизнь только  как  на

службу, так как каждый служит".

     Именно поэтому он с такой тщательностью вникал  во  все,  что  касалось

мундиров, формы, чинов, входя во все мелочи. Изумительна  резолюция  Николая

на докладной записке государственного секретаря  от  29  апреля  1826  г.  с

ходатайством о назначении членам Государственного  совета  особого  мундира:

"Мундир иметь  всем  членам  не  военным  зеленый  с  красным  воротником  и

обшлагами, с  шитьем  по  классам  по  воротнику,  обшлагам  и  карманам,  а

председателю и по швам, а пуговицы с гербами. Вседневный мундир тот же, но с

одним верхним кантом по воротнику, обшлагам и карманам". Повелитель огромной

империи считал необходимым самому определять и цвет обшлагов, и расположение

шитья, и отличия мундира председателя  Государственного  совета  от  мундира

члена Совета.

     По словам А.Ф. Тютчевой,  Николай  "проводил  за  работой  восемнадцать

часов в сутки из двадцати четырех, трудился  до  поздней  ночи,  вставал  на

заре, спал на твердом ложе, ел с величайшим воздержанием, ничем не жертвовал

ради удовольствия и всем ради долга и принимал на себя больше труда и забот,

чем последний поденщик из его подданных. Он чистосердечно и искренне  верил,

что в состоянии все видеть своими глазами, все  слышать  своими  ушами,  все

регламентировать по своему  разумению,  все  преобразовать  своею  волею.  В

результате он лишь нагромоздил  вокруг  своей  бесконтрольной  власти  груду

колоссальных злоупотреблений, тем более пагубных, что извне они прикрывались

официальной законностью и что ни общественное мнение, ни частная  инициатива

не имели ни права на них указывать, ни возможности с ними бороться".

 

 

                       Попытки освобождения крестьян

 

     На протяжении 30 лет царствования  в  центре  внимания  Николая  I  был

крестьянский вопрос. Свидетельство тому  -  девять  созданных  им  Секретных

комитетов по крестьянскому делу, безуспешно  пытавшихся  решить,  как  лучше

приступить к постепенному освобождению крепостных крестьян.  Поэтому  трудно

согласиться с решительным утверждением: замечательного писателя и  историка,

знатока XIX века Н.Я. Эйдельмана, будто Николай I всю жизнь  не  сомневался,

что "отмена крепостного права большее зло, чем само крепостное право".  Хотя

практические результаты деятельности комитетов были ничтожны,  но  сам  факт

постоянного возвращения к этому вопросу доказывает: император  понимал,  что

крепостное право если не совсем отжило, то, несомненно, отживает свой век.

     Но как его упразднить? Этого Николай не знал. И путь, избранный им  для

решения этой кардинальной проблемы русской жизни,  в  сущности,  обрекал  на

неудачу любые попытки сдвинуть дело  с  мертвой  точки.  Отдавая  разработку

реформы  высшим  чиновникам  империи,  из  которых  неизменно   составлялись

Секретные комитеты, император сам связывал себе руки.

     Самодержавный  властелин,   действительно   обладавший   неограниченной

властью,  оказался  бессильным  перед  крепостническими  убеждениями  высших

сановников. Вся сила его зиждилась на подчинении  законам  системы  и  сразу

иссякала, едва требовалось выйти  за  их  пределы.  Но  именно  это  и  было

неизбежно для решения крестьянского вопроса.

     Конечно, речь идет тут вовсе не о поражении  прогрессивного  монарха  в

борьбе с реакционным окружением. Ведь  Николай  сам  избрал  для  управления

подвластной ему огромной империей тех своих ближайших сотрудников, которым и

поручал заседать в Секретных комитетах. Однако тот факт, что  царь  вновь  и

вновь возвращался к попыткам решения  крестьянской  проблемы,  создавая  все

новые Секретные комитеты, говорит о  том,  что  Николай  был  более  сложной

политической фигурой, чем считалось в советской историографии на  протяжении

десятилетий. Серьезность намерений Николая I приступить  к  выработке  основ

освобождения крестьян проявилась к середине 30-х годов.

     Человеком, которому император доверял свои сокровенные мысли  по  этому

вопросу, был П.Д. Киселев. Еще в 1834 году император, как вспоминал  позднее

Киселев, сказал ему, что, занимаясь рассмотрением  труднейших  дел,  "он  во

главе их признает необходимейшим преобразование крепостного права, которое в

настоящем его положении  оставаться  не  может".  Тесные  отношения  царя  с

Киселевым еще более укрепились в результате успешного  проведения  последним

реформы государственных крестьян. В бумагах Киселева сохранилась запись  его

беседы с императором 17 февраля 1836 г. На этот раз речь шла о необходимости

начать разработку  проекта  реформы  и  о  намерении  Николая  поручить  это

Киселеву под своим личным руководством. Именно в этот День император  сказал

Киселеву фразу, ставшую широко известной: "Ты будешь мой начальник штаба  по

крестьянской  части",  смысл  которой  был,  конечно,  шире  реформы  только

государственных крестьян, о которой тогда шла речь.

     Обе приведенные беседы императора с Киселевым в полной мере  проясняют,

во-первых, отношение Николая I к проблеме  освобождения  крестьян  в  целом,

выраженное не в официальной речи или манифесте, а в частной беседе  с  глазу

на глаз - беседе, смысл  которой,  что  особенно  важно,  носил  программный

характер,  и,  во-вторых,  взгляды  на  эту  проблему   Киселева,   которого

император, конечно, не случайно избрал своим конфидентом.

     Реформа государственной деревни, общая численность крестьян  в  которой

лишь немногим уступала численности помещичьих крестьян, явилась  реализацией

идей, возникших в ходе работы Секретного комитета 1835 года. Исходя из того,

что реформа крепостных отношений может быть проведена для основных категорий

крепостного крестьянства одновременно, Комитет предложил план так называемой

"двуединой реформы", которая в равной мере  коснулась  бы  и  помещичьей,  и

государственной  деревни.  Предполагалось  рядом  мер  подготовить   слияние

государственных  и  частновладельческих  крестьян.  Не  вдаваясь  в   детали

проекта, отметим только, что поскольку государственные крестьяне были  лично

свободны, то  уравнивание  прав  этих  двух  основных  сословий  крепостного

крестьянства в глазах современников было не чем иным, как ликвидацией  права

помещика распоряжаться личностью крестьянина.

     Однако заниматься одновременно и государственной, и помещичьей деревней

Николай признал  неудобным,  и  было  решено  начать  с  подготовки  реформы

государственных крестьян. Для этого было  создано  специальное  V  отделение

собственной Его Императорского Величества канцелярии, во главе которого  был

поставлен П.Д. Киселев. Внутри этого отделения при активном содействии  М.М.

Сперанского была создана новая система управления государственными имениями.

26  декабря  1837  г.  Николай  подписал  указ   о   создании   Министерства

государственных имуществ. Как видим, никакого  принципиального  изменения  в

положении  государственных  крестьян  не  произошло  -  речь  шла  только  о

реорганизации управления ими. В жизнь вновь была проведена мысль  Николая  о

том,  что  государство,  ничего  решительно  и  принципиально  не  меняя,  в

состоянии решать любые проблемы одними структурными преобразованиями.

     Министерство государственных имуществ, по мысли авторов проекта, должно

было следить за  экономическим  благосостоянием  крестьян,  собирать  с  них

подати и налоги, гарантировать их гражданские права, оказывать им  врачебную

помощь, заботиться о распространении  грамотности  и  прочее.  Для  этого  в

центре и на местах создавался мощный бюрократический аппарат.

     Вершиной  аппарата  стало  Министерство  государственных  имуществ,   в

губерниях были созданы его местные органы - палаты государственных имуществ.

Каждая губерния делилась на  несколько  округов,  во  главе  которых  стояли

окружные начальники и их помощники, каждый округ -  на  несколько  волостей,

которые управлялись уже на выборной основе, волости - на сельские  общества,

где избирались  сельские  старшины,  сельские  старосты,  сборщики  податей,

смотрители хлебных магазинов, сотские, десятские и, наконец, члены  сельских

судебных расправ.

     Возник большой и дорогостоящий судебный  аппарат,  в  котором  чиновник

играл ту же роль, что и помещик в частновладельческой деревне. Сохранение  в

неизменности прежних крепостнических принципов давало  многим  современникам

законное  основание  считать,  что  гнет  чиновников  не  столь  уж   сильно

отличается от гнета помещиков. Нельзя не  признать,  однако,  что  положение

государственных крестьян всегда было  лучше  положения  крестьян  в  деревне

помещичьей. Новая же система управления позволила еще несколько улучшить  их

положение. Местные и центральные органы увеличивали наделы там, где они были

меньше установленных норм, занимались переселением государственных  крестьян

из центров аграрного перенаселения на окраины,  где  еще  хватало  свободных

земель,  улучшалась  и   регулировалась   оброчная   система,   министерство

стремилось перевести  все  натуральные  повинности  в  денежные,  тем  самым

стимулируя  развитие  рыночных   отношений,   строились   школы,   больницы,

ветеринарные пункты, внедрялись прогрессивные формы ведения хозяйства.

     Таким образом, хотя реформа и  не  внесла  принципиальных  изменений  в

положение государственных  крестьян,  она  принадлежит  все  же  к  немногим

удавшимся мероприятиям николаевского царствования. А П.Д.  Киселев  за  свою

деятельность в министерстве прочно завоевал в консервативной  и  реакционной

части общества репутацию "красного".

     Успех первой части "двуединой реформы" побудил Николая вскоре  учредить

еще один Секретный  комитет  -  на  этот  раз  с  целью  подготовки  реформы

помещичьей деревни. Комитет был создан в 1839 году. К тому  времени  крупные

политические деятели первой четверти ХIX века сошли уже в могилу, и в  новом

Комитете на первый план вышли деятели нынешнего царствования.  Председателем

Комитета был назначен И.В. Васильчиков, но было ясно, что  не  ему,  а  П.Д.

Киселеву предназначена в нем  ведущая  роль.  Назначение  И.В.  Васильчикова

определялось не только его положением председателя Государственного совета и

Комитета министров и  предшествовавшей  совместной  работой  с  Киселевым  в

Комитете, готовившем реформу государственных крестьян. Немалую  роль  играли

его личные дружеские отношения с императором. Он, как вспоминал  М.А.  Корф,

был "человек, которого император Николай не только любил,  но  и  чтил,  как

никого другого... которого он считал и называл своим другом". Кроме Киселева

и Васильчикова  в  Комитет  были  включены:  министр  юстиции  Д.Н.  Блудов,

управляющий Министерством внутренних дел А.Г. Строганов, глава  I  отделения

собственной Его Императорского Величества канцелярии А.С.  Танеев,  чиновник

этого отделения В.Я. Ханыков и два  члена  Государственного  совета  -  А.Ф.

Орлов и П.А. Тучков.

     Высочайшее повеление о создании Комитета возлагало на  него  достаточно

определенные задачи. Комитету поручалось "сделать безотлагательно  пересмотр

закона об увольнении в вольные хлебопашцы"  (закона  1803  г.,  не  имевшего

никаких практических результатов). Еще конкретнее  -  наметить  такие  новые

условия, на которых  помещики  могли  бы  освобождать  своих  крестьян,  "не

стесняясь  нынешним  положением  о  свободных  хлебопашцах,  которое   новым

положением изменится".

     Очевидно, что Комитет, по мысли Николая I, должен был  заложить  основы

постепенно реализуемой реформы - теперь уже помещичьей деревни. Единственным

условием,  поставленным  императором,  была  неприкосновенность   помещичьей

земельной собственности. И конечно, дело должно было  вестись  в  строжайшей

секретности.

     Однако отчетливо выраженное намерение Николая I  наметить  спасительный

для империи и вместе с тем не нарушающий экономических выгод помещиков  путь

освобождения крестьян и на этот раз не  достигло  успеха.  Вся  деятельность

Комитета 1839-1842 годов - это история того, как консервативное  большинство

его  членов,  пользуясь  тактикой  пассивного  сопротивления,  критикой  без

позитивных предложений, сводило на нет любую программу, а  вместе  с  ней  и

саму идею реформы. Но вместе с тем это и история того, как император,  столь

решительно поддержавший сначала проекты Киселева, шаг за шагом  отступал  от

них,  как  только  наталкивался  на  сопротивление  им   самим   подобранной

бюрократической элиты.

     Основой для обсуждения в Комитете стала подготовления Киселевым записка

с критикой указа  о  вольных  хлебопашцах  1803  года,  с  предложениями  по

существу порученных Комитету вопросов. Работая над ней, Киселев опирался  на

тесный личный контакт с  императором.  Еще  не  закончив  работу  над  своей

запиской, Киселев представил Николаю 1 (13) февраля 1840  г.  ее  программу,

озаглавленную: "О мерах правительства в отношении к крепостному  состоянию".

Составленная  в  достаточно  общих  выражениях,  программа   эта   позволяла

наполнить их потом любым содержанием. Можно не сомневаться, что, прежде  чем

развернуть эту  программу  в  свой  проект,  Киселев  обсуждал  будущее  его

содержание с царем. Это подтверждает, в частности, следующий факт.  Завершив

в марте 1840 года работу над проектом, Киселев  сперва  представил  его  при

особом докладе царю, объясняя, что желает убедиться,  имел  ли  он  "счастие

выразить вполне высочайшие намерения". Видимо, Киселев действительно  считал

необходимым повторно согласовать свой  проект  с  Николаем  I,  и  смысловое

ударение на том,  вполне  ли  удалось  ему  выразить  мысли  императора,  не

случайно.

     Доклад  Киселева  царю  от  18   марта   1840   г.   позволяет   понять

предлагавшийся им механизм решения  крестьянского  вопроса.  Он  исходил  из

трезвого  понимания  крепостнических  позиций  основной  массы  помещиков  и

невозможности  рассчитывать  на   их   содействие   постепенной   ликвидации

крепостного  права.  Поэтому  предлагалось  следующее:  личное  освобождение

крестьян должно было производиться при регламентации верховной властью новых

взаимоотношений крестьян с помещиками, стержнем его стало бы  предоставление

крестьянам земли за определенные повинности; предлагалась  и  целая  система

мер, которые стимулировали бы постепенный перевод большей части  крестьян  в

свободные хлебопашцы.

     Естественно   было   бы   предположить,   что   все   идеи    Киселева,

сформулированные и в программе будущей записки, и  в  докладе  царю,  найдут

развернутое выражение в самой записке, представленной  Николаю  I  вместе  с

докладом.  Это,  однако,  было  не  так.  План  действий  верховной  власти,

предложенный Киселевым, оставался известен лишь его автору и императору.

     Какой   же   проект   реформы   был   предложен   Киселевым   Комитету?

Проанализировав историю крепостного  права  в  России  и  опыт  освобождения

крестьян в  других  странах,  он  предложил  способ  освобождения,  подобный

использованному в Австрии и Дунайских княжествах. Принципами  проекта  были:

отчуждение  помещиками  части  их  земельной  собственности  в   пользование

крестьянам и обязанность последних компенсировать это трудами  или  денежным

оброком, личная свобода крестьян, право на движимую собственность  и  право,

выполнив обязанности в отношении помещика, "переходить  в  другое  состояние

или переселяться на другие свободные владельческие земли".

     Главное значение проекта Киселева состояло в том,  что  государство  не

оставляло более на волю  помещиков  определение  ни  размеров  крестьянского

надела, ни формы и объема повинностей и  создавало  такие  условия,  которые

принуждали помещиков следовать этому  новому  порядку.  Однажды  добровольно

заключенные помещиком с крестьянами условия,  и  в  том  числе  передача  им

большей части своей земли, не могли быть потом пересмотрены, так  как  земля

поступала в пользование крестьянской общины. Таким образом, будь этот проект

реализован,  предлагаемый  порядок  стал  бы  основой  переходного  этапа  к

освобождению крестьян с землей.

     18 марта записка и доклад  Киселева  были  отправлены  царю.  "Читал  с

особенным вниманием и полным удовольствием, - писал Николай I, возвращая  их

в тот же день Киселеву, - начала,  на  коих  основан  проект,  мне  кажется,

весьма справедливы и основательны. Я не нашел сделать ни одного замечания  и

разрешаю весть  в  Комитет".  Естественно  было  бы  ожидать,  что  Киселев,

представляя записку в Комитет, ознакомит его и со своим докладом царю,  и  с

его одобрительной резолюцией.  Ведь  это  сразу  подорвало  бы  позиции  его

противников. Но он этого не сделал. Тактика Киселева была сложнее.

     В документе, предназначенном для Секретного  комитета,  он  развертывал

свою программу  далеко  не  полностью.  Идеи  о  мерах,  которыми  следовало

заставить помещиков пойти по новому  пути,  и  о  самом  механизме  действия

верховной власти  Киселев  развивал  только  перед  царем,  надеясь  на  его

дальнейшую поддержку. Таким образом возникал еще один уровень секретности.

     Поразительный, чисто российский парадокс! Обратившись к одному из самых

жгучих вопросов русской действительности, правительство делало это втайне от

общества, создав Секретный комитет. Но и этому узкому комитету,  состоявшему

из высших сановников империи, не следовало знать об истинных планах  царя  и

его ближайшего советника. Тактика Киселева состояла в том, чтобы  на  каждом

уровне приоткрывать лишь определенную часть своей программы, в полном объеме

согласовывая ее лишь с царем. Его одобрение было получено и на проект, и  на

способ его реализации. Комитету был представлен только  проект,  а  механизм

его осуществления был утаен. В проекте же Комитету  предлагалось  утаить  от

общества подлинный смысл готовящегося закона, выдав его просто за  частичное

развитие и дополнение указа 1803 года.

     Изучение записки Киселева  членами  Комитета  продолжалось  без  малого

полгода, и Комитет, естественно, не заседал.  Однако  имевшие,  по-видимому,

место личные беседы Киселева с его членами, а также представленные частью из

них письменные возражения заставили Киселева переработать проект,  пойдя  на

значительные  уступки  консервативному  большинству   Комитета.   Во-первых,

ограничивалось право лично свободного крестьянина покинуть своего владельца,

выполнив обязательства перед ним: по новому варианту для  этого  требовалось

согласие  помещика;  во-вторых,   вместо   термина   "вольные   хлебопашцы",

подразумевавшего владение  хлебопашца  землей,  вводился  термин  "обязанные

крестьяне";  наконец,  перспектива  личного  освобождения  всех   помещичьих

крестьян, пусть  и  в  отдаленном  будущем,  составлявшая  важный  компонент

программы,  согласованной  Киселевым  с  царем,  была  теперь  исключена  из

проекта.

     Представив в ноябре 1840  года  этот  новый  вариант  проекта,  Киселев

теперь уже надеялся достичь успеха ценою незначительных уступок.  Между  тем

он принял некоторые организационные меры  к  сосредоточению  в  своих  руках

дальнейшей   работы   над   готовившимся    законодательным    актом.    Все

делопроизводство Секретного комитета было передано в V отделение собственной

Его Императорского Величества канцелярии,  которым  руководил  сам  Киселев.

Очевидно, что это могло  произойти  только  с  согласия  Николая  I,  и  это

доказывает, что он еще продолжал поддерживать программу  Киселева,  создавая

благоприятные условия для ее успеха в Комитете.

     Но консервативные сановники  пункт  за  пунктом  устраняли  из  проекта

Киселева на каждом этапе освобождения все, что могло  бы  поставить  реформу

помещичьей  деревни  на  практическую  почву,  настаивая  на  предоставлении

помещику всех условий перевода крепостных крестьян в  обязанные.  Тем  самым

бесплодность будущего законодательного акта был предопределена.

     Тактика пассивного сопротивления,  примененная  ими  уже  на  следующем

заседании 10 января, не дала принять  конкретных  результатов.  Было  решено

только  представить  письменные  мнения  о  главной  статье  проекта   -   о

крестьянских наделах, правах и повинностях.

     Итак, Киселеву не удалось добиться быстрого одобрения своей  программы.

Его противники, напротив, убедились, что могут сопротивляться этому проекту.

Как видно из дальнейших событий, убедился в этом и Николай.

     В представленных письменных мнениях члены Комитета единодушно возражали

против  регламентации  правительством  земельных   наделов   и   повинностей

крестьян. Но главную роль в  изменении  ситуации  сыграла  записка  морского

министра А.С. Меншикова, представлявшая  одно  из  "мнений".  Она  содержала

альтернативный проект. С  этого  момента  одним  принципам  будущей  реформы

(наделение крестьян землей и определение  властями  объема  их  повинностей,

общинное землепользование)  были  противопоставлены  совсем  другие  (личное

освобождение крестьян без земли и возможность для помещика договариваться  с

крестьянами без вмешательства правительства).

     В сложившейся ситуации  для  Киселева  возможны  были  два  пути:  либо

добиваться одобрения своей программы, борясь и с позицией  остальных  членов

Комитета, и с планом Меншикова, либо подчиниться большинству и, отстояв все,

что возможно, общими силами покончить с гибельным,  по  его  мнению,  планом

Меншикова. Первый путь, однако, был реален, если бы Николай решился  оказать

открытое давление на Комитет. Такой поддержки  не  последовало,  и  Киселеву

пришлось встать на путь дальнейших уступок. В таком духе был составлен им  в

феврале 1841 года еще один, компромиссный, вариант проекта. Но  к  заседанию

28 февраля был подготовлен неожиданный  сюрприз:  И.В.  Васильчиков  огласил

новое Высочайшее повеление. Оно явно противоречило Повелению 1839 года. Если

тогда император призывал Комитет искать пути решения крестьянского  вопроса,

"не стесняясь нынешним  положением  о  свободных  хлебопашцах",  то  теперь,

наоборот, подчеркивал, что порученные Комитету "занятия истекают из существа

указа 1803 года". В Повелении было ясно заявлено, что император "как  прежде

не имел, так и ныне  не  имеет  намерения  дать  когда-либо  предполагаемому

дополнению указа 1803 года силу обязательного закона" и "собственное желание

помещиков" должно лечь в основу дополнения.

     Это был решительный поворот в позиции Николая: такая гласная декларация

царя имела двойной смысл. Ее прямое назначение заключалось в том, чтобы дать

гарантии,  которых  добивались  крепостники,   а   формулировки   Повеления,

предписывающие  Комитету  держаться  существа  указа  1803  года,  позволяли

большинству использовать его  для  дальнейшего  урезания  преобразований.  С

другой стороны, Повеление демонстрировало ограниченность поддержки  Киселева

императором.

     Вынужденный при последнем  обсуждении  вносить  в  документ  изменения,

уводившие его все дальше и дальше от первоначальной  программы  освобождения

крестьян, Киселев попытался закрепить за правительством хотя бы контроль  за

содержанием добровольных соглашений крестьян с помещиками, утвердив  его  за

своим ведомством.  Внеся  в  марте  такое  предложение  в  Комитет,  Киселев

одновременно представил царю "экстракт" из него, где гораздо яснее  выражено

недоверие к дворянству и обоснована необходимость не допустить  тяжелых  для

крестьян условий, которые, несомненно, будут ставить помещики.

     Откровенные формулировки  в  "экстракте"  свидетельствуют  о  том,  что

Николай I продолжал оставаться в  курсе  тактики  Киселева.  Не  находя  уже

возможным  открыто  его  поддерживать  вопреки  позиции  большинства  членов

Комитета и всякий  раз  отступая  перед  ним,  император  вместе  с  тем  не

препятствовал попыткам  Киселева  удержать  в  готовящемся  указе  все,  что

возможно,  из  прежнего  своего   плана.   Но   сама   эта   двойственность,

неопределенность   поведения   Николая   предрешали   победу    реакционного

большинства Комитета.

     В итоге, завершая свою работу и готовясь представить царю проект  указа

и всеподданнейший доклад, Комитет сделал последний шаг к полному уничтожению

первоначальных проектов (напомним - горячо одобренных Николаем): столь долго

обсуждавшийся документ решено было  превратить  в  министерскую  инструкцию,

совершенно необязательную даже как развитие указа 1803 г. Ясно, что к  этому

времени Киселев прекратил борьбу за осуществление своих намерений. Перед ним

был единодушный Комитет, за ним - ничего.

     Представляя императору подготовленные Комитетом документы,  Васильчиков

предлагал внести их на рассмотрение Государственного  совета.  Проект  указа

поступил в Совет 13 марта 1842 г. Примечательно, что, готовясь к  обсуждению

в последней инстанции указа даже в том резко измененном виде, до какого  его

довели  в  Секретном  комитете,  верховная  власть   не   была   уверена   в

беспрепятственном его утверждении.  Поэтому  Николай  I  счел  нужным  лично

выступить на заседании 30  марта  1842  г.  и  официально  заявить  о  своем

отношении к проблеме.

     Признав, что крепостное право есть очевидное зло, царь тем не менее тут

же заявил, что "прикасаться к нему теперь было бы делом еще более гибельным"

и даже помысел об  этом  "в  настоящую  эпоху"  был  бы  просто  "преступным

посягательством  на  общественное  спокойствие  и  на  благо   государства".

Успокоив таким образом преобладавших в Совете консерваторов, Николай перешел

к аргументам в пользу  предложенного  указа,  который  он  рассматривал  как

"дорогу к переходному состоянию".

     Главные достоинства указа, по  его  мнению,  состояли  в  том,  что  он

продолжал прежнее законодательство, исключал отчуждение  в  пользу  крестьян

земли и недвусмысленно заявлял, что "земля есть собственность  не  крестьян,

которые на ней поселены, а помещиков". Для крестьян  же  выгода  состояла  в

том, что они оставались "крепкими земле" и  им  не  угрожало  превращение  в

безземельных батраков.

     Отражала ли речь Николая его истинные взгляды на  крестьянский  вопрос?

Может быть, за время работы Комитета они действительно изменилась?  Вряд  ли

это так. В этом проявилась лишь раз и навсегда избранная им линия поведения.

Ведь и ранее, ведя далеко идущие интимные беседы с  Киселевым,  император  в

своих официальных заявлениях был крайне осторожен  и  ни  в  какой  мере  не

связывал себя результатами этих частных  бесед.  Столкнувшись  же  с  полным

неприятием  сановной  бюрократией  разработанных  Киселевым  планов  решения

крестьянского вопроса, он решительно примкнул  к  ее  позиции.  А  так  как,

несмотря на всю секретность, слухи о каком-то готовящемся преобразовании все

же разлетелись по стране, тревожа крепостническое большинство помещиков,  то

Николай,  прекрасно  помнивший  о  роли  дворянства  в  решении  вопроса   о

российском престоле в XVIII и начале XIX века, отступил вполне сознательно.

     Заметим,  однако,  что  прямого  отказа  от  перспективы  изменений   в

помещичьей деревне в речи императора тоже не было. И если учесть, что вплоть

до 1848 года возникали новые  Секретные  комитеты,  по  частям  занимавшиеся

проблемой крепостного права, то  можно  утверждать,  что  Николай  только  в

последние свои  годы  окончательно  оставил  мысль  об  изменении  положения

крепостных крестьян.

 

 

СОДЕРЖАНИЕ КНИГИ:  Романовы. Династия русских царей и императоров

 

Смотрите также:

 

Николай 1 Первый. Смерть императора

Однако другие источники заставляют сомневаться в выводах графа Киселева - как в том, что причиною смерти была простуда, так и в том, что Николай I умер без страданий.

 

Император Николай 1 Первый. Внешняя политика Николая I

Внешняя политика Николая I Первого. Основными направлениями внешней политики правительства Николая I являлись: борьба с
- Царствование императора Павла 1 Первого.

 

Император Николай Первый

Первый же день царствования Николая был ознаменован трагическими событиями на Сенатской площади.
Николая I называют рыцарем самодержавия.

 

император Николай 1 Первый Павлович

утвердил положение и штаты Патриотического института 7 апреля, и Устав первого Российского
Император Николай I был женат на Фридерике-Луизе-Шарлотте-Вильгельмине, принцессе...

 

Губернское управление. Рост бюрократии. Крестьянский вопрос

НАЧАЛО ЦАРСТВОВАНИЯ НИКОЛАЯ 1. Император Николай 1 Первый родился в июне 1796 г., следовательно, за несколько месяцев до смерти своей бабушки...

 

...эпохи Николая I. Внутренняя политика императора Николая Первого.

Но, клянусь, она не проникнет в Россию, пока во мне сохранится дыхание жизни», – так определил программу своего правления император Николай 1 Первый (1796-1855).

 

Коронация Николая 1 Первого

казание о венчании русских царей и императоров. Император Николай Павлович.

 

Коронование Николая Первого в Варшаве...

казание о венчании русских царей и императоров. Император Николай 1 Павлович. Следующая страница >>>.