Христианство

ОТДЕЛЕНИЕ ХРИСТИАНСТВА ОТ ИУДАИЗМА

Важнейший вопрос, стоявший перед христианством в конце I и в начале II в., был вопрос о том, является ли оно ответвлением иудаизма или новой, самостоятельной религией. От его решения зависело, останется ли христианство лишь одной из многочисленных сек г иудаизма или же полностью порвет с ним все связи, откажется от признания иудеев «избранным народом» и обратится к широкой пропаганде среди язычников. Только второй путь создавал предпосылки для превращения христианства в мировую религию.

В такой плоскости проблема выбора дальнейшего пути развития была поставлена перед христианством объективно-исторически. Лишь в ожесточенной борьбе между различными группировками внутри христианства, притом только постепенно и с большими трудностями, победила тенденция к разрыву с иудаизмом. В церковной литературе этот разрыв обычно связывается с именем апостола Павла, который в Новом завете несколько раз называется «апостолом язычников» (Рим., XI, 13; XV, 16; Гал. II, 2 и др.)- Однако даже в приписываемых ему посланиях легко заметить сильные колебания в отношении к иудаизму.

Окончательный разрыв произошел, по-видимому, уже в середине и второй половине II в. К этому времени относится составление Деяний апостолов, самой поздней части новозаветного канона; тогда же оформилась легенда о чудесном превращении гонителя христиан Савла в ревностного проповедника новой религии. Несмотря на то, что рассказы об его конфликтах на этой почве с представителями иерусалимской общины и описания его миссионерской деятельности в восточной половине Средиземноморья представляют собой такой же продукт христианского мифотворчества, как миф об Иисусе, тем не менее рассказы эти правильно указывают на основной для судеб новой религии вопрос — на необходимость размежевания с иудаизмом.

Отделение христианства от иудаизма шло как путем критики иудейской религии, так и путем формирования новой, собственно христианской, догматики. Благодаря тому, что от этого времени сохранилось немало различных источников, можно не только уловить общую тенденцию развития, но и проследить эволюцию взглядов, колебания и даже полемику внутри христианства.

С этой точки зрения наиболее важным моментом в ранних посланиях является эволюция образа Иисуса. В Откровении Иисус или Агнец — только сын божий, водитель «воинств небесных», фактически лишенный человеческих качеств. В ранних посланиях об Иисусе говорится уже как о богочеловеке, но все же больше подчеркивается божественная сторона этого образа. Правда, он уже начинает приобретать человеческие качества, но все же здесь нет еще и в помине евангельского жизнеописания мифического основателя христианства. Нигде в ранних посланиях нет даже намека на обстоятельства рождения и жизни Иисуса в Палестине, на содержание его проповедей, на его изречения. Иисус Павловых посланий, в отличие от евангельского Иисуса,— это молчащий, как бы лишенный дара речи богочеловек. Из весьма частых упоминаний об Иисусе в четырех первых посланиях можно выделить лишь следующие скудные черты его земного существования: он «родился от жены, подчинился закону» (Гал., IV, 4), «умер за грехи наши... воскрес в третий день» и явился потом апостолам и многим верующим (I Кор., XV, 3—7). Отсутствуют в ранних посланиях и многочисленные цитируемые в евангелиях «изречения Иисуса».

Умолчание о земной жизни Иисуса не могло быть делом случая. Ведь все послания непременно начинаются и кончаются словами приветствия во цмя Иисуса; содержание их постоянно вращается йокруг той же темы, рассматриваемой с самых различных сторон. Подробности евангельской биографии Иисуса, очевидно, еще не были известны во время составления первых посланий.

Несмотря на то, что богочеловек Иисус считался предсказанным пророками мессией-спасителем, все же его образ резко отличался от принятого в официальной иудейской религиозной догме. Ветхозаветный мессия обычно мыслился как посланник божий, появление которого должно было ознаменовать наступление на земле царства божьего. Разные иудейские пророки считали таким мессией то Кира, царя персидского, то царя Давида, то ожидаемого спасителя. Несмотря на многочисленные упоминания иудейских пророков о мессии, верующие, как правило, не представляли себе его появления при их жизни, а лишь в более или менее отдаленном будущем. Этим представлениям противоречило новое учение, согласно которому пришествие мессии уже состоялось и даже прошло незаметно. К тому же и положение еврейского народа, судьбу которого, согласно пророкам, прежде всего должен был облегчить мессия, не только не улучшилось, но даже значительно ухудшилось во время Иудейской войны и в последующие десятилетия.

Таким образом, зародившееся среди иудеев христианство сразу же встретило резкое сопротивление со стороны руководителей иудаизма. Притом это сопротивление неизбежно должно было усиливаться по мере того, как христианство впитывало в себя все больше элементов других религий.

Вместе с тем сильная тенденция к обособлению от иудаизма была и в христианских общинах. Здесь действовал ряд обстоятельств. Одним из них было то, что после второго и последнего восстания иудеев под руководством Бар-Кохбы в 132—136 гг. римляне перешли к политике усиленных репрессий против иудаизма. Они построили в Иерусалиме на месте святилища Ягве храм Юпитеру Капитолийскому и обложили евреев налогами в пользу этого храма. Христианским общинам нужно было как-то отмежеваться от подвергавшихся преследованиям евреев. Кроме того, в иудаизме строго различались евреи по крови и вновь обращенные, которых фактически считали лишь второразрядной категорией верующих. Такое разграниче- иие неизбежно лишало иудаизм сколько-нибудь серьезных шансов на успешную проповедь среди язычников.

Важнейшим условием успеха христианства был радикальный разрыв прежде всего с теми чертами иудаизма, которые вызывали насмешки, а иногда и отвращение среди язычников. Сюда относился весь комплекс разработанных до мелочей ритуальных предписаний, определяемый в Новом завете термином «закон»,— в первую очередь обрезание. С точки зрения официальной догмы иудаизма того времени соблюдение «закона» было для верующих иудеев важнейшей предпосылкой спасения. Но для проповедников новой религии столь же важным был отказ от «закона».

Даже в четырех наиболее ранних посланиях легко можно заметить колебания и противоречия по этому вопросу. Сначала в Послании к римлянам с некоторой робостью заявляется: «...не слушатели закона праведны перед богом, но исполнители закона оправданы будут» (II, 13). Здесь же говорится, что обрезание необходимо, но только для иудеев по крови: «...если необрезанный соблюдает постановления закона, то его необрезание не вменится ли ему в обрезание?» (II, 26). Ясно, что автор этих слов даже не мыслил для иудеев отказа не только от «закона», но даже от обрезания. Однако в следующем послании уже указывается: «Обрезание ничто и необрезание ничто, но все в соблюдении заповедей божьих» (I Кор., VII, 19). Таким образом, точно определенное понятие «закона» уже заменяется здесь расплывчатыми «заповедями». Наконец, в Послании к галатам «закон» называется «игом рабства» (V, 1), а об обрезании говорится очень резко: «...если вы обрезываетесь, не будет вам никакой по!льзы от Христа» (V, 2).

В этом же послании выдвигается новый для религиозной мысли того времени тезис: «...человек оправдывается не делами закона, а только верой в Иисуса Христа» (II, 16). Содержание всех предшествовавших христианству религий сводилось главным образом к многочисленным ритуальным обрядам, строжайшее соблюдение которых неуклонно предписывалось верующим. На практике именно обрядность и представляла собой важнейшую предпосылку объединения верующих и отграничения их от приверженцев других религий. По той же причине обрядность сильно затрудняла проповедь среди инаковерующих. Отказ от всякой обрядности, в частности разрыв с требованиями «закона», выдвижение в качестве единственного требования, предъявляемого своим приверженцам, веры в то, что Иисус был Христом — помазанником божьим,— все это в громадной степени облегчало превращение христианства в мировую религию.

С отказом от «закона» в ранних посланиях тесно связан еще один момент — отношение к евреям. Если автор Откровения подчеркивал, что Небесный Иерусалим уготован только 144 тысячам чистокровных иудеев, то в посланиях, наряду с заявлением «не все те израильтяне, которые от Израиля» (Рим., IX, 6), уже провозглашается нечто совершенно новое: «Нет различия между иудеем и эллином, потому что один господь у всех» (там же, X, 12). В дальнейшем этот момент постоянно подчеркивается в христианской пропаганде, и, что особенно важно, не только в этническом, но и в социальном плане: «Ибо все мы одним духом крестились в одно тело: иудеи или эллины, рабы или свободные» (I Кор., XII, 13) и «нет уже иудея, ни язычника; нет раба, ни свободного» (Гал, III, 28).

Здесь все же необходимо отметить, что христианство даже в самое раннее время никогда всерьез не выдвигало требования освобождения рабов. Заявления об отсутствии различий между рабами и свободными понимались лишь в абстрактном смысле их равенства в вере, перед богом. Христианская религия не требовала от рабовладельцев-христиан даже освобождения рабов-единоверцев. Наиболее радикальным требованием, когда-либо выдвинутым христианством по отношепию к рабству, было: «Рабом ли ты призван, не смущайся; но если и можешь сделаться свободным, то лучшим воспользуйся. Ибо раб, призванный в господе, есть свободный господа; равно и призванный свободный есть раб христов. Вы куплены дорогой ценой; не делайтесь рабами человеков» (I Кор., VII, 21-23).

Таким образом, вместо категорического требования освобождения рабов автор послания невнятно советует им стать свободными. Это можно расцепить лишь как фактическое примирение с рабством. Тем не менее даже провозглашение, хотя бы и в чисто религиозном плане, равенства рабов и свободных содействовало распространению христианства среди трудящихся и обездоленных, значительную часть которых составляли рабы.

Принцип абстрактного равенства рабов и свободных, как мы видели, был задолго до канонических посланий провозглашен Сенекой. Однако сочинения римского стоика не доходили до трудящихся; его рассуждения не могли иметь такого эффекта, как обращенная к низам населения проповедь рабов и ремесленников.

Весьма показательна эволюция отношения новой религии к императорской власти. В церковной литературе христианство обычно изображается не только поборником свободы для рабов, но и непримиримым врагом погрязшей в злодеяниях и обагренной кровью христианских мучеников императорской власти. Даже в пресловутом евангельском «Отдавайте кесарево кесарю, а божие богу» (Матф., XXII, 21) церковники ухитряются видеть не попытку компромисса со светской властью, а, напротив, непризнание земных властей. При этом замалчивается, что уже в первом из посланий, приписываемых Павлу, определенно говорится: «...нет власти не от бога... посему противящийся власти противится божьему установлению. Ибо начальствующие страшны не для добрых дел, но для злых... Начальник есть божий слуга... и потому надобно повиноваться ему не только из страха наказания, но и по совести» (Рим., XIII, 1—5).

Это место с очевидностью показывает, сколь примирительно уже в первые десятилетия II в. были настроены некоторые круги христиан по отношению к императорской власти. Воистину поразительна быстрота, с какой христианство отказалось от воинственного настроения Откровения, а «великая блудница» Рим превратилась в слугу божьего, которому верующие обязаны были повиноваться не за страх, а за совесть.

Рекомендация Траяна не преследовать христиан и мягкое отношение к ним Плиния, датируемые примерно годами ранних посланий, явно показывают, что конфликт между империей и христианством существовал не в действительности, а лишь в изображении поздних церковных апологетов. Эти же места наглядно свидетельствуют, сколь мало обоснована церковная традиция о ранних гонениях на христиан. Требование повиновения властям могло возникнуть только й обстайойке йеротершШобти, которая во обще была характерной для времени Антонинов (И в.).

Сильно меняется в ранних посланиях, приписываемых Павлу, и характер эсхатологических чаяний. В Откровении они носили бунтарский характер. Становление царства божьего мыслилось на земле, а не на небе и обязательно связывалось с близким падением Рима. В ранних же посланиях появляются новые оттенки. Понятно, здесь еще сохраняются эсхатологические настроения: в посланиях говорится о земной жизни как о временных страданиях (Рим., VIII, 18), повторяется предупреждение «время уже коротко» (I Кор., VII, 29); указывается, что «бог мира сокрушит сатану под ногами вашими вскоре» (Рим., XVI, 20). Однако основное место теперь занимает слащавое обещание царства небесного не на земле, а в ином мире. Заявление: «...когда земной наш дом, эта хижина, разрушится, мы имеем от бога жилище на небесах» (II Кор., V, 1) отныне на многие столетия станет главной линией христианской проповеди.

В отличие от Откровения, где нет почти никаких сведений о составе и внутренней организации общин верующих, ранние послания являются лучшими из имеющихся источников для изучения состояния раннехристианских общин.

Наиболее характерной чертой их внутренней жизни продолжает оставаться отмеченное уже для времени Откровения бесчисленное множество враждующих между собой групп (I Кор., I, 12; ср. III, 5). Автор Второго послания к коринфянам считает нужным подчеркнуть: «...мы не повреждаем слова божия, как многие» (II, 17). В другом месте он порицает верующих за снисходительность к проповедующим «другого Иисуса», или «иного духа», или «иное евангелие» (там же, XI, 4). Аналогичные нотки звучат и в обращении к галатам: «Удивляюсь, что вы от призвавшего вас благодатью христовой так скоро переходите к иному евангелию» (Гал., I, 6). В посланиях часто упоминаются лукавые лжеапостолы (II Кор., XI, 13) и лжебратия (Гал., II, 4), искажающие истинную веру. Во всех этих случаях речь идет не о борьбе между сторонниками христианства и приверженцами других религий, а о разногласиях и раздорах внутри христианских общин. Наличие большого количества сект, переделка евангелий, расхождения в вероучении — все ato свидетельствует об отсутствии в то время канонических евангелий, пользующихся общим признанием среди христиан.

О сильном накале конфликтов между христианами говорит исключительно резкое предупреждение верующим: «Как смеет кто из вас, имея дело с другим, судиться у нечестивых» (I Кор., VI, 1). Можно полагать, что столкновения между верующими касались не только имущественных, но и религиозных дел; в противном случае остается неясной резкость запрета обращаться к светским судам.

До какой степени доходил идейный разброд в раннехристианских общинах, красноречиво указывает замалчиваемое богословами место из Первого послания к коринфянам (VIII, 5 сл.): «Ибо, хотя и есть ...много богов и господ 1 много, но у нас один бог-отец... и один господь Иисус Христос». Здесь, в отличие от канонического символа веры, явно признается многобожие, притом не только на земле, но и в небесах. Слова «так называемые»,— несомненно, более позднего происхождения и свидетельствуют лишь о неприемлемости этого места в его первоначальном виде для ортодоксальной христианской догмы.

Приведенные места из ранних посланий показывают, что в начале II в., как и на полвека раньше, христианские общины были весьма далеки от рисуемого в церковной литературе единства и согласия. Объединенные общей верой в пришествие Иисуса, сторонники отдельных сект по-разному понимали и толковали основы вероучения, проповедовали разные евангелия и, что особенно характерно, легко переходили от одного учения к другому. Среди всех этих сект постепенно вырисовывались два основных направления: первое, связанное в церковной истории с именем апостола Павла, победило прочие группировки и создало основу для возникшей несколько позже епископальной церкви; второе же продолжало оставаться в основном на позициях Откровения, и из него впоследствии развились многочисленные иудео-христианские ереси.

Социальный состав христианских общин в начале II в., насколько можно судить из ранних посланий, был еще довольно однородным. Приверженцы новой религии в это время происходили почти исключительно из низших слоев общества. Так как среди «призванных» было лишь- «немного мудрых но плоти,... сильных и... благородных», сочинитель одного из ранних посланий полагал, что бог специально избрал людей из социальных низов для посрамления богатых и знатных (I Кор., I, 26—28). Такое рассуждение было бы невозможно при наличии среди христиан сколько-нибудь значительной прослойки имущих.

Об этом свидетельствует и такой штрих. В Первом послании к коринфянам много места уделено правилам поведения во время трапез (XI, 20—34). Собрания христиан обычно заканчивались совместными ужинами. Автор послания возмущен тем, что во время трапез «всякий поспешает прежде другого есть свою пищу, так что иной бывает голоден, а иной упивается». Он особенно подчеркивает, что поступающие таким образом «унижают неимущих» (там же, 22). По-видимому, многим христианам не часто приходилось наедаться досыта.

Следующей характерной чертой жизни раннехристианских общин было пророчествование. В условиях отсутствия церкви и стоящего над верующими клира важную роль в общинах играли различные пророки, которые впадали во время собраний в религиозный транс. Чем сумбурнее и непонятнее была речь таких пророков, тем большую уверенность питали слушатели в том, что с их уст сходит «благодать божья». Главенство харизматиков (греческое хкрюра. значит «благодать») — одна из важных черт жизни раннехристианских общин; последние в церковной литературе обычно и называются харизматическими. Отсутствие особого клира и влияние, харизматиков, состоявших из рядовых верующих, свидетельствуют о демократической организации раннехристианских общин. Впоследствии церковь учила, что только представители клира могут быть «осенены благодатью». Однако в ранних посланиях пророчествование харизматиков находилось еще в большом почете. Единственное предъявляемое им ограничение состояло в требовании, чтобы все было «благопристойно и чинно» (I Кор., XIV, 40).

На протяжении полустолетия, отделяющего первые послания от Откровения, этнический состав раннехристианских общин, в отличие от социального, довольно резко изменился. В этом отношении показательна не только отмеченная выше полемика с официальным иудаизмом, но и многократное подчеркивание, что верующие язычники равноценны иудеям. Даже в указанном месте о пророче- ствовании автор Первого послания к коринфянам берет под защиту «пророчествующих языками» (XIV, 39), хотя их и не понимали многие из присутствующих.

Чтобы по достоинству оценить это место, необходимо напомнить, что городское население, особенно восточной половины империи, отличалось большой этнической пестротой. Кроме греков и римлян в больших городах были значительные по численности иноязычные группы: евреи, египтяне, сирийцы, германцы и т. д. Масса христиан, состоявшая из рабов и городской бедноты, отличалась особенной этнической пестротой. В моменты религиозного экстаза верующие, понятно, говорили на своих родных языках. Итак, во время составления ранних посланий христианские общины уже в значительной части состояли не только из евреев, но также из язычников.

Выше отмечалось, что в Откровении нигде не говорится ни о каком-либо объединении христианских общин, ни об их управлении. Из массы верующих несколько выделялись только апостолы и пророки. В период ранних посланий положение начало меняться. В них постоянно идет речь о странствующих проповедниках (I Кор., IV, 11 и др.). Авторы посланий уделяют много места сбору денег, причем даже указывают, например, что каждый верующий должен отложить определенную сумму для нужд странствующих проповедников именно в первый день недели (I Кор., XVI, 2; ср. II Кор., VIII—XII). Некоторые из таких проповедников, очевидно, снабжались особыми «одобрительными письмами» (И Кор., Ill, 1). Влагаемые в уста апостола Павла жалобы на голод, нищету и побои, которые терпят проповедники христианства (I Кор., IV, 11), должны были разжалобить верующих и склонить их к более щедрым даяниям.

В этих же посланиях прослеживаются первые симптомы зарождения клира. В Первом послании к коринфянам дается своеобразная градация верующих: «И иных бог поставил в церкви: во-первых, апостолами, во-вторых, пророками, в-третьих, учителями; далее иным дал силы чудодейственные, также дары исцелений, вспоможения, управления, разные языки» (I Кор., XII, 28). С небольшими отклонениями эта градация встречается и в Послании к римлянам (XII, 5—11). Это место, несомненно, не подвергалось редактированию в более позднее время. В противном случае там было бы упоминание об епископах, которые, начиная с середины II в., играют все большую роль в церковном аппарате. «Церковь» в приведенной цитате, разумеется, следует понимать как «общину верующих».

О нарастающем отчуждении между рядовой массой христиан и главарями общин свидетельствует резкое заявление автора Второго послания к коринфянам: «Вы терпите, когда кто вас порабощает, когда кто объедает, когда кто обирает, когда кто превозносится, когда кто бьет вас в лицо» (II Кор., XI, 20). Контекст этой фразы показывает, что в ней речь идет об отношениях внутри общин верующих.

Итак, содержание ранних посланий дает возможность проследить ряд характерных черт эволюции в идеологии и организации христианских общин на протяжении первого полувека их существования. Общее направление этой эволюции характеризуется следующими чертами: началом разрыва с иудаизмом, постепенным преобразованием божества Иисуса в богочеловека, страстным ожиданием грядущего Страшного суда и, наконец, отсутствием, по крайней мере в начальный период, какой-либо обрядности.

Социально-политическая линия христианской проповеди в то время в значительной степени определялась составом приверженцев новой религии. Распространение христианства почти исключительно среди трудового населения заставляло авторов посланий ставить в той или иной форме вопрос об отношении к богатству, рабству и прежде всего к римским властям. После весьма кратковременного периода отрицания императорской власти христианство твердо стало на путь признания, а затем и примирения с империей. Социальный состав верующих был в то время еще довольно однородным. Христианство вербовало своих сторонников почти исключительно среди рабов, вольноотпущенников, ремесленников, всякого рода юродской бедноты. Именно поэтому в ранних посланиях, приписываемых Павлу, ощущается презрение к благам насущным, осуждение стяжательства, сочувствие к рабам. Эти настроения, понятно, усиливались в связи с ожиданием в ближайшем будущем конца мира. Все же,— и это необходимо еще раз подчеркнуть,— даже раннее христианство никогда не требовало в категорической форме отказа от имущества и освобождения рабов.