ИСТОРИЯ ЭКОНОМИКИ. Вульгарная буржуазная политическая экономия

Вульгарная политическая экономия в Германии. Прусский путь развития капитализма. Вульгарный историзм

Развитие буржуазной политической экономии в Германии отличалось рядом особенностей. В отличие от Англии и Франции Германия не имела своей классической политической экономии. Это объясняется своеобразием исторических условий Германии. Промышленный переворот здесь, ускоривший развитие капиталистического производства, происходил в 40—60-х годах XIX в., уже после того, как капитализм и в Англии, и во Франции обнаружил свои экономические и классовые антагонизмы. Таким образом, капиталистические отношения появились в Германии при таких обстоятельствах, которые, по словам Маркса, уже исключали возможность беспристрастного изучения этих отношений в рамках буржуазного кругозора. Буржуазная политическая экономия с самого начала складывается в Германии как вульгарная экономия.
   

   «Прусский путь» развития капитализма, опутанного остатками феодализма, отсталость немецкой промышленности, нуждавшейся в таможенной защите, необходимость преодоления политической раздробленности страны, которое мыслилось буржуазией под эгидой прусского юнкерского государства,— все это объясняет особенности вульгарной политической экономии в Германии. Наиболее полное отражение они нашли в сочинениях Ф. Листа и представителей старой исторической школы.
  

    Фридрих Лист (1789—1846) был наиболее видным идеологом немецкой буржуазии первой половины XIX в. Ф. Энгельс считал работы Листа «самым лучшим из того, что произвела немецкая буржуазная экономическая литература, хотя все его прославленное произведение списано у француза Ферье...» 10[Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 13. С. 490].
  

    В своем основном сочинении «Национальная система политической экономии» (1841) Лист выступил против промышленного господства Англии в мире. Он объявил себя поборником национального единства Германии и превращения ее под опекой протекционизма в перворазрядную индустриальную державу, способную к экономической и политической экспансии на мировой арене. Попытка обосновать эту экономическую программу привела Листа к резкой оппозиции классической школе политической экономии, ратовавшей за полную свободу торговли и невмешательство государства в экономическую жизнь.

Лист противопоставил этой «космополитической», по его словам, точке зрения классиков вульгарное учение о «национальной экономии», сводившееся к отрицанию общих закономерностей развития капиталистического производства в различных странах. Он утверждал, что экономика отдельных стран развивается по собственным законам и поэтому для каждой страны характерна своя, «национальная экономия», задача которой заключается в определении наиболее благоприятных условий для развития производительных сил нации. Таким образом, Лист фактически зачеркивал политическую экономию как науку, подменяя ее экономической политикой. «Национальная система политической экономии» Листа и была попыткой обосновать экономическую политику Германии, отвечавшую интересам немецкой буржуазии.
 

     Центральное место в системе Листа заняли его теория производительных сил и учение о стадиях хозяйственного развития нации, призванные подкрепить идею о пользе «воспитательного протекционизма». В «национально-экономическом поступательном движении нации» Лист выделял пять стадий: дикости, пастушескую, земледельческую, земледельческо-мануфактурную и земледельческо-мануфактурно-коммерческую 11[См.: Лист Ф. Национальная система политической экономии. СПб., 1891. С. 48]. Эта схема, конечно, была далека от подлинно научной периодизации экономической истории общества, поскольку игнорировала общественно-экономические формации, беря за основу отраслевой признак. Но такая схема устраивала Листа, ибо из нее вытекало, что идеалом является пятая стадия, характеризующаяся развитием сельского хозяйства, промышленности и торговли, сочетанием которых, по его мнению, обеспечиваются «наисовершеннейшее разделение труда и наилучшая комбинация производительных сил». Но этой ступени развития достигла к тому времени только Англия. Для других стран, которые, подобно Германии и США, делали лишь первые шаги в своем промышленном развитии, достижение такого хозяйственного идеала Лист считал невозможным без поддержки государства, защищающего национальный рынок таможенными пошлинами.
    

  Обоснованию этой идеи была призвана служить и его теория производительных сил. Лист обвинял буржуазных классиков в том, что они якобы игнорировали задачу развития производительных сил, ставя в центр своих исследований материальные богатства или меновые ценности и ограничиваясь анализом лишь человеческой деятельности, результатом которой являются материальные ценности. Между тем, по мнению Листа, благосостояние нации обусловливается не количеством богатств или меновых ценностей, а степенью развития производительных сил. «Способность создавать богатство,— подчеркивал он,— бесконечно важнее самого богатства». Признавая в отличие от Смита производительной также деятельность и тех, «кто заведует судом и администрацией, в чьих руках образование и религиозное воспитание, кто двигает науку, работает в области искусства» и т. д. Лист произвольно раздвигал рамки понятия «производительные силы», относя к их источникам христианство, единоженство, уничтожение рабства и крепостного права, престолонаследие, изобретение книгопечатания, прессу, почту, монетную систему, меры веса и длины, календарь и часы, полицию безопасности, введение свободного землевладения, пути сообщения. Главной и решающей производительной силой Лист считал фабрично-заводскую промышленность. В скорейшем ее создании видел он оправдание протекционизма 12[См. там же. С. 51, 209, 184, 189, 187, 192, 194]. Таким образом, смысл противопоставления теории производительных сил воззрениям классиков сводился к поискам аргументов в пользу протекционистского курса. Лист зачеркивал рациональные элементы учения Смита о производительном труде и сбивался на идеалистические позиции, относя к производительным силам даже социально-политические учреждения, правовые институты, мораль, религию и т. п. Он пытался таким путем оправдать существование паразитических классов (дворянства, духовенства) и возвеличить роль прусского государства. «Ни один благоразумный человек не будет отстаивать для Германии иной свободы и иной формы правления, кроме той, которая династиям и дворянству гарантирует не только высшую степень благосостояния, но и, что несравненно больше, прочность» 13 [Там же. С. 35],— писал Лист, отражая интересы немецкой буржуазии, стремившейся укрепить свои позиции путем блока с прусским юнкерством и его государством.
   

   Особенности вульгарной буржуазной политэкономии Германии, наметившиеся у Листа, получили наиболее полное отражение в публикациях представителей старой исторической школы, сложившейся в Германии в 40—50-х годах XIX в. Родоначальниками этой школы были В. Рошер (1817—1894), Б. Гильдебранд (1812—1878) и К. Книс (1821 — 1898).
   

   Общие контуры «исторического метода» в политической экономии впервые наметил В. Рошер в сочинении «Краткие основы курса политической экономии с точки зрения исторического метода» (1843). В разгар революции 1848 г. появилась книга Б. Гильдебранда «Политическая экономия настоящего и будущего», в которой отчетливо отразилась политическая направленность «исторического метода». Находя, что политическая экономия «перестала быть собственностью одних ученых», покидает их кабинеты и «начинает приводить в движение народные массы» 14 [См.: Гильдебранд Б. Политическая экономия настоящего и будущего. СПб., 1860. С. V], Гильдебранд брал под защиту капиталистический строй, обрушивался на научные идеи классической школы и различные теории утопического социализма, много места отводил вульгарной критике работы Ф. Энгельса «Положение рабочего класса в Англии». Систематическое изложение методологических позиций старой исторической школы дал К. Книс в своей книге «Политическая экономия с точки зрения исторического метода» (1853).
   

   Оценивая работы этих «столпов» старой исторической школы, следует сказать, что ничего нового в теоретической области эта школа не дала даже с точки зрения вульгарной экономии. Так, например, Рошер в своей книге «Начала народного хозяйства» вслед за Сэем писал о трех факторах производства и сводил стоимость товара к его полезности. Он толковал также о «невещественных капиталах», относя к ним профессиональные навыки и превращая таким образом в капиталистов даже рабочих, имеющих квалификацию. Рошер пытался также обелить капиталистов, используя теорию воздержания Сениора. Принцип трудовой стоимости отвергал и Гильдебранд, считая, что этот принцип дает основание для обвинений капиталистов в эксплуатации. В списках «заслуг» капиталистов Гильдебранд прибегал к побасенке Сэя о прибыли как более высокой заработной плате предпринимателей 15[См.: Рошер В. Начала народного хозяйства. Руководство для учащихся и для деловых людей. Т. I. М., 1860. С. 99—100, 87, 8, 103; Гильдебранд Б. Указ. соч. С. 213, 214, 264, 265.].
    

  Таким образом, в отношении к основным категориям политической экономии теоретики исторической школы ничем не выделялись из общей массы представителей вульгарной политической экономии первой половины XIX в., лишь повторяя в различных комбинациях их апологетические догмы. Специфика старой исторической школы как разновидности вульгарной политической экономии связана с ее «изысканиями» в методологической области. Своим острием они были направлены против методологических принципов классической школы. Упрекая А. Смита и его последователей в антиисторизме, в стремлении построить такую политико-экономическую теорию, законы которой применялись бы безусловно ко всем временам и народам, основатели старой исторической школы отвергали идею неизменных естественных законов хозяйства. Они настаивали на «относительном значении» экономических законов, учреждений и идей, на их «изменяемости», которая «идет рядом и параллельно с изменением самого народа и его потребностей».
  

    Важно подчеркнуть, что критика антиисторизма классиков служила старой исторической школе лишь прикрытием для отказа от научных приобретений классической политэкономии. Вместе с ошибочным представлением об экономических законах общества (как вечных и неизменных) эта школа пыталась выбросить за борт и саму идею объективной закономерности экономического развития общества. Особенно отчетливо такая тенденция обнаруживалась у Книса. Он резко противопоставлял природу, в сфере которой действуют естественные законы, и общество, которое якобы свободно от действия каких-либо законов. Отвергалась также повторяемость экономических явлений в истории различных народов, а вместе с тем и возможность общих законов экономического развития. На первый план представители старой исторической школы выдвигали природные различия народов, их способностей и степени развития, что якобы исключает возможность появления однородного типа хозяйства у различных наций. «Одного экономического идеала,— подчеркивал Рошер,— не может быть для народов, точно так же как платье не шьется по одной мерке» 16[Рошер В. Указ. соч. Т. I. С. 53].
    

  Таким образом, старая историческая школа воспроизводила точку зрения Листа на политическую экономию как национальную науку, призванную изучать национальное хозяйство, развитие которого определяется будто бы исключительно особенностями природы, характером народа и его учреждений.
      Учению классиков о естественных законах старая историческая школа противопоставила принцип «историзма», идею исторического развития общества. Разумеется, сама по себе эта идея верна. Но все дело в том, как понимается историческое развитие человечества. Старая историческая школа давала вульгарное толкование историзма. Предложенный ею «исторический метод» не имел на деле ничего общего с подлинным, научно понимаемым историзмом.
    

  Об этом свидетельствует прежде всего отрицание старой исторической школой диалектического характера общественного развития. Представители этой школы признавали лишь эволюционную форму развития, с негодованием отвергая качественные сдвиги и революционные перевороты в экономике, в общественной жизни вообще. Типичными в этом отношении являются рассуждения Рошера. При изменении форм своей жизни народы, по его мнению, должны брать за образец «время», которое все преобразовывает, «но так постепенно и медленно», что нельзя даже подметить это изменение. Поэтому «законными» он считал лишь такие преобразования, которые совершаются «мирным путем положительного права». Что же касается революционных переворотов, то Рошер их категорически осуждал, называя «путем противозаконным». «Каждая революция,— писал он,— как бы ни была велика потребность в изменении, совершенном ею, останется все-таки всегда величайшим несчастьем, тяжелым и нередко смертельным недугом народной жизни» 17 [Там же. С. 51].
   

   Плоский эволюционизм исторической школы вел на деле к отрицанию специфически исторического характера категорий товарно-капиталистического хозяйства. Так, например, Рошер уже в первобытных лесах находил капитал и «немощных пролетариев». Гильдебранд также считал, что «различие между предпринимателем и поденщиком, между фабрикантом и рабочим» существовало всегда. Точно так же ими декларировалась извечность стоимости, денег, частной собственности и т. д. Идеалистическая позиция старой исторической школы сказывалась, в частности, в нападках ее представителей на классическую политическую экономию. Классическую школу они обвиняли в том, что она ограничивалась в своих исследованиях одной лишь областью экономических явлений, игнорируя другие сферы общественной жизни — мораль, право, политику и связанные с последними альтруистические и иные побуждения людей. «Смитова школа,— читаем у Гильдебранда,— порвала всякую связь между наукой и нравственной задачей человеческого рода, а поэтому не без основания упрекают эту школу в материализме». Представители старой исторической школы всячески подчеркивали значение этических, психологических, правовых и политических факторов, отводя им даже определяющую роль в хозяйственном развитии общества. Политическая экономия, писал Гильдебранд, «не есть естественное учение человеческого эгоизма, но должна быть наукой нравственной» 18 [См. там же; Гильдебранд Б. Указ. соч. С. 213, 21—22, 227].
    

  Наконец, с подлинным историзмом не имело ничего общего отрицание представителями старой исторической школы объективных экономических законов, их общезначимости для одних и тех же ступеней развития различных народов. Это закрывало путь к пониманию истории общества как объективно закономерного процесса возникновения, развития и смены общественно-экономических формаций.
   

   Наглядной иллюстрацией вульгарного историзма может служить периодизация истории наций, данная Гильдебрандом. В истории хозяйственного развития Гильдебранд различал три фазы: естественное хозяйство средних веков (под которым понималось натуральное хозяйство), денежное хозяйство, кредитное хозяйство. Эта схема произвольно игнорировала определяющую роль способов производства, поскольку в основу периодизации был положен способ обмена. Схема зачеркивала всю предшествующую средневековью социально-экономическую историю человечества. Стирались также различия между простым товарным производством и капиталистическим, поскольку и то и другое оказывалось в рамках второй фазы господства денежного хозяйства. Наконец, Гильдебранд выделял в особую стадию кредитное хозяйство, отличая его от денежного, под которым он понимал капиталистическое производство со времен А. Смита. При этом кредитное хозяйство изображалось как венец экономического развития общества, как олицетворение «добродетели». Обмен продуктами основывается здесь будто бы «на честном слове, на доверии, на нравственных качествах». Каждый работник может стать предпринимателем, как уверял Гильдебранд, кредит может стать силой, способной якобы устранить «господство денег и капитала» и преобразовать современный ему капиталистический мир на началах справедливости 19[См.: Гильдебранд Б. Указ. соч. С. 228, 231]. В действительности кредитное хозяйство есть лишь видоизменение денежного хозяйства, его дальнейшее развитие. Поэтому естественно, что с ростом кредитных отношений не только не устраняются социальные бедствия, порождаемые капитализмом, но и, напротив, еще больше расширяется то поле, на котором проявляются свойственные этому строю противоречия. Их углубление становится неизбежным.
  

    Вульгарный историзм органически дополняется в методологии старой исторической школы «ползучим» эмпиризмом. Родоначальники этой школы прямо призывали к отказу от экономической теории, имеющей дело с объективными экономическими законами, и замене ее экономической историей, которая ограничивалась бы собиранием и описанием экономических фактов без каких-либо теоретических обобщений 20[См.: Рошер В. Указ. соч. Т. I. С. 54].
      Таким образом, задачей политической экономии объявлялись не теоретический анализ экономических явлений, не получение общих выводов, а простое описание исторических фактов, составление статистических справок. Политическая экономия фактически растворялась в истории народного хозяйства. Одним из проявлений этого похода старой исторической школы против экономической теории была ее борьба с методом абстракций, который применяли классики и без которого вообще невозможен научный анализ в политической экономии.
  

    Бегство старой исторической школы от теории к истории имело свой классовый смысл. История, используемая односторонне и тенденциозно, нужна была этой школе прежде всего для борьбы с идеями социализма. На этом поприще особенно усердствовали Гильдебранд и Рошер. «Опровержению» социализма в их сочинениях отведены многие десятки страниц. Читателям внушалась мысль о том, что социалистические проекты преобразования общества не являются достижением новейшего времени, что они выдвигались еще в глубокой древности, позднее — в средние века и уже тогда обанкротились. Утопическому социализму приписывались такие социальные проекты, которые в действительности не имеют ничего общего с ним (система Платона, реформы братьев Гракх и т. д.).
 

     В борьбе против социалистов представители старой исторической школы яростно отстаивали основные устои капитализма. Так, Гильдебранд, ссылаясь на «уроки истории», старался доказать, что частная собственность является «могущественнейшим двигателем развития человеческого духа», без которого человеческое общество якобы осталось бы «безжизненной, однообразной массой». Точно так же «историей» оправдывалось и деление общества на предпринимателей и рабочих, в котором усматривался «необходимый рычаг экономического развития народов» 21[См. там же. С. 174—175; Гильдебранд Б. Указ. соч. С. 79—81, 201, 213].
    

  Старая историческая школа путем апелляции к истории пыталась решить и другую задачу — оправдать наряду с капитализмом те остатки феодализма, которые сохранялись в экономической и политической жизни Германии. История использовалась для того, чтобы воспитать уважение к традициям, в особенности к феодальному прошлому и его пережиткам в настоящем. Заодно получал «оправдание» и капитализм как исторический преемник феодализма.
      Реакционный характер исторической школы особенно подчеркивается ее воинствующим шовинизмом, проповедью захвата чужих территорий. Впоследствии все эти бредни были взяты на вооружение германским империализмом и фашизмом.