Сварог и Даждьбог в хронике Иоанна Малалы

 

Славянское язычество

 

 

Сварог и Даждьбог в хронике Иоанна Малалы

 

 

 

В то же время есть возможность рассмотреть еще один источник, касающийся высшей мифологии южных славян (а не восточных, как это почти повсеместно принято считать).

 

Это глоссы, вставленные в славянский перевод хроники Иоанна Малалы X или XI века и приписанные к записи 1114 года Повести временных лет в ее третьей редакции, возникшей, по мнению А. А. Шахматова, в 1118 году.

 

Они содержат имена двух славянских божеств Сварога и Даждьбога (Дажь-бога). Рассказ, благодаря которому мы имеем оба этих имени, начинается в конце первой книги хроники Малалы, где, впрочем, оба имени не были вставлены в перевод. В этом месте переводчик рассказывает, как после потопа и рассеяния народов царствовал (следует понимать, в Египте) сначала Мест- ром, после него Иеремия (Гермес), а затем Феоста (Гефест), которого египтяне называли богом180. Только в продолжении повествования Малалы (уже во второй книге) славянский перевод упоминает оба мифологических имени, как следует далее181 :

 

По умрътвии же Феостов, егож и Сварога наричить [вм.: наричуть] и царствова египтяномъ сынъ его Солнце именемъ, егожъ наричють Дажьбогъ (а именно 7477 дней, так как не умели считать по годам). Солнце же царь сынъ Свароговъ еже есть Даждьбогъ б*Ь мужь силен (услышав о супружеской измене некой богатой египтянки) хотя Свароже отца своего закона рассыпа- ти (сурово наказал пару, уличенную в блудодеянии). Якожъ рече Омиръ творець о немъ, акы Дажьбогъ рече обличи Афродиту блудящу съ Ариемъ (за что понесла наказание). По умертвиижъ Дажьбожьи, сына Сварогова, царствова египтяномъ...

 

После смерти Гефеста, которого зовут и Сварогом, царствовал у египтян сын его Солнце (Гелиос), которого называют и Дажьбогом... Солнце же царь, сын Сварогов, который есть Дажьбог, был сильным мужем... не хотел нарушать закона своего отца Сварога... Как сказал поэт Гомер о нем, Дажьбог обвинил Афродиту в блудодеянии с Аресом... После смерти же Дажьбога сына Сварогова царствовал у египтян Сосис182.

 

Летописное переложение183 имеет некоторые отклонения от приведенного выше текста, к которым мы еще вернемся. (Отметим сразу только, что в этом переложении имена Сва-

рога и Дажьбога были включены также и в заключительный отрывок из первой книги Малалы). В научной литературе спорным был вопрос места и времени вплетения в перевод мифологических глосс о Свароге и Даждьбоге. К. М. Оболенский считал, что эти имена появились у болгарского переводчика Малалы X века, и это мнение разделял Г. Крек и другие исследователи184.

 

Вопреки мнению этих исследователей В. Ягич доказывал, что глоссы возникли в Новгороде, поскольку перевод Малалы содержит также балтийскую мифологическую вставку с мифом о Сови и упоминанием о (литовских) богах «эллинского» происхождения185. По убеждению Ягича, обе эти мифологические вставки, славянская и балтийская, своим содержанием указывают на ту же самую руку, а поскольку болгарский переводчик не мог писать о верованиях балтов, автором обеих вставок был русский переписчик. Тезис о русском происхождении славянских мифологических глосс в переводе Малалы встретил всеобщее признание, а Брюкнер подтвердил его новым аргументом, заключив, что болгарская литература бежала «как от огня, в своей греко-церковной исключительности от всяких упоминаний о турецком или славянском язычестве на болгарской земле»186.

 

 Исследования другой проблемы — хронологической — принесли прямо сенсационный результат. Шахматов, анализируя Повесть временных лет, установил implicite terminus ante quem славянских глосс: коль скоро отступление из Малалы было включено в текст третьей редакции этого памятника, датируемой 1118 годом (как он доказал), глоссы должны были быть еще более ранними. Брюкнер не сомневался, что глоссы вписала русская рука в XI веке187. Эти хронологические границы, хотя сами их авторы и не стремились к этому, свидетельствовали против концепции Ягича о происхождении славянских глосс и балтийской вставки о Сови от одного и того же лица, так как следует исключить интерес русских авторов XI века к литовской мифологии ввиду еще слабых контактов Новгорода с Литвой и отсутствия каких-либо упоминаний в источниках о подобном интересе. Текст о Сови вместе с литовской мифологической вставкой указывает на XIII век, в чем отдавал себе отчет уже Оболенский. Это противоречие между датировкой славянской и балтийской вставки пытался преодолеть В. Й. Мансикка, выдвинувший неожиданный тезис, что не только балтийская вставка188, но и славянские глоссы попали в хронику Малалы в 1262 году, то есть где-то в Литве либо в Западной Руси189.

 

Столь поздняя датировка и определение Руси в качестве места возникновения славянских глосс требует серьезных оговорок.

 

Русские источники вообще не знают (кроме упоминания во вставке из Малалы) имени Сварога, хотя мифологических источников в этой стране множество; Даждьбог появляется в этих источниках два раза: в Повести временных лет и в Слове о полку Игореве, и в обоих случаях имеет скорее литературное происхождение190. Молчат о них средневековые русские проповеди (знают только огонь под именем «Сварожича»), а русским летописям XII—XIII веков вообще чужды имена божеств, взятые из повседневного языка. И Мансикка отдавал себе отчет в том, что его заключение не соотносится с тем, что мы знаем о русском мировоззрении XIII века, и утверждал, что вставленные имена Сварога и Даждьбога были только пустыми, ничего не значащими именами191.

 

Однако это утверждение трудно согласовать с функцией обоих этих имен в переводе Малалы. Если автор глосс заменил в переводе такое понятное слово, как Гелиос, именем Даждьбога, то ясно, что оно вызвало в его сознании определенную ассоциацию и что он ожидал соответствующей реакции в воображении читателя. Иначе говоря, славянские глоссы попали в перевод Малалы в среде, знающей имя Сварога, и в то самое время, когда их мифологическое содержание еще не стерлось повсеместно в памяти. В то же время на Руси в момент составления третьей редакции Повести временных лет имя Сва- рог считалось чужим, по крайней мере, в представлении автора записи 1114 года, так как он к словам перевода Малалы (в книге I) о Феосте (Гефесте) дописал собственную глоссу: «которого также Сварогом звали египтяне» (иже и Сварога наре- коша егупьтяне), а в дальнейших, также собственных глоссах еще раз отметил после упоминания об установленных «Феос- том» наказаниях за блудодеяние: «потому прозвали его Сварогом и благословили его египтяне»192.

 

Иными словами, он решительно считал Сварога египетским королем-божеством, и хотя, наверное, знал, что на Руси называли огонь Сварожичем, не сделал вывода о славянском происхождении обоих этих имен. Автор глосс из перевода Малалы не дал основания для этой путаницы, не убедил в египетском происхождении этого имени, которое использовал в глоссе только в качестве собственного объяснительного комментария к имени Феоста. Таким образом, очевидно несоответствие между летописной записью 1114 года и мифологическими глоссами в переводе Малалы, что говорит о том, что эти глоссы вышли из-под пера болгарского переводчика, который воспринимал Феоста как Сварога и по крайней мере не производил последнего из Египта.

 

 О болгарском происхождении глосс о Свароге говорит еще одно обстоятельство: автор глосс называет Даждьбога дважды «сыном Свароговым» (сынъ Свароговъ, сына Сваро- гова), в то время как во всей северной части Славянского мира его назвали бы «Сварожичем». В Болгарии же соответствующий суффикс (на *itjo) был забыт193. Не кажется убедительным также аргумент Брюкнера против болгарского происхождения автора глосс, вытекающий из того, что болгарская литература вообще избегала элементов славянской мифологии. В действительности ее позиция вовсе не была такой бескомпромиссной, ведь использовались в ней определения славянских демонов (и богов) в форме «бесы».

 

Так например, Козьма Пресвитер в произведении, направленном против богомилов, (датированном, скорее всего, около 969— 970 года)194 не раз упоминает «извечного врага нашего — дьявола», являющегося христианским понятием195, но вспоминает также, не без некоторого пренебрежения, о бесах (которые креста Христова не боятся, тогда как и еретики рубят кресты и делают из них свои орудия)196. В наших глоссах выступают два конкретных имени Сварог и Даждьбог, однако не как определения славянских божеств, а как славянское объяснение к именам греческих богов, почитаемых в Египте. В этом специфическом контексте выдвинутое Брюкнером препятствие не кажется убедительным.

 

Против русского происхождения имени Сварожича говорит еще одно обстоятельство. Список богов князя Владимира, составленный игуменом Никоном (о чем мы еще будем говорить), не включает Сварога, и было бы неправдоподобно, чтобы Никон опустил верховное божество, если бы знал о его существовании на Руси. Это значит, что не только около 1118 года, но и на полвека раньше в Киеве не существовало воспоминаний о культе Сварога, что дает основание исключить этого бога из восточнославянского пантеона. К подобному выводу, но на основании иных предпосылок пришел знаток проблемы восприятия византийских хроник в славянской литературе М. Вейнгарт, отвергший версию русского перевода Малалы по причине ранней даты его возникновения — самое позднее в XI веке, когда, по его мнению, Русь еще не была подготовлена к переводам. Поэтому он не сомневался, что хронику перевели в Болгарии, скорее всего, спустя некоторое время после смерти царя Симеона197. Мы не согласны с аргументацией этого автора. В Киеве оживленная работа по переводу с греческого шла уже при Ярославе Мудром, о котором Повесть временных лет писала: «И собрал писцов многих, и переводили они с греческого на славянский язык. И написали они книг множество, ими же поучаются верующие люди и наслаждаются учением божественным». (1037). Возникает даже вопрос: не осуществили ли в Болгарии перевода только первых книг Малалы (с мифологическими глоссами) и не довели ли перевод до конца уже писцы Ярослава Мудрого, на что может указывать хорошее знание этого произведения на Руси?

 

Итак, мы получаем данные о трех южнославянских божествах. От Прокопия мы узнали о «едином» боге, которого мы охотно отождествляем с Перуном, что, возможно, подтверждает глосса из славянского перевода Жития Александра Великого, в котором Александр назван сыном Перуна — сам же Александр объявил себя сыном Зевса198, если это замечание сделано болгарским автором, а не русским, как считал Ман- сикка. Из славянских глосс в переводе Малалы мы получили имена двух следующих богов — Сварога и Даждьбога Сварожича, имя которого сохранилось в южнославянском фольклоре199, а это дает основание полагать, что указанные в глосах божества почитались не только в Болгарии, но и у всех южных славян.

 

Поскольку культ Даждьбога явно был связан с солнцем, остается загадкой только значение Сварога. Некоторые данные дают основание решить эту проблему, отождествив Сварога с огнем. В глоссе в переводе Малалы Сварогом называется Гефест, который в изначальном, основном значении был обожествленным огнем и только затем стал исполнять в мифологии функцию божественного кузнеца200. Более того, на Руси Сварожичем называли огонь, причем, как доказал Брюкнер, «Сварожич» — это деминутив от «Сварога»201. Казалось бы, Сварог мог считаться «великим огнем», а земной огонь признавался «огнем малым». Однако оба эти указания рождают серьезные сомнения. От какого же огня могло происходить Солнце, если оно само было величайшим доступным взору огнем, греющим всю землю? В литовском мифе солнце выковал кузнец, но ни греческая, ни славянская мифология не знают этой версии, может быть, даже заимствованной у финнов202 . Гефест в глоссе был отождествлен со Сварогом не потому, что означал огонь, и не по причине сво>- его кузнечного ремесла, но как отец Даждьбога-Солнца; автор глоссы знал, что Даждьбог был сыном Сварога, а потому именно Гефеста, отца Гелиоса, он без колебаний определил как Сварога. Ведь существовала египетская версия, без со^- мнения, известная сирийцу Малале, о Гефесте (Птах) как отце Гелиоса — эту версию, скорее всего, механически и перенес на почву славянской мифологии болгарский автор203 .

 

С наибольшей вероятностью примем, что отцом Сваро- жича было небо, или Сварог, который представлял в славянской религии элемент индоевропейского прототеизма. Известно, с каким успехом небо выступало в роли родоначальника богов, например, в греческой мифологии. Что же касается «Сварожича» в деминутивном значении, то С. Урбаньчик обратил внимание, что «уменьшительная функция суффикса — ич-(-иц-) была бы чем-то исключительным»204, а следовательно, существует очень малая вероятность, что предположение Брюкнера верно. В то же время ничто не мешает признать, что восточное славянство сохранило древнее определение огня как Сварожича, хотя наверняка задолго до XI века там перестали употреблять имя Сварога, а со временем и вовсе забыли о его значении205 . Наряду с этими двумя Сварожичами, Давдь- богом-Солнцем и Огнем, третьим Сварожичем мог быть месяц, или сын князя = государя206 , если титул князя был присвоен Сварогу аналогично германскому Тивазу, определенному Тацитом как regnator omnium deus. Однако предположения относительно месяца не имеют подтверждения в письменных источниках207 .

 

Вряд ли южнославянский пантеон насчитывал более трех божеств. Автор глосс в славянском переводе Малалы нашел в нем множество греческих мифологических персонажей, и если он воспользовался случаем вставить славянские аналогии только в двух местах, то эта его сдержанность говорит не в пользу существования развитого пантеона в традиции этой ветви славян. Четвертое божество, Огонь Сварожич, почитаемое на Руси, не было собственно антропоморфным богом, а только обожествленной стихией, как Гефест, прежде чем превратился в антропоморфного божественного кузнеца. Точно так же и Даждьбог Сварожич мог быть только обожествленным небесным телом. Если бы мы приписали Даждьбогу характер бога (антропоморфного), это был бы чуть ли не единственный признак преобразования южнославянского прототеизма в политеизм.

 

Итак, два главных божества, Перун и Сварог, были различными трансформациями одного и того же изначального индоевропейского божества неба. Трудно предположить, чтобы обе эти трансформации произошли внутри одной и той же группы славян. Было бы справедливо, если бы старшего на балканской почве Перуна мы приписали антам и склавинам, неизвестного же еще Прокопию Сварога следует отнести к несколько более поздней колонизации полуострова западными славянами — хорватами, ободритами, сербами. Таким образом, у южных славян культ неба развился в двух образах, что было результатом пересечения двух потоков переселенцев, а не политеистической тенденции. Происхождению Перуна и Сварога у северных славян будут посвящены наши дальнейшие рассуждения.

 

 

К содержанию книги: Религия славян и ее упадок - 6-12 века

 

 Смотрите также:

 

СЛАВЯНЕ. Религия славян. Славянское язычество 

 

Язычество славянские боги Перун, Велес, Род...

Исключительный интерес представляет та периодизация истории славянских верований
Вера в единого верховного бога явилась основой позднейшего христианского монотеизма.