«Эврика» 1990. КОСМИЧЕСКИЕ ТАЙНЫ КУРГАНОВ

Космогонические мифы

НАУКА И МАГИЯ

Героизм пракосмонавтов основан был, конечно же, на вере в целесообразность самопожертвования. Но это была не та вера в волю господню, которая утвердилась в религии и которой у строителей «степных пирамид» еще не было. Самоотреченность героев зиждилась на том представлении о мироздании, которое создавалось усилиями мудрецов: звездочетов, мыслителей, песнопевцев...

Мрак был сокрыт мраком вначале.

Неразличимая пучина — все это.

То жизнедеятельное, чго было заключено в пустоту,

Оно Одно было порождено силой жара.

Вначале на него нашло желание. Это было первым семенем мысли. Происхождение сущего в не-сущем открыли Мудрецы размышлением, вопрошая в (своем) сердце.

Здесь есть и интуитивное постижение космического самозарождения материи, и утверждение о приоритете чувства над мыслью, и уверенность во всепроникающей силе разума, сопряженного с чуткостью сердца. Здесь есть и общее, главное: картина мира, не нуждающаяся в посреднике (боге) между Вселенной и Человеком.

Казалось бы, вполне современный подход... Увы! Подобно первобытному героизму, первобытное мировиде- ние имело качественные отличия от современного, особенно наглядные при анализе научной его стороны.

Зачатки научных знаний и у строителей курганов, и у создателей «Ригведы», да и вообще в первобытных культурах, развивались в двух основных направлениях, сходных, в общем-то, с современными. Первое сводилось к осознанию себя в окружающем мире, а второе — к преобразованию его в своих интересах.

Вершинами познания в этих двух направлениях были зачатки биологии и медицины, математики и астрономии.

Эти направления не противопоставлялись. Глаз живого существа уподоблялся солнцу, дыхание — ветру и так далее: приносимые в жертву тела или туши делились на 12 частей — по числу месяцев года; 9 месяцев беременности уподоблялись ступеням лестницы из одного мира в иной... Такая нерасчлененность реального-воз- можного-нереального соответствовала природе не науки, а магии. Но вместе с тем закладывались основы и для свойственного науке анализа преобладающих связей. Это вызывалось нарастанием противоречий общественного бытия, ведущих от первобытнообщинной к рабовладельческой формации.

Очевидно, что земледельческо-скотоводческая практика и наблюдения за природными циклами породили уподобления покойников ввергнутому в землю или же в матку семени. Известны каменные топоры с изображениями колосков, предназначавшихся для магического «воскрешения» покойника. Однако была и животноводческая, и специфическая жреческая практика, в которых накапливались реальные знания по анатомии и физиологии. Они-то и вели к зарождению медицины.

В «Ригведе» и сопряженных с нею «Атхарваведе» (сборник заговоров) и «Яджурведе» (руководство по жертвоприношеииям) содержатся вполне рациональные сведения о человеческом организма, перечни болезней и их симптомы, а также указания способов лечения. Многократные упоминания о «вратах разума» имеют конкретные археологические соответствия: находки черепов с просверленными и вырезанными отверстиями. Не менее половины таких трепанаций обнаруживают следы прижизненного зарастания и указывают на то, что сложнейшие даже для нашего времени операции на мозге проходили небезуспешно.

Высшим проявлением рационального мышления издревле считалось календарное дело. Общий корень индоевропейских по своему происхождению слов «думать» и «помнить», «луна» и «месяц», «время» и «мерить» указывает на то, что первоначальные календари были лунными. Это подтверждается и археологическими данными: достаточно вспомнить последовательность строительства лунных и солнечных азимутов в Стоун- хендже или же в астральной символике и календарях IV—VIII слоев Высокой Могилы.

Ариям был знаком не только простой 29—30-днев- ный синодический месяц, исчисляемый по видимым фазам Луны, но и сложный драконический, исчисляемый по пересечениям земной и лунной орбит. В их сосуществовании мы убедились при анализе росписи кеми- обинской гробницы под VI слоем Высокой ( 15). В арийском эпосе драконический месяц отразился в сюжете о 50 дочерях Дакши, 27 из которых были отданы Соме — Луне и стали накшатрами («домами ночи») — знаками лунного зодиака.

«Ригведе», как и создателям VIII слоя Высокой Могилы ( 28), был хорошо известен также и солнечный зодиак. В обоих случаях предпочтение отдавалось месяцам благоприятного полугодия, заключенным между весенним и осенним равнодействиями, то есть относящимся к периоду наиболее интенсивной жизнедеятельности и основных сельскохозяйственных работ.

Ввиду разновеликости углов, в которые заключены 12 расположенных у горизонта зодиакальных созвездий, количество последних, проходимое солнцем между началами весны и осени, колебалось на протяжении V— II тысячелетий до нашей эры от шести до восьми. Да и продолжительность «месяцев» была различной — от семи до семидесяти пяти дней, с чем мы и столкнулись при анализе азимутов, отмеченных лучами-дорогами солнцеобразного слоя VIII Высокой Могилы. Такая неравномерность вытекала прежде всего из стремления отметить особыми датами начало сева и жатвы, отела и выгона скота и прочие важные события.

Разновелики были годовые сезоны и даже количество их. Чаще всего их выделялось 3 (лето делилось между весною и осенью), но известны и 4—6-членные деления. Последнее представлено, например, на продольных стенках гробницы под VI слоем Высокой: как и в одном из заклятий «Атхарваведы», между летом и осенью выделены «жаркое время» и «время дождей». Продолжительность сезонов в одном и том же году колебалась от двух до четырех месяцев. Более того, изменялись начала нового года: им могло стать одно из равноденствий или солнцестояний; практиковалось, очевидно, и несколько «новых годов» в течение года. Не с этим ли сталкиваются археологи, путаясь в том, когда же следовало «воскресать» погребенному: на рассвете летнего, куда обращена голова, или же зимнего солнцестояния, куда обращено лицо покойника?

Приверженность неудобному, по нашим представлениям, трехсезонному году объясняется стремлением совместить его с трехступенчатой моделью мироздания: низ — середина — верх. Эта модель соотносилась в «Ригведе» с понятиями бхух (земля, почва), бхувах (атмосфера со светилами), свах (небо с водами). Универсальной моделью Вселенной стало дерево с его корнями — стволом — кроной, а также ноги — туловище — голова человека. Эта модель выражена в захоронениях, где чаще всего окрашены охрой голова и ступни погребенного, а также в курганах, где выделены подземелья (могилы), земля (насыпь), небеса (жертвенники на вершинах).

Курганы же с наибольшей очевидностью показывают, как использовались элементы зачатков науки для всевозможных магических спекуляций. Творцы обряда могли поменять местами «землю» и «небо», могли упрятать «космического странника» под землю, а могли и «вознести» в погребальном костре, могли придать сосуду моделировку Вселенной, а могли наполнить предназначенной покойнику пищей... Такими способами жрецы пытались магически воздействовать на мироздаиие, дабы получить желаемые результаты: своевременные дожди и тепло, торжество жизни над смертью...

Можно упрекнуть древних мудрецов в стремлении уйти от ответов, в заблуждениях, в обмане соплеменников... Да, без этого не обходилось. Однако в общеисторической перспективе магия сыграла, в общем-то, положительную роль, явившись колыбелью абстрактного мышления. Первоначальное же становление науки пошло по пути обобщения практики.

Конкретное и абстрактное — это те полюса, между которыми пульсировало еще не расчлененное на науку, философию, религию, искусство первобытное мировосприятие.

Принято считать, что первобытное мышление было очень конкретным, а культурный прогресс сопряжен с развитием абстрактного мышления. Это верно лишь в общем: в русле поступательного процесса довольно отчетливо выделяются циклы усиления или ослабления того и иного способов восприятия, причем и в древности человеческий разум являл такие шедевры абстракции, всестороннее постижение которых весьма затруднительно даже для современных специалистов.

Такими шедеврами можно считать Стоунхендж, некоторые навесы и гроты Каменной Могилы, Высокую Могилу... Можно понять общий замысел названных памятников, разобраться в деталях, но вот постичь всю глубину взаимосвязей этих деталей не удалось еще никому. Загадки Стоунхенджа не исчерпал даже союз высокопрофессиональных ученых с ЭВМ, не удалось до конца разобраться и в образно-календарпо-математиче- ских закономерностях росписи гробницы 4 из Высокой Могилы ( 15). Гении создали их? Или кому-то из мудрецов повезло обнаружить и удачно отразить объективно существующие узлы мироздания, точки соприкосновения множественных проявлений единой материи?..

Наиболее очевидными отражениями конкретного и абстрактного являются изобразительные памятники. На примере той же Высокой Могилы и окрестных курганов мы видим, как довольно реалистическое изображение быка (Тельца) заменяется копированием одной головы, которая затем превращается в символ в виде круга с дугою-рогами и рассредоточивается впоследствии отдельными костями натуральных быков; видим, как жертвенные люди заменяются весьма схематичными каменными изваяниями, а затем обряд жертвоприношения переносится на самих погребенных; видим, как сосуществуют все перечисленные детали обрядов.

Собранием абстракций можно считать испещренную всевозможными знаками Каменную Могилу. Характерно, что ранняя композиция на своде «Грота быка» составлена из реалистических изображений животных и человека, но «оживлена» абстрактными лунками и прочерками; последующая же композиция иа карнизе составлена из абстрактных черточек, зигзагов и других геометрических фигур, но местами подкреплена довольно реалистическими изображениями животных. Подобным образом обстоит дело и с плитами со «ступнями Вишну»: выполненные с различной степенью реализма и детализации, они сочетаются с округлыми и крестообразными солнечными знаками, а также с передающими энергию действия линиями и лунками ( 23, 24).

«Ригведа» тоже содержит выразительные примеры сочетаний и взаимопереходов конкретного и абстрактного. Так, Вишну — «достигающий во все стороны» и создающий тем самым пространство — это, конечно, абстракция. Но миф о возрастании его из карлика в гиганта, делающего при этом три шага, — это уже конкретные образы действия, создающего пространство. А в распространенном эпитете Шипивишта («лысый» старик?) кроется, возможно, намек на вполне определенную категорию людей, приносившихся в жертву.

Абстрактны, более или менее приближены к философским категориям и другие боги «Ригведы». Однако нет-нет да и проступят в «жизненных силах» (асурах) змеевидные существа, в Адитьях — подобие большого семейства, в Сурье — солнечный диск и т. д. И наоборот, в конкретных образах семи рек, сестер, кобылиц скрываются зодиакальные месяцы благоприятного полугодия, в образах колеса и повозки — рита, вселенские циклы, а в образе ярма — символ больших периодов и времени вообще.

Пределы познания — вот оплот магии.

Ничто так явственно не показывает величие, но вместе с тем и ничтожность мировоззрения первобытной эпохи, как космогонические (повествующие о происхождении сущего) мифы «Ригведы».

Они сконцентрированы примерно в десятке из 1028 гимиов и вынесены в заключительный цикл, как итог представлений о мироздании. Но в этом итоге нет структурной схемы и цельности, нет общей теории. Конкретные вопросы происхождения воды, огня, земли, года, ночи и дня и так далее трактуются по-разному:

мудрецы не решают, а выдвигают наиболее вероятные, на их взгляд, решения проблемы возникновения мира.

Откуда это творение появилось:

Может, само создало себя, может, нет —

Тот, кто надзирает над этим (миром) на высшем небе,

Только он знает или же не знает.

Мудрецы допускают, но не уверены в наличии некоего верховного свидетеля, но отнюдь еще не создателя, возникновения сущего. Мир возник сам по себе, из ничего — вот вершина диалектико-материалистического прозрения мудрецов первобытности, названная современными философами «первобытным предматериализ- мом».

В «Гимне о сотворении мира» утверждается приоритет человеческого разума над знаниями богов. Боги появились уже в процессе самосотворения мира, и поэтому не могут знать о начале начал. А вот мудрецы, те «происхождение сущего в не-сущем открыли... размышлением, вопрошая в (своем) сердце». Заметим, что не к логике, но к эмоциям (к «сердцу») обращено высшее напряжение первобытной мысли. Но и логики оно не бежит.

В том же гимне мудрецы приходят к предположению о самозарождении мира вследствие сочетания его мужского и женского начал, верха и низа (Неба и Земли).

В других космогонических мифах перебираются иные варианты происхождения сущего.

Наиболее распространена версия о космогоническом назначении жертвы. В жертву приносят боги титана Пурушу, сотворяя из его членов землю, небо и прочее; в жертву приносят себя Дакша и Вишвакарман («творец всего»):

Принеси себе в жертву (свое) тело,

(тем самым) укрепляя (его).

О Вишвакарман, укрепляющий себя

жертвоприношением,

Принеси себе в жертву землю и небо!

В качестве изначальной жертвы называется также Вач («речь»), и акт сотворения мира представляется как наречение Вишвакарманом богов и существ, которые подходят к нему чередой.

Этот миф предвосхищает библейский сюжет наречения имен. Характерно, что в Ригведе» «Творец всего» пользуется услугами риши — «сказителей», причем грань между богом и людьми стерта до такой степени, что именно риши и «добыли жертвой богатство, ...создали эти миры».

Невзирая на предположение о полном отсутствии до начала начал чего бы то ни было («не было не-сущего, и не было сущего тогда»), мудрецы все же представляют себе изначальную субстанцию некой хаотической смесью воды и земли, а также огня. Последний выделяется в виде Агни или «Золотого Зародыша», который в течение года носится на поверхности вязких вод, а затем раскалывается (или его раскалывает Индра) и порождает миры.

Интересно такое противоречащее логике построение:

Из пупа Нерожденного торчит Нечто, О которое опираются все существа.

Из полного цикла гимна явствует, что Нечто — это «Первый Зародыш», а Нерожденный — известный нам уже «Творец всего». И получается такая картина: неродившийся еще Творец полуродил зародыш сущего, а об этот фактически несуществующий зародыш опираются несуществующие существа.

Допущение беспредельности связей между всевозможными проявлениями материального мира приводит к понятийному стиранию границ между естественным и сверхъестественным. Это роднит магию с религией. Но если для религиозного сознания характерны слепая вера и подчиненность «воле господней», то магия стремится помыкать богами! Вследствие этого в магии царит культ не божеств, а техники управления ими. Так, в одном из гимнов «Ригведы» читаем:

Наблюдатели Варуны, воодушевленные одинаковым

желанием,

Озирают эти два прочно укрепленных мира...

Провозгласил мне, мудрому, Варуна:

«Трижды семь имен несет корова.

Кто ведает знак (имен), пусть произносит (их) как

сокровенные,

(Если этот) вдохновенный хочет помочь будущему

поколению».

Слова «кто ведает — пусть произносит» представляют собой магическую формулу, распространенную у ведийских ариев и означавшую необходимость определенных сведений и ритуалов, исполнение которых обеспечит достижение желаемого. Со следами таких ритуалов мы сталкивались при рассмотрении «степных пирамид». Один из ярчайших примеров — магическая роспись на стенках гробницы из IV слоя Высокой Могилы (рис 15). Божества включены здесь в циклы года и человеческой жизни, сопряжены со сторонами света и календарными числами... Ясно, что они могущественны лишь в тех пределах, которые им отвели мудрецы.

Важно знать, что боги первобытной эпохи — это не господа последующих классовых формаций, а подобия философских категорий.

В самом деле, кто такие Митра («мирный») и Вару- на («ворчливый», «кипящий», «грозный»), связанные, соответственно, с общественными установками и законами природы? Это, прежде всего, диалектические полюса бытия, затем — первобытная модель правоведения, а уж в последнюю очередь — зачаток привычных нам богов-вседержителей. То же можно сказать об их матери Адити («непрерывном», «бесконечном»), которая символизировала нескончаемые годовые циклы Вселенной...

Теряясь пред тайной происхождения мира, но не отказываясь от попыток ее раскрыть, древние мыслители нередко подменяли ответы цепочкой вопросов:

Кем укреплены огромное небо и земля, Кем установлено солнце, кем — небосвод, Кто в воздухе измеряет пространство, — Какого бога мы почтим жертвенным возлиянием?

На роль творца не подходил ни один из известных богов, ибо их функции были известны и, в конце концов, ограничены. Поэтому творцом мира назывался «Неизвестный бог» или Праджапати («отец существ»), или тот же Вишвакарман («творец всего»), но это были не имена, а эпитеты, которыми наделялись различные боги. Выход намечался в признании Одного или Нечто, который существовал изначально «по ту сторону Семи Мудрецов» (первых риши, составителей гимнов «Ригведы»), «по ту сторону неба, по ту сторону этой земли, по ту сторону богов и асуров», то есть до сотворения мира. Но когда мудрецы начинали развертывать картину самосотворения сущего дальше, то это Одно или Нечто становилось тут же «Зародышем» или «Отцом сущего», то есть превращалось в неопределенность...

Археологические соответствия ведийским представлениям о происхождении мира были рассмотрены выше — это следы космогонических ритуалов в воронках курганов, а также соответствия образам Адитьев, Вишну и других божеств. Образам Одного или Нечто соответствуют идолы и сосуды, на которых изображены лй- шенные контуров детали лица; иногда подобные схемы проступают в размещении могил относительно насыпи или даже в планировке насыпей в курганной группе...

Существовало два выхода за пределы познания: запрет на «копание в вечных вопросах» (то есть вовсе не выход, а смиренное признание пределов познания) и разработка техники обхода этих вопросов. Первый путь вел к религии, второй — к магии. Рождающееся из первобытнообщинного строя рабовладение пошло по первому пути, который соответствовал природе государства с его тяготением к запретам и стабилизации. Но путь магии еще долго оставался актуальным; им соблазняются и в наше просвещенное время.

Магия, которую принято считать заблуждением и чем-то вроде примитивной религии, на самом деле... младшая сестра науки! Этот парадоксальный вывод серьезных исследователей необходимо глубоко и правильно понять, иначе мы не сможем усвоить рациональные зерна древних учений.

Оформившуюся лет 300 назад, при жизни Ньютона, науку и уходящую во времена формирования человечества магию роднят представления о единстве мироздания и общая цель: познание законов успешного освоения человеком природы. А разделяют их объем и качество знаний о мироздании, различия путей достижения означенной цели.

Наука занята поиском основных, наиболее вещественных связей, непременно поддающихся экспериментальной проверке и теоретическому обоснованию. Магия же остается на исходной позиции представлений о взаимосвязанности всех элементов мироздания и исповедует возможность практических результатов посредством любого (от физического до мысленного) воздействия на любой из этих элементов. Так, и ученый и маг уверены, что повозка может взлететь. Но для первого такая возможность весьма ограничена (транспортный вертолет, направленный взрыв, ураган), для второго же не существует ограничений, и, восполняя неразвитость логического мышления изощренным воображением, маг легко может представить Большую Медведицу возом, перенесенным на небосвод искрами погребального костра...

Как мы уже отмечали, маги старались избегать вопросы о происхождении и строении мироздания, неразрешимые при тогдашнем зачаточном уровне науки. Их усилия были направлены на разработку обрядов, способных давать власть над «богами» и получать желаемое. Эти усилия были отнюдь не пустоцветом прогресса: они оттачивали абстрактное мышление и тем самым готовили почву для развития научного мировоззрения. И, кроме того, именно магам удалось снять противоречие между жизнью и смертью...

Зарождение науки на рубеже доклассовых и раннеклассовых обществ было обусловлено, с одной стороны, открывшейся перспективой господства людей над природой, а с другой — возникновением небывалых противоречий.

Люди пытались спасти привычную гармонию первобытнообщинного строя, которая зиждилась на уходящем, увы, присваивающем хозяйстве: охоте и собирательстве. Однако усилия образно-интуитивного сознания, присущего первобытному человеку, были неэффективны. Осознать, а тем более видоизменить перемены, вызванные переходом к производящему хозяйству и ведущие от первобытного коммунизма к рабовладению, можно было лишь посредством абстрактно-логического сознания, присущего нашему времени... Но до утверждения такого сознания было несколько тысячелетий. И путь к нему лежал через нарастание противоречий и борьбу человечества с ними, через преодоление дисгармонии общественного бытия, именуемого эпохой классовых формаций.