КРЕПОСТНОЕ ПРАВО И ПУШКИН

ПЕТЕРБУРГСКИЕ ДВОРОВЫЕ. Дворецкий, камердинер, ливрейная прислуга. Конюхи и повара

О горе нам, холопам, за господами жить.

И не знаем, как их свирепству служить!

Власть их увеличилась, как в Неве вода.

Куда бы ты ни сунься — везде господа.

«Плач холопов ХVIII века».

Среди проживавших в Петербурге крепостных крестьян значительную часть представляли весьма многочисленные в начале ХIХ века «дворовые люди».

Часть их жила в столице по выданным им паспортам и платила своим господам обычный оброк, являясь, по выражению Николая I, «ходячим доходом», представляя «класс тунеядный, развратный и наиболее опасный». Остальная часть дворовых жила в столице при своих господах в качестве прислуги. Наибольшее число их насчитывалось, как сообщает К.Веселовский, в Литейной части, заселенной чиновниками, державшими при себе значительное число прислуги. Здесь, в среднем, на каждого дворянина и чиновника приходилось по два дворовых, в Петербугской же части по одному на двух чиновников.

В знатных домах Петербурга штат прислуги бывал «без числа и меры», доходя иногда до ста и даже двухсот человек. Штат Шереметевых составлял 300 человек, Строгановых — 600 и Разумовского — 900. Громадное количество прислуги заполняло роскошный петербургский дворец гр. Браницкой, жены великого коронного гетмана Польши: владевшей 97 000 крепостных, у Всеволода Андреевича Всеволожского (в доме которого на Екатерингофском пр. бывал на собраниях «Зеленой Лампы» Пушкин), в его пригородном имении «Рябова») под Петербургом, числилось до 400 человек крепостной прислуги.

Обычай содержания огромной дворни укоренился в феодальной Руси с давних времен. В 50-х годах ХVII века «челядь» боярина Морозова в Москве состояла, по сообщению И. Забелина, из 700 человек.

В богатых домах все управление прислугой возлагалось на метрдотелей. Иногда это бывали иностранцы, увозившие из России немалый капитал, прослужив иногда всего несколько лет. Так, метрдотель Волконских, Паоли, вывез из России капитал в 45 000 руб. Однако, большей частью, обязанности управителей возлагались на собственных дворецких. В домах больших бар — Нарышкиных, Шереметевых, Строгановых, Куракиных — это были люди «значительные», хотя и крепостные, которым «молодые господа» руку подавали. Но в «строгих» домах даже дворецкий не смел повернуться к барину спиной или прислониться к стене.

Дворецкий, с малых лет находившийся в доме, знал до тонкости все распорядки, хранил ключи и отвечал за все в доме. «Ему надлежит быть человеколюбивым, — гласило старое наставление, — честным, миролюбивым, богобоязненным, равнодушным, свою честь наблюдающим, а не подлым, корыстолюбивым и пристрастным, сердитым и скучным человеком». Получая «барское платье», дворецкий был одет всегда опрятно и важно выступал, в торжественных случаях, впереди всей прислуги, держа в руках фуляровый платок (кроме того он имел полотняный платок для глаз). Бесшумная походка и безукоризненная выдержка дворецкого были обязательны для всякого знатного дома. По утрам, если барин выражал желание осмотреть «аппартаменты» или конюшню, на обязанности дворецкого лежало сопровождение барина. Весь день он был в «разгоне», всем надо угодить, за всем самому усмотреть, каждому до него есть дело.

А наступит вечер дворецкому надо распорядиться — сколько зажечь кенкетов, да свечей в люстрах и бра, карточные столы расставить, в буфете все приготовить, приказать прислуге одеться в парадную ливрею. Гости станут съезжаться — он глаз не спускает с хозяйки, чтобы «В минут» исполнить ее приказание. За ужином строго блюдет, чтобы слуги гостям служили «с приличием», «бессуетливо», с «пониманием», подавая блюдо, выгибали бы локоть «фертом». Запуганные, с изможденными лицами, слуги должны были скользить «неслышной поступью», на лету улавливая отданное приказание.

Пользуясь всей полнотой власти, дворецкий имел право, не докладывая барину, «учить» провинившихся. «С лентяев и пьяниц, — получал он барский приказ, — не спускать глаз, а ежели не работают, кормить березовой кашей; давать ложек пятьдесят. И даже, в крайности, сто, глядя по едоку». Если случалось, что дворецкий был не из «своих», а взятый со стороны какой- либо отставной вахмистр-преображенец, прислуге приходилось тяжело — засекал до смерти. По субботам, в день «обучения нравственности», на конюшнях стоял стон. Выходил приказ: «Отбарабанить». И людей били — «сколько попало, чем попало и по чем попало». Иногда экзекуции происходили в присутствии барина. «Народ разбойник, вор, — оправдывался он перед друзьями, верьте, никакой филантропии не стоит. Да, ведь, русский человек, кроме того, даже любит, чтобы его изредка посекли».

Таких же взглядов держался и целый ряд образованнейших людей того времени. Прославленный поэт Жуковский полагал, что русский палку любит». Согласно недавно опубликованным мемуарам проф. Б.Н.Чичерина, этот просвещенный представитель либерального дворянства пореформенной эпохи придерживался того же мнения. Считалось, однако, что людей секут отнюдь» не для разрушения человечества, а единственно в поправление от распутства и лени». Иной барин своих «людей» не сек, довольствуясь, в качестве исправительной меры, рукоприкладством». «Прибьет и отсылает к барыне, — пишет А. Герцен, — поди, покажи ей свою рожу и скажи, вот, мол, как дураков учат, людей делают из скотов».

В знатных домах поведение прислуги иногда регламентировалось особым «положением». Так, например, «надсмотритель дома» Б. Куракина, по особому «указу», должен был «всего же паче смотреть, чтоб все домовные, а паче лакеи, были во всякой учтивости к приходящим, не токмо вышних персон, но и нижних». На его обязанности было наблюдать, «чтоб между лакеями, также и другими доместиками, никакого дезордину не было». Ему надлежало внушить швейцару — «всех с респектом принимать, не токмо приезжих в каретах, а и приходящих пешком. Всех персон шляхетства вводить в верхний аппартамент. Всех купцов и других артизанов (ремесленников) — в нижнюю камору.

По своему значению в доме, после дворецкого, следовал камердинер, как человек «приближенный» к барину. На обязанности камердинера было «рачительно и верно сохранять врученный ему гардероб, драгоценные вещи и прочее. Часто посылают господа для отдания поклонов и для других надобностей, а к сему потребен человек искусный и знающий. В больших господских домах три камердинера бывает: первый — портной, сей имеет на руках гардероб и белье, ведет ему роспись, одевает господ… Второй — бритовщик, господина бреет, когда прикажут. Кроме сего около домашних служителей отправляет лекарскую должность. Третий — парикмахер, чешет всякий день господину волосы и прислуживает». Обязанности, возлагавшиеся на камердинера, требовали от него «видной наружности» и неукоснительной чистоты. В некоторых домах камердинер должен был являться к своему господину босым, чтобы показать, что у него руки и ноги начисто вымыты, лишь после чего получал доступ к особе барина. Камердинерами знатных бар, так же как и дворецкими, часто бывали иностранцы. В таковом случае они пользовались в доме особыми привилегиями. Доктор Гренвилль отметил, что метрдотель и повар гр. Воронцова, отправлялись на базар не иначе, как в экипаже. «Это происходит всюду. Пешком они не ходят», — добавляет Гренвилль.

Петербургская аристократия любила окружать себя иностранными слугами. Как видно из публикации в «СПБ. Ведомостях», воспетую Пушкиным кн. Е. Голицыну, известную «Рrincеssе Nоcturnе», «Княгиню Полночь», при ее отъезде в 1815 г. за границу, сопровождали: «дворецкий Иоганн Шот, венгерский подданный; Михаил Фаддеев, дворовый ее сиятельства человек, и араб Луи Обенг, французский подданный». Русская прислуга часто пыталась подражать иностранцам в одежде и манерах, присваивая себе даже иностранные имена. Среди лакеев были «Пьеры», «Жаны», «Людвиги». Камердинер пушкинского «полумилорда» Воронцова, Иван Донцов, откликался лишь на имя Джиованни.

Не менее значительной фигурой в доме являлся главный швейцар, в больших домах носивший название «свиса». Должность эта требовала «человека трезвого, постоянного, тихого, рослого, веселого, учтивого, знающего по-русски, по-немецки, по-французски, который пристойным образом всякому ответ дать может, также около себя и в горнице своей чистоту наблюдает».

В свою очередь и мундшенк должен быть «В деле своем человек искусный и господам верный. Должен быть знаток различных напиток, иметь хороший вкус и чувствительное обоняние, быть трезвым и умеренным в своем житии, весел, проворен и услужлив, не должен никаких трудов счадить и то, чему обязался, без огорчения исполнять». На парадных обедах он должен был уметь столь убедительно предложить малагу или бургонское, чтобы гость никак уж не мог отказаться.

Видную роль играл в доме в то время повар.

«Искусство свое» он «наипаче оказывает в составлении сытных и смачных похлебок и подливок, студеных и горячих; В морении, тушении и жарении разных мяс, также и в варении и жарении разных рыб, Дворовых птиц и всякой дичины; в разных мороженых, готовимых на блюдах, также в приготовлении пастетов и сладких пирогов». Вопрос чревоугодия имел в то время первенствующее значение. Поэтому в домах больших бар-гастрономов хороший повар получал, не в пример прочим, до 100 руб. в месяц. На таких искусных поваров цена была очень высока. Карамзин продал своего повара за 1 000 руб.

В больших домах, в помощь повару, для успешного выполнения многосложных обязанностей, имелась особая «Кухонная служба» с множеством «работных баб».

Очень велико было также в больших домах количество кучеров, конюхов и форейторов. Кучера делились на «выездных», умевших править запряженной цугом шестеркой лошадей и на «ямских», посылавшихся в город с поручениями. Бывали и «собственные» кучера, возившие только барина. Кучерская служба считалась, хотя и не безвыгодной, благодаря «экономии» на сене и овсе, но «беспокойной». Кучер был в ответе и за захромавшую лошадь и за случайно поломанное колесо. Но тяжелее всего было ожидание долгими часами, а иногда и целую ночь, на улице, в непогоду и лютый мороз.

Помимо дорогой конюшни и множества экипажей для городской езды, большинство дворян позволяло себе и другую роскошь. Многие имели целую флотилию богато убранных лодок и шлюпок, которыми пользовались для езды по городу. По свидетельству современников, на реках и каналах было в те времена «не меньше лодок, чем экипажей на улицах». В зависимости от места катанья по Неве или по каналам, гребцы меняли длинные весла на короткие. Команда каждой лодки, обычно, состояла из 12 человек. Все они носили особую ливрею. Так гребцы Юсупова были одеты в шитые серебром вишневого цвета куртки. Их головы украшали шляпы с богатыми перьями. В своих живописных костюмах и белоснежном голландском белье они походили больше на балетных артистов, чем на гребцов. От них требовалось не только уменье искусно грести. Во время катания своих бар они услаждали их пением и игрой на французских рогах.

Любопытно, что владельцы нередко разрешали своим гребцам «прирабатывать», отпуская их на целый день с лодками. И скромный петербургский чиновник приобретал, таким образом, возможность доставить себе за несколько рублей удовольствие «царского выезда». Помимо частных лиц, Лодки содержали Адмиралтейство и все коллегии. Их гребцы были также пышно разодеты.

Подобными же богатыми ливреями щеголяли в больших домах лакеи «собственных» комнат. Кроме того, имелись еще «выездные» лакеи, «швейцарские», дежурившие в прихожей, и «дневальные», днем находившиеся для услуг в парадных аппартаментах, а ночью, по очереди, спавшие на пороге господской спальни. В штате значились также камеристки, «комнатные женщины»; «гардмебели», «люди» при серебре, при белье, при свечах, в буфетной, в винном погребе. «В ключах ходили» (то есть состояли при кладовых, леднике, подвале) большею частью жены кучеров, поваров и садовников.

К высшему служебному персоналу относился также «фершал», заведывавший домашней аптекой и никогда поэтому не бывавший трезвым. Его главная обязанность заключалась обычно в «открывании» крови. Он исполнял также обязанности ветеринара, «пользуя» лошадей и собак. К высшему штату принадлежали и так называемые «назначенные в науку»; это были наиболее развитые и способные мальчики, которых обучали грамоте и «наукам», с тем, чтобы из них комплектовать потом домашних лекарей, управителей вотчин и фабрик, художников, капельмейстеров хоров и оркестров и т. д. По окончании домашней подготовки их отдавали в школы и училища, где они обучались своей будущей специальности, заканчивая иногда свое образование даже за границей. Если возлагавшиеся на ученика надежды не оправдывались или, как это часто бывало, несчастный спивался, его причисляли к домашней канцелярии, где он коротал свой век, неся обязанности счетовода или писца. Таких «приканцелярских» в больших домах насчитывался чуть ли не десяток человек.

Штат петербургской конторы Д. Н. Шереметева в 1813 г. состоял из 32 лиц. Во главе ее стоял «домоуправитель», в помощь которому был дан управляющий экспедицией. В экспедиции работали два экспедитора, казначей, три столоначальника и два бухгалтера. «Младшая братия» состояла из шести повытчиков, десяти копиистов, трех учеников и одного «геодезии помощника». Эти «конторы» богатейших феодалов ведали их земельным имуществом, а также заводами, приисками, рыбными ловлями и откупами. Они же вели наблюдение за всеми барскими оброчными крестьянами, проживавшими в столице по паспортам. Наступивший с начала ХIХ века кризис значительно подорвал благосостояние дворянства. В 1850 г. по адресной книге, в Петербурге значилось уже всего четыре «помещичьи конторы» Всеволожских, Нарышкина, Шереметева и Юсупова.

В знатнейших домах, кроме русской прислуги, держали сербов, албанцев, арабов и др. Все они были наряжены в богатые национальные костюмы. Эти «арапы, по произволению господ, либо африканскую, либо американскую, смотря по цвету ливреи, одежду имеют». Обычаи держать в доме слуг различных национальностей существовал уже в начале ХVIII века. «Недавно один молодой Долгорукий возвратился из Франции — записал в ноябре 1724 г. в своем дневнике Берхгольц. — Он привез с собой скорохода и несколько иностранных лакеев, чего здешняя знатная молодежь до сих пор не делала». В числе дворни известного Артемия Волынского были поляки, шведы, турки, персы, калмыки, бухарцы и индейцы.

Француз де-Мион, описывая роскошный прием, устроенный в Петербурге в 1734 г. гофмаршалом Левенвольде французским пленным офицерам, рассказывает, что хозяин принял их с «исключительным радушием, угостив прекрасными яствами и винами. Он привел нам, — пишет де-Мион, — молодых красивых черкешенок, своих рабынь, предоставив нам на этом празднике решительно все, что могло бы нам быть приятным». Как отметил в своих письмах из Петербурга В. Эстергази, там «не было дома, в котором было бы меньше ста слуг различного рода — негров, турок и в особенности карликов и карлиц, которые очень в моде… В каждой комнате, где сидят, обычай требует, чтобы у дверей стояли для услуг 5–6 пажей-карликов, турок или казаков, поэтому в домах отсутствуют звонки».

Карлики, излюбленный род забавы барских домов ХVIII века, встречались в ряде знатных дворянских домов еще в пушкинское время. Дочь скульптора Ф. Толстого, М. Каменская, сообщает в своих мемуарах, что дом кн. Васильчиковой был переполнен карликами, щеголявшими в господском доме собольими шубками.

Во многих домах доверенными лицами при «барыне» были турчанки, «персидки» и калмычки. По большей части они попадали в дом еще детьми, как трофеи, вывезенные из походов. Чуждаясь остальной прислуги, они бессменно находились при своей госпоже, располагаясь на ночь на ковре у порога ее комнаты. Кроме того «при спальне» состоял еще целый ряд горничных и «девок». Самая дородная из них избиралась для обогревания барского кожаного кресла, зимою же, перед выездом на прогулку, на ее обязанности лежало обогревание подушки кареты.

В доме были также «хлебщицы» и, наконец, целый штат прачечной.

В каждом большом доме были также свои «полочисты». Печами ведали истопники, к ночи накладывавшие печи; рано утром, бесшумно, их зажигали, чтобы к «вставанию» господ всюду было тепло. Истопники набирались преимущественно из северян, так как считалось, что украинцы, не привыкшие к северным морозам, не умеют топить печей. В больших домах держали также своих «рукодельных» людей — сапожников, столяров, шорников и слесарей. Разделение труда было, как видно, полное.

Ле-Дюк оставил следующее любопытное описание барских домов Петербурга николаевского времени. — На вечерах поражает исключительное обилие ливрейной прислуги. В некоторых домах их насчитывают 300–400 человек. Таковы нравы русских бар. Они не могут жить без окружения значительным числом прислуги, незнакомым другим странам; это; не мешает; однако, тому, что они являются людьми хуже, чем где бы то ни было обслуженными. В дни торжественных приемов, по зову управляющего, являются все проживающие в городе, по оброку, крепостные. Они надевают имеющиеся запасные ливреи и служат на торжественных приемах. На следующий день, придя куда-либо в магазин, вы не удивитесь, узнав в приказчике, отмеривающем вам материю или завязывающем ваши пакеты того, кто подавал вам вчера чай или шербет. Таково все в России: «однодневный наряд, обманывающий блеск».

Такое обилие прислуги с точным разделением труда встречалось, однако, лишь в домах высшего дворянства. Люди же менее обеспеченные старались держать прислугу самых универсальных знаний. Полковник Егор Комаровский, публикуя в 1805 г. о сбежавшем дворовом человеке Сергее Иванове, указывает: «искусный повар, лакей, башмачник, сапожник и печник».