Крымские гор. Путешествие по Главной гряде Крымских гор. Ай-Дмитриевский лес. Палат гора. Демерджи. Караби-яйла

 

КОНДАРАКИ. ОПИСАНИЕ КРЫМА. 1873

 

 

Крымские гор. Путешествие по Главной гряде Крымских гор. Ай-Дмитриевский лес. Палат гора. Демерджи. Караби-яйла

 

Наружный вид гор

 

Главнейшая цепь Крымских гор становится заметной с минуты вступления на Таврический полуостров. Вид ее с окрестностей Перекопа, т.е. за 150 верст кажется каким-то облачным возвышением на юго-восточном горизонте, в центре которого наподобие громадной палатки выдвигается Чатыр-даг, синеющий на бледно-голубом фоне атмосферы. По мере въезда внутрь страны, горы эти принимают все более и более возрастающий вид и окрашиваются в более темные цвета. С приближением к Симферополю, они, не смотря на 30-ти верстную отдаленность свою, становятся настолько явственными, что легко проследить за их формой, полянами, оврагами, каменными выступами и местами, заросшими растительность. Отсюда Палат-гора принимает свой величественный вид и вселяет доверие к той высоте, которая определена ей научными исследованиями.

 

Эта громадная цепь гор, выдвинутая с южной стороны теперешней береговой линии, представляет, как уж замечено было, резкое отличие в климатическом отношении страны и делит ее на две неравные части, противоположные условиями в особенности для растительного царства. Вследствие их никогда почти в степную половину не проникают легкие ветры с юга, а в загорную северные и западные.

 

Если б взглянуть на горы Крыма à vol d’oiseau положение их представилось бы в следующем виде: От высшей точки их идут к северо-западу и юго-востоку отклоны, образующие то широкие уступы, заросшие разноцветными коврами лесной растительности, то скалистые брони в подобии шпилей и контрофорсов, то отвесные пропасти, исчезающие в мрачной глубине трущоб и оврагов, где струятся лентообразные ручьи воды, впадающие в них с шумом, нарушающим всеобщую тишину

 

Присматриваясь с большим любопытством, воздухоплаватель нашел бы, что образование этих гор представляет продолжительную беспрерывную последовательность действий огня, соединенную с бесконечным множеством малых переворотов; что они начинаются издали сначала редкими холмиками и оврагами, потом холмики эти все более и более изменяются длиной, высотой, формой и наслоением. Дальше холмы сближаются и принимают чрезвычайно разнообразные виды то в подобии конусов, шапок, призм, крепостей, уродливых животных с каменным покровом сверху и по бокам или с разноцветными полосами обнаженного наслоения. Разнообразность не перестает поражать до тех пор, пока эти предвестники соседства высших гор не исчезнут в виду более правильной цепи, из которых последняя, имеющая протяжение от окрестностей Севастополя до Феодосийской бухты, есть самая высшая и самая длиннейшая.

 

 

Весь хребет этот известен был в древности под общим названием Калафаты, что происходить от греческого кала хорошая и фата еда, свидетельствующих о великолепных пастбищах и поныне обращающих внимание туземцев. В наше же время его именуют Яйлой от татарского глагола Яймах растягивать, в смысле представляющем гладкие или растянутые пространства.

 

Северо-восточный вид Калафаты с возвышенности мог бы быть очерчен нами следующим образом: зарождаясь ничтожным выступом у Херсонеского полуострова, он постепенно подымается все выше и выше и образует то отвесные стены над морем, то провалы и котловины, то подобие гигантских бассейнов, то чудовищные ветви или отрасли, в промежутке которых бегут реки и великолепно растут садовые деревья. За Палат-горой разнообразие уступает более обыкновенным формам, которые по мере направления к востоку становятся менее и менее интересными для наблюдателя издали. Не таковой является эта же цепь с обратной приморской стороны. Вырастая сплошной стеной от Георгиевского монастыря, она то выдвигается вперед в грозном образе пирамиды, то уклоняется назад, образуя фантастически узоры колоссальных гигантов пепельного цвета, то рассыпается обломками, сгибается, то вновь выпрямляется, то отделяет выступы к морскому берегу, то рассекается оврагами, чернеющими от обнаженных пластов шифера и вдруг превращается в гигантскую скалу, испещренную как бы складками 1г морщинами, над которой выдвинулся Ай-Петринский шпиль, господствующий над вечнозеленой рощей сосновых и кипарисных дерев счастливой Алупки.

 

За величественным Ай-Петри цепь гор нисколько уклоняется к северо-западу и образует впереди чрезвычайно живописные скалы, как бы отброшенные от себя для украшения этой местности. У Ялтинской бухты Яйла, оттянувшись назад, принимает вид полукружия. Здесь она имеет самую высокую возвышенность и самый красивый вид. За Массандрским лесом главный хребет принимает направление к северо-востоку и, не обнаруживая более скалистых утесов, по мере приближения к Палат-горе, все более и более понижается. В дальнейшем протяжении Яйла переименовывается в Карабе-Яйла и не представляет ничего особенно замечательного: ее сначала оголенная масса приближается к морскому берегу, а затем более или менее понижаясь, беспрестанно разветвляется и дробится на отдельные группы, обросшие лесной растительностью. Это изменение местами представляет однообразие, местами же являет чрезвычайно приятные для глаза картины, но вообще не носить того величественного образа, каким Калафата может гордиться в центрах своего протяжения.

 

В этих немногих словах мы имели в виду познакомить читателей наших с общим видом Крымских гор, но теперь пройдем по самому хребту Яйлы и внимательно всмотримся в ее естественный вид, отличительность и мельчайшие подробности, достойные внимания каждого любознательного человека.

 

Подробный осмотр гор

 

Прибрежные высоты южной части Крымского полуострова, по свидетельству обозревавших Альпийские и Пиренейские горы, представляют вид отличительно величественный с более мягкими отливами, производящими отрадное ощущение; но исключительное преимущество их заключается в соприкосновении с Черным морем, беспредельный небосклон которого потрясает душу любителя очаровательных картин природы. Я не в состоянии выразить того впечатления, которое испытал, впервые взобравшись на хребет Таврических гор. Это гигантское море, как бы обнятое краями неба, эта нужная лазурь его поверхности, эти корабли в виде аэростатов, едва приметные вдали, рисуют пред восторженными глазами неизъяснимое великолепие. Оглядываясь же вокруг себя, невольный трепет пробегает по илу: громадные массы выдвинутой земли в живописном беспорядке и грозном молчании кажутся монументами, выдвинутыми из бездн морских как бы для вечного свидетельства страшной битвы огня с землей. Их опоясывают облака, беспрестанно изменяющие форму и цвета; их украшают стройные ряды разнообразной растительности, над ними в далеком поднебесьи парят и реют орлы с неподвижными крыльями, то лежать они на воздухе, то стрелой, рассекая лазурную зыбь, как камни падают под навислые утесы — вечный приют и обитель этих детей воздуха и свободы.

 

Дальше — голые скалы, выделяющиеся из зелени лесов, гордо возносят вершины свои над неизмеримой глубиной пропастей и оврагов и одни за другими имеют подобие фантастических чудовищ, мрачных призраков, исполинских сосудов и т.п. гигантов, как-то неестественно выдвигающихся из общей панорамы; нижние уступы поражают глубиной отвесов, нередко из цельных скал, кое-где покрытых соснами, высунувшимися из расщелин сплошного камня, а за ними уже вечная тень громадных лесов — безграничное ристалище хищных волков, быстрых коз и оленей.

 

Горная часть Крыма составляет вообще три неправильных ряда гор, расположенных в направлении от востока к западу. Приметное же возвышение степи начинается от рек Садгира и Булганака, но более значительная высота первого ряда открывается от Карасубазара и идет чрез Бакчисарай, заканчиваясь руслом Алмы. Вторая цепь идет по тому же направлению от Севастополя к Старому Крыму, сначала довольно правильно, а потом отклоняется к Ю.В., представляя отлогия отрасли до Ак-каи. Между этой же деревней и Старым-Крымом выступает узкий, скалистый хребет, который от речки Кучук-Карасу покрыт лесной растительностью. Высшая точка его Ах и Бор-кая, у старого Крыма он прекращается отдельной горой Агармыш с крутыми покатостями. Последняя же, более высокая, огибает береговую линию, как замечено было, от соседства Георгиевского монастыря до Феодосийской бухты.

 

По исследованию все эти горы в поперечном разрезе имеют вид террасы. Первый уступ составляют горы медовой формации, выдвинутые из третичных наносов степной части; второй из известняков, глинистых сланцев и отчасти песчаников, третий и самый верхний уступ состоит из известняков плотных и твердых. Второй и третий уступы принадлежать к юрской формации. Оба эти последние уступа видимо, приподняты движением из недр земли базальтов и диоритов. От влияния этих плутонических пород пласты второго уступа претерпели значительное изменение: известняки превратились в подобие мрамора и доломита, лейясовые сланцы в сланцы глиняные, тальковые и хлоритовые. Излияние огненных пород видимы во многих местах второго уступа, а именно: в Джиен-софу и Курцах близь Симферополя, в деревнях: Кобазе и Бешуе в долине р. Алмы, в долине Бельбека близь Кок-коз, около Балаклавы, в Алупке, Кучук-Ламбате и др. Все вышедшие наружу плутоническая породы принадлежать к виду диорита и переходят в диабаз; только близь д. Кобазы ясно видны базальтовые призмы, правильно сложенные под приподнятыми ими скалами известняков. По вычислениям специалистов горное пространство Тавриды круглым числом занимает площадь в 4,250 вв. верст.

 

Тот, кто пожелал бы изучить главный хребет Крымских гор, вероятно, подобно нам начал бы свое обозрение с окрестностей Севастополя от мыса фиолента, где эти горы представляют форму выступившего треугольника к Ю.В. до скалистых вершин Агия-бурун (святой нос), а потом поворачивая к С.В. И принимая формы террас, конусов и различного вида красивых выступов в роде Форос-богаза, в таком положении тянется до Мердевена. На этом протяжении вершины не представляют ни гладких равнин, ни удобных для культуры мест и в большинство прикрываются или каменной броней или лесной растительностью. За Мердевеном открывается самая интересная картина Яилы, опирающейся на гигантских скалах, выдвинутых в подобии сплошной стены с гладкими полянами на вершине, которые беспрестанно пересекаются зубчатыми контурами или изломами глыб. Хребет этот сначала узкий, неправильный и заросший по скатам лесами, отсюда расширяется и, принимая направление более к Востоку, отбрасывает к морю отрасли: у Кикенеиза: Кикенеиз, Писсис и Эски-кая богазы; у Лимены: Джива-каю, а за Семеизом: Семеиз богаз, Кротис-бурун, Пелики, Копек и Смопу богаз, Шаан-кая и Виля-бурун и затем образует громадный пирамидообразный Ай-Петри (Св. Петр), принимаемый некоторыми из археологов за древний Криуметопон (бараний лоб).

 

К Байдарской долине горы эти рисуются в виде громадных холмов, образуя местами обширные и глубокие котловины, как бы прорытые нарочно для скопления снеговых и дождевых истоков, чаще гигантские бугры пересекаются оврагами, но редко где встречаются обнаженные скалы; выступов же сплошного известняка, подобных обратной приморской полосы, нигде на всем протяжении не встречается.

 

От Ай-Петри направление главной цепи уклоняется отчасти к С. И в разнообразных очертаниях и отраслях доходит до высокой оконечности Дурла, царствующей над Ай-Васильской и Дерекойской пропастью. Лучшими скалами на этом протяжении считаются: Скутан-кая, Саан-кая, Кизиль-кая, Кара-тепе, Ай-Влас и Дермен-бурун. За Гаспрой достопримечательны: Карт-кая, Масхор и Гаспра богазы, Ай-Тодорский мыс, Кутиль-кая, Гангелю-кая, Мургунду-кая, Крестовая или Фуль-кая, Вангелистра-кая и Могабий в виду Аутинской долины, а дальше Кизыл-кая, Ставрея, Хатмерлер и Евграф-кая. От Дурлы главный хребет отбрасывает к Югу обширный Никитинский мыс с оконечностью, у подножья которой расположена Ялта. Оконечность эта издревле известна под именем мыса Св. Иоанна. Затем направление Яйлы обращается к С.В. И изредка, представляя обнаженные скалы, почти не разнообразится до Палат-горы.

 

 На этом протяжении достойны внимания следующие отдельности и отрасли гор, идущих к Морскому берегу: Чагамак-сырт, Ай-ля, Куз-кая и Лунда, за тем ветви: Гурзуфская с остатками древнего укрепления, расположенного между двумя каменными гигантами; артекская, принявшая у окончания громадный образ медведя, выдвинувшегося на 240 сажен над уровнем моря, в котором она погружается более чем на половину и которая, судя по виду своему и местоположению, есть та самая Криуметопон; на которой златорунный баран остановился на отдых с Фриксом при следовании в Колхиду; впоследствии названная верблюдом (la Camilla, Camello), затем Урзусом (ursus) а татарами Аюдагом (медвежьим лесом) и, наконец, нами Медведь-горой, по действительному сходству ее с видом лежащего медведя; на этом протяжении хороши горы: Кабоб-кая, Тон-кая, Депир-кая и Гурбет-дере; третьей отраслью служит Биюк-Ламбатская возвышенность с конической горой Ай-Тодор, Балык-кош, Вигла-богаз, Вишняя, Талма, Парагильмен и другие прекращавшиеся мысом Плака и отдельными горами; от Партинита: Калфах-кая, Селебуль-кая, Цамак-егерек, Балык-кашик, Путами-кая, Таш-геми, Балатук-кая, Поталос-кош и Куш-кая.

 

Дальше выдвигается над морем Кастель-гора, замечательная красотой отклона и следами древних жилищ в виду которой: Ак-чекрак богаз, Паратли и Кучук-урага и, наконец, отрасль, отделяющая Алуштинскую долину с Ю.З. стороны, имеющая в длину около 14 верст; украшенная в центре с одной стороны, густо покрытой лесом Бабуган горой, Синабдагом, Цюцюль-хая, Димир-хапу, Гаврель-богаз, Узунь-Алакь и Шатмиль, а с противоположной голой Демерджинской скалой, подымающейся на 4 т. футов и состоящую из зеленоватого с розовым оттенком песчаника фигурной конструкции с фантастическими узорами и колонами, изобилующей провалами и колодцами. Эти две противоположные возвышенности в отдалении пересекаются Палат горой. Отсюда высший хребет гор именуется уже Караби-яйлой и значительно изменяется по высоте, форме и формации.

 

Из сказанного нами читатель, вероятно, заметить, что хребет Яйлы, выдвинувшись высоко над уровнем моря, начиная от Ласпи до Алушты, образовал с одной стороны приморскую отлогую полосу, сначала известную под именем Парафаласии тон-климатон, потом Готфии, а ныне южного берега; с другой же стороны отклоны, прикрытые густыми лесами, из-под основания которых пошли реки и ручьи. Первая половина имеет то несравненное преимущество, что прикрытая от действия северных ветров, пользуется климатом жарких стран, представляя при этом живописное разнообразие горных направлений, у подножья которых великолепно растут растения, совершенно несвойственные географическому положению страны; последняя же сторона в дальнейшем протяжении образовала долины, которые богатством растительного царства могут поспорить не только с лучшими местностями Российской империи, но и значительнейшей части Европы. Оба эти отклона у подошв своих представляют почву чрезвычайно удобную для культуры преимущественно ценных сельскохозяйственных и фабричных растений; но, к сожалению последний обращенный к степной части Крыма, находится исключительно в руках татар, не умеющих ценить этого важного преимущества.

 

хребет Яйлы, имеющий протяжение 175 верст не везде имеет одинаковую высоту. В окрестностях Севастополя, где он впервые начинается в подобии мысов, возвышается от 100 до 500 футов. За Балаклавой каменная масса Аии, достигает уже тройной высоты. От Байдарских же ворот, стоящих на высоте 1633 футов или Форозского богаза до Ялты возвышенность его у Дурлы доходит постепенно до 5075 футов. Отсюда до Феодосийского залива, т.е. до места прекращения его снова начинается постепенное понижение и доходит, чуть ли неодинаковой высоты, какой начинается в окрестностях Севастополя. Исключение составляют: Чатыр-даг или Палат-гора, древний Трапезус, но измерениям профессора Гассгагена, имеющий в длину 10, в ширину до 6 верст, а в высоту 5136 футов и каменная треугольная масса Ай-Петри, по утверждению инженер-топографа Ходьзко, доходящая до 5178 футов.

 

Весь этот обширный хребет местами представляет от вершины прорезы или овраги, именуемые богазами (горлами), послужившие туземцам противоположных подошв путями сообщений не только с вершиной Яйлы, но и между собой. Такие богазы с проложенными по ним тропинками следующие: Форозский, где ныне проведено прекрасное почтовое шоссе, Каленское ущелье, заканчивающееся Чертовой лестницею, Коккозский с противоположным ему Алупским и Симеизским, где проведена была даже экипажная дорога, Озенбашский и Стильский, в виду которых находятся Мисхорский, Аутинский и Айвасильский спуски. Из Гурзуфа, Кизильташа, Дегермен-коя и Биюк-Ламбата также представляется возможность переезда верхом через хребет Калафаты и спускаться по одному из предпоследне-указанных богазов. Впрочем, из дер. Биюк-Ламбата тропинка чрез горы идет и помимо дер. Корбекли на Бешуй, но так как она более приближена к м. Алушты, то и не может быть названной Биюк-Ламбатским богазом. Дорога эта доступна и для воловых подвод, которые конечно не без труда проникают по ней к источнику св. Косьмы и Дамиана и до Симферополя. Туземцы именуют ее Узун-алак-ел и только тогда проезжают, когда имеют необходимость побывать в одной из деревень, встречаемых на протяжении ее. Алуштинский или Ангарский богаз, чрез который также проведено от Алушты шоссе возводит дорогу эту на высоту около 3 т. футов. Демерджинский богаз искони служить довольно хорошим путем сообщения жителей этой части полуострова с противоположной стороною. Последующим проломом гор является Искутская дорога, чрезвычайно важная для богатейших садами и виноградниками долин: Искутской, Туаской, Капсихорской, Хуру и Кучук-озенских, расположенных в углублениях гор, омываемых с Ю.В. морем, не представляющим судовых стоянок. Далее горная цепь образует переезд от долин: Ворон и Шелен и затем от Судака чрез Старый Крым до Кринической станции или чрез долины Коктебельскую, Отузскую и Козскую к Феодосии, где прекращаются горы, извивающиеся по очертанию морского берега.

 

Все эти тропинки, за исключением, конечно, доступных для подвод и приведенной от Алушты до Куруозена чрезвычайно живописны, но зато слишком круты, узки, извилисты и изрыты дождевыми и снеговыми потоками, стремящимися с вершин гор. В зимнее же время, когда выпадают большие снега и Яйла покрывается туманами, они делаются совершенно недоступными ни для какого домашнего животного. Только один горский татарин в состоянии перейти по ним чрез хребет и то не иначе, как прикрепив к чарыкам* своим бузлуки или игольчатые подковы. В это время года более гуманные из них для предупреждения несчастных случаев с единоверцами, нарочно восходят на Яйлу и обозначают направление тропинки кучами камней, в промежутках которых втыкают высокие шесты для того, чтобы проходящий на случай больших снегов или густого тумана не попал бы в пропасть, прикрытую снегом.

 

Однако, не смотря на все эти предосторожности, в редкий год не погибают путники: большинство смельчаков замерзают, но те, которые против действия холода смазываются (и наедаются) лошадиным салом, хотя и действительно не мерзнуть, однако при излишней самонадеянности нередко теряя из виду размотанные ураганами спасительные шесты, сбиваются с пути и делаются жертвами глубочайших пропастей. По мнению самых опытных татар в зимнее время можно взбираться на Яйлу не раньше полудня, если с утра не было тумана, потому что после этого времени, по замечанию их, он редко когда появляется в густом виде и главное холод значительно смягчается на час или два, потребные для перехода пешеходу чрез хребет. Однако как ни страшна в холодное или вообще туманное время Калафата, на столько же приятна и отрадна горному жителю в летние месяцы с мая по октябрь. В продолжение всего этого времени она день и ночь переходится и переезжается тысячами обитателей из деревень, расположенных у обоих оснований ее: одни идут на работы на южный берег, другие выводят скотину на роскошные пастбища, третьи разыскивают лошадей своих, утерянных из виду с наступлением осени, с целью, чтобы не кормить их в продолжение зимнего времени; четвертые несут провизию пастухам, там дальше скачут объездчики табунов или чернеют передвигающиеся фигуры истребителей перепелов, а еще дальше виднеется караван лошадей, идущих одна за другой, сопровождаемый громко распивающими джигитами.

 

На одной утомленной лошадке видишь татарку в белой получарде на мужском седле; к спине, которой прижался мальчишка или девочка, на другой мешки с древесным углем, на третьей громаднейшая корзины с фруктами и т.п. За этим караваном выступает другой более странный для непривычного глаза: это нисколько пар волов, за которыми кружатся какие-то подводы на 20—30 колесах. Что это за арбы? Думаете вы и как они могли взобраться на эту гигантскую высоту по едва доступной тропинке? Не менее озадаченный удивлением вашим татарин объясняет, что это просто колеса для подвод, которые он, связав между собой; везет для розничной продажи. Не менее интересные группы представляют дряхлые старики татары с прикрепленными к спинам высокими корзинами, наполненными яйцами и обвешанными по рукам связками кур, цыплят и петухов, кричащих во все горло или вследствие бесцеремонного обращения с ними владетелей или от страха при виде стаи коршунов и орлов, описывающих круги над их и без того уже оцененными головами.

 

Любители прогулки по горам чаще всего подымаются на хребет Яйлы из Ю.В. оконечности Байдарской долины или тропинкой, прилегающей около славной пещеры Сюндурлю-хоба чрез Ай-Димитроский лес или чрез дер. Узунджу, замечательную расположением своим в глубокой котловине окружающих ее громадных гор. Из этой деревни выходят на Калафату по двум различным направлениям: по тропинке, идущей между скаль, где погибла не одна уже лошадь от неосторожного шага, на ставок, именуемый туземцами Япрахлы-голь (лиственный), потому что из дна его выходят на поверхность воды круглолистые водоросли, положительно прикрывавшие бассейн. Ставок этот, судя по положению своему над окраиной почти отвесной громадной горы, в центре роскошной растительности, представляет красивый ландшафт. В особенности же хорош отсюда вид на Байдарскую долину, осажденную глубоко и живо представляющую удивительную гладкость полян, как бы недавно еще образованных морем, проникавшим в нее хайтинскими богазом. Долина эта, опоясанная кругом высокими однообразными холмами прорезывается Черной ручкою, по бокам которой группируются тенистые рощи дерев и скорее походит на зеленое логовище обширного озера совершенно круглого, чем на долину, название вовсе не подходящее к ней. Второй вход из Узунджи на Яйлу, именуемый чана-елу (санная дорога)* не опасен и менее утомителен. Он проходить большей частью в тени лесных дерев; но самым лучшим по удобству и красоте местности мне показался путь, пролегающий чрез лес святого Дмитрия.

 

Переезжая с поляны на поляну, обросшие по окраинам кизилевыми и разными одичавшими фруктовыми деревьями, путник вскорости достигает до величественного леса, у порога которого встречает группы старых слив, развалины древнего храма во имя св. Дмитрия, прекрасный источник воды, в который давным-давно не проникал ни единый луч солнца. Дальше начинается Ай-Дмитриевский лес, бесспорно, самый лучший и самый старый на Крымском полуострове. Я видел в нем громадные деревья до того толстые, что в некоторых частях их образовался перегной и из него выдвинулись высоко значительного объема деревья совершенно других пород. Из этого девственного леса, если можно назвать его этим именем только потому, что он много столетий остается неприкосновенным, дорожка, минуя покатистые поляны, представляющая восхитительные пастбища, достигает ужаснейшего отверстия, как бы выложенного вокруг гигантской величины плитами.

 

Что это за отверстие? Никто не знает и никто не осмелится подойти к нему, вследствие слизистой почвы, имеющей вдобавок отклон к провалу. Брошенные мной камни не могли объяснить глубины его, потому что, как казалось мне, останавливались на боковых гребнях. Вообще же отверстие это легко признать или промытым водяными источниками или влиянием подземного огня, а может быть, оно служило когда-нибудь и жерлом этому же огню. Дальше тропинка делается круче; у более же высшей точки гор по обеим сторонам ее открывается прекрасная поляна, местами покрытая бессчетным множеством лесных груш и кислиц, плодами которых дорожать туземцы, умеющие приготовлять из них бекмез и нарденок. На поляне этой есть могила, в которой, по словам татар, покоится прах праведного азиса (святого) из их единоверцев. Тут же невдали имеется хутор частного владельца, где обитает лесной стражник.

 

Миновав хутор этот, мы начали взбираться на самую высшую точку хребта Яйлы, любуясь грандиозностью видов. Очутившись на хребте, я долго не мог верить, чтобы он имел такую широкую площадь. Чудная тонкоствольная правка, прохдадно-оживляющий воздух и великолепная картина на оставшиеся позади горы приводила меня в восторг. Я ехал шагом на крепконогом горском коне, не оставляя без внимания ни одного грациозно выдвинутого на вершине холмика. Вскоре мы начали встречать в различных направлениях верховых татар, вооруженных длинными шестами с навязанными у конца «сутками. Это были страстные охотники за перепелами. В августе обыкновенно начинается перелет этой птицы из Крыма и утомленная, она останавливается отдыхать на вершине Яйлы, где, подкрепившись пищей и, выждав благоприятной погоды, продолжает полет чрез море. Вот в это время обитатели ближайших деревень съезжаются на Яйлу и, пользуясь немощью птички, накрывают ее сеткой, не вставая с лошади.

 

Вскоре пред нами показался Ай-Петринский шпиль с правой стороны и коккозские отроги гор с левой. Вид Яйлы, от пройденного мной основания до этой местности представляет как бы три яруса возвышенностей, слившихся вместе. Первый прикрывается лесной растительностью, имея форму резервуара, в котором поглощаются снеговые и дождевые потоки. Более возвышенный выступ имеет подобную же форму в центре, но с тем отличием, что реже становятся лесные чащи. Этот ярус обращает особенное внимание разнообразием холмов, перепоясанных в виде серых лент на зеленом фоне каменными полосами; будто нарочно проведенными по окраинам их. Третий, самый высший, совершенно гол в центре, значительно осажденном против южной оконечности, местами покрытой буковыми и другого рода лесными рощами. Здесь нет уже глубоких впадин, подобных тем, какими изобилует средний уступ; а являются временные озера или ставы, образуемые истоками тающих снегов, которые, проникая в подпочву, наполняют внутренние резервуары, снабжающие южную часть полуострова реками и мелкими источниками,

 

В окружностях Ай-Петри, хребет Яйлы, как будто какой-то понудительной причиной, выдвигается выше к Ю.В. Здесь поясы каменных каемок над холмиками, образуя полукруги, имеют поразительное сходство с окаменевшими морскими волнами, стремящимися по одному направлению. Белизна их издали походит на снежные полосы, резко обозначающиеся на зеленом покрове, густо покрытых травами пространств. Подъехав к довольно большому ставку Сары-голь, который обыкновенно высыхает в июле и снова наполняется после первых дождей, мы повернули к лесу, в котором существует ручей воды, именуемый татарами беш-текне (пять корыт). Решившись заночевать здесь, я, предварительно наступления вечера, съездил на противоположный сват, чтобы взглянуть на горы, окружавшие Коккозскую долину и на заход солнца. Путь, по которому я сказал, некогда считался отличной колесной дорогой, проведенной из Коккова на южнобережское шоссе, но от нерадения жителей пришедшую в плохое состояние. Тогда как, при заботливости, она могла бы оказать им же значительные выгоды для сбыта произведений своих и в особенности сена, которое доставляется для южнобережских экономий из Байдарской долины и частенько продается по баснословным ценам. Вид с этого ската на Коккозскую долину, отделенную от смежных поселений высокими горами Ярикма и Камбакул-кая едва ли не есть один из приятнейших в Крыму. Вдали еле-еле приметны были скалы: Бурун-Кая, Ай-ери, Сидам-кая, Биюка, Демир-хапу, Давлица-кая и Сиври-кая.

 

От Беш-текне мы продолжали ехать по хребту к С.В. Та же густая сочная трава, те же холмики причудливых форм с обложенными камнем верхушками, дальше ложбины, поглощающие снега, ныне занятые симметрически расположенными жилищами муравьев, в промежутках которых я встречал грузди и рыжики, свойственные климату и почве средней полосы России, а затем мы подъехали к ямам или провалам с вечными снегами. Эти естественные ледники доставляют южнобережским татарам нередко значительные заработки. На этом протяжении я впервые заметил, что многие пространства были скошены и превосходное сено собрано в стоги. Проехав обширный холм, именуемый Бедене-хыр (возвышенность перепелов) мы по воронкообразной впадине начали подъезжать к живописнейшему Мисхорскому богазу, окрестности которого благоухают от изобилия ароматических трав. Затем глазам нашим представилось множество лошадей, волов и отары овец.

 

Скоро покажется кош, сказал один из сопровождавших меня татар. На лицах остальных изобразилось удовольствие. Все громко утишались надеждами поужинать свежим творогом и сливками, приготовляемыми яйлынскими пастухами особенным образом.

И действительно, полчаса спустя, мы уже видели пред собой два больших шатра, приютившиеся к шапкообразному холму в виду желтевшего болота. Это был Урум-кош* местопребывание атамана или главного начальника пастухов. Слово кош происходит от татарского глагола хошмак, т.е. смешивать. Название совершенно приличное, потому что кош составляет соединение овец многих различных хозяев, принимаемых на попечение атаманом на известных условиях. Кошами у Украинских казаков называлось управление. Бесспорно, оно взято от татар и употреблялось с тем отличием, что начальники кошев вместо атаманов именовались кошевыми.

 

Когда мы подъехали к жилищу пастухов, атаман вышел к нам на встречу и торжественным тоном, которыми обыкновенно богатые татары стараются отличить себя от бедных, поздравил нас с приездом, ввел в свое отделение и приказал одному из служителей приготовить на огне какачь*, а другому принести свежего сыра, употребляемого пастухами вместо хлеба. Для меня же велено было подать кусок каймаку или молочной пенки, которая складывается рядами иногда в два вершка толщиной и образует слоистую массу, резко отличавшуюся вкусом и от сливок и от масла. Вслед затем распорядитель коша приказал зарезать лучшую из молодых овец. В тот момент, когда мы приступили к обеду, вершина Яйлы покрылась густым туманом и начал накрапывать дождь. Погода не разъяснилась до поздней ночи. Обстоятельство это заставило меня против желания остаться в коши до следующего утра. Расположившись на ночлег против пылающего костра, я внезапно озадачен был громким пением петуха. Каким образом попала эта птица сюда?

 

Один из пастухов отвечал, что она принадлежит кошу и составляет почет заведения. Обдумывая причины, могущие возвести петуха на степень уважения пастухов, я вспомнил, что в убеждениях мусульман, петух имеет важное религиозное значение: исламисты верят, что пророк их Магомет видел на первом небе петуха ослепительной белизны, такой громадной величины, что гребнем он доставал до второго неба, отдаленного от первого на 500 лет путешествия. Он каждое утро приветствует Аллаха и криком своим будит всех тварей земных. Вследствие чего, в верованиях их составилось убеждение, что только три голоса благосклонно приемлются Аллахом: голос произносящего слова Корана, голос просящего помилование грехов и голос петуха, который поет во славу Творца мира, Когда наступит последний день, говорят Арабы, этой птице. Аллах не прикажет более петь и тогда все земные петухи замолкнуть и их молчание послужить предвестником минуты страшного суда. На другой день я был пробужден с рассветом, чтобы взглянуть на восход солнца. Никакие слова не в состоянии выразить того ощущенья, какое испытывает, при появлении первых лучей дневного светила, любитель природы, расположившийся на отвесной окраине одной из высших точек Яйлы. Чтобы сколько-нибудь составить себе понятие о величественности этой картины, достаточно сказать, что из лазури моря сначала выступает бледно-розовая эфирная полоса, которая быстро озлащается и вдруг из недр моря вылетают миллионы огненных сияний, моментально озаряющих весь небосклон и затем уже показывается масса солнца. Но все это кажется величественнее в виду восхитительных окрестностей Ялты, куда еще не долетел ни единый луч и где так все чудно в полумраке сумерок и вечной зелени экзотической растительности.

 

Несколько времени спустя, мы снова, продолжали путь наш по выступу, известному под названием Ореке-Сырты. Проводник мой указывал мне на достопримечательные местности горных отраслей и отклонов Яйля, называя их собственными именами. Я записал: Иран-фоль или Евграф-кая, где находится храм в скале с источником воды; Садых-Мезар с могилой какого-то карамана (богатырь), павшего на этом месте в битве с неприятелем, Филица, Арманлар, Кирез-агачь, Биюк и Кучук-педе, Мейдан, Кедрея и Аль-нуце. Затем мы приблизились в Айвасильскому богазу, к которому ведет тропа из дд. Озенбаша и Стилия. Путь этот считается очень важным у туземцев по числу проходящих с южного берега на Бахчисарай и оттуда на Ялту. Важнейшее преимущество его, в особенности в зимнее время, заключается в том, что хребет горы здесь не широк и пешеход может перейти его в несколько минут, не рискуя провалиться в глубокие ямы, занесенные снегом. Однако Озенбаш-Дерекойско-Айвасильские богазы, по которым мне неоднократно приходилось проезжать, для непривычного ездока верхом в некоторых местах представляют не только чрезвычайно крутые спуски, но даже действительно опасные стремнины. Обращаясь к С.З. склону этого проезда, вдали рисуются холмообразные высоты окрестностей Бахчисарая, достопримечательные тем, что вершины их окаймлены сплошным камнем, а меловые покатости, отчасти прикрытые кустарником, кажутся издали покрытыми снегами.

 

Дальше мы встретили еще два временных озера, именуемые Эндек-голь и Амбар-голь и, миновав Певти-Кош, продолжали езду по южной окраине гор до Дурлы самой высокой точки собственно хребта Яйлы, площадь которого в этом месте чрезвычайно гладка и именуется татарами Скулюер, т.е. льняное место. Сначала я предполагал, что название это дано местности по сходству травы со льном, но проводник уверял, что здесь когда-то простосердечные жители Озенбаша действительно занимались посевом этого зерна. По отклону Дурлы, густо-заросшему черными соснами*, внезапно открывается громаднейшее ущелье Кирез-Агачь (черешневое дерево), тут же выступает Кизиль-Кая (красноватая скала), а ниже уступы Бабу, Аливуни и Алонья. К востоку отделяется обширная отрасль Скринита, правее местность Ай-еры с фундаментом древнего монастыря во имя Св. Георгия. С Дурлы открывается великолепный вид на остроконечную макушку Ай-Петри, Могабий, Ай-васильскую округу, густо заросшую садами и уступы, известные под именами Чуманук, Чулгурамия, Мисаля, Паралея, Тик-ел, Суватлар, Кучук и Биюк-кабоплу с двумя источниками, Джады-кош (т.е. кош ведьмы), Никитинский мыс и другие отдельные горы. Из временных озер по соседству с Дурлой, дольше удерживающих воду, можно назвать Япрахлы-голь и Фетта-голь.

 

Далее проезжаешь местности, где устраиваются ежегодно Учь-Кош и Хызыл-Кош не вдали от естественной запруды Ташлы-голь. На этом месте сопровождавшие меня татары- охотники задумали поохотиться в дремучем лесу без собак. Полный любознательности, я охотно последовал за ними. Как только мы вошли в лес, четверо татар, вооружившись палками и, подвязав к ногам бузлуки (подковы на гвоздях), отделились от нас. «Куда они идут?», — спросил я проводника.

 

- В наших горах гончие собаки не в состоянии исправлять свою должность - отвечал он - и мы принуждены вместо них употреблять людей.

 

Час спустя послышались крики: ай, ту, гу! Распорядитель быстро разместил нас. Не успели мы засесть за пни, как показалась дичь, бежавшая прямо на нас. Раздались выстрелы и все почти недаром, потому что четыре охотника убили одного волка, дикую козу и зайца. Второй загон, произведенный в расстоянии на две версты от первого был более удачным, потому что компания приобрела три лисицы и козла такой величины, что десяток татар не смогли бы съесть его. Зато третий оказался совершенно пустым. Утомленные загонщики потребовали прекращения охоты и сейчас же распорядились развести огонь, чтобы полакомиться мясом козы, которое великолепно было зажарено ими на вертеле.

 

В два часа пополудни мы достигли; небольшой пропасти, где виднелся снег и в которой сидело несколько гурзуфских татар, вздумавших утолять жажду. Охотники, предположившие здесь расстаться со мной, начали жать мне руку и желать счастливого пути, но я изъявил желание еще пробыть с ними несколько минут, преимущественно с целью поразузнать от глотавших кусками снег кое-что, относящееся к местности, на которой мы находились. На вопрос мой, чем может быть замечательна тропинка, ведущая из Гурзуфа на Стилию — один из них, по долгом размышлении и неоднократном отрицании, ответил: «по этой тропинке провезена была в Бахчисарай самая красивейшая из всех девушек Кавказа Маюме и здесь в лесу она повесила на дереве свой кушак для того, чтобы жених ее мог бы рано или поздно открыть путь, которым она следовала в заточение. Этого было достаточно мне, чтобы вспомнить поэтический рассказ татар, записанный и г. Хоецким в его путешествии по Крыму*, легенда эта следующего содержания:

 

«На пути от Морского берега к Тифлису, у подошвы высочайших гор, лежал небольшой аул черкесов Гузель-аба. Хороша природа Кавказа, но восхитительнее была наружность прелестной Маюме, дочери старого Али-гафиза, обитателя этого аула. Как не кажутся черными крылья ласточки, но в действительности дугообразные брови Маюме были чернее, а глаза еще чернее. Бел снег, но не белее он был лица пленительной девы гор, прослывшей в устах молодежи каменным сердцем, потому что никто не удостаивался ее взгляда, исключая бедного Селима, сына враждебной отцу ее семьи, который навещал ее в поздний час ночи с такой осторожностью, что и птица ночная не могла заметить его таинственного свидания с красавицей, достойной разве ласки лучшего из царей земных.

 

Ровно год продолжались эти свидания. Селимо не смел сознаться в тайной страсти ни своим родным, ни отцу Маюме, в убеждении, что с этой минуты наследственная вражда их более усилится и придется ему поневоле потерять навсегда любимую красавицу. Когда он передал об этом невесте и просил ее бежать с ним, она отвечала, что употребить все усилия, расположить отца к нему, но покинуть дряхлого старца, который лелеял ее с детства, никогда не рушится. Любовники со слезами на глазах расстались до тех пор, пока не последует решения их участи. И вот в один из лучших летних вечеров Кавказа, Маюме, сидя у ног отца, высказала ему беспредельную любовь свою к сыну непримирного врага его. Али-Гафиз как ужаленный отскочил от дочери и, схватившись за бороду, грозил предать ее проклятиям, если она осмелится когда-либо повторить сказанное. С этого времени отец почти не говорил с дочерью своею. Несчастная Маюме должна была обещать, что постарается забыть Селима; но, увы, милый образ друга с каждым днем все больше врезывался в ее сердце: она тосковала и бледнела. Гафиз следил за дочерью, но не выражал участия. Наконец не стало сил у девушки, и она слегла в постель. Тогда только смягчилось жестокое сердце отца: схватив ее в объятия, старик зарыдал и обещал с выздоровлением совершить бракосочетание ее с Селимом. Обрадованная Маюме вдруг почувствовала себя лучше и чрез несколько дней снова уже ласкала, на пороге жилища, седую бороду отца, который послал нарочного пригласить Селима для вручения ему единственной дочери своей. Гонец возвратился и объявил, что сегодня к вечеру непременно явится счастливый жених.

 

Маюме нетерпеливо ожидала минуты, когда солнце скроется за горами и лишь только она наступила, красавица пошла на встречу к жениху, но чем дальше она уходила, тем темнее становилось. Опечаленная девица решилась вернуться домой, но в этот момент толпа единоплеменных всадников окружила ее и, схватив на лошадь, умчала к берегам Черного моря, и посадив на судно, отдала ее в распоряжение татарина, объявившего несчастной пленнице, что он представит ее в гарем могущественного хана Крымского царства. Судно сейчас же тронулось в путь и скоро исчезли из вида родные берега черкешенки. Неделю спустя Маюме высажена была в Гурзуфе и оттуда чрез Хребет Яйлы перевезена в Бахчисарай в гарем могущественного Гирея. Тем временем Селим летел к прекрасной подруге своей. И вот уж пред ним последняя отрасль гор, за которой красуется долина Гузель-аба, вот уж показались кроны знакомых дерев, вот уж кровли хат родного аула и вот, наконец, усталый конь его остановился у дома почтенного Гафиза. Никто не выходит к нему на встречу. Печальное предчувствие запало в его душу; с трепетом он вошел в комнату, где сидел Гафиз с наклонной головой в слезах. Узнав Селима, он бросился к нему и в нескольких словах передал, что дочь его кем-то похищена в горах в то время, когда шла к нему на встречу и Аллах ведает где находится теперь. Селим с минуту стоял в глубоком раздумье, потом, схватившись за голову и, положивши руку на сердце поклялся старику не иначе возвратиться к нему как с, невестой.

 

В тот же день он пустился в горы и скоро разведал, что недавно отплыло в Крым судно с невольницами, предназначенными для пополнения гаремов мурз и гиреев. Не медля ни минуты, он пустился туда же, но, увы, проехав берегом до Гурзуфа, ничего не мог узнать. В этом же селении не одно уже судно доставило пленниц. Тогда он решился идти в Бахчисарай чрез Хребет Яйлы по указанной ему тропинке. Взбираясь на эту возвышенность, утомленный юноша случайно подошел к тому самому дереву, где отдыхала его прекрасная Маюме и где она нарочно повесила свой пояс, подаренный ей Седимом, для того, что если он будет искать ее, то узнает какой дорогой она увезена. Обрадованный находкой он не сомневался более, что отыскал следы подруги и быстро продолжал путь свой. В Бахчисарае он застал весь город в унынии. Все говорили об ужасной тоске хана, вследствие отчаянной болезни любимой его невольницы Маюме. Узнав об этом, Селим решился идти к Кизлярь-аге и, назвав себя искусным врачом, надеемся, по крайней мере, еще раз увидеть свой подругу. Кизляр-ага принял его с восторгом и немедленно спросил позволение допустить к больной. Селим, обещавший исцелить больную с тем, чтобы никто не присутствовал при нем, свободно вошел за занавес, где в предсмертных мучениях лежала его прекрасная невеста. Маюме, взглянув на него, сейчас же протянула костеневшие руки и прижалась к его устам; с таким усилием как бы хотела напиться из них жизнью, но вдруг руки ее распались и она застыла навсегда.

 

Как только весть о смерти ее достигла хана, ожесточенный гирей приказал отрубить голову Селиму и всем медикам, которые лечили прекрасную деву Кавказа. Той же участи подвергнулись многие из наложниц и служанок гарема, обвиненные в ревности и зависти. Тело же несчастной Маюме предано погребению между кустами роз, где много лет вечерней порой просиживал хан с потухшим чубуком, в глубоком раздумье».

 

Так как до вечера оставалось немного, а мы предполагали ночевать, по крайней мере, в окрестностях Алушты, то приходилось ехать в галоп. К удовольствию моему вершина Яйлы в этой стороне не пересекалась глубокими оврагами. Травы здесь попались более цветочные и сильно ароматичные. Людей почти не встречалось, за исключением двух русских мальчиков, несших собранную ими клубнику, которая в громадном количестве растет на северном отклоне и где местами попадается малина. Таким образом, мы проскакали мимо кошов: Ораман, Томалах, Челпах, изредка встречая естественные пруды и только поздно добрались до последнего Корбеклинского или Сары-Суюнского коша, в виду которого рисуется Чатыр-даг. Здесь хребет Яйлы прерывается скалистой возвышенностью Куш-Каи, (птичьей скалы), у подошвы которой по низкому хребту, именуемому, Азиз-Хир, пролегает дорога из Алушты на Бешуй, идущая между почтовым трактом и громадным Бабуганом, густо заросшим лесом от основания до вершины, простирающейся по измерению г. Шуберта на 4 тысячи футов над уровнем моря.

 

Переночевав в Сары-Суюнском коше, атаман пастухов вызвался указать мне на местность, где при Алим-гирей хане знаменитые в истории Крыма князья Мансуровы с обширной шайкой своей скрывались и откуда делали опустошительные набеги на страну. С этой местности предо мной рисовалась великолепная картина живописных гор, окружающих Алуштинскую долину, большинством густо заросших громадными лесами.

 

После скалистой Хуш-хаи выступает колоссальная Палат-гора, видимо отторгнутая от главной цепи действием извержения шаровидных дюритов и гринштейна, очутившаяся в промежутке двух ущелий и действительно по форме чрезвычайно похожая на палатку, хотя и называлась древними греками Трапезусом по уподоблению со столом. Палат-гора по счастливому местоположению своему кажется на много выше всех остальных гор Тавриды. При этом, не имея, ни спереди, ни сзади, равноподобных вышиной, с ее голой вершины в ясную погоду открывается такой небосклон к С.З., что при хорошей трубе можно обозреть почти всю степную часть Крыма, которая до Симферополя пересекается семью рядами горных хребтов. На вершине этого гиганта, заканчивающегося по концам заостренными отвесными скалами, мы встретили несколько путешественников с дамами и девицами, жаждущих осмотреть славную пещеру Бинь-баш с тем, чтобы возвратиться к вечеру обратно в Алушту, отстоящую отсюда, по крайней мере, в 14 верстах. Моя же цель не ограничивалась этим: я хотел объехать с конца в конец и поперек всю гору, чтобы составить себе верное понятие об ее длине, ширине и отклонах. Не сожалея о потраченном времени, я с удовольствием вспоминаю о величественных видах, которыми наслаждался с различных точек этой скалы, о ее ползучем можжевельнике, из которого я с трудом выносил ноги, об истоке Салгира на С.З. покатости при дер. Ай-ян, где добывается лучший крымской порфир различных цветов и крепчайший из всех мраморов, о живописном Ангарском овраге, за которым некогда цвели греческие колонии; об Азиз-хыре, Шумском овраге, блистающем, извилистым ручьем и о той отрасли, которая памятна битвой русских с турками в 1774 г., где славный вождь наш Кутузов получил замечательную в истории медицины рану и именно: пуля прошла у него с одного виска в другой позади глаз и решительно не принесла никакого вреда.

 

Два дня спустя я возвратится в Алушту, чтобы, собравшись с новыми силами, продолжать дальнейшее путешествие по горному хребту Караби-Яйлы, начинавшимся гигантским скалистым выступом Демерджи, о котором мы уже говорили.

 

Путь избранный мной пролегал по дороге, проведенной на счет правительства до Кучук-озена. Мне хотелось в одно и то же время составить себе понятие о лучшем из Крымских водопадов, известном под именем Джур-джура, но, к сожалению, в это время года, не представлявшем ничего особенно-замечательного, за исключением общего вида окрестностей и так сказать собственной формы. Не смотря на изнурительный жар, мы повернули лошадей своих на оголенный хребет Карабе, видимо не представляющий ничего отрадного для глаза, успевшего осмотреть южнобережские горы. Вот все, что я подметил на протяжении до обширного татарского селенья Искут, куда мы должны были спуститься для ночлега. Во-первых, местность, представляющую хорошие пастбища преимущественно для мелкого рогатого скота, во-вторых, отсутствие всего того, что возбуждает любопытство. Южные отклоны местами прорезываются глубокими оврагами, в которых во время дождей и таяния снегов идут массы вод, все более и более углубляющие их. У самой же береговой линии, отклоны эти являются или осыпавшимися или подмытыми морскими волнами.

 

Из отраслей, более видных между Куру и Кучук-озеном носят названия: Карадаг, Такья-тепе, Сотыра, Лухандерис, Мангана и Кутилья, а затем Караул-оба и Чебанкальский-сырт. Всего лучшими у подошвы этой части Яйлы являются великолепные долины, переполненные виноградными и фруктовыми садами. Не менее интересно то, что в прибрежных окраинах являются следы глауберовой соли. Особенными же замечательностями следует признать: пещеру, именуемую Туакской и возвышенность Бара-тепе, представляющую в зимнее время величественное зрелище, уподобляемое многими ледяному дворцу. В Улу-озенских окрестностях известны собственными именами: Самаль-кая, Кюйнар-кая, Казыл-кая, Лакана, Пефлас, Пакея, Хутурла, Хамлузей-кая, Шуври-кая, Хриколь-бурну, Хурчучь-кая, Таш-хабах и Хан-гельды. За Искутом идут две отрасли к морю: Чебанкальская и Капсихорская, а затем Кутюр-оба и Тильки-хая с оврагом Кара-ардычь-дереси. У Алахат-богаза: Демир-хапу и Кютюр-хауль. У Ай-сереса или Суук-су неправильная цепь гор вдруг прерывается, как бы для того, чтобы образовать переезд чрез Кок-Асан-богаз, чрезвычайно важный для обитателей этой полосы. Между Искутом и Кутлаком: Арпат, Хыз-кая, Кок-таш, Крача-богаз, Чоклары и Скала. В последнем же округе известны скалы: Тильки, Байбулатын-хатмери, Чатал-кез, Пармакая, Куба-тепер, Гогерджин, Тщакал-кая, Тенкая, Хан-Ярык-бурну, Проватын-бурну, Аганып-бурну, Намазнын-кутлаер, Перчем-кая, Исарлы-бурун, Виглан-бурун и др. К Ворону: Ай-фока; к Куплаку: Баш-пармак, Харыус, Камышлы, Кутур-оба и Папазын-каясы.

 

К Судаку горы расширяются, представляя высоты Эльмели, Сандык-кая, Бакроп-тарин, Каплерин-каясы, Сары-кая и Токлук-сырт.

 

Против Карасубазара: Узун-алах, затем Устюк; у Кишлава: Бор-кая; у Старого-Крыма до Карагеза: Агармыш, затем Таш-агармыш; у дер. Токлук: Параламь-кая; Кутлакские горы соединяются с Перчем-кая, которые в дальнейшем протяжении образуют Куш-каю; потом следуют Судакские; Алчах-кая или Кок-таш, Папас-тепе, Сутри-кая, Харт-кая и Хыз-куле-бурун, Ай-ор-даг или Ай-георгий и Афур-даг. У Таракташа две скалы, из которых одна представляет вид гребня, вследствие чего и названа ими на татарском наречии Тарак (гребень) Таш (камень), а другая уподобляется образу молящегося человека, что заставило туземцев выдумать будто в скалу эту превращен, по повелению Аллаха, Мулла, задумавший невинно убить свой жену. В дальнейшем протяжении горы эти, прерываясь долинами и ущельями, образуют многоразличные формы, высоты и протяжения; наиболее же возвышенные пользуются отдельными названиями, так, например у Козской долины: Бурсук-кая, Копсали, Паншар-кая, Делекли-ташь (т.е. дырявый камень) и Урбаш; затем следует Ечки-даг, Куль-оба и Киик-Атлама. В окрестностях Отузской долины обращают на себя внимание Малкая, Эльтеген, Караман, Ташкерин, Папаз-дере, Сары-чешме и Карадаг, впереди которого выдвигается Елисей-кая, названная этим именем, как бы в воспоминание какого-то благочестивейшего священника отца Елисея, умершего на этой возвышенности. Затем следует Куют-тебе, Яман-таш, Сандык-кая и Коктебельские сырты. После этих начинаются, так называемые, Двухъякорные выступы, прекращающиеся Феодосийским мысом, известным под именем Тепе-оба.

 

Все эти горы, начиная от Палат-горы, не представляют как уже замечено было, того величественно-красивого вида, как идущие от окрестностей Балаклавы, но и они имеют свои прелести в окружностях таких восхитительных долин как: Куру и Кучук-озенские, Туакская, Искутская, Ай-сердская, Капсихорская, Шеленская, Воронская, Кутлакская, Судакская, Таракташская, Ай-Савская, Козская, Коктебельская и Двуякорная. Из них некоторые имеют оголенные вершины и бока, другие прикрыты на отклонах изредка растущими деревьями, третьи являются скалистыми уступами, иные в подобии гребня, иные вдаются в море в образе мысов, холмов и гигантских отраслей, густо-заросших лесами.

 

Все они одинаково полезны для местных жителей, потому что, предохраняя их от холодных зимних ветров, в то же время снабжают их если не топливом, то постоянным пастбищем скота, по крайней мере, 10 месяцев в году, а более низменные засеваются хлебным зерном.

 

 

К содержанию: В.Х. Кондараки «Универсальное описание Крыма»

 

Смотрите также:

 

Крымоведение. История Крыма   Очерки Крыма     Ферсман "Путешествия за камнем"  Куэсты Крыма

 

Гидрогеология Крыма    Крым     С геологическим молотком по Крыму