Методология права - предмет, функции, проблемы философии права

ПРЕДМЕТ ФИЛОСОФИИ ПРАВА. ПОНЯТИЕ МЕТОДОЛОГИИ КАК ОБЩЕНАУЧНОГО ФЕНОМЕНАДЕНИЕ

Определение предмета философии права, включая выявление ее познавательных возможностей и решение относящихся к ней основных проблем, предполагает необходимость раскрытия позиции автора по вопросу о понятии методологии, ее месте в системе научного знания, роли в исследовании правовой действительности.

Прежде всего отметим, что каждый новый этап в прогрессивном развитии науки ознаменован дальнейшим возрастанием значения методологического порядка1. Одним из многих свидетельств этого является поворот к интенсивной разработке проблем методологии, который характерен ныне почти для всех отраслей научного знания. Такая интенсивность объясняется в первую очередь потребностями более глубокого проникновения и всестороннего познания сложных процессов общественного бытия и перспектив его преобразования. И это обращение науки к познанию самой себя является характерной тенденцией ее современного поступательного развития .

К сожалению, отмеченная закономерность менее всего распространяется на правоведение, представители которого явно пренебрегают методологическими проблемами своей собственной науки. Результатом явилось многолетнее повторение одного и того же и фактическое отсутствие приращения научного знания. Но потребность в развитии методологии права с каждым днем ощущается все острее.

В данной монографии предпринята попытка не только раскрыть механизм регуляции познавательной деятельности ученого-юриста, направить по правильному пути процесс познания права, но и показать достигнутый уровень самосознания общей теории права и ее гносеологические потенции в контексте исторически развивающейся культуры.

Определяя путь мышления к истине и обеспечивая это движение соответствующими средствами, методология вместе с тем сама является результатом научного поиска, не менее важным и ценным, чем уже полученные с ее помощью иные онтологические знания. Познание ориентировано на постоянное приращение научного знания.

Сказанное предполагает в первую очередь выяснение того, что такое методология. Данное понятие оказалось в нашей литературе размытым и весьма противоречивым. Казалось бы, строгость в понимании этого феномена призвана внести философия, но, увы, этого не случилось. Между тем определение понятия методологии и ее места в системе научного знания будет способствовать успеху исследовательской деятельности. В наш динамичный век, в условиях все более осложняющихся процессов общественного развития, переплетения материальных и духовных, экономических и социальных, политических и правовых факторов, необходимо с исключительным вниманием подходить к изучению соответствующих объектов, явлений и процессов, иметь четкое представление о направлении исследовательского поиска. Поэтому необходим критический анализ имеющихся воззрений на понятие методологии, ее статус и функции. Это сыграет положительную роль в дальнейшем развитии всех естественных, технических и общественных наук, в том числе и правоведения

Как известно, одна из наиболее распространенных точек зрения сводится к отождествлению методологии с философией. Конечно же, философия является «душой» методологии, ее ядром, поскольку выступает не только в качестве метода познания природы, общества и мышления, но и в качестве общетеоретической основы любого исследования3. В философии в наиболее обобщенной форме и в концентрированном виде выражено единство теории и метода. И именно это свойство философии детерминирует ее органическую и глубокую связь со всеми иными науками. «Философские категории, — пишет П. В. Копнин, — необходимы той или другой области знания именно потому, что каждая конкретная наука сама, на основе своего собственного опыта их выработать не может» . Это, однако, не совсем так, поскольку конкретные науки, как свидетельствует опыт, могут вырабатывать и фактически создают такие категории, которые достигают философского уровня. Но дело не только в этом. Философские категории, обобщая познавательный опыт всех наук, привносят в каждую конкретную науку методологические знания всех наук в их синтезированном виде и тем самым умножают познавательные возможности как науки в целом, так и отдельной ее отрасли.

Интегрирование научных знаний позволяет философии создать всеобщую научную картину мира, которая является мировоззренческим фундаментом всех естественных, технических и общественных наук, тем самым выполняя методологическую функцию в познании их специальных, специфических объектов.

Мировоззрение представляет собой систему взглядов, убеждений, принципов, жизненной позиции личности, ее положения и роли в общественной жизни. Именно поэтому мировоззрение детерминирует подход и направление деятельности каждого индивида в решении стоящих перед ним задач. Тем большее значение приобретает мировоззрение в научно-исследовательской деятельности при решении сложных проблем природного и общественного бытия.

Мировоззрение автора в исследовании объектов, явлений и процессов имеет и иной, более узкий смысл, имеет, если можно так выразиться, профессиональное значение. Поясним эту мысль. Приступая к исследованию тех или иных специальных проблем, в частности правовых, исследователь неизбежно выражает свое отношение к этим проблемам и ко всем тем сопричастным научным решениям, которые уже выдвинуты и освещены в литературе. Критическая оценка этих решений осуществляется на основе специальной (профессиональной) мировоззренческой ориентации автора, его принадлежности к той или иной школе или направлению в науке, лишь после ознакомления с которой становится понятным, почему конкретный вопрос, избранный для исследования темы, ставится и решается именно так, а не иначе. Конечно, профессиональная ориентация исследователя в конечном счете определяется его мировоззрением, но вместе с тем в пределах этого мировоззрения имеются различия в подходах к объекту познания, направлению его исследования, того или иного его истолкования. С этой точки зрения интересной представляется мысль В. С. Швырева о «методологическом сознании», которое характеризуется «как активная деятельность познающего субъекта, обусловленная его установками, предпосылками, из которых он исходит, имеющимися в его распоряжении средствами и пр.» .

Таким образом, мировоззренческая позиция исследователя складывается из трех взаимосвязанных компонентов: во-первых, из общего отношения к объектам познания, зависящего в основном от положения и роли ученого в жизни общества; во-вторых, из специального отношения к объектам познания, определяемого принадлежностью исследователя к той или иной научной школе или научному направлению; в-третьих, из методов, приемов и средств, избираемых ученым для познания соответствующих объектов.

О методах, приемах и средствах познания речь более подробно будет идти в дальнейшем. Здесь же необходимо решить вопрос, который был поставлен в начале наших рассуждений, а именно: оправданно ли отождествление методологии с философией?

Философия является теоретико-мировоззренческим и методологическим ядром в системе всеобщих методов познания бытия и уже в силу этого не охватывает методологию полностью, поскольку последняя включает в себя и нефилософскую часть. Так, в частности, появление в современном научном знании общенаучных понятий и категорий обусловливает необходимость определения их методологического значения.

Общенаучные понятия и категории имеют не только философский, но и нефилософский характер. Нет сомнения в том, что философские общенаучные понятия и категории выполняют методологические функции в научном познании. Но обладают ли нефилософские общенаучные понятия и категории методологической значимостью, играют ли они методологическую роль по отношению к менее общим научным понятиям и категориям? На этот вопрос положительно отвечают многие отечественные философы.

Так, Э. Г. Юдин отмечает, что общенаучные концепции и направления выполняют в науке серьезные методологические функции, но вместе с тем все же не являются философскими. «Таковы, например, современные методы математического обеспечения исследований, методы и понятия кибернетики, методологические принципы системного подхода» .

Следует заметить, что нередко те или иные общенаучные понятия без какой-либо аргументации наделяются философским или нефилософским статусом. Это касается, например, понятия системы или системного подхода, философский характер которого, казалось бы, не должен вызывать сомнения.

Если мы исходим из того факта, что складывающиеся в современной науке общенаучные положения не только имеют онтологическое значение, но и способны играть гносеологическую роль в познании объективной реальности, то нет никаких оснований выводить их за пределы методология. Так, общая теория управления наряду с философскими включает в себя и такие общие теоретические положения (например, технология контроля, технологическая модель стратегических решений и т. д. ), которые, вовсе не являясь философскими, тем не менее имеют методологическую значимость для отраслевых управленческих наук.

Итак, методологическую роль играют не только законы, понятия и категории философии, но и междисциплинарные, общенаучные понятия (например, интерпретация, моделирование, информация, эффективность и т. д. ). Современный уровень развития науки свидетельствует о том, что отнюдь не все общетеоретические положения имеют своим источником или содержанием философскую трактовку вещей, явлений и процессов, но это вовсе не исключает их методологической роли для всех наук или их определенной группы.

Общенаучные положения обретают новое дыхание и вторую жизнь в гносеологическом качестве в виде методологического средства познания. Конечно, эти общенаучные положения в специальных науках испытывают на себе влияние философского осмысления действительности . Однако они являются относительно самостоятельным итогом того уровня обобщения исследуемых объектов, который приобретает методологический характер в соответствующих отраслях научного знания. Возьмем, например, такую методологически значимую в системе государствоведения и правоведения науку, как общая теория государства и права. Содержание фундаментальных проблем этой науки имеет в своей основе философское знание. Но отсюда вовсе не следует, что все содержание этих проблем является философским. Законы и категории философии не просто «иллюстрируются» государственно-правовым материалом, модифицируются, трансформируются, преобразуются сообразно специфике исследуемых объектов. Более того, современный опыт развития познания в области общей теории государства и права свидетельствует, на наш взгляд, о своеобразном двуедином процессе: с одной стороны, происходит «адаптация» философского знания к государственно-правовой «среде», «философизация» государственно-правового знания, а с другой — сама эта «среда» все чаше порождает такие уровни осмысления государственно-правовой реальности, которые достигают высот философского обобщения.

Обе эти тенденции исключительно благотворно воздействуют на развитие общей теории государства и права, и недалек тот час, когда их органическое слияние приведет к расцвету данной науки. Это грядущее состояние, однако, отнюдь не будет означать преобразование в философию не только потому, что общая теория государства и права сохранит свой особый, специфический предмет познания, и не только потому, что само слияние философского и юридического знания создает науку, по своей целостной природе отличную от каждой из сливающихся частей, но также и потому, что сохранит общетеоретические положения нефилософского характера. И эти положения будут играть методологическую роль в познании государственных и правовых явлений, подобно тому как они играют ее уже в настоящее время. Так, общая теория правотворчества (как одна из фундаментальных проблем общей теории государства и права), будучи абстрактным отражением реального процесса создания правовых норм, является в силу этого методологическим ориентиром, в соответствии с которым осуществляется движение познания в сфере формирования норм специальных отраслей права.

Аналогичным образом другая фундаментальная проблема общей теории государства и права — теория правореализации, законности и правопорядка — не только отражает фактическое состояние соблюдения, исполнения и применения правовых норм, успехи в укреплении законности и упрочении режима правопорядка в стране, но и одновременно составляет методологическую основу для анализа отраслевыми юридическими науками тех специфических сфер правореализации, которые входят в предметы их специальных интересов.

Следует вместе с тем иметь в виду, что специальные науки (и общественные, и естественные) разрабатывают наряду с общетеоретическими положениями, имеющими гносеологическое значение, общенаучные и частнонаучные методы, применяемые для исследования специфических объектов. И именно потому, что философия включает в себя лишь всеобщие методы познания, она не тождественна понятию методологии, охватывающей собой не только всеобщие, но также общенаучные и частнонаучные методы. Поскольку всеобщим отнюдь не исчерпывается содержание особенного и отдельного, постольку и специальные науки не могут ограничиваться лишь всеобщими методами исследования специфических объектов. Применяя всеобщие методы, исследование вместе с тем разрабатывает как общенаучные, так и конкретные, частнонаучные методы, которые в совокупности позволяют обнаружить сущность, содержание и формы изучаемых объектов, их особенности и специфические закономерности развития.

Некоторые из разрабатываемых специальными науками методов приобретают философский характер, но далеко не все выступают как стороны, моменты общефилософской методологии. Нередко они настолько формализованы (например, в кибернетике), что к философии как науке всеобщей непосредственно не относятся. Но отсюда вовсе не следует, что использование специальных методов может быть осуществлено вне связи с философией. Наоборот, только на ее основе обеспечивается эффективность применения обще- и ча- стнонаучных методов в отраслевых исследованиях. И тем не менее природа и характер этих методов не являются философскими.

В этой связи следует заметить, что философские категории, имеющие всеобщий характер, нельзя смешивать с общенаучными положениями и методами. Далеко не всякое общенаучное может претендовать на всеобщую значимость. Философские категории являются методологически универсальными средствами, инструментами, методами познания природы, общества и мышления. Общенаучные же положения и методы выступают лишь в качестве обобщения ограниченного типа вещей, явлений и процессов; поэтому их методологическая роль имеет соответствующие пределы применимости. С этой точки зрения, например, общие положения общей теории государства и права или общей теории управления играют методологическую роль в рамках специальных юридических или отраслевых управленческих наук, но не могут претендовать на всеобщую методологическую значимость. Это, однако, не исключает того, что те или иные положения данных (равно как и других) наук по мере своего обогащения и развития могут приближаться к такому высокому уровню общенаучности, который обретает методологическую универсальность, включается в систему методов философии. В. С. Готт полагает, что общенаучные понятия занимают «переходное» положение», выполняют «переходные функции» в развитии понятийной формы мышления, являясь одновременно и философскими, и нефилософскими по содержанию, по познавательным функциям (например, пространства и времени); они выступают своеобразными «переходными звеньями» между философскими категориями и частнонауч- ными понятиями, осуществляя многосторонние взаимодействия между ними .

Многие общенаучные понятия действительно не только играют роль «связующего звена», но и сами переходят по мере развития и обогащения в философские категории или по крайней мере являются предпосылкой формирования новых философских категорий. Но это относится не ко всем общенаучным понятиям; ряд из них сохраняет именно общенаучный характер, «не переходя» в разряд философских (например, математические расчеты, кибернетическое программирование и алгоритмизирование, технологическое моделирование и т. д.).

Из сказанного становится очевидным, что методология не сводится лишь к философии, чем, разумеется, отнюдь не принижается значение последней в теории познания.

То обстоятельство, что не только всеобщие, но также обще- и частнонаучные методы входят в состав методологии, породило точку зрения, согласно которой методология представляет собой самостоятельную науку. Так, А. И. Ракитов считает, что существует самостоятельная, особая дисциплина — методология науки, которая отвлекается от психологических, физиологических, социальных и других аспектов анализа и рассматривает прежде всего объективную структуру процесса исследования и строение образующих его компонентов .

Не разделяя этого мнения, попытаемся аргументировать свою позицию несколько позже. Здесь же отметим полную неясность оснований, по которым методология должна отвлекаться от психологических, физиологических и тем более социальных аспектов анализа. Ведь уже много раз в нашей литературе подчеркивалось, что природа познания сугубо социальна, а вот методология в данном случае почему-то оказалось асоциальной. «Объективная структура процесса исследования» состоит прежде всего в ее социальности, включающей в себя также психологические и даже физиологические аспекты анализа. «Теория познания в специальном научном смысле, — пишут А. X. Касымжанов и В. А. Лекторский, — является и психологическим учением об умственном развитии индивида, и физиологией органов чувств, и даже лингвистикой. К теории познания в широком смысле слова эти дисциплины, несомненно, относятся» .

Еще дальше в направлении обособления методологического знания пошел Н. Стефанов, считающий учение о методологии «частнонаучной областью» . В обоснование этого вывода выдвинуты следующие аргументы. Поскольку наука представляет собой сложный познавательный процесс, постольку он протекает по определенной логике, закономерные принципы которой используются в практике научно-исследовательской работы . Своеобразие этих принципов состоит в том, что: «а) они являются средством, с помощью которого реализуются требования научного анализа, направленного на решение данной задачи, б) теоретическое обоснование подобных принципов выходит за границы, задачи и возможности соответствующей науки, в которой они используются, и в) каждый такой принцип представляет то или другое теоретическое знание, которое играет роль метода» .

Исследование этих принципов, продолжает Н. Стефанов, не являются и не могут быть специфической задачей той или другой конкретной общественной науки. «И если в прошлом, а в ряде случаев и в наше время подобные вопросы занимали и занимают специалистов той или другой науки, то этим мы обязаны тому простому факту, что отсутствуют соответствующие разработки, пригодные для нужд данной науки» .

Этими разработками должна заниматься «теория методологии», которую не следует смешивать с самой методологией. «Если метод представляет аналог, т. е. отражение определенных законов, то теория метода выясняет сущность и специфику соответствующего метода, границы и возможности его приложения и использования и т. д.» .

Выдвинутые соображения в пользу существования самостоятельной (к тому же частной) науки методологии неубедительны. Прежде всего отметим, что при такой постановке вопроса оказывается, что методология искусственно отрывается от самого объекта познания, с которым не только органически связана, но и из которого непосредственно вытекает. Иначе получается, что методология вовсе не является продуктом познания, находится за его пределами и развивается сама по себе . И нет ничего удивительного в том, что Н. Стефанов в одном из пунктов своих рассуждений приходит в противоречие с собственной концепцией. «...Поскольку логика объекта детерминирует логику научного подхода, постольку и метод содержит такие правила, по которым совершается в определенном порядке некоторая система опе- раций» . Но если методы определяются логикой объектов, которых насчитывается бесконечное множество, то каким же образом возможно создать «учение о методологии» как самостоятельной науке без изучения самой логики объектов?!

Этот вопрос вовсе не является праздным в связи с рассматриваемой концепцией, поскольку ее автор полагает, что теоретическое обоснование методологических принципов выходит за границы, задачи и возможности той или иной науки, хотя как в прошлом, так и теперь ими занимались и особенно успешно занимаются специалисты различных наук. И добавим еще, что лишь благодаря этим занятиям мы об

ладаем ныне бесценным арсеналом методологических идей и принципов, позволивших достичь тех высочайших научных результатов, которыми пользуется человечество.

Теперь же предлагается выделить эти идеи и принципы в самостоятельную науку, отделить их от той почвы, на которой они произрастают, и тем самым обескровить саму методологию. Невольно возникает вопрос: в чем смысл такого отделения? Не в том ли, чтобы «наложить вето» на занятия методологической проблематикой специалистами различных отраслей знания и отдать все это на откуп специальным искусственным «методологам», непосредственно не изучающим конкретные объекты и поэтому имеющим довольно смутное представление об объективной логике их развития? Едва ли с этим согласятся представители любой науки.

Пытаясь обосновать целесообразность создания самостоятельно-частной науки методологии, Н. Стефанов указывает на необходимость различения методологии и теории методологии. В принципе допуская возможность такого различения, следует все же указать на его условность, поскольку метод как аналог определенных законов (методология) и выяснение его сущности, специфики, границ и возможностей приложения, использования (теория методологии) настолько тесно между собой связаны, что в практике исследовательского процесса они фактически сливаются. На самом деле без отражения в сознании определенных законов невозможно понять их сущность, специфику, использование в исследовательской работе и т. д. Не случайно поэтому и сам автор, указав на различение методологии и теории методологии, в последующих своих рассуждениях постоянно сбивается с методологии на теорию методологии и наоборот. И дело здесь, скорее, в том, что такое различение не может быть доводом в пользу создания самостоятельно-частной науки методологии по той простой причине, что теория методологии основывается на самой методологии, равно как и методологию трудно представить без ее теории.

К данному вопросу можно подойти и с другой стороны. Как уже отмечалось, ядром методологии является философия, которая и определяет по крайней мере сущность и специфику того или иного метода. Зачем же тогда создавать новую

науку для этой же цели? Что касается использования того или иного метода в фактическом исследовательском процессе, то эта задача лучше всего решается той конкретной наукой, в которой данный метод применяется. Нельзя же полагать, что вопрос о характере, границах и возможностях применения того или иного метода в изучении конкретных объектов можно решить без участия представителей именно той науки, в предмет которой входит задача изучения этих объектов. Следовательно, и с этой стороны идея создания самостоятельно-частной науки методологии неубедительна.

И тем не менее эта идея продолжает находить своих сторонников. Так, В. А. Лекторский и В. С. Швырев из того факта, что не всякий методологический анализ науки является философским, приходят к выводу о правомерности выделения такой «дисциплины, как логика научного познания, в качестве конкретно-научной, изучающей научное познание» .

Отметив еще в начале своих рассуждений, что как эта наука, так и современная формальная математическая логика «являются в настоящее время специальными, конкретными научными дисциплинами» , авторы в дальнейшем высказываются в более осторожной форме, признавая, что вряд ли в настоящее время «можно говорить о логике научного исследования как о какой-то единой науке, имеющей свой четко очерченный и представленный в соответствующих теоретических понятиях предмет. «Логика научного исследования» существует реально, скорее, как совокупность различного рода концепций и представлений об отдельных формах, методах и процессах научного познания, выработанных в эмпирическом изучении научного знания и не синтезированных в каком-либо едином теоретическом предмете» . И наконец, авторы соглашаются с мнением П. В. Копнина, который не считал логику научного исследования оформившейся самостоятельной наукой4.

Итак, пока фактически не существует самостоятельной науки методологии, но, может быть, следует ожидать ее возникновения в обозримом будущем? Лекторский и Швырев, пытаясь ответить на этот вопрос применительно к логике научного познания, считают, что преобладающим в ее разработке будет стремление «проводить разносторонние исследования форм и структур научного знания, методологических приемов и процедур научного исследования, процессов научного познания. Исследования, принадлежащие к этому направлению, затрагивают весьма широкий круг вопросов: строение научных теорий; типологию научных теорий; виды и строение эмпирического знания; отношение теоретического и эмпирического уровней научного знания; проблемы эмпирической интерпретации теорий, проверки и подтверждения научных гипотез, факта как основания научного знания, систематизации знания; проблемы природы и структуры научного объяснения, предвидения, идеализации, моделирования и т. п.» .

Нетрудно, однако, видеть, что любая из названных проблем ныне изучается либо философией, либо науковедением, либо, наконец, различными специальными отраслями знаний. Поэтому нет ни малейшего смысла создавать науку методологии, предмет которой совпадал бы с предметами других наук, в той или иной мере включающих в себя проблемы логики научного познания. Едва ли окажутся оправданными манипуляции с изъятием из всех наук методологических средств познания, традиционно в них используемых, ради объединения их в некой «синтетической» науке методологии. В результате мы получим не методологию для познания определенных объектов, а безобъектную методологию для самой методологии.

Ведь те же авторы в другой работе совершенно справедливо замечают: «Нет познания как некой самостоятельной сущности. Есть познавательное отношение человека к миру» .

Именно авторы этой статьи впервые в нашей литературе выдвинули плодотворную идей о типах и уровнях методологии. Отметив данное обстоятельство и конкретизируя высказанную идею, Э. Г. Юдин указывает на следующие четыре уровня методологического знания. Высший уровень образует философская методология, определяющая общие принципы познания и категориальный строй науки в целом. За философской методологией следует уровень общенаучных принципов и форм исследования, специфика которых состоит в относительном безразличии к конкретным типам предметного содержания отдельных наук, вместе с тем обладающим некоторыми «общими чертами процесса научного познания в его достаточно развитых формах».

Следующий уровень составляет конкретно-научная методология, в которую входит определенная совокупность методов, принципов исследования и процедур, применяемых в той или иной специальной научной дисциплине. Наконец, низший уровень метод оло- гии образуют методика и техника исследования, которые представляют собой «набор процедур, обеспечивающих получение единообразного и достоверного эмпирического материала и его первичную обработку, после которой он только и может включаться в массив наличного знания» .

Мы разделяем данную трактовку уровней методологии, за исключением последнего (низшего) уровня, о чем речь будет идти в дальнейшем. Здесь же продолжим рассуждения относительно невозможности самостоятельного существования методологической науки, в чем лишний раз убеждаемся при анализе позиции Э. Г. Юдина по этому вопросу. Этот автор исходит из утверждения, что в настоящее время различные уровни методологического знания пока, мол, не образуют еще единой научной дисциплины, но допускает ее обособление в будущем. При этом высказываются соображения, которые фактически исключают возможность такого обособления. Так, говоря о любых общенаучных методологических принципах и подходах, автор указывает, что, «прежде чем они начнут играть конструктивную роль в специальных науках, должны пройти своеобразную переплавку, в результате которой они становятся не внешними той или иной конкретной дисциплине, а имманентными ее предмету и сложившейся в ней системе понятий».

Вот именно! Ни один из общенаучных принципов и подходов не имеет методологического значения вне предмета той науки, в которой он применяется или должен применяться, поскольку необходима еще его «переплавка», т. е. приспособление, конкретизация, уточнение в соответствии с объективной логикой развития того самого объекта, который познается специальной научной дисциплиной. Отсюда с неизбежностью вытекает вывод о том, что любой общенаучный принцип и подход лишены методологической значимости до тех пор, пока они не приспособлены к логике познаваемого объекта. В таком случае какой же смысл «внешнего» обособления этих принципов и подходов, не «имманентных» предмету той конкретной науки, в которой они применяются? На этот счет Э. Г. Юдин высказывается вполне определенно: «...на высших этажах науки, там, где происходит движение в области смысла и теоретических оснований, методология "работает" отнюдь не внешнем образом, она не "одалживается" у близких или далеких соседей на время построения теории. Она принципиально непредставима здесь в виде спускаемых откуда-то сверху поучений по поводу того, как надо и как не надо строить теорию. Как показывает опыт развития науки, во всякой значительной научно-теоретической концепции методологические моменты органически сливаются с предметно-содержательными...»

Несколькими страницами раньше сам же Э. Г. Юдин пишет: «Во второй половине XX в. методологическое знание значительно дифференцировалось — в его разработке в той или иной форме участвуют наряду с философией практически все конкретные науки. Мы с полным основанием говорим теперь о методах и аппарате биологии, о методологических средствах экономического анализа, о познавательном аппарате ядерной физики и т. п.»1.

Как же можно при такой ситуации выдвигать идею создания специальной методологической дисциплины? В результате мы окажемся перед необходимостью методологию конкретных наук отрывать от самих наук и навязывать им методологические постулаты, не связанные со спецификой объектов, ими исследуемых.

К сказанному остается лишь добавить, что не только общенаучные принципы и подходы, но также и всеобщие законы и категории философии вовсе не являются поучениями, спускаемыми откуда-то сверху. Прежде чем приобрести качество методологического инструментария в познании конкретных объектов, все указанное выше претерпевает ту же самую «переплавку» в соответствующих отраслях научного знания. Возьмем, к примеру, категории содержания и формы, общее представление о которых хотя и ориентирует любое исследование, но пока еще не раскрывает их конкретного выражения, скажем, в правовой сфере. Для обнаружения специфики содержания и формы правовых явлений необходимо выявить их соотношение и взаимодействие, единство и противоположности, эволюционное развитие и преобразование и т. д. И лишь в результате такой кропотливой работы всеобщие категории содержания и формы будут «переведены» в разряд работающих, приобретут качество методологического инструментария, приспособленного к конкретной программе исследования, соответствующим процедурам и приемам изучения тех или иных правовых явлений. Но если методология органически сливается с предметно-содержательной субстанцией самой теории, то как же при такой ситуации возможно ее отделение от этой субстанции? Разве не ясно, что методология, оторванная от всех наук и навязанная им в качестве абстрактно-формальной схемы, будет ими отвергнута?

Казалось бы, вопрос предельно ясен. Однако Юдин настаивает на новой «метанаучной дисциплине» — логике и методологии системного исследования . Но, как известно, не существует «системной науки» в качестве самостоятельной отрасли научного знания. Между тем системный подход, системный анализ представляют собой специфику системного метода. Но мыслимо ли для каждого метода создавать «ме- танаучную дисциплину»? Что в этом случае останется от самой методологии как целостной, системной, единой теории познания? Если каждый метод есть «метанаучный» метод, то и для него логически можно изобрести «метаметанаучный» метод — и так далее до бесконечности. Но какой в этом смысл и что это даст для познания? На наш взгляд, здесь нет никакого смысла и ни малейшей пользы для познания.

Следует подчеркнуть еще один важный момент. Хорошо известно, что теория и метод органически между собой связаны. Нет теории без метода, равно как нет метода без теории. Более того, метод по существу та же теория, но обращенная к самому исследовательскому процессу, к поиску, обнаружению, приращению нового знания. И прав И. В. Кузнецов, когда пишет, что «научный метод не есть какое-то искусственное, априорно конструируемое условие или предначертание, извне накладываемое на познавательную деятельность. Он представляет собой выражение основного содержания добытого знания, его принципиальных особенностей, закономерностей его собственного развития. Истинность метода есть, таким образом, истинность научной теории, лежащей в его основании, составляющей его душу, его суть» . Но если сутью метода является теория, то мыслимо ли создавать некую научную дисциплину, лишенную своей «души»? Не получим ли мы искусственную, «бестелесную», «бездушную» дисциплину, все предначертания которой сводятся к априорным, умозрительным, спекулятивным поучениям?

В этой связи значительный интерес представляет утверждение С. Н. Мареева, что внешним образом противостоят друг другу не метод и теоретическая система, а метод (или система методов) и некоторые еще только подлежащие исследованию предметы. Более того, и сам метод лишь внешне противостоит предмету, поскольку внутреннее содержание предмета имеет свою собственную объективную имманентную логику, в соответствии с которой и осуществляется его познание. Поэтому-то и оказывается, что метод органически сливается с самой теорией предмета, снимается теорией и погружается в нее. Воплотившись в снятом виде в теории, погрузившись в нее, метод превращает эту теорию в основание для дальнейшего движения познания, в способ решения новых теоретических и практических задач. И на этом основании автор приходит к логическому выводу о том, что диалектический материализм «не только в своей "методологической" части, а весь, от начала и до конца, есть метод. В противном случае другая часть неизбежно превращается в доктрину, в догму, в символ веры и т. д., а методология превращается в формальную методологию, в учение о "методах, приемах и способах научного исследования"», где «...ни о единстве метода и системы, ни о диалектике вообще уже речи нет» .

Но эти вполне, на наш взгляд, обоснованные заключения не ограничиваются диалектическим материализмом, а должны быть распространены на все науки. На самом деле если метод познания того или иного объекта (предмета) приобретает специфическую окраску объективной логики именно данного объекта (предмета), который с его помощью исследуется, если, далее, метод снимается в теории данного объекта (предмета) и в нее погружается и, наконец, если метод и теория составляют единый сплав, то, очевидно, исключается существование этого метода вне самого объекта (предмета) познания. А поэтому исключается возможность самостоятельного существования и самой методологии как «ча- стнонаучной», «конкретно-научной» или «метанаучной» дисциплины, разумеется если речь идет не о «формальной методологии», которая, в свою очередь, окажется «доктриной, догмой, символом веры и т. д.».

Сказанным, конечно же, вовсе не отрицается возможность и необходимость специального исследования методологической проблематики в ее относительной самостоятельности и тем самым формирования соответствующего направления научного поиска, познания и знания. Но методологическая направленность такого рода специальных исследований, будучи органически слита с теорией предмета познания, не допускает ее изоляции от данной теории и делает невозможным независимое существование методологии как самостоятельной отрасли научного знания. Если теория есть система понятий, обобщающих конкретные знания о соответствующих объектах, то методология представляет собой учение о путях, принципах и методах построения и практического применения именно этой, а не какой-либо иной теории.

Обратимся теперь к низшему уровню методологического знания в предложенной Э. Г. Юдиным структуре этого знания. Этот уровень включает методику и технику научного исследования, т. е. «разработку набора процедур, обеспечивающих получение единообразного и достоверного эмпирического материала и его первичную обработку»1. Это утверждение представляется совершенно необоснованным, и не только потому, что всякая методика и техника научного исследования существенно отличны от методологии научного познания (иначе не имело бы смысла вводить в научный оборот эти понятия). Известно ведь, что первичная обработка эмпирического материала не осуществляется каким-то заранее подготовленным «набором» процедур, а имеет бесконечное множество вариантов, и каждый исследователь использует для этой цели не только уже применявшиеся ранее методические и технические средства, но и, опираясь на свой опыт (если угодно, даже на интуицию), самостоятельно изобретает их по ходу исследования применительно к своеобразию изучаемого объекта. Нет, конечно, ничего предосудительного в описании и систематизации тех или иных методических и технических приемов, используемых в отдельных исследованиях, но они не могут возводиться в абсолют и в качестве непререкаемых эталонов навязываться исследователю, поскольку не отражают объективных закономерностей познания и поэтому лишены методологического значения.

Методологическое значение имеют прежде всего соотношение теоретического и практического, их взаимопереходы, определение путей и форм реализации научных знаний в преобразовании действительности. Что же касается «технологи- зации» методологии, то она ведет к далеко идущим последствиям, выходящим за пределы теории познания. В этом отношении показательны рассуждения Р. Лукича относительно методологии права. Поскольку люди, размышляет он, не только имеют дело с правом в научных целях, но и активно используют его практически, постольку в понятие методологии права следует включать не только учение о методах научного познания правовых явлений, но и учение о методах практического использования права. «Практическая деятельность в сфере права, — пишет Лукич, — может принимать две формы. Первая из них заключается в правотворчестве — создании нового, пока еще не существующего права; ко второй относится реализация (применение) созданных правовых норм... Поэтому представляется необходимым исследовать также и методы практического занятия правом — методы его создания и реализации. Только в этом случае будут охвачены все методы использования людьми права»1.

С этими положениями трудно согласиться. Во-первых, научное познание права не имело бы сколько-нибудь рационального смысла, если бы по крайней мере в конечном счете не служило практическим целям. Во-вторых, если бы такие фундаментальные проблемы юридической науки, как проблемы правотворчества и правореализации (методы создания и реализации права), включались в методологию права, то такая «дисциплина» фактически заменила бы собой всю юриспруденцию. В-третьих, если бы методология права занималась изучением «методов практического занятия правом», то утратила бы свое научно-познавательное значение, превратившись в методическую «инструкцию». Но дело не только в этом. На первый взгляд может показаться заманчивым подобное объединение изучения научных и практических методов в единой методологии права. Но при более глубоком проникновении в суть вопроса оказывается, что такое объединение является привлекательным лишь внешне, носит механический характер, фактически же оно разъединяет и противопоставляет друг другу научные и практические методы. На самом деле научные методы есть не что иное, как теоретическое обобщение практических методов, а последние суть продолжение, развертывание, конкретизация первых в практической деятельности людей. Поэтому-то ни объединять, ни противопоставлять их нельзя, так как есть риск смешать методологию с методикой.

Вопрос, таким образом, сводится к следующему: являются ли все уровни познавательной деятельности методологически значимыми, как это утверждают Юдин и Лукич? Отрицательный ответ для нас бесспорен, ибо нельзя методологию низводить до простого созерцания и методики воспроизведения эмпирического материала, являющегося лишь предпосылкой теоретического мышления. Нельзя эту предпосылку, лишь начало движения мысли к рациональному познанию, объявлять методологически значимой. Именно по этим соображениям нам представляется неоправданным включение в понятие методологии методики и техники обработки эмпирического материала, а в понятие правовой методологии — правила законодательной техники и приемов правоприменительного процесса.

Но если методология является лишь учением о методах, то, спрашивается, куда же деваются сами методы? Возможно ли существование методологии без методов? Каким образом создается учение о методах вне самих методов? Что же касается опасений автора относительно смешения «предмета исследования с получаемым знанием о нем», то они не имеют под собой сколько-нибудь серьезных оснований, если исследователь стоит на позициях теории познания. Смешивать предмет исследования со знанием о нем, конечно же, недопустимо, но при чем здесь методы исследования? В состав знания о предмете, по мысли автора, входят, вероятно, и методы его исследования. Но тогда в методологию познания данного предмета включается не только учение о методах, но и сами методы.

Недостаточная ясность философской интерпретации понятия методологии возрастает тогда, когда в специальных отраслях науки небрежно воспроизводятся те или иные философские толкования этого понятия, и тем более тогда, когда пытаются сформулировать «собственное» определение методологии, без учета уже накопленных знаний о ней. Так, П. Е. Недбайло отмечал, что методология — это не система методов или учение о них, как утверждают отдельные философы, а наука о методе или методах исследования. Во-первых, методология не отдельная отрасль науки, о чем уже говорилось. Во-вторых, что означает в данном случае «или»? Само собой понятно, что методология не сводится к какому-либо одному методу, а поэтому «или» теряет какой-либо смысл.

Но если в данном случае просто воспроизводятся (с указанными неточностями) некоторые философские взгляды, то гораздо хуже обстоит дело, когда выдвигаются «самостоятельные», без учета философской литературы определения методологии . Так, К. Д. Петряев пишет: «Методология — это система существенных аспектов мировоззрения и теории (или ряда теорий), определяющих исследовательские принципы науки» .

Здесь методология представлена в составе двух компонентов: мировоззрения и теории, связанных между собой системно. Но теория и есть мировоззрение, а мировоззренческое значение теории ни у кого сомнений не вызывает. Еще более неопределенным оказывается второй компонент — теория (или ряд теорий). Во-первых, отнюдь не всякая теория или даже ряд теорий обладает методологической значимостью, а лишь те, которые в силу своей общенаучности могут быть использованы в качестве ориентира в познании множества объектов (а не только тех, которые явились основой для создания данной теории). Во-вторых, если методология есть теория или ряд теорий, то, спрашивается, в чем же отличие методологии от любой теории? Автор пишет, что «методология не просто теория»; что «говоря о единстве теории и методологии, важно помнить, что каждая из них отличается своеобразием и их нельзя смешивать»2. В результате получилось, что «теорию нельзя смешивать» с «не просто теорией», т. е. методологией, которая, однако, и есть теория. С еще большими неожиданностями мы сталкиваемся, когда в дальнейших рассуждениях автор предостерегает от толкования методологии как простой «совокупности» методов, как некой «кладовой методов», поскольку тогда «о ней не приходится говорить как о науке»3. Здесь методология из «определенных исследовательских принципов науки» превратилась в самостоятельную науку. Но тут же этот вывод опровергается заявлением о том, что методология — это не наука, а «генеральный путь познания». Что же касается методов (напомним, не имеющих отношения к методологии), то они лишь «определяют, как идти этим путем». Отличие методологии от метода автор усматривает в том, что первая «отражает наиболее общие, генеральные принципы мировоззрения», «синтезирует наиболее жизненные, подвижные и гибкие положения теории или ряда теорий», а второй (т. е. метод) «является частным, производным понятием» .

В. П. Кузьмин считает: «Существует определенное неудобство в параллельном употреблении понятий "методология" и "метод", так как понятие "метод" ранее философами употреблялось как тождественное понятию "методология". В современных условиях, когда "учение о методе" (т. е. методология) само дифференцируется и в нем появляется много конкретных представлений об отдельных частных методах, подходах, методологических принципах, а соответственно приходится анализировать их отношения (общего и частного и др.), происходит столкновение прежних и новых представлений об этом» .

К сожалению, вопреки этому справедливому замечанию (за исключением отождествления методологии с «учением о методе») автор продолжает, как он сам это оговаривает, пользоваться «прежним», т. е. устаревшим, понятием методологии.

Методология — явление интегральное, объединяющее в себе ряд компонентов: мировоззрение и фундаментальные общетеоретические концепции, всеобщие философские законы и категории, обще- и частнонаучные методы. Поэтому методологию нельзя сводить к одному из названных компонентов, в частности к методу или учению о методах, поскольку за ее пределами останутся другие компоненты. Но дело не только в этом. Методология вовсе не представляет собой простое суммирование теоретико-мировоззренческих концепций, принципов, методов и средств познания, выработанных отдельными отраслями науки. Подобно тому как невозможно лишь из совокупности эмпирических данных вывести теорию предмета науки, так и сумма компонентов методологии не образует ее системы.

Методология как система не сводится к составляющим ее компонентам, она имеет и свои собственные (конечно же, относительно самостоятельные) интегративные закономерности развития. Эти закономерности обусловливают то, что компоненты методологии, будучи объединенными в органически целостную систему, вступают в связи, отношения и взаимодействия между собой и тем самым приобретают свойства, отличные от их единичного существования и действия: фундаментальные общетеоретические концепции пронизывают мировоззрение; методы познания, сохраняя относительную самостоятельность, вместе с тем выступают как учение о методах и соответствующих теоретико-гносеологических обобщениях; всеобщие философские законы и категории освещают применимость (или границы применимости) обще- и частнонаучных методов в конкретных исследованиях, равно как и последние обогащают арсенал философии, и т. д. и т. п. Одним словом, методология представляет собой сплав составляющих ее компонентов и выступает вовне, по удачному выражению В. П. Кузьмина, в виде своеобразного «свода законов» научного познания . Этот сплав образуется в основном из двух «диффузирующих» блоков методологического знания: теоретико-мировоззренческих концепций и системы методов познания различного уровня. Как справедливо подчеркивает С. А. Лебедев, «методологическое знание существует в двух основных формах: в виде методологических концепции, теорий и в виде отдельных методов, принципов, непосредственно входящих в саму структуру конкретно-научных теорий. Таким образом, методологическое знание одновременно находится и вне частнонаучного знания, и внутри него» .

Отсюда следует, что соотношение методологии и метода может быть представлено как диалектическое соотношения целого и части, системы и элемента, общего и отдельного. Каждый метод — это лишь часть, элемент, отдельное в целостной, системной общенаучной методологии . Включая в себя множество различных уровней, методология не сводится к ним не только потому, что имеет в своем составе и другие компоненты, но также и потому, что обладает, в качестве общенаучного образования, определенными интегративными закономерностями макросистемного характера.

Из сказанного вытекают и те выводы, которые определяют нашу позицию по рассматриваемой проблеме.

Во-первых, методология вовсе не является самостоятельной (общей или частной) наукой, локальной отраслью научного знания, существующей изолированно от всей системы наук. Она возникла исторически и развивалась отнюдь не усилиями какой-либо одной науки, а всем комплексом научного знания; функциональное же назначение методологии состоит в обслуживании любого научного поиска. Иначе говоря, методология как по происхождению и развитию, так и по назначению и роли — это общенаучный феномен, внутренне имманентный науке в целом и каждой ее отдельной отрасли в частности. Этот феномен создан в результате синтеза всеобщего познания и призван обслуживать его вне зависимости от того, в рамках какой конкретной отрасли знания это познание осуществляется. Методологическое знание — это не некая особая наука наук, это не только всеобщее средство постижения бесконечных объектов науки, но и синтезированное следствие такого постижения. Однако всеобщность методологии не исключает, а, наоборот, предполагает ее «приспособление» к специфике исследуемых объектов.

Во-вторых, будучи познавательным базисом всей системы научного знания, методология имеет в качестве своих составляющих ряд компонентов. Это не только система методов, но и учение о них, не только определенная мировоззренческая позиция исследования, но и всеобщие теоретические принципы, не только общенаучные, но и частнонаучные ме

тоды познания. Все эти компоненты органически между собой связаны, взаимопроникают и обогащают друг друга. Именно в силу таким образом понимаемой универсальности методология является интегральным руководством в научном познании и познавательным стержнем всякого исследования.

В-третьих, объединяя познавательные возможности всех наук, методология умножает и обогащает исследовательский потенциал каждой из них. Эти интегративные качества методология обретает благодаря тому, что ее ядром является философия — единство диалектики, гносеологии и логики. Это единство не следует понимать упрощенно, как их полное совпадение. Речь идет совсем о другом: нет, конечно, диалектики без гносеологии и логики, равно как нет гносеологии и логики без диалектики, но каждая из них несет на себе совершенно определенную методологическую нагрузку. Обобщенно говоря, одна и та же система законов и категорий в диалектике выступает в качестве мировоззрения и принципов познания объективного мира, в гносеологии — как средство решения конкретных познавательных задач и в логике — как форма научного мышления1.

Единство диалектики, гносеологии и логики как методологического ядра в познавательном процессе выступает в качестве средства субъективного осмысления объективного развития, которое, в свою очередь, овладев массами, преобразуется благодаря общественной практике во «вторую объективность». В этом и состоит основной смысл единства онтологического и гносеологического.

В-четвертых, структурно методология имеет несколько уровней, основными из которых являются: диалектико-миро- воззренческий, определяющий главные направления и общие принципы познания в целом (высший уровень); общенаучный (междисциплинарный), используемый при познании особой группы однотипных объектов (средний); частнонауч- ный, применяемый в процессе познания специфики отдельного объекта (низший уровень), и, наконец, переходный от познавательно-теоретической к практически-преобразовательной деятельности, вскрывающей общие пути и формы внедрения результатов научных исследований в практику.

Нетрудно видеть, что данная структурная схема уровней методологии в принципе совпадает с уже выдвинутой в философской литературе, но дополняет ее, уточняет по содержанию и имеет более четкую организацию, ще высший, средний и низший уровни методологии соотносятся с общим, особенным и отдельным в познавательном процессе. Кроме того, данная схема доводится до логической завершенности, указывая общие пути и формы воплощения результатов познавательно-теоретической деятельности на практике.

Вместе с тем следует заметить, что приведенная схема, конечно же, условна, поскольку между различными уровнями методологии существует органическая связь, взаимозависимость, соподчинение и взаимопроникновение. Так, тот или иной частнонаучный метод используется с учетом общенаучных методов исследования, обязательно основывается на всеобщих законах и категориях философии, направляется мировоззренческой позицией самого исследования (тем самым данная схема может быть изображена не только по вертикали, но и по горизонтали). В свою очередь всеобщие законы и категории философии, равно как и мировоззренческие установки, сами по себе ничего не дают для познания конкретных объектов. Познавательного успеха не достигнет тот, кто механически «прикладывает» их к исследуемым объектам в надежде получить соответствующие знания.

Методологические воззрения и методы обретают познавательную силу лишь в том случае, если они «переведены» на конкретные установки и требования, обусловленные природой самого объекта познания. Но дело не только в этом. Ошибочным является также представление, будто использования одного метода философии вполне достаточно для познания изучаемого объекта. Философские методы действуют не изолированно друг от друга, а «все вместе», каждый метод «просвечивает» то одну, то другую сторону, черту, особенность исследуемого объекта, а в единстве — его целостность как в генетическом, историческом, так и в субстанциональном, содержательном, функциональном отношении. Это значит, что при исследовании того или иного объекта надо переходить от одного метода к другому, от «монометода» — к «полиметодам».

Наконец, предложенная схема дополняет традиционную тем уровнем методологического знания, который обозначен как переходный от научно-познавательного к непосредственно-практической деятельности по преобразованию природной и социальной среды. Поскольку этот уровень структуры методологии не рассматривается в имеющейся литературе, он подробно раскрывается в соответствующей главе монографии. Остается лишь добавить, что изложенное понимание методологии, по нашему убеждению, предпочтительнее изложенных другими авторами. Оно не только наиболее адекватно бесконечному богатству самой методологии, ее огромным и разносторонним потенциям в познании бытия и сознания, но и открывает широкий путь всем наукам в ее возвышении.

Такое понимание методологии имеет следующие преимущества:

—        во-первых, философия рассматривается как теоретико- мировоззренческий плацдарм и как отправная система методов в правовых исследованиях;

—        во-вторых, можно применять общенаучные положения и выводы междисциплинарных исследований в процессе познания правовой реальности;

—        в-третьих, происходит ориентация на широкое использование в ходе правового исследования частнонаучных методов, как самостоятельно выработанных, так и тех, которые разработаны другими специальными науками;

—        в-четвертых, расширяется проблематика методологии, что позволяет довести ее до логической завершенности; субъективное превращается в объективное, абстрактное —

в конкретное, правовая теория — в практику правового строительства;

— в-пятых, весь вышеотмеченный комплекс компонентов методологии значительно расширяет и углубляет средства обоснования и доказывания результатов, достигнутых в процессе правового исследования, внедрения научных знаний в практику.

Из изложенного вытекает и наше понимание методологии права и государства. Прежде всего необходимо сказать, что таких самостоятельных отраслей научного знания не существует. Возьмем, в частности, методологию права, поскольку проблемы методологии государства пока, к сожалению, не обсуждаются. Методология права есть не что иное, как общенаучный феномен, объединяющий всю совокупность принципов, средств и методов познания (мировоззрение, философские методы познания и учения о них, обще- и част- нонаучные понятия и методы), выработанных всеми общественными науками, в том числе и комплексом юридических наук, и применяемых в процессе познания специфики правовой действительности, ее практического преобразования.

Такая трактовка понятия методологии права не соответствует общепринятой в юридической науке. В литературе имеются прямо противоположные точки зрения: одна из них отрицает мировоззренческий, а следовательно, и методологический характер общей теории государства и права, а другая, наоборот, утверждает самостоятельное существование «методологической науки» в лице той же общей теории государства и права. Первая точка зрения основывается на том, что общая теория государства и права является специальной политико-правовой наукой, и в силу этого она не может быть мировоззренческой и философской . Однако лишение этой науки мировоззренческой функции противоречит ее фактической роли в общественной жизни и равнозначно отрицанию ее методологичности. Если, помимо всего прочего, общая теория государства и права является не только специально юридической, но и политической наукой, то уже в силу этого она не может не быть вместе с тем и мировоззренческой наукой, тем самым выполняющей методологические функции в системе юридических наук.

Что касается второй точки зрения, объявляющей общую теорию государства и права методологической наукой , то против нее мы и раньше возражали ; теперь же, уточняя нашу позицию, считаем, что лишь определенная часть, направление общей теории государства и права, а именно философия права, является методологической наукой.

Эта позиция еще более укрепилась в нашем представлении после того анализа, который был проведен выше при рассмотрении философских воззрений относительно «самостоятельного» существования методологической науки; если вообще не существует методологии в качестве самостоятельной отрасли науки, то тем более не может быть отдельной методологической науки в рамках системы юридических наук. Тем самым вовсе не принижается значение общей теории государства и права, а, наоборот, подчеркивается не только ее гносеологическое, но и онтологическое (социология права) значение в развитии юридической науки в целом.

Солидаризуясь с нашей прежней (ныне уточненной) позицией по данному вопросу, С. 3. Зиманов пытается оперировать доводами, с которыми мы, к сожалению, согласиться не можем. Справедливо отметив, что решение о том, является ли общая теория государства и права «методологической наукой» или «наукой, имеющей методологическое значение» в системе юридических наук, принципиально важно, поскольку от этого зависит определение характера и функций самой науки, ее места и роли в системе правоведения, С. 3. Зима- нов указывает: «Познавательная роль теории права ограничена ее теоретическими конструкциями как познанными закономерностями правовой системы. Формирование методов в специальных науках происходит путем образования теории, через теории. А система теории в общем правоведении не содержит ни общих принципов и логических процедур познания, ни тем более требований и методов научно-теоретического мышления» .

Во-первых, познавательная роль теории права отнюдь не ограничена лишь «теоретическими конструкциями» онтологического порядка, она разрабатывает и гносеологические «конструкции», в частности тем направлением в общей теории права, которое именуется философией права. Во-вторых, возникает вопрос: каким же образом теории права удается познавать специфику своего предмета и создавать «теоретические конструкции» без специфической методологии их познания? Ведь хорошо известно, что методология познания есть аналог предмета или, вернее, познанного в этом предмете. В-третьих, общее правоведение содержит и общие принципы, и логические процедуры познания, и тем более требования и методы научно-теоретического мышления, например принципы и логические процедуры толкования права, сравнительного правоведения, правовой кибернетики и многие другие. Наконец, в-четвертых, и сам автор в противоречии с критикуемыми в данном случае положениями пишет: «Общая теория права не является методологической наукой, но она имеет методологическое, точнее теоретико-методологическое, значение для правоведения. Всякая теория, если она подлинная, т. е. выражает истинные закономерности реальных явлений, содержит в себе подход и способы освоения явления и его фрагментов. Общая теория права, содержащая в своем теоретическом арсенале познанные законы, принципы бытия и функции правовой системы в целом, располагает специальными правилами и способами оценки и освоения правовых норм, их системы и частей; следовательно, в системе правоведения она наука не только общетеоретическая, но и в этом смысле теоретико-методологическая. Методологическая роль общей теории права носит частномето- дологический, предметно-методологический характер» .

Думается, автор изложил бы свою позицию более четко, если бы исходил из того факта, что теория права включает в себя два направления: социологию права и философию права.

Нельзя себе представлять дело так, будто общая теория права приобретает методологическое значение в системе отраслевых правоведческих наук лишь благодаря тому, что разрабатывает онтологически-фундаментальные концепции, а в сфере гносеологии ее задача ограничивается лишь «приложением» диалектики к познанию правовых явлений и процессов. То, что онтологически-фундаментальные концепции обшей теории государства и права имеют методологическое значение для отраслевых государствоведческих и правоведче- ских наук, ни у кого не вызывает сомнения, поскольку теоретически бесспорны и практически доказаны историческим развитием данных наук. Что же касается гносеологической роли обшей теории государства и права по отношению к отраслевым наукам данного комплекса, то речь здесь должна идти отнюдь не о механическом «приложении», а о творческом применении, о таком преобразовании философских законов и категорий, которое позволило бы проникнуть в специфику исследуемых объектов. Если бы такое применение сводилось к механическому «приложению» философских законов и категорий к указанным сферам науки и практики, то повышенный интерес к методологии был бы едва ли оправдан. В том- то и дело: применение философских законов и категорий предполагает их «приспособление», «переработку», «преобразование» согласно специфике этих сфер. Подобно этому, общая философия «переплавляется» в философию права как в одно из основных направлений общей теории государства и права (точнее, общей теории права и государства).

Из изложенного очевидна наша позиция о единстве, органической связи, взаимодействии и проникновении друг в друга онтологического и гносеологического направлений (частей) общей теории государства и права — социологии права и философии права.