СУД И УГОЛОВНЫЙ ПРОЦЕСС БУРЖУАЗНОЙ РОССИИ

Буржуазные реформы в России. А. Ф. Кони

Развитие науки уголовно-процессуального права в России

С проведением в России буржуазных реформ 60-х годов, в том числе и либеральной судебной реформы, воспринявшей буржуазно-демократические принципы организации и деятельности суда в политическом и экономическом строе России, сохранилось много феодально-монархических институтов. В уголовном суде и процессе была двойственность: суд присяжных и сословные суды, гласность и состязательность процесса в общих судебных местах и жандармские дознания, военные суды и административная расправа по политическим делам.

Слабая, неокрепшая русская буржуазия, провозгласив в момент революционного подъема 60-х годов либеральные буржуазно-демократические принципы, тем не менее больше всего боялась революционного движения масс и постоянно шла на уступки консервативному правительству.

«Либералы отличаются от консерваторов (черносотенцев) тем, что представляют интересы буржуазии, которой необходим прогресс и сколько-нибудь упорядоченный правовой строй, соблюдение законности, конституции, обеспечение некоторой политической свободы. Но эта прогрессивная буржуазия еще более боится демократии и движения масс, чем реакции. Отсюда вечные стремления либералов к уступкам старому, к соглашениям с ним, к защите многих коренных устоев старины. А это все ведет к полному бессилию либерализма, к его робости, половинчатости, вечным колебаниям»

Развивающимся капиталистическим отношениям в России соответствовало такое построение системы органов государства, в котором получают развитие в определенных рамках буржуазно- демократические свободы и законность. Важное значение в связи с этим приобретает суд как орган, призванный к осуществлению закона и деятельность которого происходит в рамках буржуазной законности.

Судебные уставы в их первоначальном виде отвечали этим требованиям русской буржуазии. Поэтому, несмотря на различие в политических взглядах, крупные процессуалисты того времени были едины в стремлениях защитить принципы организации суда и процесса по Уставам. Всех их объединяло убеждение в том, что Судебные уставы должны быть признаны в качестве основы правопорядка и могут подвергаться лишь частичным улучшениям в направлении полного упразднения сословного суда, расширения компетенции суда присяжных.

Противоречий между позднейшим дворянско-реакционным направлением всей политики и законодательства царской России и прогрессивными идеями 60-х годов отразились на либеральных теориях уголовного процесса, отличавшихся по сравнению с западно-европейскими большей прогрессивностью.

Однако к этим либеральным теориям уголовного процесса имеет прямое отношение известное высказывание В. И. Ленина, сделанное в 1914 году. Говоря об измене вождей II Интернационала в связи с началом мировой войны и разоблачая Каутского, превратившегося «в настоящего попа», утешающего угнетенные массы, В. И. Ленин указывал:

«Все и всякие угнетающие классы нуждаются для охраны своего господства в двух социальных функциях: в функции палача и в функции попа. Палач должен подавлять протест и возмущение угнетенных. Поп должен утешать угнетенных, рисовать им перспективы... смягчения бедствий и жертв при сохранении классового господства, а тем самым примирять их с этим господством, отваживать их от революционных действий, подрывать их революционное настроение, разрушать их революционную решимость»

Это высказывание В. И. Ленина имеет прямое отношение к вопросу о двоякой роли идеологической части буржуазной надстройки. Если весь государственный аппарат с войском, по* линией, судом, тюрьмами выполняет функцию подавления трудящихся масс, это и есть та функция палача, о которой говорит В. И. Ленин.

Несомненно, что и вся правовая система,-в частности, система уголовного и уголовно-процессуального права, призванная осуществлять подавление и эксплуатацию трудящихся масс в правовых формах, выполняет в буржуазном государстве ту же функцию палача. Теории же уголовного права и уголовного процесса создают фикции равенства всех граждан перед судом, независимости суда от государства и подчинения его только праву. Эти теории затушевывают классовое содержание уголовного права и процесса, превращают процесс в «систему гарантий прав личности» против государства или в «урегулированное правом «трехстороннее юридическое отношение», в котором обвиняемый уравнивается как субъект права и с прокурором, и с судом. Таким образом, эти теории выполняют функции попа- утешителя, уговаривающего трудящихся верить в справедливость буржуазного правопорядка.

Если такова роль теорий уголовного права и уголовного процесса во всех буржуазных государствах, то особенно резко эта роль выступала в теориях русских криминалистов. Очень многие видные представители науки русского уголовного права и процесса не только излагали и теоретически обосновывали действовавшие в России уголовно-правовые и процессуальные нормы, но и применяли их в своей практике сенаторов, прокуроров и судей. В этих условиях они не могли не сознавать, насколько резко расходится правовая система царской России, полная пережитков крепостничества, с идеями «правового государства» и «общечеловеческой справедливости», о которой они любили говорить.

Конечно, отдельные теоретики, работавшие в царском суде и прокуратуре, проявляли личную честность, гуманность и законность в своих действиях. Но это не могло изменить черт, общих для всех их теоретических построений: они укрепляли ими существовавшую в царской России систему помещичье-буржуазного права, внушая своими юридическими конструкциями мысль о справедливости правосудия, построенного на основе Судебных уставов 1864 года, об охране судом «незыблемых прав человека и гражданина».

Эти соображения надо иметь в виду при оценке относительной прогрессивности науки русского уголовного права и процесса, выдающиеся представители которой возражали против предложений западноевропейских «антропологов», против упразднения суда присяжных и предоставления суду права применять неограниченные рамками статей уголовного закона меры безопасности

Первой по времени возникновения и по распространению надо признать теорию, отводящую уголовному процессу подчи- неннре служебное положение по отношению к материальному уголовному праву. В процессе эта теория видит путь осуществления угрозы уголовного закона. Цель процесса — применение справедливого наказания. Классическое выражение этой теории дал крупнейший русский процессуалист проф. Фойницкий : «Представляя собой юридически определенный порядок производства уголовных дел в видах осуществления права наказания, уголовное судопроизводство находится в теснейшей связи с уголовным правом».

«Правила уголовно-правовые и уголовно-процессуальные составляют как бы одно целое, две стороны или две части одного и того же понятия: часть материальную, имеющую своим предметом определить содержание карательной власти, и часть формальную, задача которой сводится к установлению путей осуществления ее». Но, указав на эту тесную связь, Фойницкий тут же подчеркивает известную самостоятельность уголовного процесса: «Уголовный процесс строится не только в соответствии с нормами уголовного права, но также соображаясь с преследуемыми им задачами раскрытия истины и с природой возникающих при этом отношений». Говоря о теории процесса, Фойницкий считает необходимым ее элементом наряду с догматическим, историческим и сравнительным изучением также и критическое, иначе судебно-политическое изучение сущности процессуальных институтов. И дальше, на протяжении всего Курса Фойницкий подчеркивает как особенность уголовного процесса личное начало, требует полного выяснения личной вины, не допускает механического применения наказания, отстаивает права обвиняемого как личности (презумпция невиновности), видит в защите «служение общественное»

Столь же определенно подчеркивает неразрывную связь уголовного права и процесса проф. Случевский, видевший в последнем «тот путь, через который применяется уголовное законодательство страны» . К этому же процессуальному направлению можно причислить и А. Ф. Кони .

Кони постоянно'указывает две цели процесса — «правосудного ограждения общества» и вместе «защиты личности от несправедливого обвинения... Главное и общее начало обновленного суда... состоит именно в постановке живого человека на первом плане судебного разбирательства». Кони особенно подчеркивает, что деятельность судьи, прокурора, обвинителя и адвоката-защитника не может состоять в бездушном, механическом применении норм закона. Их деятельность должна быть подчинена высоким этическим началам

Возникшее в 70-х годах XIX в. в Италии и развившееся в 80-х годах в ряде стран Западной Европы «антропологическое» направление в науке уголовного права было подвергнуто в России резкой критике со стороны представителей «классической школы». Одним из первых откликнулся на выдвинутые антропологами процессуальные предложения А. Ф. Кони.

В 1890 году при обсуждении в Петербургском юридическом обществе вопроса о классическом и позитивном направлениях в науке уголовного права А. Ф. Кони высказал ряд соображений, направленных против предлагаемых антропологами процессуальных реформ.

Он указал прежде всего, что все серьезное и научное проверенное в учении антропологической школы составляет не что иное, как «многостороннее и весьма желательное развитие тех начал вменяемости и тех оснований для суждения о мотивах и условиях к содеянию преступления и об обстоятельствах, смягчающих вину, которые никогда не были чужды и классической школе уголовного права».

Далее Кони подчеркнул, что «ббльшее участие личности подсудимого в качестве материала для суждения о его вине, явилось при улучшении форм процесса. Эта личность все более и более завоевывает себе почву и привлекает к себе взор судьи и исследователя».

Переходя к разбору учения антропологов о «преступном типе», Кони указал: «Наследственность, несомненно, существующая, но в большинстве случаев лишь как почва для дурных влияний среды и неблагоприятных обстоятельств, лишь как эвентуальный фактор преступления, рассматриваемая с предвзятой односторонностью и с чрезвычайными обобщениями, привела к мысли об атавизме, в силу которого современное общество, по мнению антропологов-криминалистов, заключает в себе огромное количество людей (до сорока процентов всех обвиняемых), представляющих запоздалое одичание, свойственное их прародителям первобытной эпохи. Эти человеко-звери, эти Калибаны современного общества и суть главные представители преступного типа — с Мореллевскими ушами, Гутчинсоновскими зубами, седлообразным нёбом, длинными руками, малою  головою, особою нервною возбудимостью, нечувствительностью к внешним страданиям, татуировкою, оригинальным почерком, странным способом выражений и так далее.

По мнению Ломброзо, Гарофало и других, незачем вторгаться в исследование внутреннего мира этих существ, — с ними следует бороться как с вредными зверями, как с бактериями в общественном организме. ...Ныне рекомендуется суд врачей- специалистов, без гласности, без защиты, обжалования и права помилования. Суд, рассматривая преступные деяния в сущности как повод для определения опасности преступника вообще, будет назначать ему срочное или пожизненное заключение, или же навсегда «устранять» его из жизни. Установив, таким образом, произвольный, по совокупности далеко не точно исследованных признаков, тип человека-зверя (в действительности и физически, и нравственно отличающегося от дикаря, возвращение к которому в нем хотят видйть), итальянские антропологи-кримияа-. листы подвели под него в отношении карательной деятельности государства и всех прочих преступников — и, отправясь от заботы о слабом и больном человеке, пришли к результатам, практическое осуществление которых ужаснуло бы их самих!..

Юристы, которым дороги нравственные идеалы государства и человеческое достоинство, должны вооружиться против выводов и даже против основных положений этого учения, низводящих отправление правосудия к какой-то охоте на человека с применением антропометрии. Нельзя, опираясь на возможность наследственного вырождения некоторых, ставить всех виновных в положение стихийной силы, которой совершенно чужды и нравственные начала, и голос совести»

Энергичные возражения против предлагаемых антропологической школой процессуальных реформ делал проф. А. К. By л fa- ферт. Он указывал, что «итальянские романтики» находят свой идеал в «порядках давно похороненного чисто инквизиционного процесса, от которого современность отделена глубокой пропастью».

Это иллюстрировано им на основных положениях Гарофало: «Этот исследователь психологического характера преступника, представляющий заключение судья-докладчик, эти судьи, применяющие неподвижное постановление закона науки, при устранении совершенно лишнего, по мнению Гарофало, особого органа обвинения, при крайнем стеснении защиты, — что это, как не призраки из мрачного прошлого? Невольно вспоминается это прошлое, где обвиняемый — объект, над которым производятся всякие опыты для уличения его, рисуется делегированный от судьи следователь, затем отживший тип своевластного судьи, который при отсутствии устности и гласности, самостоятельного обвинения и свободной защиты, непререкаемо распоряжается судьбой подсудимого, горе которому, если он будет признан л и- хим человеком, или delinquents nato (то есть прирожденным преступником. — М. Ч.), по новому термину. Нужно ли напоминать великое начало отделения судебной власти от власти обвинительной, которое так беспощадно нарушается предлагаемым Порядком, нужно ли указывать, что сочетание в одном лице судьи-следователя и эксперта — вопиющее нарушение самых элементарных процессуальных требований, что стеснение защиты является столь же странным забвением этих требований!» Ч

Из русских ученых, примкнувших к антропологическому направлению, можно назвать проф. Д. А. Д р и л я, который, рассматривая преступников как разновидность больных людей, в отличие от итальянских антропологов, рекомендовал применение к ним более мягких мер  .

Однако он примкнул к требованию ученых антропологического направления о введении неопределенных приговоров .

Немецкая теория процесса как юридического отношения нашла в дореволюционной России ряд сторонников в области гражданского (Гольмстен, Гордон и др.) и уголовного процессов (Фельдштейн, Розин, Червонецкий и др.).

Эта теория, затушевывая все политические и социальные моменты, изображала уголовный процесс, как некое абстрактное юридическое отношение. Сторонники этой теории, расходясь в подробностях, выдвигали следующие положения: а) уголовный процесс есть юридическое отношение, имеющее целью осуществление карательного права государства, или решение правового спора; б) отношение это существует между судом как носителем судебной власти и сторонами как носителями соответствующих интересов; в) отношение это является публично- правовым во всех своих частях: г) оно является подвижным развивающимся, движущимся по ступеням.

Русские процессуалисты часто подчеркивали огромное значение этой «прогрессивной» теории в деле разрушения остатков старого розыскного процесса. Такое подчеркивание политико- правного характера этой теории вполне понятно: русская буржуазия по своему положению и по своей сущности недалеко ушла от немецкой буржуазии, из процессуального арсенала которой и была заимствована эта теория, слабый налет либерализма в ней казался весьма революционным средством «освобождения личности». На самом же деле в наиболее полно разработанных вариантах этой теории (Розина и Фельдштейна) окончательно затушевывалась классовая природа процесса, суда и прокуратуры. Сторонники этой теории утверждали, что уголовный процесс якобы не является принуждением со стороны всемогущего государства и его классово-пристрастных чиновников; что он представляет собой юридическое отношение; что подсудимый и его защитник равны по своим процессуальным правам с прокурором и судом именно как субъекты юридического отношения.

Согласно взгляду проф. Розина, «Под процессом или судопроизводством, в его широкой теоретической обрисовке, разумеется взаимоотношение прав и обязанностей определенных субъектов, именно сторон и суда, имеющее своей задачей разрешение правового спора» .

Субъектами процессуального отношения являются стороны, заявляющие суду свои правовые притязания, и суд, который обязан вынести решение по этим притязаниям. Стороны являются активным элементом процесса, поскольку предъявляемые ими обвинение, иск, жалоба являются первоначальным толчком для возникновения и движения процессуального отношения. Суд же является пассивным элементом процесса. «Возникновение процессуального отношения происходит помимо его инициативы, и в осуществление сторонами их процессуальных функций суд не вмешивается, — на нем лежит только обязанность вынести решение по предмету правового спора сторон»

Несколько отличается по своим деталям конструкция процесса, предложенная Фельдштейном. «Нам представляется, — говорит он, — более правильным конструировать процесс как правоотношение между судом и единым субъектом сторон: суд — один субъект, стороны — другой. В этом случае правоотношение построено на признании того, что суд располагает правами и обязанностями, которым противопоставляются права и обязанности сторон»  .

При этом автор считает главным субъектом, противостоящим суду, потерпевшего, то есть лицо, которое в современном процессе, по общему правилу, выступает не в качестве обвинителя, а только как гражданский истец.

Под объектом процессуального отношения Фельдштейн пони-/ мает «действия, которые каждый из процессуальных субъектов имеет право требовать друг от друга»  .

При всех отличиях двух вариантов этой теорий в юридических тонкостях и расположении материалов в учебных курсах оба автора, вслед за немецкими теоретиками, признают обвинение уголовным иском и уподобляют обвинителя — истцу, а обвиняемого — ответчику.

«Уголовный иск в смысле обвинения перед судом, — говорит Фельдштейн, — обнимает собой, главным образом, моменты воз-. буждения преследования и обличения виновного». «Стороны имеют, прежде всего, право отказа от уголовного иска»  .

Теория процесса как юридического отношения подверглась наиболее полному критическому разбору в русской процессуальной литературе. Хотя эта критика и не опирается на классовое понимание суда и процесса, оставаясь в пределах чисто юридических понятий, она все же убедительно показывает методологическую порочность рассматриваемой теории. С этой точки зрения особенно интересна критика цивилиста проф. Нефедьева. Подробно рассмотрев теорию самого Бюлова и ее варианты, данные немецкими и русскими последователями, Нефедьев убедительно показывает, что «как явление фактическое, процесс есть деятельность всех лиц, участвующих в нем... как деятельность юридическая, направленная на достижение указанной законом цели... это есть деятельность суда как органа власти. Объединяющим началом здесь является облеченная властью воля суда как органа власти, как представителя государства, в воле которого проявляется воля государства». И дальше: «В процессе мы имеем дело не с правоотношением, а с деятельностью, в которой применяется власть, а следовательно, с властеотно- щ е н и е м»

В науке уголовного процесса теория юридического отношения подверглась наиболее обстоятельной -критике со стороны проф. Люблинского. Он отметил множественность возникающих в процессе отношений, но в то же время подчеркнул, что движутся и развиваются не эти отношения, сам «процесс движется и развивается посредством определенного рода действий, представляющих собой реализацию прав и обязанностей различных органов и лиц» 2.

Таким образом, процесс, говорит Люблинский, по своей юридической сущности является цепью публично-правовых действий, совершаемых в определенном порядке.

Теория процесса как системы гарантий личности была развита наиболее последовательно проф. Люблинским и Михайловским. Оба эти ученые выступили в литературе в эпоху первой русской революции и последовавшей за ней реакции, выражая взгляды либерального крыла буржуазии. В ряде своих работ они последовательно развили теорию процесса как системы гарантий личности, выдвинутую еще в старой французской литературе.

И. В. Михайловский указывал, что «задачей суда является вовсе не борьба с преступностью и не поддержание интересов власти. Единственной задачей суда (уголовного) должно быть признано разрешение спора между государством, предъявляющим обвинение и доказывающим существование в каждом данном случае своего карательного права, и личностью». И дальше: «Ничего не может быть похвальнее стремления бороться с преступностью... Но не вмешивайте суд в эту страстную,

напряженную борьбу. Он должен остаться бесстрастным, спокойным, разумным и могущественным контролером борьбы, — умеряющим ее крайности, не позволяющим ей выйти из законных границ, представляющим гражданину надежное ручательство, что он не будет принесен в жертву принципу: «Пусть лучше погибнет один человек, чем все общество», ручательство, что перед его субъективным правом должно с уважением остановиться все государство»

Так писал автор в 1905 году, и может быть, именно под впечатлением тогдашних карательных экспедиций царского правительства, подавлявших революционные выступления народа, требовал, чтобы только суду была предоставлена власть принуждения.

Годом позже выступил и другой сторонник теории процесса как системы гарантий личности П. И. Люблинский. Его магистерская диссертация, посвященная мерам пресечения, называлась: «Свобода личности в уголовном процессе». И в этой работе, и в речи на диспуте автор проводит ту же мысль, чтобы «только в руки суда было передано (в правовом государстве) применение принудительных мер к личности гражданина» .

И в позднейших своих дореволюционных работах проф. Люблинский настойчиво проводил ту же мысль о роли суда как , посредника между государственной властью и гражданами (сторонами).

«Взгляд на- суд, как на посредника, сдерживающего произвол исполнительной власти в отношении прав граждан, лежит в основании всей теории правового государства... Так как в уголовном процессе исполнительная власть представлена в виде обвинения, то, естественно, что посредническая роль суда нахо- : днт свое применение и между сторонами»  .

Проф. Люблинский утверждал, что «суд, под влиянием идей ( индивидуализма, постепенно проникается задачами служения не > только государственным началам, но и правам личности. Он становится на страже этих прав даже против самой государственной власти... Суд — это барьер, созданный в интересах личной свободы и безопасности... Суд — крепкая охрана права. Под охраной ее каждый спокойно развивает свою личную, общественную и политическую деятельность» '

Представляемое проф. Люблинским и Михайловским эти- ко-социальное направление в уголовном процессе исходило из понятия о правах личной свободы как основного, определяющего и построение суда и его процессуальную деятельность.

«Подлинным средством охраны прав личности явилась не государственная опека, а судебная защита», — писал Люблинский в статье «Суд и права личности»  .

Идеал суда в правовом государстве, наибольшее приближение к которому Люблинский видел в английских судебных учреждениях, обрисован следующими словами: «По существу идея суда стоит обособленно от государства. Суд есть явление, связанное только с правом. Он стоит вне государства, а порою и над ним»  .

Рассматривая все приведенные процессуальные теории, мы не должны забывать, что в рекомендованных ими «либеральных» формах проводилась уголовная политика царизма и применялись нормы жестокого Уложения о наказаниях, детища крепостной эпохи.

Уничтожающую оценку всех подобных теорий о роли суда в «правовом государстве» дает указание Ленина о сущности буржуазного суда, «который изображал собою защиту порядка, а на самом деле был слепым, тонким орудием беспощадного подавления эксплуатируемых, отстаивающим интересы денежного мешка» *.