ТАТАРО-МОНГОЛЬСКОЕ ИГО НА РУСИ

Монгольская имперская идея. Великая Яса монголов

Великая Яса

Монгольская экспансия была результатом комбинации многих разнородных факторов и мотивов, варьирующихся от жадности воинов по захвату богатых трофеев до более конструктивного торгового империализма монгольских правителей и грандиозной концепции универсальной империи.

Именно имперская идея стала отличительной чертой ведущего монголов вперед духа завоевания, победившего примитивную ментальность феодализированного родового общества. Монгольские императоры вели свои войны с очевидной целью достижения всеобщего мира и международной стабильности. В случае достижения этой цели, ценой безопасности человечества становилось постоянное служение государству каждого и всех; это должно было установить порядок жизни и социального равенства. Богатые будут служить государству, так же как и бедные; и бедные должны быть защищены от несправедливости и эксплуатации со стороны богатых. Согласно армянскому историку Григорию Аканцу, одной из посылок Ясы было «Уважение старых и бедных».[1] Ибн аль-Атир говорит, что монголы были жестокими только по отношению к богатым.[2] Основа понимания природы императорской власти была четко выражена в письмах первых великих ханов к правителям Запада.[3] Преамбула характерна в каждом случае. Письма начинаются со ссылки на Небо, за которой следует ссылка на Чингисхана и правящего императора. Рассмотрим в качестве примеров письмо Гуюка папе (1246 г.), привезенное в Европу монахом Иоанном де Плано Карпини, и письмо Мункэ Людовику Святому (1254 г.), привезенное монахом Вильямом из Рубрука, а также эдикт Мункэ, дополняющий его письмо.

Монгольский оригинал письма Гуюка не сохранился, или же, по крайней мере, не обнаружен. Письмо было известно длительное время лишь в латинском переводе брата Иоанна; в 1920 г. был открыт персидский перевод (с примесью тюркских фраз). В латинском переводе преамбула звучит следующим образом: «Dei fortitudo, omnium hominum imperater «.[4] Во французском переводе персидского текста, сделанном Пеллио, мы читаем: «От имени силы вечного Неба, (мы) Океанический Хан всего великого народа; повелеваем ».[5] Очевидно, что в латинском переводе монах Иоанн воплотил монгольскую формулу в краткое утверждение, опускающее детали. Персидская версия кажется более близкой к монгольскому оригиналу. Следует отметить, что во французском переводе использование слова «Океанический» спорно. Это попытка передать монгольское слово 'далай'. Пеллио интерпретирует его как «океан» и сравнивает с именем «Чингис», которое понимает как «море», хотя его значение скорее – «всемогущий», «великий».[6] «Далай», если судить по использованию в письме Гуюка, имеет то же толкование. Согласно Е. Хара-Давану, изначальное значение «далай» в языке ойратов (калмыков) – «великий», «бесконечный»; «океан»– лишь производная коннотация.[7] Что же касается фразы «всего великого народа», по переводу Пеллио, то мы можем сравнить ее с соответствующей фразой на печати Гуюка, также переведенной Пеллио: «От имени добродетели Вечного неба и Высшего Хана великой монгольской нации, повелеваем ».[8]

Письмо Мункэ королю Людовику IX известно только в латинском варианте монаха Вильямса из Рубрука. Ханский эдикт, который сопровождал письмо, дает общую правовую формулу, на которой должны базироваться международные документы наследников Чингиса. Как указывает Эрик Фогелин, эта формула исходит из Ясы.[9]

Приведем латинский вариант преамбулы в варианте, рекомендованном эдиктом, и действительной преамбулы самого письма.

Эдикт: Preceptum eterni: Dei est. I coelo non est nisi unus Deus eternus, super terram non sit nisi unus dominus Chingischan, filii (sic) Dei. Hos est verbum quod vobis dictum est.

Письмо: Per virtutem eterni Dei, per magnum mundum Moallorum, preceptum Mangu chan.[10]

Английский перевод B.B. Рокхилла:

Эдикт: (Это)  – повеление Вечного Бога. На Небе существует лишь один вечный Бог, и на Земле существует лишь один повелитель, Чингисхан, Сын Бога. Это вам сказанное.

Письмо: Через добродетель вечного Бога, через великий мир монголов. Это – слово Мункэ-хана .[11]

На основании цитированных выше трех документов (письма Гуюка, эдикта Мункэ и письма Мункэ), и принимая во внимание иные письма монгольских монархов этого периода, мы может установить следующую иерархию трех основных элементов монгольской концепции императорской власти:

Бог (Небо – Вечное Небо).

Чингисхан (Данный Небом).

Правящий император.[12]

Что касается второго пункта, то Чингисхан упоминается по имени лишь в эдикте Мункэ – т.е. в образце формы императорских писем, рекомендованном Великой Ясой. Я убежден, однако, что как в письме Гуюка, так и в послании Мункэ, Чингисхан упоминается без открытого произнесения его имени. В письме Гуюка он назван «Высший Хан» (Далай-Хан). Вставка Пеллио (в его французский перевод) слова «мы» (nous), предшествующего титулу, не только излишня, но и вводит в заблуждение, поскольку она делает титул применимым к правящему императору (Гуюку), а не к основателю монгольской нации (Чингисхану), как, я уверен, должно быть. Заключительные слова, «повелеваем »(notre ordre), относятся к правящему императору; в эдикте Мункэ соответствующая фраза звучит: «Это вам сказанное »; в письме Мункэ:  «Это – слово Мункэ-хана ».

Два отличных друг от друга элемента персидского варианта письма Гуюка (Высший Хан и монгольская нация) слиты в латинском переводе письма Мункэ, осуществленном Рубруком: «Великий мир монголов ».В монгольском варианте мы можем принять фразу как звучащую: «великий хан всех монголов». Очевидно, что в монгольском типе мысли монгольская нация метафизически связана с Чингисханом, как ее основателем. В шкале власти Чингисхан, как Сын Неба, является промежуточным звеном между Небом и правящим императором. В качестве Высшего Хана монгольской нации он – направляющий дух Монгольской империи.

Монгольская империя, в понимании ее монгольских лидеров, была инструментом Бога для установления порядка на земле. Как говорит Эрик Фогелин: «Хан обосновывает свои притязания на правление миром на Божественном Порядке, которому он сам подчинен. Он обладает лишь правом, производным от Божественного Порядка, но он действует сообразно с долгом ».[13]

Чувствуя себя инструментом Бога, монгольский император в обращении к врагам не хвастается силой армии, но просто ссылается на волю Божью. Здесь Великая Яса Чингисхана рекомендовала следующую формулу: «Если вы сопротивляетесь – что с нашей стороны можем мы знать? Вечный Бог знает, что случится с вами ».[14] Как мы видели, эта формула действительно была использована ханом Гуюком в его письме папе.[15] Даже если фактически далеко не все нации признавали власть монголов, юридически, с точки зрения первых великих ханов, все нации являлись их подданными. В соответствии с этим принципом, в своих письмах папе и королям как Гуюк, так и Мункэ настаивали, чтобы западные правители признали себя вассалами великого хана.

Только в правление Хубилая такое отношение ханов к данному вопросу изменилось, и был испробован иной подход к достижению международной стабильности. Идея полного подчинения всех народов монгольскому правлению теперь сменилась планом создания мировой федерации с великим ханом во главе.[16] Однако даже в этот поздний период основные представления о божественном источнике имперской власти остались прежними. Итак, мы находим в письме иль-хана Аргуна к королю Франции (1289 г.) формулу, которая очень близка к преамбуле посланий Гуюка и письмам Мункэ.

Во французском переводе В. Котвича она звучит так: «От лица силы Вечного Неба, от лица суу  императора, мы, Аргун, говорим... ».[17] Суу (или сю) означает «судьба».[18]

В письме иль-хана Олджайту королю Франции, датированном 1305 г., нет традиционной преамбулы. Сначала Олджайту ссылается на своих предков, на своего прапрадеда (Хулагу), далее – на императора Тимура и других правящих потомков Чингисхана; он также поминает небесное вдохновение и защиту.[19] Следует помнить, что как Аргун, так и Олджайту были местными, а не великими ханами, этим объясняется то, что используемая ими формула несколько отлична от присущей великому хану.

Каково же основание и истоки монгольской имперской идеи?

Очевидно, что она не была изобретением Чингисхана, хотя он стал ее главным носителем и символом. Он лишь сформулировал понятие, выросшее в его окружении, т.е. среди элиты монгольских родовых вождей, в особенности, рода Борджигин и группы родов («кости»), ветвью которой он был. В целом понятие Неба (Вечного Голубого Неба) как защитника скотоводческих наций являлось базисной верой монгольских и тюркских народов.

Легенда о божественном происхождении трех сыновей Алан-Коа указывает на возможность влияния христианских понятий на становление идеи божественного основания императорской власти среди монголов.

Еще один корень монгольской имперской формулы обнаруживается в исторических традициях бывших кочевых империй в Монголии и Центральной Азии, как тюркских (гуннских), так и иранских. С этой точки зрения, титул «каган» («каан»), который Чингис получил на курултае 1206 г., является сам по себе достаточно характерным, поскольку выражает старотюркское понятие, использовавшееся алтаийскими тюрками в VI-VIII веках и хазарами в VII-IX веках. Мы также обнаруживаем титул «высший хан».[20] у дунайских булгар в IX в.; а они, как нам известно, были частью той ветви гуннов, которая вторглась в Европу в V веке. И, конечно, великий хан этих гуннов, Аттила, по поводу предполагаемого открытия меча Марса, объявил, что Бог назначил его властителем всего мира.[21] Император алтайских тюрков именовался «Небоподобным, рожденным Небом, мудрым Каганом ».[22] В Орхонской надписи VIII в. тюркский принц описывает исток Тюркского каганата следующими словами: «Когда Голубое небо и темная Земля под ним появились, люди были созданы в пространстве между ними, а мой праотец Бумин-Истеми Каган воссел (на трон )».[23]

Вследствие ранней экспансии аланов в Центральной Азии и Джунгарии и тесных отношений между тюркскими и иранскими племенами в районе Хорезма, мы можем предположить, что тюркская (гуннская) политическая мысль испытала влияние иранских представлений о монаршей власти. То, что скифы и сарматы Южной Руси приписывали власти своих правителей божественное происхождение, было твердо установлено М.И. Ростовцевым.[24] Персидская империя, управлявшаяся в гуннский период династией Сассанидов, была еще одной школой монархических идей. Не следует забывать в этой связи о роли Хорезма.[25] Важным каналом проникновения иранских политических идей в тюркско-монгольскую среду были уйгуры, в особенности после того, как они осели в Восточном Туркестане вблизи провинции Согдиана с ее древней культурой.

Еще один и даже более значимый источник монгольских идей нужно искать в китайской политической мысли. Надо помнить, что древняя тюркская (гуннская) империя в Монголии и Джунгарии вела серию затяжных войн против Китая, которые перемежались периодами мира и сближения. В итоге, как и следовало ожидать, гуннские властители и аристократия подверглись значительному китайскому влиянию. Гуннский тип политической мысли не мог не отражать некоторые традиционные китайские идеи. Поэтому, когда мы размышляем о влиянии китайских понятий на монгольскую имперскую идею, нам следует принять во внимание как древнекитайский фон политических понятий кочевников, так и более позднее китайское влияние на монголов в XII и XIII столетиях. Вслед за завоеванием Китая монголами относительная значимость китайского элемента в монгольской мысли быстро возросла, но это произошло уже после того, как осложнились основные черты монгольского понятия имперской власти. Согласно традиционному китайскому понятию, император – носитель «воли Неба» (тьен мин).[26] Он – мистическое звено между Небом и управляемой им нацией.[27] Это кажется очень близким монгольской идее божественного источника имперской власти. Однако китайское понимание предписания Неба во многих отношениях отличалось от монгольского. Оно было частью общего стереотипа «естественного закона» в его китайском понимании, т.е. соответствия социального порядка и порядка природы.[28] Император, как предполагалось, должен подчиняться основному закону природы и «управлять» как можно меньше.[29]

Можно сказать, что традиционная китайская идея имперского правления была менее динамична, нежели монгольская. С другой стороны, следует отметить, что монголы в XI и XII веках должны были иметь дело не с коренной китайской династией, а с двумя иностранными династиями, правившими последовательно Северным Китаем, – Кидан, а затем Цзинь. Представители династии Кидан, кажется, были монгольского происхождения, а представители Цзинь – маньчжурского. Ментальность обеих была гораздо ближе к мировоззрению монгольских родовых вождей, нежели к китайским представлениям.[30]

Резюмируя, можно сказать, что монгольская идея божественного источника имперской власти базировалась на древних традициях и знакомстве с более близкими во времени политическими понятиями, превалировавшими при дворе Кидан и Цзинь. Из этого огромного мыслительного резервуара монгольские родовые вожди конца XII века извлекли свои принципы действия, и в этой интеллектуальной среде вырос молодой Темучин, чтобы в конечном итоге стать вождем Чингисханом. Нелегко объяснить интенсивность чувств и серьезность цеди, которые характеризуют как Чингисхана, так и его близких советников. Имперская идея не только разожгла их воображение, но и стала важным фактором их жизни. Мы можем, возможно, лучше понять происшедшее, сравнивая появление имперской мечты Чингисхана с религиозным возрождением и, конечно, с рождением новой веры. Чингисхан был не только пророком: он стал воплощением идеи.

Великая Яса

Монгольское слово яса (ясак, джасак) означает «поведение» или «декрет». До недавнего времени было обычным говорить о Великой Ясе как о собрании общепринятых монгольских правовых установлений. Это происходило, частично, потому, что статьи Ясы, относящиеся к уголовному законодательству и наказанию, привлекали большее внимание историков, нежели любая другая часть кодекса.

Не существует сохранившейся полной копии Великой Ясы, хотя восточные авторы XIII-XV веков свидетельствуют, что такие списки существовали. Согласно историку Джувейни (ум. 1283 г.), подобный список хранился в сокровищнице каждого потомка Чингисхана.[31] Рашид ад-Дин (1247-1318 гг.) упоминает о существовании этих списков множество раз.[32] В персидском трактате о финансах, приписываемом Назиру ад-Дину Тузи (ум. 1274 г.) имеются многие ссылки на Ясу.[33] Макризи (1364-1442 гг.) был проинформирован своим другом Абу-Нашимом о списке, имеющемся в багдадской библиотеке.[34] На основе информации Абу-Хашима Макризи попытался представить полный отчет о содержании Ясы. Фактически же, ему удалось очертить лишь часть кодекса, в основном статьи, посвященные уголовному законодательству и наказанию. Рашид ад-Дин, со своей стороны, цитирует многие ордонансы и высказывания Чингисхана, некоторые из которых были, возможно, фрагментами Ясы, а другие – так называемыми «максимами» (билик). Долгое время современные историки, имеющие дело с Ясой, базировали свои заключения в основном на информации, предоставленной Макризи и Рашидом ад-Дином. До недавнего времени недостаточное внимание уделялось краткой сумме Ясы, сделанной Григорием Аб-уль-Фараджем (Бар Хэбрэусом (1225/1226-86 гг.) или же более расширенному пересказу Джувейни. Но эти два писателя наметили канву наиболее значимого деления Ясы, касающегося государственного закона монголов.

С моей точки зрения, Яса как целое ни в коем случае не может быть охарактеризована как обычное законодательство. Она была монгольским императорским законом, сформулированным Чингисханом; и сами монголы рассматривали ее именно в этом свете. Для них она была обобщенной мудростью основателя империи; и мы знаем, что они считали Чингисхана боговдохновенным Сыном Неба. Армянский историк Григор из Алканца записал историю появления Ясы на базе услышанного от монголов.[35] Хотя ее нельзя рассматривать как точную в деталях, она адекватно передает дух монгольского отношения к Чингисхану и делу его жизни. Согласно Григору, когда монголы «осознали свое положение, весьма подавленные своей несчастной и бедной жизнью, они обратились к помощи Бога, Создателя неба и земли, и заключили с ним великое соглашение, повинуясь его повелениям. По приказанию Бога им явился ангел в виде орла с золотыми перьями [36]и заговорил их собственной речью и языком с вождем, которого звали Чанкез (Чингиз)... Затем ангел сообщил им все повеления Бога... которые сами они называют ясак ».

Джувейни также рассматривает боговдохновенный разум Чингисхана как источник Ясы: «В то время как Всемогущий (Бог) выделил Чингисхана из числа его современников по разуму и интеллекту... он (Чингисхан), лишь опираясь на глубины своей души и без утомительного изучения (исторических) анналов, без согласования с (традициями) древних времен, изобрел все приемы (государственного управления) .»[37]

Как по мнению Джувейни, так и по мнению Макризи, Яса была талисманом, обеспечивающим победу на поле сражения.[38] Как указывает А.Н. Поляк, монголы и тюрки приписывали Великой Ясе полумагическую власть.[39]

Без полной копии Великой Ясы нельзя сказать наверняка в каком порядке размещались статьи, которыми мы обладаем. Предположительно, она начиналась с преамбулы, которая послужила основанием для той, что использовалась преемниками Чингисхана в их переписке с иностранными правителями. Она должна была содержать упоминание Неба и ссылку на Высшего Хана монгольской нации, Чингисхана. Третье предложение формулы преамбулы «повелеваем», очевидно, должно было означать собственное повеление Чингисхана, поскольку он был и основателем нации, и правящим императором в это время. Затем, вероятно в порядке, очерченном Джувейни и Аб-уль-Фараджем, излагались общие принципы и статьи о международном праве и организации армии и государства.

Общие предписания

Содержательное деление Великой Ясы может быть предположительно реконструировано на основе имеющихся в различных редакциях фрагментов. Следующие выдержки могут дать его общую идею.

«Следует возвеличивать и уважать чистых, непорочных, справедливых, ученых и мудрых, к каким бы людям они не принадлежали; и осуждать злых и несправедливых людей » (Аб-уль-Фарадж, разд. 2).[40]

«Первым является следующее: любите друг друга; во-вторых, не совершайте прелюбодеяние; не крадите; не лжесвидетельствуйте; не предавайте кого-либо. Уважайте стариков и бедных » (Григор из Алканца).[41]

«Он (Чингисхан) запретил им (монголам) есть что-либо в присутствии другого, не приглашая его разделить пишу; он запретил любому человеку есть больше, чем его товарищи » (Макризи, разд. 12).[42]

«Поскольку Чингис не принадлежал какой-либо религии и не следовал какой-либо вере, он избегал фанатизма и не предпочитал одну веру другой или не превозносил одних над другими. Напротив, он поддерживал престиж любимых и уважаемых мудрецов и отшельников любого племени, рассматривая это как акт любви к богу » (Джувейни, разд. 2).[43]

«Он (Чингисхан) приказал уважать все религии и не выказывать предпочтения какой-либо из них » (Макризи, разд. II).

Эта часть Ясы стала основанием монгольской политики религиозной терпимости.

Международное право

Когда необходимо писать восставшим и посылать им представителя, не запугивайте их силой и великим размером вашей армии, а только скажите: «Если вы добровольно сдадитесь, то вы найдете хорошее обращение и покой, но если вы сопротивляетесь – что с нашей стороны можем мы знать? Вечный Бог знает, что случится с вами » Аб-уль-Фарадж, разд. I).[44]

Следует отметить, что, с точки зрения Ясы, каждая нация, отказывающаяся признать высший авторитет великого хана, рассматривается как восставшая. Как указывает Эрик Фогелин, это противоречит нашим представлениям о международном праве, которые предполагают существование суверенных государств: «Монгольская империя не есть... государство среди других государств мира, a imperium mundi in statu nascendi, a представляет собою Мировую-империю-в-Процессе-Становления ».[45] Следует вспомнить, что письма великих ханов Гуюка и Мункэ к правителям Запада[46] верно следовали вышеприведенному предложению Ясы.

Важным принципом монгольского международного законодательства был принцип неприкосновенности послов. И в каждом случае, когда враг нарушал этот принцип, следовало суровое возмездие. Не существует, однако, прямого выражения такового в существующих фрагментах Ясы.

Правительство, армия и администрация

ИМПЕРАТОР И ИМПЕРАТОРСКАЯ СЕМЬЯ

В сохранившихся фрагментах Ясы лишь одна статья, рассматривающая императорский титул, касается этого предмета.

«(Монголы) не должны давать своим ханам и благородным людям много возвеличивающих имен или титулов, как это делают другие нации, в особенности, последователи ислама. И к имени того, кто сидит на троне царства им следует добавить одно имя, т.е. Хан или Каан. И его братья, сестры и родственники должны называть его первым именем, данным при его рождении »(Аб-уль-Фа-радж, разд.З).[47]

Можно сказать, что титул «каан» (каган) сам по себе выражает полноту императорской власти. В то же время, для членов своей семьи император остается старейшим в роде, близким родственником; отсюда и личная форма обращения, рекомендуемая родным.

Из «Тайной истории» мы знаем, что Чингисхан издавал специальные ордонансы для поддержания императорского хозяйства и наделов членов императорской семьи. Предположительно, основные правила относительно подобных вещей были включены в Ясу.

МОНГОЛЬСКАЯ НАЦИЯ

Как мы видели, в преамбуле ханских писем иностранным правителям Чингис именуется Высшим Ханом монгольской нации. Стереотип этой преамбулы должен был следовать преамбуле Ясы. Хотя нет специальной статьи относительно власти нации в существующих фрагментах Ясы, некоторые указания об этом могли быть включены в законы Ясы. В китайской надписи 1338 г. монголы обычно именуются «государственным родом» (куо-цу), т.е. «правящей нацией».[48] Именно через избрание нового великого хана после смерти его предшественника монгольская нация при империи могла политически самовыразиться. Несмотря на то, что выборные курултаи не всегда четко работали, очевидно, что существовал определенный набор правил их заседаний, хотя установленный порядок не всегда соблюдался. В каждом улусе империи функционировали местные курултаи для выбора своих ханов. Большая часть нашей информации об этих собраниях улусов связана с владением иль-ханов (Персия); принимаемые здесь правила, скорее всего, следовали нормам великих курултаев. Весьма вероятно, что этот стереотип был включен в законы Великой Ясы.

АРМИЯ И АДМИНИСТРАЦИЯ

1. Статут об охоте.   «Когда монголы не заняты войной, они должны отдаваться охоте. И они должны учить своих сыновей, как охотиться на диких животных, чтобы они набирались опыта в борьбе с ними и обретали силу, энергию выносить усталость и быть способными встречать врагов, как они встречают в борьбе диких и неприученных зверей, не щадя (себя)»  (Аб-уль-Фарадж, разд. 4).[49]

Очевидно, что охота, не была только наиболее популярным спортом монголов, она рассматривалась Чингисханом как государственный институт и основа военной подготовки.[50]

2. Армейский статут.   «Бойцами рекрутируются мужчины от двадцати лет и старше. Для каждого десятка должен назначаться офицер, и для каждой сотни, и офицер для каждой тысячи, и офицер для каждых десяти тысяч... Ни один воин из тысячи, сотни или десятка, в которые он был зачислен, не должен уезжать в другое место; если он сделает это, то будет убит, и также будет с офицером, который принял его»  (Аб-уль-Фарадж, разд. 5 и 7).[51]

«Он (Чингисхан) приказал воинам после возвращения из военного похода исполнять определенные повинности на службе правителя»  (Макризи, разд. 20).

Создание императорской гвардии стало одной из наиболее важных реформ военной организации Чингисхана. Весьма вероятно, что высокое положение гвардии было зафиксировано Ясой, хотя об этом нет упоминания в существующих фрагментах.

Принцип десятичной организации монгольской армии, равно как и значимость императорской гвардии как института, уже обсуждались.[52] Заслуживает внимания в данной связи и другой принцип прикрепления каждого человека к месту его службы. Армия, в особенности в период первых завоеваний, являлась становым хребтом монгольской администрации как целого. Поэтому принцип универсальной службы, предполагавший, что каждый человек имеет свое особое место, с которым он связан и которое не может покинуть, стал основанием не только монгольской армии, но и Монгольской империи. Мы можем назвать это Статутом связанной службы, и, как явствует из заявления Макризи, эта служба не сводилась только к исполнению воинских обязанностей. Важным аспектом обязанности служения государству было то, что эта повинность поровну распределялась среди всех подданных хана.

«Существует равенство. Каждый человек работает столько же, сколько другой; нет различия. Никакого внимания не уделяется богатству или значимости »(Джувейни, разд. 5).

Не только мужчины, но и женщины должны были служить.

«Он (Чингисхан) приказал женщинам, сопровождающим войска, делать работу и выполнять обязанности мужчин, когда последние отсутствовали, сражаясь »(Макризи, разд. 19).

Статус связанной службы стал базисом всемогущества великого хана, которое произвело такое впечатление на монаха Иоанна де Плано Карпини. Однако существовали и исключения из казавшихся железными правил. Священники всех религий, равно как врачи и ученые, не должны были выполнять обычную службу или платить налоги (Макризи, разд. 10). От них ожидалась иная отдача – духовная или профессиональная. Помимо освобождения от повинностей всей социальной категории, специальные привилегии могли получить и индивиды, принадлежащие к числу обычных граждан. Получатель подобного иммунитета был известен по-монгольски как дархан ( по-тюркски – тархан; в этой форме термин был заимствован в русском языке).[53] Этот институт получил полное значение лишь в поздний период (XIV-XV века); он не упоминается в существующих фрагментах Ясы.

Среди других статей Великой Ясы, рассматривающих административное право, можно упомянуть следующие: учреждение почтово-конных станций (Аб-уль-Фарадж, разд. 8; Джувейни, разд. 9; Макризи, разд. 25); сборы и налоги (Аб-уль-Фарадж, разд. 6; Джувейни, разд. 9); обязанность монголов представлять своих дочерей (предположительно также и пленных девушек, которыми они владели) на конкурсы красоты, где наиболее прекрасные («луноликие девушки», по характеристике Джувейни) избирались в качестве жен и любовниц хана и князей ханской крови (Джувейни, разд. 7; Макризи, разд. 21).

3. Уголовное законодательство.   Версия Ясы аль-Макризи дает солидный набор свидетельств относительно монгольского уголовного законодательства. К этому могут быть добавлены некоторые разбросанные фрагменты из иных источников.

Уголовное законодательство Ясы главной своею целью имело поддержание мира и порядка в государстве и обществе. Его общее моральное предписание, по Григору Алканцу, заканчивалось следующей санкцией: «Если нарушитель этого будет найден среди них, то преступники подлежат смерти ».[54] Итак, хотя финальная цель казалась в широком смысле гуманной, закон утверждался с непреклонной жестокостью.

В целом Яса признавала в качестве преступлений, подлежащих наказанию, следующие группы правонарушений: против религии, морали и установленных обычаев; против хана и государства; и против жизни и интересов отдельной личности.[55]

Главной целью наказания, в понимании Ясы, было физическое уничтожение преступника. Поэтому смертная казнь играет важную роль в этом кодексе. Яса признает временную изоляцию преступника через заключение в тюрьму, депортацию, смещение с должности, а также запугивание через причинение боли или наложение штрафа. В некоторых случаях не только сам преступник, но и его жена и дети подлежат наказанию.

Смертная казнь предписывалась почти за все виды преступлении. Она следовала за значительную часть преступлений против религии, морали или установленных обычаев; за большинство преступлений против хана и государства; за некоторые преступления против собственности; за третье банкротство; за конокрадство – в случае, когда вор не мог заплатить штраф.

Наказание через тюремное заключение и депортацию предусматривалось за нарушение Ясы членами ханского рода. Каждый офицер военного соединения подлежал разжалованию, если не справлялся со служебными обязанностями. Воины и охотники наказывались путем причинения боли за мелкие проступки против военной дисциплины. Убийство каралось штрафом. За кражу коня преступник подвергался репрессиям, штрафу, или даже смертной казни.

Гражданское законодательство.   Свидетельства о гражданском законодательстве Ясы скудны. Это, возможно, объясняется не только неполнотой существующих фрагментов, но также тем фактом, что подобные отношения регулировались общепринятым родовым законом. Однако одна важная статья относительно наследования была включена в Ясу: «У умершего человека, не имеющего наследника, ничего не изымается в пользу хана, но его имущество должно быть отдано человеку, ухаживавшему за ним » (Аб-уль-Фарадж, разд. 9; Джувейни, разд. 10).

Коммерческое право.   Известно, что Чингисхан уделял большое внимание торговле. Сохранение безопасности коммерческих путей для международной торговли было одной из важных целей его политики. Поэтому естественно предположить, что Яса содержала какой-либо статут относительно торговли. Однако среди фрагментов присутствует лишь одна сохранившаяся часть торгового законодательства: «Если кто-либо возьмет товар (в кредит) и обанкротится, затем опять возьмет товар вновь и еще раз обанкротится, а затем вновь возьмет товар и обанкротится, то должен быть приговорен к смерти после его третьего банкротства »(Макризи, разд. 5).

Признание стимулирующей роли Чингисхана в создании Ясы не мешает задаче изучения источников кодекса. Как Чингисхан, так и его советники жили в определенном окружении и в определенное время; их представления и решения, естественно, были обусловлены целостным историческим, экономическим и социальным фоном.

Источники монгольской имперской идеи обсуждались в предыдущем разделе. Моральные предписания, провозглашенные Ясой, были тесно связаны с понятием универсальной империи и, хотя бы отчасти, принадлежали тому же культурному и духовному циклу. Что касается административных статутов, то они были, до определенной степени, порождением монголо-тюркских традиций, в них также отражено некоторое влияние типологических особенностей прилежащих государств – Цзинь, Уйгурии, Кара-Кидан. Поляк предполагает, что одним из источников Великой Ясы могли быть местные законы мусульманских тюркских правителей Ближнего Востока.[56] Это сомнительно, и гипотеза нуждается в дальнейшем развитии и подтверждении.[57]

В любом случае, старые монгольские и тюркские традиции тщательно пересматривались и трансформировались Чингисханом и его советниками, и был создан набор новых представлений и установок. Например, децимальная система организации армии являлась старым институтом среди тюрков, а также иранцев, хотя она обычно устанавливалась параллельно с родовой и племенной организацией. Чингисхан не только модернизировал систему, но и соединил ее с принципом связанной службы, таким образом укрепив ее более сильно, нежели кто-либо до него. Строгость новой армейской организации была наложена на связи старых родов.

Статьи Ясы по уголовному праву частично опирались на монгольское обычное право; но здесь вновь нужно принять во внимание нормы закона соседних империй. В целом, карательное законодательство Ясы, видимо, было более жестоким, нежели традиционное и племенное право монголов.

Как Рашид ад-Дин, так и Макризи датируют обнародование Ясы Великим Курултаем 1206 г.[58] Это, однако, была лишь первая редакция кодекса. Она дополнялась новыми законами на курултаях 1210 г. и 1218 г. Кодекс был также пересмотрен и дополнен после возвращения Чингисхана из туркестанской кампании и после его последней экспедиции против тангутов, т.е. около 1226 г.

Чингисхан намеревался сделать созданный им кодекс законов незыблемым. Он предписал своим наследникам долг сохранения кодекса неизменным.[59] Его второй сын Чагатай, известный своей верностью и твердостью, был назначен хранителем Ясы. «Он приказал Чагатаю... следить за соблюдением Ясы »(Макризи, разд. 26). Каждый новый властитель империи или собственного улуса, начинал свое правление с подтверждения правильности Ясы.[60] Согласно Ибн-Батуту, потомки Чингисхана должны были собираться раз в год вместе с высшими офицерами каждого царства для свидетельства, что ни один принц Чингисовой крови не нарушил Ясы в истекший период. Любой принц, признанный виновным, должен был быть низложен.[61] «Кто бы ни нарушил Ясу, должен потерять свою голову », -гласит типичный приказ Бату, хана кипчаков.[62]

Существование Великой Ясы не исключало дополнительного законодательства наследников Чингисхана. Но подобное законодательство не должно было противоречить принципам Ясы и имело, в основном, местное значение. Например, ханы Золотой Орды выпустили множество хартий и ордонансов относительно управления своим ханством. Они были известны как ярлык. Достаточно характерно, что ярлыки, выданные ханами Золотой Орды русской церкви, содержат прямую ссылку на Великую Ясу как основу освобождения духовенства от налогообложения.[63] Существуют также ссылки на Ясу в кодексе законов династии Юань в Китае.[64]

Следует отметить, что вследствие веры наследников Чингисхана в полумагическую силу Великой Ясы, кодекс обычно скрывался монгольскими и тюркскими правителями от подчиненного населения и иностранных наций.[65] Единственным исключением был, кажется, Египет. Согласно арабскому писателю Ибн-Тагхрибирди, египетский эмир Арташ изучил Ясу полностью.[66] Эссуюти заявляет, что султан Бейбарс намеревался применить законы и правила Ясы в Египте.[67] Фактически светское законодательство Мамлюкского царства, именуемое Ас-Сияса, в действительности базировалось на кодексе Чингисхана.[68] Египет, однако, был особым случаем. Мамлюкские правители этой страны были тюркского происхождения и, кроме того, некоторое время рассматривали себя в качестве вассалов хана Золотой Орды.[69] Как показал Поляк, общая организация мамлюкского государства следовала монгольскому типу.[70]

Смотрите также:

Всемирная история

Карамзин: История государства Российского в 12 томах

Ключевский: Полный курс лекций по истории России

Татищев: История Российская

Эпоха Петра 1

Покровский. Русская история с древнейших времён

Иловайский.

Древняя история. Средние века. Новая история

Соловьёв. Учебная книга по Русской истории

История государства и права России

Справочник Хмырова 

Правители Руси-России (таблица)

Герберштейн: Записки о Московитских делах

Олеарий: Описание путешествия в Московию

Любавский. ЛЕКЦИИ ПО ДРЕВНЕЙ РУССКОЙ ИСТОРИИ ДО КОНЦА 16 ВЕКА