ГОСУДАРСТВЕННЫЙ И ПОЛИТИЧЕСКИЙ СТРОЙ РОССИИ 17 ВЕКА

ЦАРСКАЯ ВЛАСТЬ. ПРЕРОГАТИВЫ И РЕГАЛИИ

Царь обладал всеми полномочиями государственной власти — административной, законодательной, судебной д военной, — хотя и продолжал делить власть с Боярской думой и отчасти с земскими соборами, которые в какой-то мере ограничивали его власть.

В середине XVII в. намечается ослабление роли земских соборов, а в уездах — выборного губного управления, которое все более вытеснялось властью воевод. На фоне этих событий Уложение 1649 г. дало наиболее полное и концентрированное выражение статуса власти царя как верховного главы государства в условиях начавшегося распада сословно-представительной монархии и зарождения абсолютизма периода развитого феодализма. В новом кодексе царской власти посвящены глава II — «О государьской чести, и как его государьское здоровье оберегать» и глава III, касающаяся охраны порядка па государевом дворе.

Несмотря на то что в названии второй главы значатся царские «честь» и «здоровье», охране здоровья государя из 22 статей главы посвящены только две (II, 1, 13). Глава открывается определением смертной казни за голый умысел против жизни и здоровья царя. Уложение впервые вводило в законодательство наказуемость голого умысла,  но, как обычно, устанавливало санкции дифференцированно.

 Если за умысел на жизнь или здоровье царя назначалась смертная казнь независимо от сословного положения виновного, то феодально зависимому человеку (слуге в широком смысле) за умысел в отношении своего господина определялось отсечение руки (XXII, 8). Умысел на жизнь и здоровье царя возведен в ранг преступлений государственных, политических.

Остальные статьи -II главы посвящены определению других видов государственных преступлений, как преступлений особо опасных, процедуры следствия по ним и характера санкций. К такого рода преступлениям отнесены «измена Московскому государству» и «скоп и заговор» против царя и «на его государевых бояр и околничих и на думных и на ближних людей, и в городах и в полкех на воевод» (II, 18—20), т. е. против государственного строя в целом и его отдельных представителей.

Уложение предусматривало следующие виды измены: сбор рати, переписка и иные формы контактов с недругами русского царя и оказание им помощи — все это с целью завладеть Московским государством (II, 2); сдача недругу города или прием в русские города «иных государств зарубежных людей для измены же» (И, 3); сожжение города полностью или частично «умышле- пием и изменою» (И, 4). За все эти деяния, квалифицируемые как измена государству, определялась смертная казнь и конфискация поместий, вотчин и имущества (II, 2, 3, 4, 5).

Сам характер преступлений подразумевал их субъекта, им могли быть только представители господствующего класса, преимущественно его верхов, и условия их совершения в ходе военных действий или в период немирных отпошений между Россией и ее соседями. Смертной казни подлежали жены и дети изменников, если они знали про измену (II, 6). То же самое определялось и в отношении родителей, братьев и дядей изменника, если они жили с ним и были в курсе его действий (II, 9).

Если же дети и жена про измену не знали, то наказания не несли, а из конфискованных вотчип и поместий им выделялась доля на прожиток, что «государь пожалует» (II, 7). В отпошении родителей и боковых родственников при том же условии даже не применялась конфискация земельных владений п иного имущества (II, 10). Не подвергали наказанию и детей измеппика, живших до измены «в роз- деле, а не с ним вместе», если и они не зналп об пзмепе (II, 8). Отсюда следует, что в основе определения ответственности за преступление родичей лежало не родственное начало, а соучастие, пусть пассивное. Преступнику инкриминировалось стремление захватить власть с целыо самому «государем быть». Иной формы власти, кроме монархической, законодатели середины XVII в. и не могли себе представить. Г. Г. Тельберг прав, когда в такой клаузуле видит «влпяпие исторических обстоятельств, характеризующих эпоху, непосредственно предшествовавшую Улоя^ению». В стремлении самому быть государем составители Уложепия предусматривали самозванство и политические интриги, столь характерные для первой половины XVII в.