Князь Ярослав Мудрый. Уставы и грамоты Ярослава политика

 

Древняя Русь

 

 

Князь Ярослав Мудрый. Уставы и грамоты Ярослава

 

 

 

Впрочем, есть основание думать, что в основе наших летописных рассказов лежат записи современные или почти современные. Один из важнейших выводов работы А. А. Шахматова «Разыскания о древнейших летописных сводах» — установление момента возникновения древнерусского летописания и в Киеве, и в Новгороде при Ярославе. В частности, возникновение новгородского летописания Шахматов связал непосредственно с событиями 1015/16 г. События эти пробудили самостоятельную политическую жизнь Новгорода и вместе с тем его историческую письменность. Однако первоначальный текст записей до нас не дошел, а вошел в состав Новгородского свода и Повести временных лет уже скомбинированной редакцией из новгородских и киевских источников со значительной путаницей порядка событий и кое-какими добавками, домыслами сводчиков. Только сопоставляя их между собой и с западными источниками, можно выяснить их порядок.

 

Момент кончины Владимира застал Ярослава готовым к войне с отцом. Он «кормил» у себя много варягов, призванных «из-за моря»; но поход не состоялся, а варяги начали «насилье дЪяти новгородцамъ и женамъ ихъ», чем вызвали восстание. Ночью новгородцы напали на Поромонь двор, где жила наемная варяжская дружина, и перебили ее, воспользовавшись отсутствием Ярослава, который был в ту ночь на Ракоме, в пригородном княжом селе. Ярослав вернулся и отомстил — призвал будто для переговоров — и избил у себя на дворе — кого? Новг. I летопись дает текст: «Собра вой славны тысящу, и обольстивъ ихъ исЪче, иже бяху варягы ти исЪклЪ, а друзии бЪжаша изъ града». Повесть временных лет: «и позва к собЪ нарочитыЪ мужи, иже бяху иссякли варягы и обльстивъ я исЪче» . А. А. Шахматов восста- новляет (по-моему, неудачно): «и позъва къ собЪ нарочитыя мужа, иже бяхуть исекли Варягы и обльстивъ я, исече вой славьныхъ тысящю, а друзии бежаша из града» 171. А. А. Шахматов сливает, подобно сводчикам-летописцам, две записи. По-моему, выражение киевского книжника «нарочитые мужи» есть перевод слов новгородца «вой славны тысящю», что не значит 1000 славных воев, а нечто иное, указывающее на весьма важный факт существования рядом с наемным отрядом заморских варягов местной новгородской военной организации. Ведь и на юге — несколько позднее — встречаем название народного городского ополчения «тысячей», а по «Уставу Ярослава о мостех» знаем о существовании в Новгороде десяти «сот», т. е. сотен. Название этих сот по личным именам показывает, что едва ли их «сотские» были выборные. А что первоначально сотни имели военное значение, видно, например, из такого известия: «нача [Ярослав] вой свои дЪлити: ста- ростамъ по 10 гривенъ, а смердомъ по гривнЪ, а новгородцомъ по 10 всЪмь».

 

Ярославова дружина наемных варягов стоит рядом с новгородской военной силой, во главе которой новгородское боярство — огнищане князя, очевидно, смешанного варяжского (обруселого) и славянского (местного) происхождения. Эта новая антитеза туземно-новгородского и пришлого скандинавского элементов вызвала взрыв местного самосознания и первых проблесков новгородской политической самодеятельности. Впрочем, А. А. Шахматов устанавливает путем тщательного анализа старейших летописных текстов кое-какие признаки, судя по которым такая самодеятельность старше событий 1015/16 г. Так, новгородскую запись: «и посади [Владимир] Вышеслава НовЪгородЪ; умерщу же Вышеславу, посадиша Ярослава», — он так толкует: «возможно, что Ярослав был приглашен на стол самими новгородцами», а в другой записи: «Ярославу же сущю НовЪгородЪ и уро- комь дающую Кыеву 2 тысящи гривенъ отъ года до года, а тысящу НовЪгородЪ гридемъ раздаваху» 173, — видит указание на то, что и в этих делах Ярослав не один действует, а при участии «людей новгородских». Вождей этой новгородской «тысячи» — нарочитых мужей — и избил Ярослав в отместку за избиение своей наемной дружины на Поромоне дворе. Это столкновение хорошо освещается упомянутыми скандинавскими сагами, которые так резко подчеркивают зависимость Ярослава от заморской варяжской силы.

 

И как раз в момент такого разрыва Ярослава с новгородцами пришло известие о гибели его братьев от руки Святополковых сторонников. Ярославу грозила личная опасность, Новгороду — подчинение враждебному, во всяком случае, чуждому князю. А у них была ведь почва для примирения и объединения в общих интересах: незадолго перед тем Ярослав взял на себя почин освобождения Новгорода от дани Киеву. Примирение и состоялось — Ярослав «сотвори вЪче на поли», вне города, потому что новгородцы были настроены недоверчиво, и убедил их поддержать его в борьбе с братом. Ярослав с новгородцами и варяжским отрядом (видимо, вновь призванным по сбору дани в Новгороде) пошел на Святополка, победил его и занял Киев. Святополк бежал «въ Ляхы», откуда вернулся с Болеславом и польской помощью. Ярослав был в Киеве захвачен, видимо, врасплох, потому что бежал сам-пят в Новгород, а его мачеха и сестры попали в плен к Болеславу. По новгородскому известию, Ярослав, прискакав в Новгород, «хотяше бЪжати за морЪ». Видно, он заморских варягов считал главной своей опорой. Но посадник, назначенный Ярославом при уходе на юг, Константин Добрынич, сын Добрыни, стало быть, двоюродный брат Владимира Святого, с новгородцами его не пустили, а решили сами организовать борьбу с Болеславом и Святополком. Новый поход закончился полным успехом — побежденный Святополк бежал «в печенЪгы», а «Ярославъ иде Кыеву и сЪде на столЪ отця своего Володимира».

 

Новгородский рассказ об этих событиях заканчивался известием о крупной раздаче денег новгородцам и сообщением, что Ярослав «давъ имъ правду и уставъ списавъ тако рекши имъ: по сей грамотЪ ходите, якоже списахъ вамъ, тако же держите». В дошедших до нас летописных сводах за этим сообщением идет Русская Правда. По А. А. Шахматову, первоначальное составление новгородской летописи и было вызвано потребностью «закрепить писанием в летопись тот „учредительный" акт, который даровал Новгороду Ярослав, провожая в 1016 г. из Киева посадивших его на великое княжение новгородцев» 174. Она до нас не дошла. Ведь Новг. I летопись дошла до нас в поздних списках и редакциях, испытавших сильное влияние руководящей роли в летописном деле московского митрополичьего двора, и потому А. А. Шахматов полагает, что замена старой Ярославовой грамоты Русской Правдой произошла «по соображениям не литературным, а политическим». А. А. Шахматов полагает, что большое значение этого акта в жизни Великого Новгорода побудило епископа Иоакима Корсунянина в 1017 г. озаботиться составлением летописи, куда занесены сведения о крещении новгородцев, построении первых церквей, управлении Владимира через Доб- рыню и сыновей, о событиях при Ярославе, объясняющих, как добыта первая княжая грамота Великому Новгороду.

 

Но вскоре Ярослав свел отчасти счеты с руководителями новгородского движения. «И потомъ разгневася Ярославъ на Константина и заточи й»; позднейшие своды (Соф. I, Воскр.) сохранили известие, что Константин Добрынич сослан в Ростов, а на третий год убит по повелению князя в Муроме; это запись старая, новгородская. Такая же запись, сохранившаяся в позднейших сводах, сообщает о второй грамоте Ярослава Новгороду под 1036 г.: «Ярославъ посади сына своего Володимера НовЪгородЪ и епископа постави Жидяту (Луку), и людемъ написа грамоту рекъ: по сей грамоте дадите дань» 60. А с этими двумя Ярославо- выми грамотами новгородцы позднее связывали основы своей политической свободы. По утверждении в 30-х годах XII в. выбора посадника и тысяцкого, до того назначавшихся князем, и вечевой самостоятельности сложилось представление, которое и суздальский летописец высказывает под 1169 г. (Лавр.): «Яко издавна суть свобожени новгородци прадеды князь нашихъ», а в XIII в. князья, которых новгородцы принимали к себе «на всей воле новгородской», целовали им «крест» «на всех (?) грамотах Ярославлих». К сожалению, содержания их мы не знаем. Осторожные ученые, с Соловьева и до А. А. Шахматова включительно, полагают, что это содержание не имело никакого отношения к содержанию Русской Правды, что, вероятно, новгородцы получили лишь «финансовую льготу», т. е. уменьшение дани (согласно 1036 г.). Действительно, несколько сбивчивые замечания летописей об этой новгородской дани говорят по поводу дани, установленной Олегом, что она равнялась 300 гривнам, «яже и ныне дают» (Новг. I) или «еже до смерти Ярославле даяше варягомъ» (Лавр.) и «яже не даютъ» (Ипат.). Тут можно видеть указание, что при Ярославе дань новгородская взималась, но в 10 раз меньшая, чем при Владимире (3 тысячи), а также, что при его сыновьях она вовсе прекратилась (быть может, прекращена в 1017 г., восстановлена в таком уменьшенном размере в 1036 г.). Но если бы к этому сводилось все содержание Ярославлих грамот, странной была бы их роль как «хартии новгородской вольности», которой так дорожили новгородцы в эпоху установления своего народоправства.

 

Восстановление полного содержания этих грамот, конечно, вовсе невозможно по нашим материалам. Конечно, если, как указано А. А. Шахматовым, в одном летописном тексте XVI в. о Ярославе говорится: «дасть им судебную грамоту, почему им ходити», то это, всего вероятнее, просто отражение того, что в подлинных сводах на месте Ярославлей грамоты 1017 г. стояла Русская Правда. Но трудно, казалось бы, сомневаться, что грамота подлинная содержала какие-либо не финансовые только, а и правовые определения. Я думаю, что кое-какие черты этих определений можно найти в древнейшей части Русской Правды — в первых 17 статьях краткой ее редакции. Распространение ее гарантий на «русина и словенина» — важное правовое приобретение времен Ярослава — дело явно новгородское. По-видимому, оно обусловлено сближением новгородского боярства (огнищан) с городскими общинами Новгорода против засилья заморских варягов. Если признать, что я верно понимаю этот момент, то важно его значение и в истории древнерусской княжеской власти. Князь как «начальник дружины» имел в этой «дружине» круг лиц, ему служащих, его огнищан-домочадцев, его гридей, княжих мужей и слуг двора княжого, «отроков», — словом, особый круг лиц, находившихся под особой его, князя, опекой. Все они считались двором (огнищем), домом князя. Отсюда два следствия. С одной стороны, эта «княжая община» стояла обособленно в общине городской (народной) и столкновения между ними были столкновениями двух замкнутых и обособленных миров: весь строй древней жизни вел к тому, что каждая общинная единица — семья (дворище), группа родичей (род) и соседская община (вервь) были своего рода союзами взаимопомощи, взаимной защиты. Они защищали жизнь и имущество своего сочлена, хотя [и мстили] за его убийство кровной местью, но и защищая его, если он сам совершит насилие против мести чужаков. Лишь постепенно вырабатывалась замена кровной мести и иного самоуправства соглашениями о замене ее денежной (имущественной) уплатой, покупкой мира (с обрядом примирения — покоры).

 

Такую же отдельную организацию в ряду других представлял собой и княжой двор с тем отличием, что все его дела касались князя. Поэтому месть за убитого кем-либо княжого человека превращалась в акт карающей княжеской власти, а попытка мести княжому человеку наталкивалась на причастность к такому вопросу князя как покровителя своих людей и потому должна была выродиться в жалобу князю на дружинника-насильника. Тогда князь выступает в другой роли установителя «наряда», общего мира, охраны общественного мира и порядка. Как верховный посредник в столкновении он определяет вознаграждение потерпевшему и кару виновному. Но такова лишь одна сторона дела. А с другой, если каждая община — городская, соседская, семейная — жила своим обычаем, улаживая внутренние дела и трения судом и расправой своих старших, то княжое огнище также управлялось своим обычаем, какой вырабатывался в его среде и находил поддержку в «начальнике дружины» — «князе». Я вижу в древнейшей части Русской Правды черты такого дружинного права, но эти нормы получили тут уже более общее значение, так как новгородцы добились признания той же княжеской защиты, как средства ограничить самоуправство дружины в ее столкновениях с местным населением. Если так, то княжеская власть впервые при Ярославе сперва на новгородской почве получает характер правительственной власти и князь из «начальника дружины» становится «земской властью». Конечно, это только гипотеза, но, по-моему, она естественно вытекает из данных отношений эпохи. Момент этот соответствует и внешнему факту — выходу княжеской власти из Городища на Ярославов двор в Сла- венском конце, близ Торга.

 

Как бы то ни было, в Новгороде Ярослав нашел опору для захвата власти в Киеве. Из братьев только Мстислав остался ему соперником, да и в Полоцке княжат местные князья линии Изяслава Владимировича. Остальные Владимировичи, неведомо как, сошли с исторической сцены. Только кое-что мы узнаем о судьбе Судислава. По-видимому, старые записи сохранили лишь указания на то, что «всади Ярославъ Судислава в порубъ брата своего, ПлесковЪ, оклеветанъ к нему», откуда редакторы позднейших летописных сводов заключили, что Судислав посажен был княжить в Пскове Владимиром Святым (Соф. I, Воскр.). Повесть временных лет отнесла заточение Судислава к 1036 г.; лишь по смерти Ярослава «Изяславъ, Святославъ и Всеволодъ высадиша стрыя своего ис поруба сидЪ бо лЪтъ 20 и 4, заводивъше кресту и бысть чернцемь». Но с Мстиславом дело было труднее. Его Повесть временных лет считает сыном Рогнеды, старшим Ярослава, вторым сыном после Изяслава Полоцкого. Его Владимир послал в далекую Тмутаракань — владение на Таманском полуострове, столь непонятное до сих пор для русских историков. Ведь еще во второй половине XI в. Тмутаракань — русская волость точно «остров за половецким морем», по выражению Грушевского. Волость Мстислава представляет себе Грушевский состоящей из нижнего Подонья, крымских и кавказских волостей. По византийским известиям, в устье Дона существовал «русский порт», 'Рооа'кх; есть указания, что во времена Владимира восток Крымского полуострова с Корчевом — Керчью — был под властью киевского князя, а «кавказские волости» — это область Тмутаракани — греческой Tajiaxapxa на месте греческой Фана- гории. Здесь, в стране обезов (абхазцев), Русь точно на чужбине, оторванная от своей базы. Как забрела сюда русская власть? Иные, например А. А. Спицын, готовы отрицать сколько-нибудь значительную русскую колонизацию в Тмутаракани и считать Мстислава только своего рода «варягом», которого призвали обезы для защиты от соседей, касогов и зихов61. Спицын даже пытался установить, что летописную Тмутаракань надо приурочивать не к Тамани, а к устью Дона и отождествить с «русским портом», который тут указан греческими источниками, но в конце концов кажется, отказался от этого мнения 62. Грушевский собрал все данные в пользу признания прочной власти и прочной русской оседлости в Тмутаракани63. И ее русский характер остается фактом, как бы ни трудна еще была для полного выяснения «тмутараканская загадка». Роль Мстислава — охрана русской власти на юго-восточной окраине, слабевшей под все большим напором печенегов на Южную Русь и от засорения путей к Тмутаракани по суше. Его борьба с осетинами (ясами) и касогами (горное племя — черкесы, кабарда?) укрепила еще на столетие русское господство в Тмутаракани.

 

Утвердившись в Киеве, Ярослав не сразу примирился с отходом Полоцкой земли в особое владение Изяславичей. Брячислав полоцкий напал было (1021 г.) на Новгород, «зая Новгород» и ушел, забрав новгородцев и имение их, но подоспел из Киева Ярослав, разбил его на реке Судомири, отнял полон новгородский. Известия об этом столкновении разбиты и разрозненны. Позднейшие своды (Никоновский) вычитали в своих источниках, что Ярослав, мирясь с Брячиславом, уступил ему Витебск и Усвят. Возможно, что, как и поминают скандинавские саги, Ярослав сперва отнял у полоцкого князя эти волости (Эймундова сага говорит о «соседних с его краем селах и городах»), так что почин нападения шел от Ярослава. Это подходило бы к моменту: утвердившись в Киеве, Ярослав, подобно Владимиру, стремился овладеть всей Русской землей. Но с Брячеславом пришлось помириться ввиду более серьезной опасности от Мстислава. В 1023/24 г. Ярослав был занят на севере, где разыгралось народное волнение из-за неурожая и голодовки — языческое движение под внушением волхвов, которое Е. В. Аничков так сильно выдвигает в своем труде «Язычество и древняя Русь».

 

А в это время завязалась и борьба Ярослава с Мстиславом. Мстислав начал ее с хазарами и касогами, пытался захватить Киев, но «не прияша его кыяне» 64, он же пошел от Киева и «сЪде на столе Чернигове», собрав для дальнейшей борьбы северянское ополчение. Это первое наше известие об организации определенной власти в Чернигове над Северской землей, к которой и впредь тянет также Посеймье и Подонье с Тмутараканью. Ярослав как обычно «посла за море по варягы» и призвал целую их дружину с Якуном (Хаконом). Летописи рассказывают о победе, не очень решительной, Ярослава при Листвене 175 (к северо-западу от Чернигова); но «не смяше Ярославъ ити в Кыевъ, дондеже сми- ристася». Мстислав засел княжить в Чернигове, Ярослав же — в Новгороде, а в Киеве «беяху. . .мужи Ярославли». Этот факт, сохраненный в Повести временных лет, опять подчеркивает, что центр силы Ярослава и его главная опора — на севере, в Новгороде; лишь через год Ярослав «совокупи воя многы и приде Кыеву, и створи миръ с братомъ своимъ Мьстиславомъ у Го- родьця»; помирились на том, что они разделили по Днепр Русскую землю; Ярослав «прия сю сторону, а Мьстиславъ ону». И долго живет среди русских князей традиция такого раздела Русской земли Днепром на две «стороны» — восточную и западную.

 

Ярослав сосредоточил свои усилия на укреплении за собой западных пределов. Ходил он на чудь и поставил город Юрьев на реке Онбоже (Эмбах) на запад от Чудского озера для обороны Псковской волости; и на севере по усмирении «восстания волхвов» в Поволжье начал систематическое покорение севера (1032 г. — поход Улеба на заволоцких финнов, 1042 г. — Владимира Яро- славича на ямь); взял Белз и ходил на ляхов с помощью Мстислава, чтобы вернуть Руси червенские города, захваченные Болеславом; укрепляет и заселяет бассейн реки Роси, отодвигая от Киева южную границу.

 

По смерти Мстислава (бездетного: сын его Евстафий умер раньше), в 1036 г., «перея власть его всю Ярославъ и бысть само- властець РусьстЪй земли», — так оценивает этот момент книжник XI в. Тогда же Ярослав и брата Судислава «всади в поруб».

 

Этот период борьбы закончил образование территории Киевского государства. Как видите, ее центр больше в Новгороде, чем в Киеве. С большой постепенностью и в несколько приемов — от Олега до Ярослава — завершается утверждение за Киевом значения «матери городов русских».

 

Только в 1037 г. может Ярослав развернуть тут свою деятельность организатора. Киев он застал в виде небольшого укрепленного города на «горе Киевской»; еще то место, где он соорудил соборный храм св. Софии премудрости божией, «бЪ тогда поле вне града». Ярослав «заложи городъ великий», Золотые врата с Благовещенской церковью на них, потом церковь св. Ирины (мира) и монастырь св. Георгия. Княжеская власть при нем вышла из Городища в Новгород — на Ярославово дворище, так и в Киеве она вышла из малого города , становясь земской, городской властью.

 

Время киевского княжения Ярослава (1036—1054 гг.) — решительная эпоха в истории политического и церковного строя Киевской Руси.

 

Основы гражданской и правительственной организации, сложившиеся в Новгороде, перенесены на юг. Новгородская Правда стала Русской Правдой. Традиция старых списков Русской Правды указывает на ряд правовых норм, восходящих к установлениям Ярослава: «То ти урок Ярославль», «Суд Ярославль Володимеричь, а ино все якоже Ярослав судил, тако же и сынове его уставиша», «а се покони вирни и были при Ярославе» и т. д.

 

 У нас нет серьезных оснований подозревать историческую верность этой традиции 177. [А традиция эта снова приводит нас к пресловутому вопросу о «происхождении Русской Правды». Различие вопроса о «записи» и о происхождении самого права, слияние «дружины» с городской общиной в общем правовом строе и обособленность «дружины» от народной общины. Генезис норм Русской Правды — «покон вирный», разнородный состав норм. Компромиссный характер старейших княжих «уроков» и «уставов»: соглашение с дружиной и с населением. Суд князя. Народно- обычное и княжеско-уставное (996 г.) право].

 

Что сделано Ярославом? Трудность реставрации княжого управления при Владимире и Ярославе — в крайнем недостатке источников прежде всего для представления о порядке народного быта, который князья нашли существующим при утверждении своей власти на Руси. В первой половине своего курса я подробно разъяснял, почему считаю невозможным признать общепринятое воззрение, будто на Руси чуть не в VIII в. сложился уже законченный строй «городских земель-областей», в который явились «призванные» князья как «наемные» защитники земли. След «земской» власти, стоящей рядом с княжескими властями, видят обычно в «старцах градских» или «старейшинах по градомъ», о которых упоминают рассказы про Владимира. Рассказы эти, как они сохранились в Повести временных лет, упоминают о пирах Владимира, на которые он созывал людей, названных раз так: «боляры и старцы градские», другой раз так: «боляры своя и по- садникы, старейшины по всЪм градомъ» (и старейшины), а третий раз так: «боляре и гриди и сотские и десятские и нарочитые мужи», и еще: «боляры своя и старЪишины своя, и посадники своя по всемъ градомъ своимъ». В этих «старцах» думают видеть руководителей местного общества, то богатых представителей торгового капитала (Ключевский), то землевладельцев (Владимирский- Буданов). Но с этой терминологией надо обращаться осторожно. Три приведенных текста приходится рассматривать как параллельные, а тогда «старцы градские» окажутся истолкованными в терминах «посадники» и «сотские».

 

Строить на этой терминологии представление о «земском боярстве» в отличие от «княжого боярства» слишком смело, так как такого противопоставления не знает древняя Русь, как и самого термина «земский» в применении к боярину или иному «нарочитому мужу». Исторически мы имеем дело только с княжими мужами, княжескими посадниками; если отличать от них «старейшин по градом», то основание для такого отличия можно найти, например, в рассказе об осаде Белгорода печенегами, где под 997 г. белгородские «старейшины градские» упоминаются во множественном числе. Но и тут это должностные лица, управляющие «людьми», и прежде всего должностные лица городские; никакого прямого отношения их к земле и ее населению мы не видим. В рассказе летописи о борьбе Ярослава новгородского с Свято- полком в Новг. I видим старост, которые отличны от смердов тем, что получают от Ярослава по 10 гривен, тогда как смерды по гривне; они равны в получении по 10 гривен новгородцам. И правильнее представлять их себе новгородскими начальниками ополчения смердов, чем их «представителями»; это более соответствует сильной власти главного города, с тех пор как в нем утвердилась княжеская власть над пригородами и сельским населением. Ведь немногим позднее мы видим ослабление этой зависимости пригородов, ее сравнительно слабые пережитки в традиции русского севера — новгородского и ростовского, а на юге, в Киев- щине, власть главного города над второстепенными городами всецело в руках князя и даже термин «пригород» к ним вовсе не применяется.

 

Общий исторический вывод, на котором я настаиваю, — невозможность вывести княжеско-дружинный строй, а также исторически нам известный строй городских областей, земель-княжений, из племенного быта как продукт его органической эволюции. Разрушение племенного быта напором новых княжеско-дружин- ных сил было настолько полным, что наши исторические источники о нем не сохранили сколько-нибудь ясных свидетельств. А это значит, что его формы были слабо развиты, что отнюдь не научным является весьма распространенное у нас представление, будто «князья-варяги застали везде готовый государственный строй» (Владимирский-Буданов). Все основные элементы этого строя — значение главного города, «военно-правительствен- ная старшина» (термин Ключевского), сотские и сотни, — все это является новообразованием на развалинах племенного быта, созданным деятельностью княжеской власти. О происхождении и характере веча поговорим особо, когда с ним исторически встретимся. До смерти Ярослава о нем и помину нет.

 

На основах, заложенных Владимиром, Ярослав завершил строение Киевского государства. Он правит подвластными городами через посадников или сыновей своих, заново стягивая власть над всей Русью к киевскому центру. Только Полоцкая земля осталась отрезанным ломтем, особой вотчиной «Рогволо- жих внуков», местной княжеской династии ж.

 

Таким же завершителем организации Киевского государства выступает Ярослав и в церковных делах. В 1037 г. Ярослав заложил соборный храм св. Софии премудрости божьей, в 1039 г. состоялось его освящение (надо принять эту поправку к странной ошибке Повести временных лет, будто в 1099 г. «священа бысть церковь святыя Богородиця, юже созда Володимеръ, отець Ярославль», митрополитом Феопемптом). Этот момент совпал с установлением митрополии русской, вошедшей в состав константинопольского патриархата. «И бЪ Ярославъ любя церковный уставы», — восхваляет его книжник-летописец, подчеркивая заслугу уставной организации церковного управления по греческому образцу. «И церкви ставляше по градомъ и по местомъ, поставляя попы и дая имъ урокъ отъ именья своего». «При семь нача вЬра христьяньска плодитися и расширятся, и черноризьци почаша множитися, и манастыреве починаху быти» |78. Мы уже видели в прежнем изложении, как трудами Приселкова, Никольского выясняется подлинный перелом в ранней истории русской церкви и древнерусского христианства с переходом власти в руки Ярослава. Русь тесно примыкает к Византии, к ее церковным и культурным влияниям (Илларион). К тому же для постоянных сношений с Византией благоприятно складывались дела в степях.

 

В 20-х годах XI в. печенеги притихли; их сила слабеет, разлагается. Набег на Киевщину в 1036 г. — последний порыв их слабеющей энергии. С востока их теснила новая орда — узы-торки. Печенеги отброшены после победы над ними Ярослава к Дунаю и за Дунай, пока разгром их орды в 1092 г. половецкими ханами Боняком и Тугорканом не положил конец их историческому бытию. Их остатки частью поглощены половцами, частью вошли в состав Византийской империи. Эти поздние судьбы их .изучены В. Г. Васильевским в труде «Византия и печенеги» 65,179 . Укрепленная южная граница Руси продвинута южнее — с реки Стугны на Рось, где Ярослав построил город Юрьев.

 

Значительность окрепшей при Ярославе Киевской державы характеризуется широтой международных ее отношений. Особенно тесны связи скандинавские. Отсюда Ярослав призывал военную силу; у него живет Олав Святой с сыном Магнусом, вынужденный бежать из Норвегии (пока с русской помощью не вернулся к власти); при дворе Ярослава жил и Харальд — Hardraade, будущий норвежский король, женатый затем на Елизавете Ярославне (не известной русским источникам).

 

Известна Анна Ярославна, французская королева, супруга Генриха Капета, мать короля Филиппа I, по второму браку графиня де Крепи. Переговоры с Генрихом III, императором Священной Римской империи, о женитьбе его сына на дочери «русского короля» не увенчались успехом, но Святослав Ярославич женат на сестре епископа Бурхардта трирского, Изяслав Ярославич — на германской принцессе Гертруде; за какими-то русскими князьями были замужем дочери маркграфа саксонского Одона и графа штадского Монольда. Эти отношения показательны для места, какое Киевская Русь заняла в тогдашнем политическом мире.

 

 

К содержанию книги: Лекции по русской истории

 

 Смотрите также:

 

князь Ярослав Мудрый - летопись на древнерусском языке

И бе Ярослав любя церковныя уставы, попы любяше по велику, излиха же черноризьце, и книгам прилежа, и почитая е часто в нощи и в дне.
После смерти Ярослава Мудрого князь Всеволод пытался установить контакты с. половцами, но безуспешно.

 

 етопись на древнерусском языке Ярослав I Владимирович Мудрый - Новгородский князь.  князь Ярослав Мудрый

 

князь Ярослав Мудрый - книгописцы князя - летопись на...  договорная грамота Новгорода свеликим князем тверским...

 

Откуда мы знаем о прошлом

...известие том, что в награду за помощь на войне Ярослав Мудрый дал новгородцам «Правду и Устав», т. е. закон, в котором князь вынужден был
К 1137 г. относится другой документ — грамота новгородского князя Святослава Ольговича, из которой видно, что при этом князе...

 

Законодательство Киевской Руси. Правовые идеи юридических...

 

КИЕВСКАЯ РУСЬ. Закон князя Ярослава Мудрого. Князья Борис...

По ряду (закону) Ярослава Мудрого после смерти великого князя наследником.
Существовало три категории таких людей: попов. сын, что грамоте не выучился, купец задолжавший и смерд (крестьянин), от.