История климата, дендрохронологические исследования


 

 ИСТОРИЯ КЛИМАТА

 

ВВЕДЕНИЕ

 

 

 

 

 

К работе по истории климата меня привели совершенно незаметно и естественно занятия историей сельского хозяйства. На протяжении двенадцати лет я изучал положение крестьянства в Лангедоке в XVI и XVII вв. по архивам и кадастрам [231]. И вот в этих документах, которые я вначале рассматривал только как сельскохозяйственные, совершенно неожиданно раскрылись аспекты, которые были, казалось бы, второстепенными, но представляли вместе с тем исключительный интерес. В старых текстах на меня постоянно производили сильное впечатление метеорологические заметки (о леденящей зиме или о гнилом лете), сопровождающие указания о плохих урожаях, голоде, недородах, а иногда и о годах изобилия. Подобные тяжелые или благоприятные климатические условия были причиной ухудшения или улучшения условий жизни сельского населения старинных общин.

 

Однако я не решался предать гласности эти «побочные» сведения, настолько казались случайными, отрывочными и не пригодными для научного обобщения рукописные заметки о климате, извлеченные из расходной книги какого-либо кюре или из неразборчиво написанного и изъеденного червями реестра нотариуса.

 

Отсутствие информации за прежние века в виде рядов наблюдений, систематизированных данных о температуре и атмосферных осадках, какие имеются для XIX и XX вв., казалось невосполнимым. Тем не менее я попытался упорядочить хаотические сведения, содержащиеся в просмотренных мною документах. Чтобы лучше разобраться в этой информации, я собрал также обширную библиографию по истории климата, где пшеница не всегда заглушена плевелом. Некоторые серьезные статьи постепенно направляли меня на надлежащий путь. Так, в 1955 г. Альбер Дюкрок  опубликовал в одном журнале, предназначенном для подготовленных читателей, прекрасный обзор хоть и очень старых,' но мало кому известных во Франции результатов американских дендрохронологических исследований. И передо мной возник невероятный персонаж: «секвойя историческая», годичные кольца прироста которой «регистрируют» выпадение атмосферных осадков на протяжении многих лет, иногда более тысячи. Я был обворожен этими древними деревьями. Однако я хорошо понимал, что, используя те же методы в неизменном виде, невозможно восстановить историю климатов Европы: в кустарниковых пустошах Монпелье, где я обычно занимался исследованиями, ни одна секвойя не отбрасывала свою коническую тень на известняковые скалы. Ведь это Лангедок, а не Аризона. . . Скудный набор годичных колец прироста у низкорослых деревьев, чахлых дубов, пострадавших от пожара сосен давал мне не поддающуюся расшифровке, весьма запутанную историю климата за несколько десятилетий. Ободренный, однако, исследованиями американских лесоводов, я продолжал усердно читать обзоры по ботанике и метеорологии, в надежде найти в них другие принципы для создания приемлемой, истории климата. И я напал на другой след, по которому уже шли различные специалисты, но которым до сих пор пренебрегали историки.

 

В 1955 г. Гарнье  опубликовал статью, скромную по форме, но важную по содержанию. В ней он, как и некоторые другие авторы, вновь открыл забытые достоинства работы Анго по фенологии . Он показал, что, имея под рукой даты сбора винограда, можно проконтролировать или даже приблизительно восстановить кривые хода температуры и что по датам объявления сбора можно обоснованно составить многолетнюю хронику жарких и прохладных летних периодов, теплых и с заморозками вёсен. Целая группа, основополагающих рядов, столь же точных, как и ряды дендро-; хронологов, стала доступной западным историкам.

 

Ознакомившись с работами Анго и Гарнье, я с энтузиазмом бросился на поиски записей дат сбора винограда. Откуда только я ни брал необходимые сведения: из муниципальных решений, церковных счетов, полицейских и судебных архивов XVII й\ XVIII вв. Так я дополнил данными для юга Франции, где я жил тогда, большое северное досье Андре Анго. По правде говоря, эти поиски оказались не столь уж плодотворными, ибо в конце концов я убедился в незначительности результатов моего собирательства, стоившего мне стольких средств и времени. Все это оказалось лишь фенологическими мелочами. Но вот однажды неведомое божество, направляющее исследователей на путь истинный, неожиданно дало мне возможность овладеть документами, представлявшими собой настоящее сокровище. С таким событием каждый историк сталкивается два-три раза в жизни. В музее Кальве в Авиньоне я буквально наткнулся на громадный ворох бумаг, в которых были записаны даты сбора винограда. Эти даты наряду с другими данными собирал на протяжении своей жизни некий замечательный эрудит Гиацинт Шобо. Этот мало кому известный архивариус графства был одним из настоящих исследователей, заложивших основы научной истории климата Европы. В таблицах, приведенных в конце этой книги, можно найти цифровые данные Шобо.

Однако только дат сбора винограда было бы недостаточно для того, чтобы воссоздать законченную картину метеорологических условий. И тут открылось еще одно направление исследований, которые хоть и не давали исчерпывающей информации, но были совершенно необходимы.

 

В 1958 г. в статье Матте «Ледники»  я познакомился с удивительной историей, о которой почти ничего не знал прежде: с историей деревушек Шамони, погребенных в конце XVI столетия под наступавшими альпийскими ледниками. Жители этих деревушек были перепуганными свидетелями (хотя и косвенными) сложных колебаний климата нового времени. Итак, благодаря Матте ознакомившись с Муженом, а через Мужена — с Рихтером, я постепенно приобщился к оригинальной и малоизвестной библиографии 1 статей по истории альпийских ледников в XVI, XVII и XVIII столетиях. Как правило, авторы этих статей не без некоторого самолюбования благоговейно хоронили свои работы в наименее известных журналах, какие только можно было найти: либо на пыльных страницах сельскохозяйственного периодического издания, либо в безвестном бюллетене какого-то ученого общества, либо в редкостном годовом отчете старогерманского альпийского клуба 1880-х годов... Но неблагодарные сами по себе розыски этих статей оказались тем не менее полезными, поскольку заставляли заниматься чтением новых материалов. В самом деле, библиографии, составленные авторами статей, отсылали к другим, еще более старым работам, к другим знатокам истории ледников. Я постепенно привык «преодолевать» эти библиографии, пробираться через них, как пробираются по самым отдаленным притокам, по заросшим кустарником ответвлениям какой-либо речной системы. По пути я отсекал паразитические ветви, отбрасывал бесполезных или многословных авторов, плагиаторов или переписчиков. Я прежде всего искал живую воду документов и текстов. Так достиг я наконец первоисточников: старых архивов Шамони, находящихся в хранилище Аннеси; я изучал старинные планы и карты, читал рассказы первых путешественников по ледникам, таких, как Себастьен Мюнстер, и по примеру предшественников, историков или гляциологов, сопоставлял все эти данные с современными результатами наблюдений.

 

Последний этап привел меня в долину Шамони, а также в Гриндельвальд, в Курмайер, к Ронскому леднику, к Фернагтфернеру — туда, где можно было сравнивать современные ледниковые фронты с прежними, изображенными на эстампах, картах и в текстах, относящихся к периоду до 1800 г.

 

Леса, виноградники, ледники были, таким образом, отправными объектами моего исследования. Однако по мере изучения материала объектов исследования становилось все больше, поскольку, для того чтобы создать историю климата с 1000-го года, следовало учесть самые новейшие работы различных специалистов — от профессионалов метеорологов, занимающихся климатологией наиболее доступного для изучения периода, т. е. XIX и XX столетий, до пионеров в области палинологии. Исследования последних совершенно незаменимы для желающих ознакомиться с колебаниями климата в период позднего средневековья. В монографии, там, где требует изложение, упоминается об этих разнообразных работах.

 

Таким образом постепенно открывались все новые и новые горизонты. Одновременно смещалась и основная точка приложения моих интересов, документы увлекли меня очень далеко от первоначальных задач. Вначале я думал к общим географическим соображениям в диссертации по истории крестьянства просто добавить еще одну главу о метеорологии прошлого; это намерение было мною осуществлено . Однако постепенно стала выявляться более широкая перспектива: изучение климата самого по себе в историческом плане, а не в «экологическом» — по отношению к человечеству.

 

Такая задача заслуживала того, чтобы за нее взяться. Ибо то, что я, странствуя по архивам и библиотекам в поисках дат сбора винограда, обнаружил в литературе по дендрохронологии и гляциологии, предстало в виде своеобразной картины, которую мало кто из историков до этого времени имел возможность или желание наблюдать. Климатический пейзаж казался почти неподвижным, и тем не менее он оживлялся медленными колебаниями, ощутимыми лишь на протяжении нескольких столетий. Несомненно, что эти флуктуации довольно слабо сказывались на истории человечества, но они заслуживают изучения сами по себе, и историк, направляемый логикой самих документов, имеет полную возможность их учитывать. Таким образом, я временно прекратил изучение истории человечества и на некоторое время стал историком, для которого человек перестал быть центром внимания.

 

 

 

 Смотрите также:

 

Итоги дендрохронологического исследования...

Итоги дендрохронологического исследования Сооружений никитинского раскопа в великом новгороде.

 

ПО СЛЕДАМ БЕРЕСТЯНЫХ ГРАМОТ. Дендрохронология

Когда дендрохронологические даты таких новых мостовых сравнили с годами летописных пожаров, совпадение оказалось поразительным!

 

Климатические критерии

Точно так же, намечая расположение областей аридного климата, мы тем
Климатические критерии выявляются при специальных исследованиях, с помощью которых устанавливаются...