КРЕПОСТНОЕ ПРАВО В РОССИИ

ЗАКОНЫ 1601-1602 ГОДОВ О КРЕСТЬЯНСКОМ ВЫХОДЕ И ИХ РЕАЛИЗАЦИЯ

Изучение того или иного законодательного памятника не может ограничиться лишь рассмотрением его содержания, оно неизбежно должно включать в себя выяснение вопроса о его практической реализации. Тогда и вопрос о классовой направленности законодательства будет поставлен на действительно научную основу и исследователь сможет избежать возможной ошибки. Это положение, конечно, распространяется и на крепостническое законодательство конца XVI — начала XVII в., в частности и на законы 1601 —1602 гг. Бориса Годунова о крестьянском выходе, которые мы намерены рассмотреть с указанной точки зрения в настоящей работе.

Следует сразу же сказать, что необходимость такого подхода сознавалась исследователями давно. Уже М. А. Дьяконов в 1915 г. поставил вопрос о практической реализации законов 1601 —1602 гг. и сделал первые шаги в этом отношении Б. Д. Греков и И. И. Смирнов, уделяя особое внимание выяснению классовой направленности законов 1601 — 1602 гг., стремились не упускать из вида и того, как они претворялись в жизнь на практике . Специально вопросу о формах и способах практической реализации указа 1601 г. посвятил статью В. М. Панеях . Однако здесь перед исследователями встали серьезные трудности источниковедческого порядка.

Дело в том, что документы приказного делопроизводства, которые могли быть использованы для этой цели, погибли в огне знаменитого московского пожара 1626 г. Поскольку поиски в архивах долгое время оставались безрезультатными, исследователи полагали, что дела о крестьянах XVI — начала XVII в. утрачены безвозвратно.

Для проверки того, как законы 1601 — 1602 гг. претворялись в жизнь, исследователи могли привлечь лишь краткие извлечения из отказных книг на поместья 7112— 7114 гг. Бежецкой, Вотской и Обонежской пятин, введенные в научный оборот М. А. Дьяконовым, и некоторые записи, содержащиеся в новгородских кабальных книгах, опубликованные А. И. Яковлевым .

Любопытные дополнительные данные о крестьянских входах в 1601 г., неизвестные до сих пор в исторической литературе, были обнаружены В. М. Панеяхом в рукописном отрывке кабальной книги Шелонской пятины Зарусской половины губного старосты Семена Уского за февраль—август 1602 г. Во всех этих источниках о крестьянских выходах в 1601 — 1602 гг. говорится не специально, а вскользь, очень кратко. Исключительная лапидарность формулировок этих источников не давала возможности исследователям сколько-нибудь значительно конкретизировать наши представления о формах и способах претворения в жизнь указов 1601 — 1602 гг., показать ту ожесточенную классовую и внутриклассовую борьбу, которой сопровождалась реализация этих законов, глубоко вскрыть их классовую направленность.

Произведенные нами архивные разыскания выявили несостоятельность мнения о безвозвратной утрате дел о крестьянах XVI — начала XVII в. В ЦГАДА нам удалось обнаружить остатки этого делопроизводства. В свое время новооткрытые дела о беглых и вывезенных крестьянах были использованы нами для реконструкции содержания несохранившегося указа 1592/93 г. о запрещении крестьянского выхода в России в общегосударственном масштабе, положившего в основу крестьянской крепости писцовые книги последнего общего описания 80— 90-х годов XVI в., так называемые «книги 101-го года».

В настоящей работе на основе привлечения новых материалов предпринимается попытка выяспить, как претворялись в жизнь законы 1601 — 1602 гг., тексты которых до нас дошли, какова • была классовая направленность этих законов. Изучение указов 1601 — 1602 гг. мы намерены вести в тесной связи с происходившей тогда ожесточенной классовой борьбой, с учетом всей сложности внутриполитической обстановки в стране. В свою очередь такой подход к изучению указов 1601 — 1602 гг. о крестьянском выходе представляет тем больший интерес, что дает возможность по-новому осветить причины неудач Бориса Годунова *в борьбе с первым самозванцем, закончившейся, как известно, после смерти Бориса гибелью его династии.

 К началу XVII столетия прошло 20 лет со времени первых «заповедей» о крестьянском выходе Ивана Грозного и 8 лет с момента издания указа царя Федора, обобщившего практику заповедных лет в масштабе всей страны. К этому времени запрещение крестьянского выхода стало общим правилом, крепостнический порядок, установленный указами 1592/93 г. и 1597 г., судя по материалам приказного делопроизводства, действовал безотказно. Крестьяне были закреплены за своими господами писцовыми книгами и другими правительственными документами и не могли на законном основании покидать своих хозяев. Владельческие права на крестьян определялись их записью в писцовые, отдельные и другие правительственные книги. В случае отсутствия официальных документов применялся закон о пятилетнем сроке подачи исковых челобитных. Все крепостнические отношения должны были быть документированы при участии правительственных органов.

В материалах приказного делопроизводства конца XVI — начала XVII в., жалованных грамотах и других актах этого времени не удается обнаружить ни ссылок на заповедные годы, ни каких-либо намеков на восстановление Юрьева дня в будущем. Борис Годунов и не помышлял о том, чтобы отменить указ 1592/93 г., изданный при его активном участии. Напротив, в жалованных грамотах, выданных от его имени в это время, мы встречаемся с требованиями решительно пресекать все попытки крестьян переменить своих владельцев, неизменно квалифицируемые властями как бегство. Так, в жалованной грамоте властям московского Успенского собора от 24 декабря 1598 г. содержится предписание сыскивать и водворять на старые места крестьян, покинувших соборные вотчины от насильств («обиды и продажи») со стороны самих соборных властей. Здесь сказано: «Кто из их сел их крестьяне от обиды и от продажи разбежатца за меня царя и великого князя, или за князей, или за бояр, или в охотники ямские запишутца, и им своих .крестьян вывести к себе»  . Аналогичное требование находим и в жалованной грамоте московскому Архангельскому собору, данной 20 июня 1601 г., всего за несколько, месяцев до издания указа о крестьянском выходе: «А которые их сел и деревень крестьяне придут жить бегом в наши дворцовые села, или за бояр, или за монастыри, или в охотники ямские, или в слободы, и протопопу з братьею тех своих крестьян вывозить к себе»  .

Приступая к изучению указа 1601 г., означавшего крутой поворот в закрепостительной политике, необходимо прежде всего установить, какое конкретное содержание вкладывал законодатель в употребленные в нем термины. Это поможет в дальнейшем понять и степень расхождения правительственных намерений с интересами различных классов и социальных групп, которые в процессе реализации указа отнюдь не склонны были безропотно следовать этим намерениям, а давали свое, подчас прямо противоположное, толкование закона.

Указ 1601 г. открывается далеко идущим заявлением о том, что «в нынешнем во 110 (1601.— В. К.) году великий государь царь и великий князь Борис Федорович всеа Русии и сын его великий государь царевич князь Федор Борисович всеа Русии пожаловали, во всем своем государстве от налога й от продажи велели крестьяном давати выход»  .

При попытке комментирования этой начальной части указа 1601 г. возникает целый ряд вопросов. Почему здесь сказано, что выход дан крестьянам «во всем... государстве», когда из дальнейшего изложения следует, что это положение не распространяется на центральный Московский уезд и сопровождено оговорками, изымавшими из сферы действия указа крестьян крупных светских и духовных землевладельцев, черных и дворцовых, т. е. основную массу крестьянства? О каких «налогах и продажах» идет речь — государственных или частновладельческих или о тех и других одновременно? Как совместить употребленный здесь термин «выход» с тем, что в дальнейшем в тексте указа говорится о «вывозе» крестьян мелкими и средними помещиками друг у друга? Наконец, исследователь не может пройти мимо вопроса о том, в силу каких причин это важное начало указа 1601 г. оказалось опущенным в тексте указа 1602 г., повторившего с некоторыми изменениями текст указа 1601 г.

В исторической литературе трудности, возникающие в связи с ответами на эти вопросы, в основном обходились путем указания на то, что начало указа 1601 г. представляет собой его вступительную декларативную часть, не связанную с основным текстом указа и являющуюся в конечном счете не чем иным, как широким демагогическим жестом Бориса Годунова, ни к чему его не обязывавшим. Однако было бы неправильным, на наш взгляд, объяснять появление в указе 1601 г. формулировки о крестьянском выходе «во всем... государстве», как и всей начальной части, целиком склонностью к демагогии Бориса Годунова. Известная доля демагогии , может быть и весьма значительная, конечно, здесь присутствовала, но были и определенные реальные основания сказать именно так. Дело в том, что правительство, проводя в конце XVI в. закрепостительную политику и лишая крестьян права выхода, в ряде случаев прибегало к частичным разрешениям крестьянского выхода в том или ином районе Русского государства в различные сроки, если это диктовалось какими-либо государственными соображениями. Нами уже отмечались крестьянские выходы на юге Русского государства весной 1592 г., когда там был объявлен указ о верстании в елецкие казаки. При этом выходившие крестьяне получали от своих помещиков отказ и выплачивали им пожилое в размерах, близких к тем, которые предусматривались статьей 88 Судебника 1550 г. для степных местностей. Нечто подобное происходило в 1599 г. при переселении пашенных крестьян из Поволжья и некоторых северных уездов в Сибирь. Поэтому правительство Бориса Годунова, издавая указ 1601 г., призванный, пусть с ограничениями, временно отменить указ 1592/93 г. о запрещении крестьянского выхода в масштабе всей страны, стремилось подчеркнуть его общегосударственный характер в отличие от частных указов на этот счет, принимавшихся от случая к случаю.

Общегосударственный характер указа 1601 г. ни у кого из историков сомнений не вызывал, хотя все документы, связанные с его практической реализацией, относились к новгородским пятинам. Даже М. А. Дьяконов, упорно отрицавший отмену постановлений Судебника 1550 г. о выходе в Юрьев день «в виде общей меры», переходя к указам 1601 и 1602 гг., подчеркивал, что «эти указы были общими, а не местными и по этому своему признаку занимают особое место»  . Справедливость мнения об общегосударственном характере указов 1601 и 1602 гг. подтверждается обнаруженными нами летописными материалами о крестьянском отказе в 1601 —1602 гг. в западных районах, проанализированных выше, а также актовыми источниками, относящимися к Суздалю и Арзамасу, на которых остановимся в ходе дальнейшего изложения. Эти материалы имеют принципиальное значение: в данном случае мы впервые получаем возможность при характеристике применения общегосударственного закрепостительниго законодательства конца XVI — начала XVII в. на местах выйти за пределы Новгорода.

Термины «налоги» и «продажи» в конце XVI — начале XVII в. означали не только государственные повинности и штрафы: под ними подразумевались также всякого рода злоупотребления как со стороны представителей государственной администрации, так и господ. О «продажах», чинимых крестьянам представителями местной государственной администрации, говорится в грамоте Бориса Годунова, отправленной в июне 1602 г. в Ивангород, о строительстве мостов на ивангородской и новгородской дорогах, ведущих к Москве. При этом предписывалось, чтобы крестьянам, которые должны были производить работы, не было от приказных людей «продаж и убытков». Ивангородский воевода в своей отписке писал: «а детям, государь, боярским и подьячим я, холоп твой, приказал накрепко, чтоб они к мостовому делу лишние посохи и лишнево лесу не имали и посулов и поминков оттово у крестьян не имали ж, чтоб в том крестьянам убытков и продаж и насильства никоторова не чинили (курсив мой.— 5. К.)»  .

В смысле злоупотреблений господ термины «налоги» и «продажи» употреблены в приводившейся выше жалованной грамоте московскому Успенскому собору 1598 г., однако еще не с целью порицания подобных действий. Подробно раскрывается содержание этого термина в своз- ных книгах Троице-Сергиева монастыря 1614 г. Здесь осуждаются насильственные действия тех светских землевладельцев, преимущественно помещиков, которые, укрыв у себя беглых троицких крестьян, не хотели выдавать их монастырским властям, и в то же время, «не проча их (беглых.—В. К.) себе, всякими налоги их утесняют, и продажи немерные чинят (курсив мой. — В. К.) и розными муками их мучат» п.

Указ 1601 г., торжественно заявляя о крестьянском выходе от «налога и продажи» и далее поясняя, что крестьянский выход будет осуществляться лишь в среде мелких и средних помещиков, наводил на мысль, что правительство осуждает злоупотребления, чинимые служилыми людьми над своими крестьянами. В изданном на следующий год указе в разделе, посвященном нарушениям предписаний указа 1601 г. о крестьянском выходе, термином «продажи» также обозначаются помещичьи насилия: «и силою бы дети боярские крестьян за собою не держали и продаж им никоторых не делали»  .

Прибегнуть к мотивировке необходимости возобновления крестьянских выходов от «налогов и продаж», т. е. от помещичьих насилий и злоупотреблений заставили Бориса Годунова исключительно серьезные обстоятельства (страшный голод, «волнение велие» в народе).

О вынужденном и чрезвычайном характере указа 1601 г. говорит уже сама дата его издания — 28 ноября 1601 г. Указ был дан в Москве окольничьему В. П. Морозову спустя два дня после Юрьева дня осеннего (26 ноября ст. ст.), а ведь для рассылки его по городам также нужно было время! Поэтому срок крестьянских выходов оказался в нем смещенным и фактически сокращенным по сравнению с Судебником 1550 г. («А срок крестьяном отказывати и возити Юрьев день осеннего, да после Юрьева дни две недели»)  . Обращая внимание на этот факт, Б. Д. Греков справедливо писал: «Едва ли мы ошибемся, если допустим, что правительство не собиралось давать указа о выходе и было вынуждено это сделать ввиду особых обстоятельств («волнение ве- лие»)» . И действительно, решающее значение в деле издания этого указа сыграло охватившее страну осенью 1601 г. антифеодальное движение, грозившее в обстановке страшного голода перерасти в крестьянскую войну. Одной из форм этого движения наряду с массовыми побегами, отказом от повиновения властям и господам, открытой вооруженной борьбой — так называемыми «разбоями»— были коллективные челобитные, поступавшие в сентябре—октябре 1601 г. в Москву со всех концов страны от крестьян и посадских людей, с просьбами о сложении с них государственных налогов ввиду неурожая  .

В этой тревожной обстановке правительство Бориса Годунова, выступая в указе 1601 г. в роли критика частновладельческих злоупотреблений, хотело отвести народное недовольство от себя в сторону служилой массы, и как-то разрядить напряженное положение в стране. При этом государственные интересы не должны были пострадать ни в коей мере. Красноречивым свидетельством этого являлся факт издания одновременно с указом о крестьянском выходе другого указа, еще не комментированного в исторической литературе, о сборе государственных налогов. В памятях, разосланных по этому поводу новгородскими дьяками губным старостам, говорилось: «Нынешнего 110-го году, ноября в 28 день, писал государь царь и великий князь Борис Федорович всеа Русии к нам в Великий Новгород, а велел государь с Новаго- рода с посаду и с Ноугородцкого уезда свои государевы всякие денежные доходы на нынешней на 110-й год собрати все сполна против 109-го года»  .

Итак, в конце ноября 1601 г. по городам Русского государства рассылались одновременно два царских указа. Первым указом провозглашался крестьянский выход «от налога и продаж», в то время как второй содержал требования собрать государственные налоги в ближайшие дни, «наспех», не давая никому отсрочки, в размерах, не уступающих суммам, поступившим в государственную казну в предшествующие 1600—1601 гг., когда еще не было столь гибельного неурожая.

Такая двуличная политика не только не привела к разрядке напряженности в стране, но и породила острые социальные конфликты. Денежные сборщики, хотя и собирали, по их- словам, государственные налоги, «днем и ночью», все-таки не могли прислать заданных сумм. В своих отписках они сообщали о причинах, по которым не могли выполнить царское распоряжение. «А в пятине, государь,— писали сборщики налогов в Бежецкой пятине,— стал глад великий, собрати в пятине денег вскоре немочно. А из-за которых, государь, детей боярских крестьяне вышли о сроки в нынешнем во 110-м году за детей же боярских (имеется в виду указ от 28 ноября 1601 г.— В. К.), ис каковых участков сошли, и те выхотцы с своих участков, на которых они жили, твоих государевых ямским охотникам на прогоны...»   На этом отписка обрывается, конец ее не сохранился, но из дальнейшей переписки по делу следует, что крестьяне, воспользовавшиеся указом 1601 г. о крестьянском выходе «от налога и продажи», покинули своих господ, не уплатив этих налогов. В царской грамоте денежным сборщикам в Бежецкой пятине ставилось в вину, что они не дослали «против окладу» ямским охотникам на прогоны 20 руб. 30 алт. 5 ден.   О неуплате налогов в результате крестьянских выходов л бегства крестьян сообщали также денежные сборщики по Обонежской пятине: «Да у многих, государь, детей боярских крестьяне разошлися за детей боярских, а иные безвестно. И дети боярские, государь, твоих государевых царевых и великого князя Бориса Федоровича всея Руси с тех участков податей не платят. И нам, государь, холопам твоим, твоих государевых... денег собрати вскоре немошно»  . В ряде случаев помещики и крестьяне отказывались платить налоги и выгоняли денежных сборщиков, становились, как тогда говорилось, «ослушны» и «сильны» представителям царской администрации  .

Борис Годунов, большой мастер социальной демагогии, вставляя в указ слова о крестьянском выходе «от налога и продаж» для порицания насилий, чинимых над крестьянами их господами, на сей раз просчитался. В накаленной обстановке осени 1601 г. крестьяне истолковали демагогическое заявление царского указа в буквальном смысле слова и перестали платить государственные налоги. Данный случай — яркий пример использования крестьянами классового законодательства в своих целях вопреки правительственным намерениям. После обнародования указа 1601 г. любой намек, хотя бы на частичное снижение податей, воспринимался крестьянами как указание на полное освобождение от государственных налогов. Так, денежные сборщики писали, что они испытывают затруднения со сбором налогов, потому что «волостные люди тех денег... не дают, а сказывают, что их государь пожаловал никаких податей с них имати не велел (курсив мой.— В. К.)»  .

Следует сказать, что рассмотренные выше крестьянские выходы в 1601 г. в Обонежской и Бежецкой пятинах, хотя они и проводились в срок, установленный царским указом 1601 г., и с соблюдением некоторых его правил, являлись по существу незаконными, так как крестьяне, толкуя закон по-своему, уходили не рассчитавшись полностью с господами. Это порождало в свою очередь глубокое недовольство в среде служилой массы. Помещики не только теряли крестьян, но должны были из своего кармана платить за вышедших государственные налоги. Не удивительно, что денежный сборщик, подъезжая к воротам такой помещичьей усадьбы, находил их либо закрытыми, либо сталкивался в них с дворней, готовой наброситься на него по первому слову хозяина. Содержащиеся в отписках жалобы денежных сборщиков ра то, что помещики отказываются платить государственные налоги за вышедших от них крестьян, свидетельствуют об острых противоречиях, которые возникали в среде господствующего класса в процессе реализации указа 16,01 г. о крестьянском выходе.

В свете этих фактов становится понятным, почему правительство Бориса Годунова, возобновляя в 1602 г. закон о крестьянском выходе, опустило из его текста эту часть. Убрав ее, правительство хотело затруднить крестьянам возможность истолковать закон по-своему, лишить их каких-либо формальных оснований отказываться от уплаты государственных налогов. В то же время правительство Бориса Годунова намеревалось уменьшить недовольство указом со стороны определенной части мелких и средних помещиков, интересы которых были принесены им в угоДу своим демагогическим устремлениям.

Понимание указов 1601 —1602 гг. и форм их реализации на практике во многом зависит от истолкования терминов «выход» и «вывоз». М. А. Дьяконов в своем комментарии указов 1601 — 1602 гг. пошел по пути прямого противопоставления этих терминов. По его мнению, «указы имеют в виду не выход, а вывоз крестьян». В связи с таким подходом к вопросу те крестьянские выходы в 1601 — 1602 гг., с которыми он столкнулся в отдельных книгах Бежецкой, Вотской и Обонежской пятин, представлялись ему отклонением от «прямого смысла выражений обоих указов» о крестьянском вывозе. Он видел в них «иные формы», которые возникли на местах и противоречили правительственным намерениям  . Этот вывод М. А. Дьяконова получил распространение и в советской исторической литературе. Так, И. И. Смирнов полагает, что указ 1601 г. «как бы восстанавливал право крестьянского выхода, уничтоженное законом о «заповедных летах», но делал это в очень своеобразной форме, разрешая лишь вывоз крестьян землевладельцами, а не свободный выход крестьянина по его собственному желанию»  .

 В. М. Панеях, обнаруживший интересные данные о том, что крестьянские выходы на основании указа 1601 г. трактовались не только крестьянами, но и самими помещиками и представителями государственной администрации на местах, как вполне законные, по существу остается на той же точке зрения, когда, ссылаясь на эти материалы пишет: «...в самом' существенном указ (1601 г.— В. К.) оказался как бы не выполненным. В цитированных записях в кабальной книге со всей определенностью вместо вывоза крестьян в Юрьев день (что соответствовало бы прямому смыслу указа) (курсив мой. — В. К.) речь идет о выходе самих крестьян и бобылей»  . Разделяя мнение своих предшественников, В. М. Панеях полагает, что с «декларативным введением о крестьянском выходе (указа 1601 г.— В. К.) вступает в явное противоречие вторая, основная часть указа, содержащая как бы развернутую инструкцию о порядке вывоза крестьян помещиками». Это противоречие было устранено в указе1602г., в котором «декларативное введение» отсутствовало, а потому и содержание указа 1601 г. излагалось в таких выражениях, которые не оставляли сомнения, что речь идет о вывозе крестьян, а никак не об их выходе: «которые крестьяне похотят из-за кого итти во крестьяне ж»  .

Думается, однако, что такая трактовка указов 1601— 1602 гг., когда «прямой смысл» их усматривается не в крестьянском выходе, а вывозе, а начальная часть указа 1601 г. противопоставляется его дальнейшему тексту, не может быть принята.