ЯЗЫК КРИМИНАЛИСТИКИ

Дух и буква закона. Непротиворечие духу и букве закона

Выше было указано, что допустимость тактических приемов и технических средств означает их непротиворечие духу и букве закона. Мы обращали внимание на известную неопределенность этого критерия, "особенно если учесть, что "дух" закона - это категория, скорее, общественно- политическая, чем конкретно-правовая, а "буква" закона никогда не может охватить всего непрерывно развивающегося арсенала средств и методов борьбы с преступностью". В статье говорилось, что "вносимые в закон время от времени дополнения, разрешающие применение того или иного конкретного технического средства или тактического приема и устанавливающие порядок такого применения, не решают проблемы опять-таки в силу того, что и они не могут носить исчерпывающего характера.

Между тем законодательная практика у нас до настоящего времени развивается именно таким путем, что объективно тормозит использование в уголовном судопроизводстве результатов научно-технического прогресса и дает основание для субъективистских суждений о допустимости разрабатываемых криминалистикой на основе достижений научно-технической революции новых средств, приемов и рекомендаций по работе с доказательствами".

Как представляется, выход из сложившегося положения "заключается в том, чтобы совместными усилиями процессуалистов и криминалистов разработать законоположения, определяющие общие условия допустимости технических средств и тактических приемов работы с доказательствами, общие правила применения технических средств в уголовном судопроизводстве и критерии оценки получаемых с их помощью результатов... Итак, выход из сложившейся ситуации - не в дальнейшей правовой регламентации отдельных технических новинок, а в разработке законоположений общего 'характера, открывающих простор для внедрения техники в уголовное судопроизводство в безусловных рамках законности и процессуальных гарантий".

Только руководствуясь какой-то предвзятой целью, из приведенных отрывков можно сделать вывод, будто автор статьи "отбрасывает" и дух, и букву закона, будто "буква и дух закона его не устраивают, когда речь идет о применении выработанных криминалистикой средств и приемов в следственной и судебной практике. Иными словами, он выводит применение в следственной практике криминалистических рекомендаций за пределы закона, он считает, что выработанные криминалистикой средства и приемы должны внедряться независимо от того, соответствуют они действующему закону или нет, допустимы они с точки зрения закона или не допустимы".

Подобную "критику" мы не могли оставить без внимания и вынуждены были указать, что "это пример вольной трактовки текста, которая не имеет ничего общего с действительными высказываниями автора", что "мы делаем вывод вовсе не о том, что следует перестать считаться с законом, а о том, что нужно отказаться от детальной регламентации в законе правил применения отдельных средств и приемов, ибо такая регламентация никогда не сможет охватить всего их многообразия... Речь идет не об отказе руководствоваться нормой закона при применении криминалистических средств и методов, а о совершенствовании закона, придании ему более универсального характера, о закрытии "лазеек" в законе, то есть об укреплении законности, а не о ее подрыве".

Можно было предположить, что теперь-то достаточно ясно и понятно и нашим читателям, и критикам, в чем заключается высказанное предложение и как его следует толковать. Однако в действительности оказалось, что все наши разъяснения и комментарии можно просто-напросто пропустить мимо ушей и в новом полете фантазии приписать нам вообще уже еретические мысли.

В 1979 г. вышла в свет коллективная монография "Советский уголовно- процессуальный закон и проблемы его эффективности". Повторив слово в слово в одной из глав этой работы упоминавшуюся нами статью из сборника 1978 г., М. С. Строгович применил своеобразный прием полемики. Он писал: "Общий вывод, к которому приходит Р. С. Белкин, таков: в законе должны быть определены лишь общие условия допустимости технических средств, общие правила их применения в уголовном судопроизводстве. А остальное - дело самих криминалистов". И вот после этой второй фразы он сделал сноску на нашу статью 1977 г., создав, таким образом, у читателя полное впечатление, что эта фраза, как и предыдущая, принадлежит автору указанной статьи, хотя в нашей статье нет ни этой фразы, ни, естественно, подобного абсурдного предложения. "Это означает, - развил он далее "нашу" мысль, - не что иное, как требование освободить криминалистов, то есть специалистов по криминалистике, от следования процессуальному закону, соблюдения процессуальных законов. Криминалистам в их исследованиях и рекомендациях тесно в рамках закона, поэтому эти рамки надо устранить. Если криминалисты устанавливают целесообразность какого-либо следственного действия, уголовно-процессуальным законом не предусмотренного, следователи вправе это действие совершать... По мнению Р. С. Белкина, видимо, надо перестроить уголовно-процессуальное законодательство таким образом, чтобы различные вопросы, связанные с производством следственных действий и пользованием доказательствами, которые сейчас решает закон, решали сами криминалисты".

Вывод, конечно, мог быть лишь таков: "Мы должны со всей категоричностью высказаться против такого "решения" вопроса о соотношении уголовно-процессуального закона и рекомендаций криминалистики".

М. С. Строговича, к глубокому сожалению, уже нет в живых, и поэтому мы не считаем возможным давать какие-либо оценки использованным им приемам полемики.