Право в Древней Руси 10-12 веков

Старейшинство киевского князя и великое княжение

Старейшинство, которое, кстати сказать, никогда в памятниках Киевской Руси не обозначается термином «великое княжение»  , не имело реальной основы в «общеземском значении политического средоточия Руси», какое, например, В. О. Ключевский приписывает городу Киеву. Такой основой для старейшинства Киев мог бы стать, если бы действительно был «политическим средоточием» в смысле центра политической власти над остальными волостями русской земли. А таким он был только для небольшой киевской волости. Остальные никогда не управлялись из Киева, даже те, какие принадлежали в данное время киевскому князю, сажавшему по городам сыновей или посадников.

Мало того, все развитие киевской жизни в рассматриваемый период, подъем влияния местных общественных сил, выразившийся в значении веча как самостоятельного фактора киевской политической жизни, надо понять как одно из условий падения старейшинства киевского князя. Иначе было во времена до Ярослава, когда все восточное славянство подчинялось нераздельной, хотя и внешней, власти киевского князя, и Киев можно было рассматривать как центр создававшегося государства. Но раздел владений, принесенный эпохой сыновей Ярослава, и затем индивидуализация киевских интересов пошатнули «общеземское», центральное значение киевского князя. С первого самостоятельного выступления киевского веча (изгнание Изяслава, провозглашение Всеслава, переговоры с Святославом и Всеволодом) оно является выразителем местных, киевских, а не общерусских интересов. В этот период заложены основы влияния киевского веча на политику князей и на преемство киевского стола. И влияние это тем может быть характеризовано, что лицо, занимающее золотой стол киевский, для киевлян — свой, местный князь.

В связи с таким складом киевских отношений стоят как противодействие киевлян образованию наследственного, династического владения Киевом в одной линии, так и на первый взгляд противоположная их тенденция к обращению линии старших Мономашичей в местную киевскую династию: и то, и другое вело к перевесу в Киеве местных интересов над общерусскими, к усилению местного значения киевского князя за счет его старейшинства в земле русской  . Не развившись до государственного властвования в отдельных волостях, в частности в киевской, княжая власть не могла стать той силой, которая создала бы единое русское государство, преодолев раздельность княжого владения и все нараставшую по мере усложнения жизни обособленность русских земель.

«Наша древность, — читаем в начале „Русских юридических древностей", — не знает единого „государства Российского"; она имеет дело со множеством единовременно существующих небольших государств» ()СГ. Это, несомненно, лучшая из попыток установить формальное определение древнерусской государственности, попыток, которые ввиду логической несоизмеримости явлений древней политической жизни и понятий нашего государственного права неизбежно носят условный и искусственный характер стремления выделить из явлений древней жизни те признаки, какие можно без явной натяжки подвести под наше понятие государства.

Литература истории русского права не находит государственной формы у древней Руси как целого, указывая на отдельную волость-землю как на «законченное социальное целое со всеми необходимыми элементами государственности» — своей определенной территорией, населением и самостоятельной верховной властью 1Л(). Форму этой государственности В. И. Сергеевич определяет как «смешанную», в которой участвуют два элемента: монархический, в лице князя, и народный, демократический, в лице веча ш. А попытки определить государственноправовую форму «единства русской земли» не дали удовлетворительных результатов.

Трудно говорить о единстве «государственной» территории древней Руси не только потому, что непрочными оказались ее усилия достигнуть территориального самоопределения, но еще более по ее раздробленности между отдельными волостями-княжениями, не преодолеваемой какой-либо общей властью, действием общего территориального права  . Правда, раздробленность эта не была устойчивой; иногда исчезала обособленность той или иной волости, поглощаемой соседней землей. Но эти «инкорпорации» — явления исключительные, часто временные и не шедшие глубоко Зато чаще видим — и чем дальше, тем больше — обособление все новых и новых волостей-княжений. Трудно говорить о единстве населения древней Руси (в государ- етвенноправовом смысле слова) при медленном усвоении даже общенационального наименования для него, при отсутствии объединяющей его административно-политической организации, при слабости бытовых связей, развивающихся в направлении все большей децентрализации жизненных интересов. Наконец, попытки выработать понятие о единой власти, стоящей во главе древней Руси, пришли к полному крушению, так остроумно оформленному В. О. Ключевским в приведенном выше его определении древнерусской «федерации» как «генеалогической», а не политической.

Намеченное «рядом» Ярослава старейшинство киевского князя не имело в складе древнерусской жизни реальной основы, на которой оно могло бы вырасти в силу, организующую единство всей земли русской.

Не поддержал его и мнимый «очередной» порядок, выведенный из фактов, свидетельствующих именно об отсутствии жизненных условий для развития идеи Ярослава в явлениях княжого владения и междукняжеских отношений  . Не развили единства земли русской и княжеские съезды, хотя на них и возложеныЛюбецким уговором те функции, для которых Ярослав обмыслил старейшинство.

Представляя древние княжения как «суверенные государства», коих суверенные права ограничивались лишь договорами, В. И. Сергеевич изображает княжеские съезды как «собрания независимых государей»  . Такое определение их как нельзя лучше иллюстрирует условный и по необходимости искусственный характер подведения явлений древней жизни под понятия нашего времени. Оно далеко не передает того смысла, какой вкладывался в съезды их участниками и современным им русским обществом. Для своего времени съезды были собранием «всей братьи» или нескольких князей для принятия общих решений, часто вытекавших не из положения князей как носителей власти в той или иной волости, а из присущего им сознания, что они — группа князей, Ярославлих внуков, призванная «блюсти Русскую землю» и принимать решения, не связанные непременно с делами волостей, во главе которых стоят участники съезда. Речам князей на Любецком съезде, когда они «глаголаша къ собЪ, рекуще: „Почто губимъ Русьскую землю, сами на ся котору дЪюще? а Половцы землю нашю несуть розно и ради суть, оже межю нами рати; да нынЪ отселЪ имемся по едино сердце, и блюдемъ РускыЪ земли"», — тесно в определении В. И. Сергеевича. Князья сознавали себя членами более широкого целого, чем отдельные волости, их отчины, и это целое не было для них только суммою отдельных и независимых волостей-княжений. И связь, их объединявшая в XI в., не была только договорной. Это был, скажем словами В. О. Ключевского, «союз невольный по происхождению» — «один из тех средневековых составов, в которых из частноправовой основы возникали политические отношения» и которых, добавим, по существу, не уложить в категории современных понятий государственного права |36.

Присматриваясь к княжеским съездам за время киевского княжения Святополка, отметим прежде всего одну их черту. В Увети- чах и на Золотьче видим только Святополка, Владимира и Святославичей, что не мешает летописцу про второй из этих съездов сказать: «совокупишася вся братья». На Долобьске Святославичей не было, и только к ним, по рассказу летописца, отправлено особое посольство с призывом к предположенному походу на половцев.

Сопоставляя эту черту с тем, что в постановлениях Любецкого съезда отчинами названы только владения потомков Изяслава, Святослава и Всеволода, видим, что составляло основу политической системы данного времени. Перед нами положение, сходное с тем, какое наблюдается в первые годы после- кончины Ярослава. Потомки старших Ярославичей унаследовали не только их отчины, но также их совместное властвование в земле русской.

И этот их союз оказался не более глубоким и тесным, чем союз их отцов. Выше была отмечена изолированность Мономаха при сближении Святополка с Святославичами. Любецкое соглашение не устранило по существу соперничества из-за Киева между отчичами по Изяславе и Всеволоде. Позднее выплыли наружу и притязания на Киев Святославова потомства.

Таким образом, нельзя свести все содержание постановлений Любецкого съезда и выраженных ими междукняжеских отношений к признанию начала отчинного, раздельного владения. Резко отразилось в Любецком ряде это начало, но последовательно оно в нем не проведено, так как отчинами названы лишь владения трех старших Ярославичей по отношению к их потомству. Резко отразилось в нем и падение киевского старейшинства, так как к Киеву применено понятие отчины и киевский князь ничем, кроме первого места для его имени, не выделен из других князей, как не выделяла его и политическая жизнь следующих лет. Но отрицание руководящей роли за Святополком Изяславичем еще не убило до конца представления о необходимости власти, которая защищала бы землю от внешних врагов, объединяя для этого все ее силы, и от внутренних раздоров, умиряя рознь князей-отчичей. Княжеские съезды конца XI и начала XII в., худо ли, хорошо ли, сохранили эту традицию в совместных действиях наиболее сильных князей этого времени.

На итогах этого прошлого стал строить свою систему Владимир Всеволодович Мономах, заняв киевский стол по смерти Святополка и поставив себе целью возродить связанное с этим столом старейшинство в земле русской.