Китаб Луцкевича и китаб Карицкого. ОБЗОР БЕЛОРУССКИХ ТЕКСТОВ, ПИСАННЫХ АРАБСКИМ ПИСЬМОМ

 

ПОЛЕСЬЕ

 

 

А. Е. Антонович КРАТКИЙ ОБЗОР БЕЛОРУССКИХ ТЕКСТОВ, ПИСАННЫХ АРАБСКИМ ПИСЬМОМ

 

 

 

Белорусские тексты, написанные арабским письмом, связаны своим происхождением с так называемыми литовскими татарами поселившимися в Литве и Белоруссии в XIV — XV вв. и проживающими здесь до настоящего времени. Принято считать, что некоторая часть татар оказалась в Великом княжестве Литовском в качестве военнопленных, другие же из них прибыли сюда как добровольные переселенцы.

 

Татары, проживая в Великом княжестве Литовском, забыли родной язык и стали пользоваться белорусским и польским языками. Сведения об этом имеются в источниках XVI — XVII вв. Высказывания по интересующему нас вопросу содержатся в докладной записке неизвестного литовского татарина, паломника в Мекку, посетившего в 1558 г. Турцию, зятю турецкого султана Рустему Паше. В ней описывается положение татар в Литве во времена царствования короля польского и великого князя Литовского Сигизмунда Августа (1520—1572)  .

 

Имеются такие сведения и у турецкого историка XVII в. Ибрагима Паши  . В этих источниках совершенно определенно указывается на то, что основная масса литовских татар в XVI—XVII вв. не только не знала арабского языка, которого, впрочем, широкие слои татарского населения никогда не знали  , но и забыла татарский язык. Вот почему белорусский язык стал и разговорным языком многих колоний литовских татар, и языком некоторых видов мусульманской религиозной литературы (описаний мусульманских обрядов и ритуалов, катехизисов, легенд и т. п.), а также восточной светской литературы (рыр;арских повестей, приключенческих рассказов, оракулов, объяснений снов, определений счастливых дней месяца, недели и т. д.). Богослужебным языком и языком ежедневных молитв был арабский, а позже турецкий язык.

 

Для иллюстрации того, до какой степени татары не отличали арабского языка от турецкого, приведем здесь одно место из статьи А. Н. Самойловича: «По рассказам Я. М. Шинкевича, литовские татары заучивают изусть или читают религиозные тексты, не различая в них, за исключением мулл, арабских от некогда родных им турецких. Ознакомившись с последними элементами в Ленинградском университете, Я. С. Шинкевич к удивлению своему убедился в том, что особенно затруднявшие его в детстве молитвы оказались не на арабском, а на турецком языке»  . Коран также принадлежит к тому виду религиозной литературы, которая переписывалась на арабском языке, но под арабской строкой помещался перевод на употребительный в данное время в определенной среде язык 6; и этот вспомогательный текст писался арабскими буквами. Арабскими же буквами писались и переписывались и разные другие тексты, переведенные на белорусский язык.

 

Первым ученым, обратившим внимание на такого рода рукопись, был немецкий востоковед О. Флейшер, обнаруживший в библиотеке Лейпцигского университета рукописную книгу, в которой кроме татарских и арабских текстов были, как показалось О. Флейшеру, и польские тексты. Сведения об этой рукописи находим в письме И. И. Срезневского от 7 апреля 1840 г. известному чешскому слависту Вячеславу Ганке Из всех приведенных в письме материалов видно, что рукопись представляет собой так называемый хамаил (мусульманский молитвенник). О ее языке по имеющимся там данным судить трудно. Много сведений о белорусских и польских текстах, писанных арабским письмом, находим в названных уже нами работах А. Мухлинского. В одной из них («Исследование...», стр. 29) указывается, что «имеются молитвенники и другие сочинения религиозного содержания с переводами на польский язык или на русско-литовское и русско-украинское наречия в довольно значительном количестве, так что можно было бы составить из книг этого рода маленькую библиотеку». В этой же книге (стр. 62 —70) даются образцы польских и белорусских текстов.

 

Наконец, в 1915 г. Иваном Луцкевичем был найден в окрестностях Вильнюса в сел. Сорок-Татары у муллы С. Полтаракевича сборник белорусских текстов, так называемый китаб, писанный арабским письмом. Появившаяся в печати информация И. Луц- кевича   о его находке вызвала большой интерес к такого рода рукописям. На эту информацию двумя статьями откликнулся Б. Ф. Карский В этих статьях Е. Ф. Карский использовал материал, приведенный в статье И. Луцкевича, и, ссылаясь на информацию И. Ю. Крачковского, сообщил о рукописях Ленинградского (тогда еще Петроградского) университета №867—869 и 893 (у Карского, а позже и у Крачковского ошибочно указывается не 893, а 883) и об опубликованных А. Мухлинским белорусских текстах. О четырех рукописях литовских татар, хранящихся доныне в библиотеке восточного факультета Ленинградского университета, упоминается в двух статьях и И. Ю. Крачковского  . В. Вольский   в белорусском журнале «Узвышша» описал одну рукопись и опубликовал находящийся в ней восточный приключенческий рассказ. В 30-е годы Я. Шинкевич  сообщил о ки- табе 1792 г., описал его содержание и опубликовал несколько рассказов. Али Воронович   описал содержание трех больших ки- табов. Особо нужно отметить большую монографию С. Кричин- ского   о литовских татарах, где имеется очень много материала, относящегося к теме настоящей статьи.

 

Известный польский востоковед А. Заёнчковский   в 1951 г. сообщил о хамаиле, хранящемся в Варшаве, дал его описание, привел образцы польского и белорусского текстов, обратив особое внимание на тюркские языковые элементы в нем. О неизвестных до сих пор экземплярах китабов сообщил М. Конопацкий  .

 

В свое время А. Шлюбский и JI. Цветков также сообщили о виденных ими такого рода текстах 17.

 

Изучением языка китаба И. Луцкевича и публикацией его текстов занимался Я. Станкевич 18.

 

Поскольку в задачу настоящей статьи не входит давать полной библиографии о литовских татарах и их литературе, мы ограничились перечислением только таких работ, которые прямо или косвенно связаны с открытием новых белорусских и польских текстов, писанных арабскими буквами.

 

Ниже дается описание доступных нам в настоящее время белорусских текстов. Описываемые нами в настоящей статье рукописи располагаем по местам их хранения в настоящее время. Начнем с рукописей, хранящихся в библиотеках Вильнюса.

 

К наиболее известным в научной литературе рукописям принадлежит упомянутый уже нами китаб И. Луцкевича. До 1945 г. рукопись находилась в Белорусском музее им. И. Луцкевича в Вильнюсе. В настоящее время она хранится в отделе рукописей Библиотеки Академии наук Литовской ССР ( 1). Ее современная сигнатура F 21—814. Формат рукописи в лист. Она без начала и конца. Недостает одного листа и в середине рукописи. Это последний лист поэтической легенды о вознесении Магомета в небо («Ме'радж»), Сравнение с текстами этой же легенды в других китабах показывает, что в нашем китабе не хватает 15 конечных строк. Всего сохранилось 138 листов рассматриваемой рукописи, некоторые из них сильно повреждены (например, 26, 27, 94, 95, 116, 117, 123, 124). Текст большей части рукописи сохранился хорошо и читается легко. В 1956 г. рукопись реставрирована в Лаборатории консервации и реставрации документов АН СССР в Ленинграде. Сравнение текста после реставрации с осуществленными ранее публикациями того же текста показывает, что работа проведена очень тщательно. Много неудобств для исследователей этой рукописи вытекает из-за путаницы в нумерации ее листов. Как видно из публикаций текстов, осуществленных Я. Станкевичем, а также из примеров, приводимых в его статьях, до реставрации нумерация листов шла справа налево, как это обычно бывает в арабских рукописях. Большинство листов имеет нуме- рацию^ согласованную с содержанием рукописи. Такого согласования нет в публикации легенды «Ме'радж»в журнале «Slavia» (Praha, Roc. XII, 1933—1934, стр. 374—390). Согласно ходу повествования, а также расположению текста этой же легенды во многих других китабах, листы должны следовать не от 1076 до 1346 в порядке натурального ряда чисел, как это имеет место в названной публикации, а в следующем порядке: 1076—1176, 125а—1346, 118а—1246.

 

В настоящее время нумерация листов рукописи идет слева, направо, т. е. против хода повествования, таким образом их первоначальный порядок перепутан.

 

В изготовленной нами электрографической копии рассматриваемого китаба листы сложены справа налево по ходу повествования, справа же налево проведена и нумерация листов (1—138). Следует иметь в виду, что в приводимых нами примерах страницы указываются по нашей нумерации, к оригиналу же приложена таблица согласования нумерации листов в нашей копии и в оригинале.

 

Переходим к вопросу датировки памятника. В статье И. Луц- кевича сказано, что текст кцтаба «шсаны характарам 16 або пачат- ку 17 веку». Я. Станкевич во всех своих работах рассматривает его как памятник XVI в., не приводя достаточно веских доводов.

 

Необходимо, однако, отметить, что, как показывает знакомство с содержанием многих китабов, их объем, подбор материала и его расположение в большинстве случаев бывает разным. Все это, видимо, зависело от переписчика, являвшегося одновременно и составителем, а может быть, и от заказчика (особенно объем). Тексты могли включаться в составляемый сборник из разных источников. Вот почему датировка китабов, не имеющих даты, предполагает ответ на два вопроса: 1) когда возникли входящие в состав сборника тексты и 2) когда составлен или переписан сборник.

 

Что касается первого вопроса, то в отношении как рассматриваемого нами здесь сборника, так и в отношении других сборников, в том числе даже датированных, в настоящее время трудно сказать что-нибудь определенное. Для этого нужно было бы провести текстологическое исследование всех текстов, входящих в интересующий нас китаб, сравнив их с такими же текстами в других китабах.

 

Не исключена, конечно, возможность, что некоторая часть текстов китаба И. Луцкевича, а возможно и все его тексты, возникли в XVI в.

 

Что же касается второго вопроса, т. е. времени составления интересующего нас китаба, то анализ водяных знаков на бумаге и другие соображения не позволяют отнести его к XVI в. Водяной знак рукописи (лл. 100, 101, 103, 105, 110, 112, 114, 115, 116, 117, 119, 121, 136 137  ) имеется в недавно законченном альбоме Э. Лауцявичюса   под № 2860. Бумага с таким знаком была в употреблении в 1720—1749 гг. ( 2 в.). На это же время указывает и другой факт. Рукопись И. Луцкевича и рукопись №868 Ленинградского университета, как видно из почерка и некоторых особенностей орфографии обоих памятников, написаны од- , ним писцом (см.  1,7). Легко обнаруживаемый в рукописи № 868 (лл. 1, 2, 4, 7, 8, 9, 11,15,18, 19, 21, 22, 23, 26, 27, 30, 33, 35 и др.) водяной знак и буквы ЕА (лл. 3, 5, 6, 10, 12, 13, 14, 16 17 и др.) в том же альбоме Э. Лауцявичюса обозначены № 2361 (см.  2 г). Бумага с таким знаком была распространена в первой половине XVIII в.

 

В китабе И. Луцкевича, если не считать очень немногочисленных польских или польско-белорусских текстов, находим чистый белорусский язык с очень небольшим количеством фонетических и лексических полонизмов.

 

Две интересующие нас рукописи в настоящее время хранятся в отделе рукописей научной библиотеки Вильнюсского государственного университета. Их номера по каталогу М. Бренштейна 391, 392 ( 3).

 

Рукопись 391 представляет собой китаб. Даты в рукописи нет. Бумага фабричного производства. Судя по водяным знакам на бумаге в виде чисел 18-42, 18-43, обозначающих, видимо, годы изготовления бумаги, можно думать, что рукопись переписана в середине XIX в. На стр. 360 внизу есть запись арабскими буквами без огласовок: «...ибн Абрагам Карицки писал китаб». В рукописи 360 страниц текста. Формат рукописи в лист. Количество строк на странице разное: стр. 13—247, 249—305 по 19 строк (стр. 57—60 по 22, 69—70 по 21 строке), стр. 321 до конца рукописи (кроме 345—347, 360) по 22 строки.

 

Обложка картонная, покрытая темно-коричневой кожей. Сохранность книги хорошая. Текст читается легко.

 

По своим языковым особенностям китаб Карицкого почти ничем не отличается от китаба Луцкевича. Имеются только различия в графике и орфографии. Звуки /о/ и jyj обозначаются разными знаками, тогда как в китабе Луцкевича они обозначаются одними знаками. Твердый звук /з/ передается арабской буквой за, а в китабе Луцкевича буквой дад. Книга написана одним писцом. Письмо красивое, исполненное черной тушью.

С конца 97-й страницы (17-я строка, начиная со слов «асто ку. ран пейе») до стр. 326 (2-я строка, кончая словами «дванацац грехае главнейших йест: першейе...») текст китаба Луцкевича и Ка- рицкого совершенно совпадает. Если предположить, что и утраченная часть рукописи Луцкевича так же совпадала с китабом Карицкого, то подсчетом можно установить, что в первом недостает около 92 листов.

 

Содержание рукописей Луцкевича и Карицкого, как и других китабов, очень разнообразно  . Ниже мы постараемся дать некоторое представление о содержании китаба Карицкого (а со стр. 97 по 326 это будет одновременно и содержание китаба Луцкевича). На стр. 1—И помещена генеалогическая таблица пророков, разных библейских персонажей, имамов, ханов и т. д., втом числе имена Адама (стр. I), Ибрагима (стр. 4),Мухеммеда (стр. 10). Таблица представляет собой круги разной величины, соединенные между собой линиями. В большом кругу с именем Адама сообщается, в частности, что он «дзевецсот и тридзесце лат жил». Всего в таблице 277 имен. Главная тематика дальнейших страниц (13—243) — изложение основных догм мусульманства, описание разных обрядов и ритуалов, лравила поведения в быту, нравственно-поучительные рассказы. Для иллюстрации приведем несколько типичных заглавий, помещенных, как это часто делается в китабах, на полях рукописи: 4А божих имонех (20), Пан бог мибли ведайе (215—516) 24, Кали хто спитайе (154—376) (это катехизис в вопросах и ответах объемом в 15 страниц), 'О рдскашах райских (63), Судного дна трейаким лудзем страху нет (235—886), Падарожнаму будз рад (116—126), Старога кажнаго шануй (117—13а), Йак каже пан бог суседав шановац (115—12а). В этой же части книги находим довольно популярный диалог Магомета с шейтаном — Прарок питав у шейтана (190—596). В обоих китабах имеется и несколько легенд, самой популярной из которых является «Ме'радж» (249—97а). В ней рассказывается о вознесении Магомета на небо и его путешествии по семи небесам. Объем — 57 страниц. Другие легенды: (А Мерйеме (243—936), А смерци Мухемеда (317—1326), Ю стварену света (306—1246). Необходимо еще отметить наличие в китабе Карицкого, как, впрочем, и в других сборниках, текстов с чисто народными поверьями, например о счастливых днях (348), разгадывании снов (337).

 

В рассматриваемом здесь китабе содержится около 30 страниц польских или польско-белорусских текстов.

 

В заключение отметим, что китаб Карицкого до сих пор никем не исследован и описывается впервые 25.

 

Приводим образец одного и того же текста из китабов Луцкевича и Карицкого.

Из китаба Луцкевича, стр. 1116:

 

Там видзев 'адзин полк жанбк за персци йих завешани. С персцей йих вихддзиц замест малака сукравица-крдв. Йа [в оригинале ма] мдвил: «Штд гетийе на свеце чинили?» 'Енгел рек: «Малакб свайе предавали, (у йих усих свайе дзеци били. Свайе покинувши, чужийе мамчили» (см.  1).

 

Из китаба Карицкого, стр. 278:

Там видзев 1 адзин полк жанок за персци йих завешани. С перс- цей йих виходзиц замиж малака сукравица-кров. Йа муве: «Што тийе на свеце чинили?» 'Енгел мувил: Малако свайо пра- давали, 1усих йих свайе дзеци били. Свайе накинувши, чужийе мамчили (см.  3).

 

Названная уже нами рукопись 392 отдела рукописей Научной библиотеки Вильнюсского государственного университета представляет собой так называемый тефсир (тафсир, тапсир), т. е. текст корана на арабском языке с подстрочным переводом его на польский язык. В рукописи 476 листов, их формат 20 X 35,5 ём. Переписал коран Али сын Богдана Буцутка (или Буцют- ка), год переписки 1788. Запись о времени изготовления копии и переписчике находится на обороте 474-го листа внизу. Она сделана арабским письмом без огласовок. В польском подстрочном переводе имеются некоторые белорусские языковые особенности. Например, в суре (разделе) 20, стих 10 находим аканье, полногласие и другие белорусские особенности: з галавнойу, проводника 247а4. Отрывок польского текста из этой рукописи приводится на стр. 279.

 

В Историко-этнографическом музее "Академии наук Литовской ССР нами выявлено шесть рукописей, частично или полностью белорусских по своему языку. Среди этих рукописей четыре китаба, один хамаил и один словарик-разговорник. В названный музей они поступили из бывшего Караимского музея. В настоящей статье номера рукописей мы указываем по описанию, составленному в Караимском музее. В трех из шести выявленных нами книг есть круглые печати с текстом на польском и арабском языках. Польский текст печати: Mufti па Rzeczpospo lita Polskq.

 

Самым древним из китабов рассматриваемого здесь собрания рукописей является китаб 1771 г., описанный в Караимском музее под №35 ( 4). Дата написания и имя переписчика указаны на стр. 158: «Даписал тен китаб меббнца зй-л-кеде (зу-л-ка1 да) 26 дна дзевднтегб ее чвартак Йан Лебеда». Внизу записи по-польски: «ROK 1771.» Рассуждения по поводу хронологии, приведенные на стр. 108—109, заставляют думать, что весь рассматриваемый китаб или какая-то его часть переписана из источника, написанного или переписанного в 1632 или в 1640 г., т. е. почти на 140 лет старше нашего списка.

 

Китаб 1771 г. представляет собой книгу формата 10 X 15,7 см, всего в рукописи 230 стр. текста, а кроме того, два чистых листа в начале и четыре в конце книги. Страницы пронумерованы простым черным карандашом. Вся рукопись состоит из 15 тетрадей, количество листов в которых колеблется от 6 до 12. Кустодии и современный состав тетрадей показывают, что в настоящее время недостает не менее 15 листов текста, из них около трех листов в начале, не менее 11 в середине и одного в конце. Основной текст китаба написан коричневыми чернилами, заглавия и некоторые буквы—красными чернилами. Сохранность текста хорошая, читается он легко. Книга написана, если не считать страниц 161 — 185, одним писцом и одинаковыми по цвету чернилами. Чернила страниц 161—185 несколько светлее, почерк другой. Обложка китаба картонная, покрытая черной кожей с многочисленными  трещинами, на обеих ее сторонах заметны следы тисненого орнамента.

 

На чистых листах в начале и конце много разных записей карандашом и пером. Отметим некоторые из них. Так, на обороте второго листа в начале книги есть запись владельца рукописи: «принадлежит мулле Алею Шегидевичу». На лицевой же стороне этого листа арабскими буквами по-польски написано: «ксенга друге, роздзал чвартиь. Почерк и орфография этой записи похожи на почерк и орфографию известного слонимского переписчика книг первой половины XIX в. Мустафы Шагидевича. Возможно, китаб и был собственностью семьи Шагидевичей.

 

Написан рассматриваемый китаб не так старательно, как описанный ранее, его орфография также значительно менее последовательна, чем в других известных нам китабах. Много, например, случаев непоследовательностей в обозначении некоторых согласных, особенно /з/. Для обозначения звука /о/ употребляется особый знак, но рядом с этим указанный звук обозначается и теми способами, которыми обозначается и звук /у/. Непоследовательно употребляется фахта и алиф с фахтой над ним.

 

По своим языковым особенностям китаб Лебедя очень неоднороден. В нем весьма сильно сказываются особенности юго- западной части полоцкой группы белорусских говоров, например удвоение согласных перед группой ь/: с приказана 67/4, зда- вана 200/9, стайану 49/6; наличие окончания -цъ в формах 3-го лица ед. ч. наст. вр. глаголов 1-го спряжения: пдйдзец, 185/5, не будзец 175/3 и др. Имеются и особенности гродненско-барано- вичской группы говоров: на тойо 129/11, раска'занйб 225/9, спи- тайе 82/2 и др. Объясняется это тем, что текст переписывался неоднократно в разных местах, а возможно, и тем, что сборник составлен из текстов различных по своему диалектному происхождению. Чтобы разобраться в хронологии этих диалектных наслоений, необходимо детальное исследование текстов сборника.

 

Образец белорусского текста: «Кали шати уздзене, карисц буд- зе. Кали ветхуйу шату уздзене, хварбба будзе. Кали скачец, добра будзе. Кали на седло усадзе, кадейем   будзе. Кали седло не йагд, карисц будзе. Кали гвазди видзиц, карисц будзе. Кали ваду вариц, карисц будзе. Кали валаси голиц, фрасунак будзе (стр. 123) (см.  4).

Имеется в сборнике небольшое количество польских текстов.

 

Переходим к китабу 1814 г. ( 5). Сведения о его составителе, времени и месте составления находим на стр. 600. Запись сделана на турецком языке. Из нее мы узнаем, что по мусульманскому летосчислению китаб написан месяца ша'бана   1230 г., что соответствует 1815 г. н. э., написала Айша из Мурзичов Якубова Смольска (т. е. дочь Мурзича, жена Якуба Смольского) в местечке Мыши  . Формат книги 16,8 X 21,5 см. В рукописи не 602 страницы, как указано на последней странице текста, а 592, так как допущена ошибка в нумерации страниц: после страницы 329 следует не 330, а 340 страница.

Бумага в начале книги светло-зеленая (стр. 1—56), далее серая лощеная. Обложка из толстого картона, покрытого темно- коричневой кожей. После обложки следует очень плотный лист бумаги желтого цвета. На его лицевой стороне карандашом написано слово Kitab 7. В конце книги после текста следует шесть чистых листов бумаги.

 

На странице по 15 строк текста. Весь текст написан одной рукой черной тушью. Во многих местах для выделения заглавий и некоторых других частей текста употребляется красная тушь. Сохранность книги в целом и текста в частности очень хорошая. Как явствует из записи в инвентарной книге Караимского музея, китаб приобретен в 1946 г.

Содержание рассматриваемого китаба в значительной части совпадает с содержанием китаба Карицкого, но расположение в нем материала совершенно другое. Кроме того, китаб Смольской значительно больше по объему, поэтому в нем много таких текстов, которых нет в китабе Карицкого.

  

Орфография рукописи довольно последовательна. Звуки /г// и /о/ обозначаются разными знаками. Мягкость—твердость звуков /з/, /с/, /к/ обозначается последовательно. Только на первых 25 страницах наблюдается непоследовательное употребление ц и тп для обозначения /ц'/ из /тп'/. Отличительной особенностью орфографии А. Смольской является то, что у нее огласовки иногда отсутствуют не только в восточных (арабских и турецких) текстах, но изредка и в отдельных белорусских и польских словах. У других писцов известных нам текстов такое явление не наблюдается.

 

В языке китаба А. Смольской явно преобладают черты, свойственные юго-западным белорусским говорам, например неполное аканье, т. е. сохранение конечного безударного /о/: моцно 242/7, небо 221/7, 230/11, у пекло 224/1, скоро 220/10, 225/2; явное преобладание форм без окончания -цъ в 3-м лице ед. ч. глаголов 1-го спряжения: пише 38/14, 100/11, пейе 48/5, садзе 602/4, при- будзе 602/11. В некоторых словах в закрытом слоге выступает /у/ на месте /о/: потум 357/2, 373/14, 374/2, 457/2, на гетум 363/15. Имеются и другие фонетические и морфологические особенности, свойственные юго-западным белорусским говорам. Необходимо, однако, отметить, что встречаются и особенности северо-восточных белорусских говоров, например удвоение согласных перед группой ь/, форма 3-го лица ед. ч. глаголов 1-го спряжения с окончанием -цъ: спасена 52/8, 93/4, приказане 64/8,6 будзец 266/11, 471/10.

 

В китабе А. Смольской сравнительно много и польских текстов (на стр. 242—258, 283—303, 572—599 и др.)

 

Образец белорусского текста (стр. 601):

 

Кали ворон у суботу удзен кричиц, добруйу весц пачуйеш, падарожни человек прийдзе. Кали у недзелу удзен кричиц, лихуйу весц кеже. Кали у понедзелук кричиц рано, добруйу весц пачуйеш. Кали уве вторек кричиц рано, добруйу весц пачуйеш. Кали у дереду рано кричиц, потреба укажеца, будзе битва. Кали у чецвер рано кричиц, треба од розбойникав сцерехчисе (см.  9).

 

Китаб № 39 Историко-этнографического музея представляет собой объемистую рукописную книгу в 511 стр. (а не 507, как значится на последней странице текста)( 6). Формат рукописи 16,5 X 20,7 см, Китаб написан в Слониме в 1837 г., о чем сказано на стр. 507: Тен китаб написанй в Слониме през Мустафа Ша- гидевича дла Богдана Шагидевича. ~укончонй месонца мухерема  понтего дна, а року тисонц осимсет тридзестим судмим. На странице по 15 строк текста. Текст написан темно-коричневыми, почти черными чернилами. В некоторых местах страницы (368—377) испещрены красными чернилами, на страницах же 378—387 текст расположен в два столбца, один из которых написан красными чернилами (тюркский). Страницы пронумерованы также красными чернилами. Исключение составляют числа 169а, 169, 307а, 307. Они дописаны фиолетовыми чернилами после проведения нумерации красными чернилами. На первой странице находим инвентарный номер и сигнатуру музея муфтиата: S. 106, Inw. 106. На

внутренней стороне написан номер рукописи (39) по описанию Караимского музея. Печати муфтия имеются на стр. 1, 159.

 

Обложка рукописи из твердого картона, покрытого красным сафьяном. На обеих ее сторонах вытиснен изящный орнамент. Бумага рукописи очень плотная с желтоватым оттенком. Листы 25, 215, 295, 359, 427 имеют незначительные обрывы или надрывы.

Книга в целом и ее текст в частности в очень хорошей сохранности.

 

Орфография китаба М. Шагидевича очень последовательна.

 

Необходимо обратить внимание на одну особенность текстов китабов А. Смольской и М. Шагидевича. Речь идет об обозначении безударного /о/. В китабах И. Луцкевича и А. Карицкого безударный звук /о/ систематически обозначается буквой а (али- фом с фатхой над ним). Исключения из этого общего правила очень редки. В китабах же А. Смольской и М. Шагидевича конечный безударный звук /о/, как правило, обозначается буквой о (вавом с фатхой над ним), тогда как неконечный безударный звук /о/ в одних и тех же фонетических положениях и даже в одних и тех же словах передается буквой о и буквой а. Нам кажется, что в последнем случае (обозначение неконечного безударного /о/ буквой о) перед нами не фонетическое, а орфографическое явление, связанное со знанием переписчиками польского языка и письма. Об этом, видимо, свидетельствуют и случаи написаний о на месте этимологического /а/. В китабе Смольской: по пола цех 11/7, полацев 224/5, пахари 368/15, Кохоновски 585/1, 14, Кохо- новскего 585/4, Кохоновскему 585/13, довал 491/5. В китабе Ша- гидевича: полаци 438/6 (ср. палацав — 437/7), покойано 489/9, не довали 431/7.

 

Почти вся рассматриваемая рукопись состоит из текстов на белорусском языке. По своим фонетическим, морфологическим и другим особенностям ее язык очень близок к языку кйтаба А. Смольской. В его основе также лежат особенности юго-запад- ного наречия, но имеются и черты юго-западной части полоцкой группы белорусских говоров. Как и в китабе Смольской, в китабе Шагидевича имеются и польские тексты (на стр. 277—400 и др.). Некоторые тексты можно квалифицировать как польско- белорусские. По всему китабу рассеяны арабские тексты в виде цитат из корана. На стр. 377—387 текст расположен в два столбца, правый из них тюркский, а левый польский.

 

В заключение даем образец белорусского текста из китаба М. Шагидевича (см.  6):

 

У карти, у шахи, у костки играц грех. Кафирскй обичай у ношенйу лубиц грех. Звонов слухац, а йесли чув, знай, што пец, бо грех. На дудах и на кожнай музици играц грех. Гети свет, ми- ловац и уганаца за ним грех. Жону свайу указивац и самому на чужийе гледзец грех. ~у дом чужй без позволене увайци грех, и тайемне у дом гледзец грех. Цело свайо, члункав, што не пристойиц, никому не вказуй и сам ни в кого не гледзи, бо грех (стр. 221).

О рукописи № 13 в инвентарном списке Караимского музея •сказано, что это «рукописная книга, содержащая 20 различных молитв на польско-белорусском языке». Необходимо сказать, что в данном китабе имеется только одна молитва «Дзесонцора боже пшиказаноъ, т. е. «Десять заповедей господних». Девятнадцать же из двадцати представленных там текстов ничего общего с молитвами не имеют. Это мусульманские легенды, рыцарские повести и один приключенческий рассказ.

 

Рукопись представляет собой книгу в 222 страницы текста, ее формат 16,3 X 22,8 см. В начале и в конце рукописи имеется по два чистых листа. На странице по 15 строк. Текст написан старательно, можно сказать, с большой любовью: количество строк во всей книге одинаково, интервалы между строками одинаковы (линии письма были предварительно намечены тупым предметом), во всей рукописи текст обрамлен. В конце рукописи дано оглавление, что мы встречаем в китабах впервые. Страницы пронумерованы, как обычно, справа налево арабскими цифрами одновременно с написанием текста. Вся рукопись написана коричневыми чернилами и одной рукой на прочной гладкой тонкой бумаге.

Китаб написан в 1868 г. Александром Хасеневичем, о чем сделана запись арабским письмом без огласовок на стр. 222 внизу: «дописалем та ксенка в року тисонц осимсет шесдзедонт, осмим месонца шевала   двадзестего понтего дна. То писал Александер Йекубов Хасеневичь. Из дописок по-русски на первом чистом листе в начале книги видно, что рукопись находилась в семье Ха- сеневичей в Свенцянском уез'де (ныне Литовская ССР), местность не указывается: «Эта книга принадлежит из дворан Хасенго Матвею Родкевич с 1906-го года марта 13 дня субботы. Виленской губернии, Свен[цянского] уез[да]». На обороте этого же листа более грамотным лицом написано: «Принадлежит сия книга к Якову Хасеневичу. 21 сентября 1875 г.»

 

В орфографии рассматриваемой рукописи необходимо отметить одну особенность, встретившуюся нам впервые. В польских текстах, а также в отдельных польских словах белорусских текстов звук /z/ из /г/ в XVII- XIX вв. обозначался буквой ра, т. е. той же буквой, которой обозначался белорусский и польский звук jpj. В китабе Хасеневича впервые звонкий вариант указанного польского звука обозначается буквой р (ар. ра с тремя точками сверху), т. е. той же буквой, которой обозначается звук /ж/, а глухой — буквой ш (ар. шйн).

 

Язык большинства текстов китаба Сегеневича, иногда с некоторой натяжкой, можно назвать польским. Нужно только иметь в виду, что значительное место в этих текстах занимают белорусские особенности. Они имеются в фонетике, морфологии и лексике. Сравнение некоторых текстов китаба Сегеневича с такими же текстами на белорусском языке из более ранних китабов показывает, что мы имеем дело с переводом этих текстов с белорусского языка, но с переводом дословным. Изменялось только фонетическое и морфологическое оформление слов, белорусские слова заменялись польскими, но и указанные изменения проводились не до конца. Сказанное нами проиллюстрируем приводимыми ниже отрывками текстов легенды «Ме'радж» из китаба Луцкевича и Сегеневича.

 

В китабе Луцкевича (стр. 1116):

Потим йешче вардта г<ачинилисе, сем пекел там мне йавнд стало. Там видзев <адзин полк жандк за персци йих завешаны. С перс- цей йих вихддзиц замест малака сукравица-крбв. Йа  мовил: <(Штд гетийе на свеце чинили?» сЕнгел рек: «Малакб свайе предавали, су йих усих свайе дзеци билй. Свайе накинувши, чужийе мам- чили» (см.  1).

 

То же в китабе Сегеневича (стр. 22):

Потим йешче вроте одемкнели се, седем пекел там мне йавно стало. Там вйдзал йеден пулк жон за перец йих завешен t. Ис перс- ци йих вЦходзон замест мл ка сукравцца-креф. Йа муве: «Цо они на свеце чинили?» Ангел мувил: чМлцко свойе пшедевали, фшист- ких йих свойе дзеци бцли. То свойе пожуцивши, цудзе кармили».

 

 

Не входя в подробный сравнительный анализ языка приведенных нами текстов, отметим, что такое же соотношение наблюдается и между языком большинства легенд китаба Сегеневича и известных нам более ранних белорусских списков этих же легенд других китабов („О смерци Мухемеда", „О смерци Ибрагцма, сцна пророцкего", „О смерци Мерйеминой", „О Сабиту*, „О ве- сийету тщецим" и др.).

Легенда „О смерци Фатми" помещена в китабе Сегеневича на белорусском языке. Хотя в ней и имеются полонизмы, но они не нарушают структуры белорусского языка.

 

Вот отрывок этой легенды по списку Сегеневича (стр. 60—61):

О Фатме описуйе, йако из сего света зишла, так ознаймуйе. Кали прорек йего милосц остатний час пришов, Фатму до себе,, призвав и мувил: Йа  , Фатме, схилисе до мне. Фатма до йего прихилиласе, ку пророку йего милосци, и уши свойе до рота близко и слухала. Пророк йего милосц мувил: Йа, Фатма, йа из гето- го света зийду од умету, од умету   одлучусе, а ти после мене у шесцмесецей до мене прЦдзеш, так мувил. Шесц месецей минула, Фатма... Абу Бекйрову Исму да себе призвала и мувцла: Йа, Исма, оцец муй мне ознаймил смерц майу, сагодна той дзен, сагод- на йа из сего света зийду.

В языке китаба Сегеневича легко обнаруживаются многие особенности, свойственные юго-западной окраине полоцкой группы белорусских говоров. Наиболее же часто выступает удвоение согласных перед группой ь/. Это явление наблюдается довольно часто даже в польских текстах.

 

Очень любопытной является рукопись № 42 по инвентарной описи Караимского музея. Она представляет собой турецко-белорусский словарь-разговорник. Словарь написан рукой уже известного нам по рукописи китаба 1837 г. М. Шагидевича. Прямой даты рукопись не имеет. О ней можно судить только по водяным знакам на бумаге в виде числа 18-36, обозначающего год выпуска бумаги. Таким образом, можно сказать, что словарь составлен после 1836 г. В связи с датировкой рукописи возникает вопрос, когда составлен словарь, не является ли он списком с более раннего оригинала. Текст разговорника не дает никаких оснований полагать, что он является списком. На наш взгляд, странным анахронизмом служит наличие в разговорнике среди названий разных видов огнестрельного оружия таких слов, как лук, стрелка, шнурок, напяци. Объем словаря — 36 страниц формата 11,5 X 18 см, из которых 34 написаны рукой М. Шагидевича (26—206), а две первые (16, 26) — другим почерком, возможно позже. Как видно из текста на страницах 5а, 56, словарь должен был служить пособием для изучения турецкого языка. Турецкий язык, по мнению составителя словаря-разговорника, это шусулмански йазик исламскей верЦ». На странице 15а находим диалог, из которого видно, что словарь-разговорник предназначался для лиц, желавших эмигрировать в Турцию: Мц хочем далей ици. Гдзе идзеце? Мц суди пришли. Чаго вц пришли? Жиц пришли.

 

Из словаря виден и маршрут путешествия. Упоминаются Яссы, молдавский язык, море (Черное), Рущук, Стамбул. В словаре- разговорнике имеются отдельные слова и диалогическая речь по самой разнообразной тематике, например фразы о сотворении мира, названия частей человеческого тела, отдельные слова и диалогическая речь, связанные с сельскохозяйственным производством, с сооружением дома, лексика и фразеология военного дела, ремесла.

 

Ниже приводим диалог, связанный с наймом подводы:

Удома твой гаспадар? Удома. На што? Чи йест кон? Шест. Йа в дарогу йехац. Чи далеко? Блиско. Ни далеко, до ахшаму  прийедзем. Добре, што даси? Што хочеш? Шесц злотих кали даси, пойеду. Добре, в вое кана запрйгай. Зачекай трохо, йа пайду да дому, речи заберу (стр. 86—9а).

 

Словарь-разговорник представляет известную научную ценность как образец народно-разговорной белорусской речи г. Слонима и его ближайших окрестностей в первой половине XIX в. Он интересен так же как факт, свидетельствующий о том, что в указанное время татары не только переписывали и читали ранее уже известные религиозные и другие тексты на белорусском языке, но и обращались к последнему в таких специальных случаях, как составление пособия для изучения турецкого языка.

В этом же музее хранится рукопись №11. Это хамаил 1765 г. Он написан в Немежу   Яном Езуфовичом. Все эти данные находим на листе 300а. Хотя переписчик и утверждает, что он время написания рукописи обозначает по мусульманскому летосчислению, но упоминаемые в записи события свидетельствуют о том, что год обозначен по христианскому летосчислению. Объем ха- маила 303 листа текста, формат — 10,5 X 16,2 см.

 

Белорусского текста, как это в большинстве случаев бывает в хамаилах, очень мало. Самый большой отрывок белорусского текста имеется на листах 1—7. Это так называемый Третий ве- сийет (завещание) Магомета. Текст данной легенды встречается во многих рукописях (в китабах 1815, 1837, 1868 гг., в хамаиле 1775 г.). Можно еще назвать описание похоронного обряда (лл. 277—279). Большинство же текстов составляют разнообразные молитвы на арабском и турецком языках. Объяснительные тексты имеются и на польском языке.

По правописанию хамаил 1765 г. очень близок к китабу 1771 г. Белорусские тексты по языковым особенностям близки к языку китаба И. Луцкевича, во всяком случае в них не бросаются в глаза особенности, присущие современным гродненско-баранович- ским говорам.

 

Приводим небольшой отрывок белорусского текста из хамаила 1765 г. (стр. 139а):

У суботу валаси галиц, да лазни ици. не гоже. У недзелу вала- си галиц, да лазни ици не гоже. СУ панедзелак валаси галиц, де лазни ици не гоже. 'Ува вторек валаси галиц, да лазни ици не треба. У середу валаси галиц, да лазни щи гоже. У чепгвер валаси галиц, да лазни ици гоже. 'У патницу валаси галиц, да лазни ици гоже.

 

Мы уже упоминали рукописи №867 —869 и 893 (см. стр. 258), хранящиеся в библиотеке Восточного факультета Ленинградского университета. Эти рукописи были некогда собственностью А. О. Мухлинского (1807—1858), профессора арабского и турецкого языков Петербургского университета. В библиотеку указанного университета они поступили в 1879 г. О языке и времени написания этих рукописей были высказаны самые противоречивые мнения.

 

В описании восточных рукописей библиотеки Петербургского университета Залеманна и Розена   язык всех четырех рукописей признан польским. Е. Ф. Карский , ссылаясь на информацию И. Ю. Крачковского, говорит, что в «библиотеке Петроградского университета находятся четыре рукописи на белорусском языке арабскими буквами», причем мнение, высказанное в названном выше описании относительно языка рукописей, он объясняет тем, что «он (барон Розен.— А. А.) не знал ни польского, ни белорусского языков». Ссылаясь на Е. Ф. Карского, Я. Станкевич считает язык всех четырех рукописей также белорусским. А. Н. Самойлович  , лично ознакомившись с рассматриваемыми рукописями, признал язык двух первых из них (№867, 868) польским, а двух других (№869, 893) — польско-белорусским. По данному вопросу ближе всех подошел к истине Самойлович, но и его мнение относительно языка'рукописей № 869 и 893, как увидим в дальнейшем, требует уточнения.

 

 

 

К содержанию книги: ПОЛЕСЬЕ. ЛИНГВИСТИКА. АРХЕОЛОГИЯ. ТОПОНИМИКА

 

 Смотрите также:

 

Белорусская письменность. История белорусского языка

Краткий очерк истории письма. Раздел: Культура.
История белорусского языка и, следовательно, белорусской письменности начинается с середины XIII в.,