РУССКАЯ ИСТОРИЯ

Запорожские казаки и запорожская Сечь. Эрих Лясота о казаках

     В обычном представлении запорожские казаки рисуются до такой степени противоположными всему, что мы связываем со словом "буржуазия", что классовое родство казачества и мещанства теперешнему читателю, смотрящему сквозь призму исторической романтики, разглядеть не легко.

Современникам, для которых казаки были вполне реальной вещью, это удавалось лучше. Посол германского императора, Эрих Лясота, бывший в Запорожской Сечи в конце XVI века, говорил сечевикам, жаловавшимся ему, что у них нет лошадей для похода в Молдавию, куда звал их император: "Поднимитесь вверх по Днепру - и вы сможете достать лошадей в своих городах и селах, где вы родились и выросли, и где у каждого из вас есть родные и знакомые".

А двумя десятками лет раньше польский хронист Мартин Вольский так описывал низовое казачество: "Эти посполитые люди обыкновенно занимаются на низу Днепра ловлею рыбы, которую там же, без соли, сушат на солнце и тем питаются в течение лета, а на зиму расходятся в ближайшие города, как-то: Киев, Черкасы и другие, спрятавши предварительно на каком-нибудь днепровском острове, в укромном месте, свои лодки и оставивши там несколько человек на курене или, как они говорят, на стрельбе".

Эти показания вполне сходятся с тем, что мы знаем о запорожцах из документов: в древнейшем из них, грамоте литовского великого князя Александра (1499), фигурируют казаки, приходящие сверху, от Киева и Черкасс, на низовье Днепра рыбу ловить; часть улова они должны были отдавать киевскому воеводе, по этому случаю дана и грамота. Через сто лет связь Запорожья с Киевом была еще настолько прочна, что в Киеве делалась запорожская политика, инициатива союза казаков с императором принадлежала некоему Хлопицкому, который в своем проекте основывался именно на том, что он слышал в Киеве.

В самой Сечи проект наткнулся на затруднение, но совсем особого рода. Более подвижные демократические низы казачества были за поход в Молдавию, но более зажиточные слои, среди которых видную роль играли "владельцы челнов" и к которым принадлежали запорожские старшины, не обнаруживали никакой охоты к сухопутной авантюре. Из описания этого эпизода у Лясоты мы узнаем, что "демократическая, пролетарская дружина" была организована весьма аристократически. Запорожское вече состояло из двух "кол": одного, в котором совещались старшины, и другого "из простого народа, называемого у них чернью" (!). В это последнее коло членов запорожской демократии есаулы загоняли палками.

Решения здесь постановлялись быстро и провозглашались с большой экспансивностью: с первого же совещания "чернь" стала величать германского императора, бросая вверх шапки и изъявляя готовность принять все условия, предлагавшиеся его послом. Но это не имело никакого практического значения: деловые переговоры все ж-таки пришлось вести со старшиной. Та была несравненно менее уступчива, и дело затянулось; тем временем "владельцы челнов" повели свою агитацию, и скоро "чернь" высказывалась с такою же экспансивностью против союза с империей, как раньше за него.

 В конце концов Лясоте так и пришлось уехать, не добившись никакого практического результата: он должен был удовольствоваться "принципиальным" обещанием низового казачества помогать императору против турок, да и за это пришлось заплатить 8000 золотых дукатов. Запорожская аристократия умела блюсти интересы Сечи, где она была хозяйкой не только в политическом отношении, конечно.

Роль "владельцев челнов" мы уже видели: помимо них Лясота упоминает в числе "зажиточных казаков" еще "охотников", а современные документы - "хуторян". Казак как мелкий землевладелец проник, таким образом, и за пороги, но здесь, в этих нетронутых местах, он перемешивался еще с промышленником, вовсе, однако же, не походившим на горьковского босяка. Сечь была достойной представительницей мелкой казацкой буржуазии.